Почему-то в теории всегда всё выглядит просто, но стоит приступить к практике, то находится много подводных камней: сырость, отсутствие наставника, усталость, боль, из-за которой невозможно долго удерживать внимание. Обезболивающие таблетки я не пила, по совету парней, потому что неизвестно, насколько мы здесь застрянем, а в аптечке оставалось всего по минимуму. Воды в таре с каплю, а мы ещё не придумали, как будем обеспечивать себя пропитанием.
Пока я упражнялась в новой для меня технике без руководства, чисто по наитию, ребята трудились. Один решил обойти каменные постройки, поискать чего пригодного для существования и заодно поохотиться, как сказал Глеб. Его напарник остался со мной, чтобы соорудить чашу по сбору воды: дождь лил не переставая, то морося, то обильно проливаясь. Я сидела под каменным навесом «гаража» напротив нашей стоянки и упражнялась высекать искру. То, что дома получалось играючи, сейчас выглядело жалкой пародией. Я не могла запалить бумажку, что уж говорить об управлении Силой, на которую я больше всего и рассчитывала. Она точно была, я знаю, но это место дурно влияло на мои способности. Они словно были заперты и это страшно бесило.
— Что с этим местом не так? — крикнула я вверх, со злости отшвырнув камень, который так и не воспарил в воздухе, как ожидалось. Женя глянул на меня.
— Да тут всё не так, — ответил он спокойно.
— Почему мы не уедем отсюда? — задала я очевидный вопрос, — Здесь ловить нечего.
— Навес лучше, чем стоять в открытом поле, — ответил он, натягивая брезент на распорку и затягивая ремешками. У него получилась чаша, в которую скатывались дождевые капли. — Кстати, как бок?
— Я потерплю, — ответила я, отвернувшись. Мне хотелось уединения, но нужно было оставаться в компании с этим парнем. Может потому у меня ничего не получалось с управлением Силой? И кстати, я не выяснила, потому я не слышу его мыслей? Об этом я спросила его в лоб.
— Почему я не слышу твоих мыслей?
Женя перебирал рюкзак, раскладывая его содержимое на капот машины. Мой вопрос его не обескуражил.
— Я защищён этим, — он указал на армейские часы на своём запястье. Можно было догадаться, что они экранировались от моего вторжения.
— Боишься, что услышу что-то запретное? — хмыкнула я.
— Не исключаю.
— Ты можешь ответить, о каких способностях моих шла речь недавно?
Женя не переставал доставать вещи, хотя заметно напрягся, глянув на меня.
— А сама что думаешь?
— Я интересуюсь, потому что должна знать степень твоей информированности и восполнить пробелы в твоих знаниях, если потребуется.
— Ого, — Женя усмехнулся, — Ты мой информатор?
— Я. Твой. Кто? — я взяла с капота маток верёвки.
— Не так выразился. Извини. Ты мой осведомитель, — он протянул мне мой чехол, а верёвку забрал, — Кстати, это было при тебе.
Он удачно сменил тему. Или ушел от разговора. Но я не намерена была так легко отступать. Чехол был вспорот.
— Как будто пытались меня ударить ножом в спину, — показала я на разрез по ткани. Даже прошили внутреннюю прокладку. А там телескопический шест. Он и остановил удар. Я поёжилась. Меня действительно намеревались убить. Смерть ходила рядом.
— Для чего тебе шест? — спросил Женя, кивая на предмет, который я вынула из разорванного чехла и принялась вытягивать направляющие.
— Я занимаюсь артистическим фехтованием.
— Саберфайтингом?
— Ты и это знаешь? — я посмотрела на парня в упор. Он кивнул.
— Я обязан знать всё, что тебя касается.
— Зачем? — спросила я, смерив взглядом бойца.
— Твой отец так распорядился, — он обогнул меня, чтобы взять с пола сумку, я развернулась и коснулась концом шеста его плеча.
— Если бы не это место и не та боль в боку, я бы выбила из тебя всю правду, — сказала я, понижая голос. Быков медленно развернулся. В его взгляде было удивление и уж никак не испуг. Он протянул руку, отняв шест, и шагнул под проливной дождь.
— Правило первое, — сказал он, начиная серию прокруток. Шест в его руках завертелся со страшной силой: — Изучи противника прежде, чем угрожать ему.
Он провёл серию ударов и блоков, изящно двигаясь под дождём, и казалось, что время замерло, капли падали с неба очень медленно.
— Правило второе: никогда не ставь себя выше другого. И правило третье: всегда думай прежде, чем сказать.
Он вернул мне шест и принялся упаковывать всё с капота в сумку. Я молчала, глядя на него. Этот человек был быстрее и опаснее. Конечно, он был военным и специализировался на общении с «одарёнными». Он не боялся таких, как я, возможно обладая какими-то способностями, и не говорил о них и даже не пытался раскрыть их первому встречному. Но он был на своей территории и даже здесь он не потерял силу духа. Он смог бы выжить в любой ситуации. Но я опасалась, что это часть какого-то плана и что я здесь жертва. Этот мир был для меня чужим. И я потеряла Лею.
— Никогда не сдавайся, — сказала я отстранённо, складывая шест и чувствуя в ладони остывающий жар на рукояти снаряда. Я шагнула из-под козырька, — Это моё правило.
— Ты куда? — я услышала окрик в спину.
— Искать выход.
— А ну вернись.
Я обернулась. Дождь усилился. Быков шёл за мной.
— Я тебя напугал? — он был серьёзно настроен. — Ты не должна убегать. Я за тебя головой отвечаю.
— Я должна найти выход.
— Самойлов его ищет. Вернись в машину.
— Я должна сама.
— Ты должна вернуться в машину. Или мне придётся силой вернуть тебя.
Я выставила ладонь вперёд себя.
— Пожалуйста, не надо.
— Соня. Ты ведёшь себя как капризный ребёнок. Пожалуйста, не вынуждай меня прибегать к силе.
— Это ты не вынуждай меня! — крикнула я.
Женя поднял руки в знак примирения, приближаясь. Сейчас преимущество было на его стороне, но неужели он не опасался моих способностей? В боку пульсировало, превышая допустимый порог боли. Хотелось взвыть, но я лишь закусила губу.
— Соня. Давай не будем усложнять всё. Ты вернёшься в машину...
— Не вернусь!
Почти визуально я увидела воздушную волну, которая оттолкнулась от моей ладони, рассекая капли дождя, щитом ударилась в грудь бойца не сильно, но достаточно ощутимо, как от сильного порыва ветра пошатнув его.
— Чего под дождём торчите оба? — услышала я голос Раёка из-за спины. — Марш под навес.
Я обернулась. Глеб смотрел на меня и Быкова. В следующую минуту я уже бежала мимо построек, но была поймана и водворена назад. Сопротивляться было бесполезно.
Быков сожалел, что устроил мне демонстрацию силы, это он сказал своему командиру, и Самойлов его чуть было не взгрел за это, пока я сидела на заднем сиденье машины и жевала всухую анальгин, морщась от боли, обиды и горечи во рту.
Потом оба курили, что-то перебирали в рюкзаках, заглядывали в импровизированную чашу для сбора воды, поглядывали в мою сторону и ни один не пытался со мной заговорить. Быков не просил прощения, да мне и не хотелось быть в его компании.
Разожгли огонь, чтобы приготовить походный суп. По готовности, прежде чем самому поесть, Глеб протянул мне миску с похлебкой, но я отрицательно мотнула головой.
— Отпустило? — он сидел на переднем сиденье, поглядывая на меня с тревогой.
— Не особо, — прошептала я.
— Тут палец поранишь, дуешь на него, а у тебя прокол. Это серьезное ранение и я сожалею, что не могу облегчить твою боль, Соня.
— Вообще-то можешь, — сказала я тихо.
Он смотрел на меня сочувственно.
— Усыпи меня.
— Что? — он явно не то понял, нахмурившись.
— Вы знаете точки, на которые нажать и человека вырубает.
— Да?
— Усыпи меня, — я была серьезно настроена.
— Ты уверена?
По его взгляду было видно, что он мне искренне сочувствует и готов пойти навстречу.
— Да.
Он отставил миску, вышел из машины, обошел её, что-то сказал напарнику и открыл дверцу с моей стороны.
— Часов шесть ты точно будешь спать. Если это твой выбор…, — он попросил меня лечь и обнял руками за голову.
— Мой…
Кажется, эти слова я уже не произнесла вслух, вырубаясь моментально.
Мне снилась река, спокойная прозрачная вода, в которую я опускала пальцы. Глаза слепил яркий солнечный свет, нестерпимый, от которого захотелось заслонить рукой глаза.
Меня пробудила вспышка. Я открыла глаза и долго смотрела на всполохи за окном, не понимая, что происходит. Грохот снаружи, словно в горах камнепад, сотрясал воздух. Я села, цепляясь руками за кресла. Парни не спали.
Мы до сих пор стояли под навесом. Была ночь, а за окном бушевала стихия.
Молнии метало с неба в землю, и от того ночь была светлой и страшной. Парни вырубили всю технику и несколько раз упомянули, что если бы они до сих пор находились в том поле, всем бы точно настал конец. Разряды било так близко, что Быков порывался несколько раз откатить машину глубже в гараж, но Самойлов велел ему не высовывать носа наружу, чтобы не схлопотать удар электрического заряда, потому что казалось, даже камни были его проводником. Машина, мол, имеет что-то вроде громоотвода и вообще стоит на резине, поэтому опасаться нечего.
Я впервые испугалась грозы. Обычно я смотрела на это явление без страха, но это было какое-то нечто, от чего ходил мороз по коже, и я попросила кого-нибудь из парней посидеть со мной. Просьба не вызвала встречного смеха. Как сказал Глеб, перелезая между кресел, такое на его веку впервые и у него у самого волосы на холке дыбом встают от такой природной аномалии. Он тут же стал рассказывать о подобном явлении на одном острове в атлантическом океане, где молнии как часть самого существования острова, и следом предположил, что мы могли бы застрять там. Но потом сам же от такой мысли отказался, так как получалось бы, что нас закинуло куда-то на десятки тысяч километров через океан, а такого точно быть не могло. И потом тот остров обитаем, а наш клочок земли был словно вымершей цивилизацией.
Всё это Глеб рассказывал, пока я сопела у него под боком, пригревшись и убаюканная рассказом. Мне снились пигмеи, костры, молнии и горы.
Проснулась я от движения. Мы были в пути.
Свернув лагерь, парни решили медленно продвигаться на машине дальше, как только рассвело. Я спала на заднем сиденье. Позади нас остались каменные гаражи, и вокруг снова раскинулось поле. Глеб вел машину по тому маршруту, который он запомнил, но через какое-то время ему показалось, что мы катаемся кругами. Ребята стали ругаться друг на друга. Напряжение нарастало, оба вышли, хлопая дверьми, продолжая выяснять отношения уже снаружи. Через минуту всё переросло в драку. Я опасалась, что как бы эти двое покалечив друг друга, не перекинули бы свой гнев на меня, и решила заблокировать дверцы машины, но это была плохая идея. Кроме того, злить военных себе дороже. Соображая, как охладить пыл бойцов, я протянула руку к хрипевшей рации, лежащей в нише между кресел, и принялась звать на помощь.
— Меня кто-нибудь слышит? Алло… Кто-нибудь слышит?
— пш-ш-ш-ш….тш-ш-ш-ш…псж…., — доносилось в ответ.
— Меня слышно? Мы тут застряли. Кто-нибудь слышит?
— впсж-ш-ш-ш-ш…пш-ш-ш-ш, — слова были неразборчивые. Я постучала в стекло, показывая на рацию. Но парни били друг другу морды, и докричаться до них не было никакой возможности. Я сделала рывок в сторону руля, проваливаясь между кресел, с силой вжимая ладонь в клаксон, в другой руке размахивая рацией. Результат возымело мгновенный. Два петуха рванули к машине. Рацию схватил Глеб.
— пш-ш-ш-ш-ш….координаты…пш-ш-ш-ш-ш….где…., — голос был глухим и далёким, прерывался серией помех, но был человеческим и спрашивал на русском языке, где мы. Просил назвать координаты.
Глеб пытался сориентировать тех, кто звучал в эфире, искал координаты места, волновался не меньше моего, пока Быков хитрыми манипуляциями реанимировал подстанцию и постепенно голос, звучащий из рации, приобретал стальные нотки.
— Вы есть на радарах, но мы вас не видим, — ответили по рации.
— Что там показывает? — спросил Самойлов.
— Где-то в районе Атлантического океана, — отозвался голос. — Вертушки в воздухе.
Настала тягостная тишина. Мы боялись пропустить хоть слово в эфире, даже дышали тихо, вслушивались. Прошло около двадцати минут молчания. Решили, что снова эфир накрылся, но он вдруг ожил, когда Быков решил сменить частоту и полез в настройки.
— Мы уже на подлёте. Место обнаружено. Оставайтесь на месте! — нам сообщили радостную новость.
— Нас обнаружили! — парни едва не обнялись от такой новости, но разбитая губа Самойлова и кровоточащий нос Быкова, как бы напомнили, что ещё недавно напарники готовы были друг другу глотки перегрызть.
Всё длилось минуты, но тут в эфире стали поступать сообщения, что вертушки нас не видят, что по тем координатам ничего нет. Что радар нас ловит, но визуально пусто. Что к этому месту стянули всех, но нет визуального подтверждения.
Парни сидели обескураженные. Они спорили с голосом из эфира, что лучше увидит и подсветит пространство, что они тут сидят, ждут, что значит нас не видно? Но мы-то здесь! Все забрались в машину и начали колесить кругами по полю, да сигналить, чтобы наверняка нас услышали снаружи.
Внезапно меня озарило о военных технологиях мира Леи, невидимых щитах, скрывающих корабли. Мы могли находиться где-то в подобном месте, не обязательно на корабле, но подобной технике, и поэтому визуально нас не было видно, но радары ловили наши сигналы.
— Я знаю, что это! — воскликнула я, останавливая это безумие. — Мы скрыты невидимым щитом. Нужно пальнуть по нему снаружи чем-то мощным. Он себя обозначит, когда по нему начнут стрелять.
Идея была бредовая, да я сама в неё мало верила, но решила предположить наобум и когда в эфире сказали, чтобы мы подтвердили запрос, Глеб ответил, что разрешает.
Пространство содрогнулось. По небу прокатилась рябь, оно потемнело, пошло всполохами, потом неожиданно зарябило, как будто покрыли его сеткой, вспыхнуло сильной вспышкой и мы полетели в разверзшийся под нами чёрный океан. Всё случилось за доли секунд: удар об воду и огромная волна, схлестнувшаяся над крышей. Испугаться я не успела, только схватилась за кресло, когда последовал сильный толчок на поверхность. Боль в теле напомнила о себе сразу — плата за то, что я не была пристёгнута ремнями безопасности на момент падения. Машина кряхтела, что-то перетиралось снизу. За окном мелькали вертолёты, океан, сизое небо и у меня на тот момент возникло только одно желание: уснуть и не видеть всего этого. Но Глеб не смог бы меня сейчас усыпить и потому пришлось терпеть последствия нашего спасения.
Люди, медики, осмотр, обезболивающее, расспросы о самочувствии, перелёт на вертолёте до суши, потом на самолёте до Москвы, потом снова вертолётом до больницы. Я проваливалась в сон не единожды, и то мне молнии снились, то странный остров, то невидимый щит, то та планета, где я себя потеряла. Кажется, меня укатали этими перелётами, и проснулась я уже лежа в палате.
***
Солнечное пятно на потолке, персикового оттенка стены. В кресле спала мама. Она выглядела измождённой. Родное лицо вернуло меня в реальность. Я её позвала, но она меня не услышала, продолжая дремать, склонив голову вбок.
Я попыталась подняться и хотя бы сесть, но не удалось даже оторвать головы от подушки. Только пошевелить рукой, коснуться холодного поручня кровати, почувствовать себя живой.
— Мам, — позвала я снова.
Она услышала. Дрогнули веки и мама, наконец, посмотрела на меня. Она быстро поднялась, шагнула навстречу и сделала движение меня обнять. Получилось неуклюже.
— Как ты, моё солнышко? — спросила она, осторожно пальцами касаясь моих волос.
— Хорошо, — ответила я. — Мам. Сколько я отсутствовала?
Она сглотнула, отвела взгляд, справилась с минутным оцепенением и снова посмотрела на меня.
— Около недели, — сообщила она.
Я нахмурилась.
— Как странно. А там прошло только два дня.
Выздоровление шло полным ходом, но домой меня не отпускали, и реабилитация затянулась на месяц. Я бы не назвала это место госпиталем, здесь что-то было не таким, возможно наличие людей в военной форме и отдельная комната, в которой я отдыхала. Прокол они залечили. Технологии, которых не было в моей реальности. Но я и не дома, и напоминала себе это каждый раз, чтобы держать внимание на пределе. Здесь всё было по-другому.
Я задумывалась бежать, но от чего и куда? Нужно было понять, с чем или с кем я имею дело. «Изучи своего врага прежде, чем ему кидать вызов», — как сказал Быков.
Это были какие-то тесты на внимательность, запоминание, математические числа. Даже давали возможность поиграть в виртуальные симуляторы: погонять на машинах, полетать на истребителях. Не скажу, что всё угнетало, даже было занимательно. Но я ощущала себя какой-то подопытной. Нет, всё было в рамках. Я виделась с мамой, виделась с отцом, даже виделась с другими людьми, которых здесь было полно: одарёнными. Мы встречались в общих комнатах отдыха, смотрели вместе кино на большом экране, играли в волейбол, но всё это не давало особой свободы перемещения. Нельзя было покидать здание. То есть, спускаться на первый этаж было можно, брать журналы, гулять по холлу, заказывать автомату мороженое, а покидать здание — нельзя. Сквозь тонированные стёкла первого этажа было не разглядеть, что там снаружи. Окна моей комнаты выходили в маленький сад, в котором мы гуляли, когда захочется.
Московский реабилитационный центр «Святого Михаила», гласила надпись над ресепшн. В холле всегда дежурили люди в форме, а вот дверь была заперта. Замок отпирала специальная пластиковая карта, которая была при всех военных, но мне она не полагалась. Парни были миролюбивы, агрессии не проявляли, но я-то знала, по Быкову, что в этих омутах черти водятся.
Игра в прятки
— Ну, как она, док? — Соколов придвинул стул ближе к столу и сел, рассматривая отчёт Левина.
— Высокие показатели. Я тестирую её и хочу ещё немного подержать здесь. Соня очень талантливая девушка, — потирая переносицу, ответил доктор.
— Давай так. Два дня и мы её отпускаем. Она хоть и спокойная, но парни докладывают, что порывалась несколько раз выйти. Не будем провоцировать её на агрессию. Доклад Быкова — серьёзный повод задуматься.
— Я думаю, что тебе нужно уговорить Соню работать под своим началом. А иначе нам не удержать её способности в узде. Рано или поздно это всем аукнется.
— Знаешь что. Я не буду свою дочь принуждать ко всему этому. Она должна расти нормальным ребенком.
— В’лери, ты сам себе противоречишь. Её способности надо развивать на благо государства и направлять. А если она ранит кого-то в порыве гнева или убьет, не дай боже? Ты законы знаешь.
Соколов отодвинул от себя папку и сцепил руки в замок. Его взгляд был тяжёлым. Решалась судьба его дочери. Положа руку на сердце: он не желал ей участи быть частью этой системы. Ему хотелось видеть её обычным подростком. Но Левин был прав. И если не он примет решение, то за него его примут другие.
— Я с ней поговорю, — Соколов взглянул на Левина. Тот кивнул. — Скажи, чтоб спускалась в холл. Мы прогуляемся.
— Есть, товарищ генерал, — официально ответил доктор и направился к Соне.
Но в комнате её не оказалось.
— Пост, это Левин, найдите мне Соколову. Живо, — доктор шел по коридору и заглянул в соседнюю комнату, где обычно собирались здешние обитатели центра. Но среди присутствующих он не увидел её. Ребята пожимали плечами, мол, Соню не видели с обеда. Мужчина ускорил шаг, заглядывал во все комнаты, его волнение росло. Пост докладывал, что девушку не могут найти. Левин развернулся к тревожной кнопке и вдавил её. По зданию разлился сигнал. Щиты опускались, мелодичный голос просил всех разойтись по своим комнатам. Военные забегали по этажам.
Генерал подорвался с места, покидая кабинет доктора, и столкнулся с Левиным в коридоре, когда тот спешил назад, чтобы доложить, что Соколова пропала.
— Отсюда не сбежать, — вытаращив на генерала большие глаза, выпалил мужчина. Соколов только усмехнулся.
— Я уверен, что Соня сидит где-нибудь в парке, в укромном месте и смеётся над вашими попытками её найти. Отключай тревогу. Это лишнее.