На счет последнего Воронцова жестоко ошибалась. Хенрик Вайс, лейтенант королевского сыска Пруссии, по долгу службы знал несколько языков, и наречие московитов понимал достаточно, чтобы определить-спасшая его рыжая девушка не из них. Хоть и говорит почти как тамошние жители, но поведение, одежда, словечки непонятные и предметы в сумке свидетельствовали о крайне редком, но известном его ведомству явлении — попаданстве. Таких находили, хоть и редко, а объяснение-нет. В архивах ведомства велись многолетние записи о появлении странные людей из ниоткуда. Последний случай произошел в правление прапрадеда нынешнего короля, Фридриха Первого, более полутораста лет назад, и стал источником роста влияния королевства на Северном континенте, обогнав соседей по развитию экономики и военного дела. Нынешний правитель Пруссии, Фридрих Пятый, пожинал плоды подарка предков, но превзойти их не мог, и терял прежнее влияние в международной политике. Государя это положение дел не устраивало, вот и носились ищейки по странам в надежде обнаружить очередного пришельца, чтобы обновить с его помощью жизнь и мощь королевства.
Это те, про которых он знал. Но ведь явно могли быть и неучтенные, сумевшие раствориться в массе местных и не дать себя обнаружить? Хенрик считал, что на такую дикарку он и нарвался, и только от него зависит ее дальнейшая судьба. Проговорится — и женщину, если не найдут ценной, запрут в монастыре или подземелье, дабы не тревожила понапрасну толпу, а признают нужной — запытают, вытягивая новшества и прочее, если не захочет отдавать знания сама.
Эта рыжая вряд ли станет ценной добычей: не знает ни трав, ни лечебного дела, рыбу ловить и то не умеет. Хотя, что там у нее в голове? Да не в этом дело, а в том, что она его не бросила умирать, тогда как товарищи предали. Вайс нечто подобное ожидал от командира, только вот предполагать и получить наяву-вещи разные. За несколько лет службы парень подрастерял патриотический пыл и карьерное рвение, всё более разочаровываясь в методах ведения дел королевскими сыскарями: те ловили призрачных пришельцев, тратили огромные деньги на якобы поиски, а настоящих преступников — убийц, воров, мошенников — преследовать не считали нужным, оставляя «бытовуху» простым стражникам. А таких дел становилось год от года все больше. Хенрику это претило, и он не раз высказывался перед командиром о необходимости переключиться на реальные преступления, а не гоняться за неизвестным попаданцем. Однако командование, следуя приказу одержимого поимкой «панацеи» короля, не обращало внимания на предложения лейтенанта, и в последний раз прямо заявило, что лучше Хенрику прекратить такие крамольные речи и покинуть ряды королевской сыскной службы. Тем более, что срок первого контракта подходил к концу.
Хенрик решил-этот вояж станет последним. Отец, отставной вояка, был изначально против решения сына пойти в ищейки: не любил он ни занятия их, ни начальство.
— Дурью маются, только карманы втихую набивают да чины себе выторговывают. Хорошо отчеты пишет этот герр Бенкендорф! Лучше бы учили своих инженеров да оружейников, а не надеялись на пришлых! Вон, московиты сами, сами и пушки льют, и булат куют! Франки с бриттами мануфактуры открывают, по морям земли ищут, а наш — отец сплюнул — из других миров подарков ждет!
Хенрик тогда разругался с отцом, уехал в столицу, поступил на службу, стал ищейкой. По мере знакомства с обязанностями и коллегами шоры на глазах спадали, разочарование росло, а правота отца подтверждалась. Хенрик готов был вернуться в родовое поместье и жениться. Так бы и сделал, если бы не конфликт с командиром четверки, вылившийся в поединок чести.
Ха, поединок чести! Трое на одного, велика доблесть. И бросили! Просто бросили на произвол судьбы. Хорошо, не добили- видишь ли, невместно!
— Ты сам виноват, лейтенант! Нечего было против командования выступать! А мы люди подневольные, что приказали, то и делаем. Так что, не обессудь. Приказ о твоей отставке по истечении контракта уже подписан и отправлен отцу. Не знал? Ну, прощай, лейтенант. Для всех ты подвергся нападению неизвестных при исполнении и пропал. Очень жаль. А выживешь, помни, молчание — лучший способ продлить жизнь, — сказал капитан и увел отряд, а Хенрик остался на берегу незнакомой реки, где очнулся от голоса худенькой пришлой, певшей ему протяжные чужие песни.
Так что никому и никогда не узнать, кто эта разыскиваемая королевской службой попаданка, уж он постарается.
***
Раненый поправлялся, потихоньку ползал в кустики, хотя Анна выговаривала ему.
— И что ты за стесняшка такой! Что естественно, то небезобразно. Вот сухари и мясо кончились, чем кормиться-то будем? Интересно, селение здесь рядом есть? Откуда-то вы сюда попали? Да только как я туда пойду — языка не знаю, одета — она оглядела себя — не по-местному. Заметут, как есть заметут.
Парень непонимающе смотрел на пантомиму Анны Ивановны и молчал. А женщина снова отправилась к реке. Может, опять повезет?
Она прошла по берегу до зарослей осоки или камыша, кто их разберет? И когда от ее шагов оттуда выпорхнула птица, с перепугу бросила в нее сумку
— Попала! — огласил берег крик попаданки. — Я ее сбила, ну надо же!
Оглушенная утка не успела прийти в себя, как Воронцова, проявив неожиданную прыть, кинулась на неё животом, придавила и, схватив трепыхающуюся живность за лапы, бегом побежала к найденышу.
— Смотри, немтырь, ужин! Только сверни ей шею — женщина протянула утку, — я не смогу. Запечь постараюсь, должна на берегу глина быть, а вот убить..
Хенрик принял птицу, одним движением сломал ей шею и положил рядом. Анна вздрогнула, передернула плечами и пошла искать глину — речка ведь. Пока она отсутствовала, лейтенант выпотрошил утку, закопал внутренности, и обрадованная находкой женщина обмазала желтоватой грязью добычу, потом завернула в лопухи и развела над ней костер.
— Живем, немтырь! Часа два надо, наверное. Спасибо — Анна поклонилась парню-. Хорошо, что ты выздоравливаешь. Поможешь мне выбраться куда-нибудь.
Анна села на кучку веток и вдруг заговорила:
— Я тут уже неделю шлепаю. Никого, кроме вас, не попалось. Что за мир, что за место? И почему я помолодела? А краска с волос не сошла. Я ведь не вернусь, да? — она посмотрела на наблюдавшего за ней молодого человека. — Отсюда не возвращаются. Наверное. Лариска бы сказала: начинай новую жизнь, Анюта! Делай то, что не смогла в прежней.
Женщина помолчала и продолжила:
— А к чему возвращаться? Дети выросли, живут сами. Дочь устала от меня, да и все равно. Сколько мне там осталось? Друзья мрут как мухи, телефон брать боишься. — Она тяжело вздохнула. — Дар это или наказание? Так внезапно: уснула в самолете— очнулась на берегу речки. Нонсенс, а поди ж ты — факт. Я вроде скучаю, а вроде — так и надо. Сама себе уже мозг проела ложечкой.
Парень слушал, следил за выражением лица женщины и старался ничем себя не выдать. Воронцова смотрела на огонь и говорила:
— Правда, незнакомцу высказать легче, чем своим. Вот ты меня не понимаешь, а мне лучше стало. И спеть хочу. Я так давно не пела — связки от табака сели, а тут получается.
Анна Николаевна запела:
— Ой, да не вечер, да не вечер,
Мне малым мало спалооось
Мне малым мало спалооось.
Ой да во сне привиделось…
Горел, потрескивая костер, садилось над лесом солнце, а по берегу разливалось пение женщины: мелодичное и светлое, как и ее настроение. Хенрик слушал, закрыв глаза. За этой песней последовала другая, такая же степенная и красивая, что-то про степь и умирающего, потом про рябину.
Женщина пела, по ее лицу катились слезы, а лейтенант Вайс представлял, как удивится отец, когда он приедет домой, да еще и с очаровательной иностранкой, спасшей его сына. Правду говорить отцу он не станет, зачем волновать старика? А женщина ему нравилась все больше и больше. Необычная внешность — глаза особенно, зеленоватые, немного колдовские, белая кожа, стройная, женственная, языкастая, деловая. А что до возраста. примерно его лет, хотя, судя по ее словам, была старше. Про особенности попаданцев он знал, а вот менялась ли внешность — архивы данных не хранили.
Через какое-то время и несколько песен Анна Николаевна разгребла кострище и вытащила утку. Глина схватилась, пришлось приложить усилия, чтобы добраться до мяса. Опять без соли, но мясной дух наполнил рот слюной.
— Кто молодец? Я молодец! Налетай — подешевело, было рубль— стало два. Держи ножку, болезный!
Утка ушла в мгновение ока. Анна вскипятила листья черники, благо, кустики росли недалеко, и приготовилась сменить повязку. Хенрик не возражал. То ли воздух и организм, то ли заботы незнакомки, но раны заживали не по дням, а по часам. И Хенрик решал, когда ему дать знать спасительнице, что он ее понимает: до прибытия в поместье или раньше. Решил молчать до последнего. Так и безопаснее, и интереснее, что скрывать: не ведающая о его понимании, женщина станет более откровенной, а у него появится возможность узнать ее по-лучше, чтобы выработать легенду и ввести её в дом с минимальными проблемами.