К тому моменту, когда он почувствовал запах гари, черт уже не двигался.
Игриш подполз к Милошу и попытался привести его в чувство, но не добился ровным счетом ничего. Мальчик лежал ничком, зарывшись лицом в сено, напоминая сломанную куклу на веревочках.
В попытках разыскать кадку с водой, Игриш наткнулся на спасший их окровавленный куб и быстро сунул липкую вещицу в карман шаровар. Тут в стену конюшни снова начало ломиться нечто страшное. Земля вздрогнула, следом сверху рухнула новая волна ударов, и то в одном месте, то в другом крышу пронзали стрелы и с шипением вонзались то в землю, то прямо в спину лошадям.
Уши затопило лошадиное ржание — скакуньи брыкались и метались в стойлах как безумные, силясь выбраться из гибельного плена. Дым опускался с потолка, заволакивал глаза, принося с собой мучительный жар и удушливый дым. Игриш принялся тереть слезящиеся веки, опустился на колени и мучительно закашлялся, осознавая, что оказался в смертельной ловушке, из которой им нужно выбираться как можно скорее.
Только эта мысль загорелась в его голове, мальчик подскочил и хотел уже мчаться к выходу со всех ног, но не успел он пробежать и нескольких шагов, как из стойла вылетела визжащая Красотка и, едва не раздавив мальчишку, направилась к воротам. Следом за ней со своих мест повыскакивали и другие лошади, быстро забив проход своими тушами. В исступлении они ударились о створки, но не смогли вынести ворота, заложенные засовом. Началась свалка.
Еще не вполне осознавая страшную истину, Игриш тщетно пытался прорваться через обезумевший табун. В отчаянии он ударился о какую-то кобылу всем телом, но только отбил себе плечо и кубарем полетел на землю, чудом не попав под копыта. Он едва сдержался, чтобы не попробовать еще раз — прорваться, налечь на дверь с кулаками и закричать что есть мочи — но быстро понял всю бессмысленность затеи. Вместо этого Игриш схватился за горло и его вырвало, но и это не остановило страшный кашель, который беспощадно выворачивал мальчика наизнанку.
Задыхающиеся лошади кричали все громче. Их отчаянные визги, выстрелы, треск горящего дерева и стон истязаемой копытами земли заполнили уши, когда Игриш, едва не выхаркивая внутренности наружу, отползал от столпотворения, где кобылы топтали одна другую в попытке спастись от огня. Скоро их вал двинулся в обратную сторону, сметая все на своем пути и ударяясь о крепкие стены. Игриш вжался в стену и вопил, не помня себя, но все было напрасно — огонь пожирал крышу, душил дымом всех находящихся под ней и сводил лошадей с ума.
Истошные крики обезумевших существ, борющихся за жизнь, подгоняли Игриша. Он наощупь вернулся к сеновалу, где оставил Милоша, подхватил его под мышки и оттащил товарища в угол, где их не раздавят лошади, в бешенстве метающиеся по конюшне. Следом он разорвал рубашку на два лоскута — обмакнул в бочку с дождевой водой, повязал себе и Милошу на лицо, но не прошло и пары ударов сердца, как его ноги подкосились и он рухнул на землю, сломленный очередным приступом кашля. Кое-как собравшись с силами, он поднялся на колени и попытался высмотреть в дыму хотя бы намек на спасение. Увы, ворота были завалены лошадиными телами, проход был забит мятущимся тенями взбешенных животных, а слуховое оконце располагалось слишком далеко — почти под самым потолком.
Голова кружилась, глаза горели и чесались. Мокрая ткань не спасла, он начал задыхаться и все перед глазами поплыло.
Тут конюшню до основания сотряс чудовищный треск. Крыша провалилась, и нечто гигантское рухнуло потолка, подняв тучу пыли с искрами, накрывших мальчишек с головой. Лошади с визгом повалили в стороны, когда из вала обугленных досок поднялась еще одна тень — громадная, ощетинившаяся игольчатой шерстью черная бестия. Она обвела конюшню быстрым взглядом горящих изумрудных глаз и мигом выцепила в окружающем хаосе обоих мальчишек.
Сладко облизнувшись, бестия бросилась на них с раскрытой зубастой пастью.
* * *
К воротам конюшни ринулись с десяток казаков во главе с Рогожей, и уже на полпути половина лежала на земле, утыканная стрелами. Какая-то сила сберегла одноглазого от ливня смертоносной стали до того, как он смог подхватить щит и, прикрываясь им, добежать до конюшни. На ходу он подхватил топор, выпавший из ослабевших рук, и на пару с Рогожей подбежал к воротам, которые надрывно трещали от бившихся в них несчастных лошадей.
Топоры ударили о засов всего раз. Когда они вскинули их, чтобы обрушиться о преграду во второй раз, ворота вынесло наружу.
Створка со всего маху влетела одноглазому в плечо и отбросила в сторону, и только это уберегло его от волны грохочущих копыт, которую вынесла наружу какая-то зверская сила. Лошади с горящими шкурами повалили валом, топча и не щадя ничего, что попадалось им на пути. Но первой из конюшни показалась отнюдь не взмыленная лошадиная морда, а нечто черное, напористое и зверски быстрое.
Нечто огромным прыжком вылетело из конюшни, объятой пламенем, накрыв на ошарашенных казаков тенью. Вторым прыжком оно покрыло расстояние в десяток шагов, затормозило и развернулось на месте, вспарывая землю стальными когтями.
Шипя от боли в отбитом плече, Каурай поднялся на ноги и столкнулся глазами со своей старой знакомой — гигантской кошкой из леса. Ее шерсть дымилась и тлела, морду украшал свежий шрам, подарок одноглазого, в зубах она сжимала бледное, обнаженное тельце Бесенка, больше напоминающее мягкую игрушку.
— Все не уймешься?.. — прошипел Каурай, пытаясь устоять на дрожащих ногах.
Воротина хорошо его приложила: сделав шаг, он едва не растянулся на траве, рядом с ранеными и убитыми казаками, а также паном Рогожей, который молча хлопал глазами, не смея пошевелить даже пальцем.
— Это что еще за чудо-юдо?! — воскликнул тот. — Твой знакомый что ли?
— Ага, — сплюнул одноглазый, спуская тяжелый меч. — Никак не расстанемся.
Котище сощурился при виде оружия, который легло в руки одноглазого, угрожающе зарычал, но не спешил бросаться в самоубийственную атаку — на этот раз простым уродливым росчерком на морде он не отделается. К тому же приз, за который они с ним плясали по лесу, лежал в ее зубах, целый и беззащитный.
Поток стрел и грозная пальба оборвались в один миг — гигантскую кошку увидали все до единого. Лошади, свободные от раскаленной клетки, с ржанием разбегались кто куда, огибая страшную тень по широкой дуге. Котище немного постоял, смеривая одноглазого торжествующим взглядом, и как бы походя дернул хвостом, словно отмахиваясь от надоедливой мухи. Каурай выругался, когда разглядел, что этой мухой оказался Гриш — мальчишка сорвался с хвоста и кубарем покатился в траву, считая кости. Кот ухмыльнулся, дернув своими острыми усами-выбросами, поднял морду кверху и осторожно, словно боялся чем-то повредить Бесенку, разжал клыки и одним махом заглотил мальчишку целиком. Потом огляделся вокруг, прибивая к месту всякого, кто попадался ему на глаза, и одним огромным прыжком махнул в сторону.
Через какие-то считанные удары сердца его иссини черная шкура пропала в темноте.
— Вот прожорливая скотина! — ахнул пан Рогожа, поднимаясь на ноги. — Как мальчонке то не повезло, эх…
Каурай не мог не согласиться с ним.
Однако, он бы не назвал их самих счастливчиками, ведь стоило коту сбежать, как стрелы вновь бросились искать их разгоряченные сердца. Каурай мигом бросился в траву — воздух вновь взвыл стальным дождем, а земля затрепетала под копытами всадников.
— Чтоб их, проклятых! — ругался Рогожа. — И чего там Кречет с ними ласкается?!
Из леса, куда Кречет увел остальных казаков, грохотали звуки боя — звенела сталь, хлопали пищали, гремели зычные команды. Некоторые казаки, воспользовавшись смятением вражеских всадников, уже восседали на спинах опаленных лошадей и под заливистый свист размахивали саблями, бросая коней в лихую сечу. Ночь вновь разметал гром бомбарды, до ушей донеслись радостные крики, но сложно было сказать наверняка, чья взяла — пан Кречет разбил лучников или лучники пана Кречета. Стрелы еще летели, пело звонкое железо, кричали раненые, разило порохом, а рогатые всадники все кружили вокруг, пытаясь всеми силами продрать казацкие кольчуги, пустить горячую казацкую кровь.
Воздух добела раскалился от жара, которым щедро одаривали сражающихся два исполинских костра, в которых превратились шинка с конюшней. Пламя выбрасывало в небо снопы искр, трещало и шипело, тянулось кверху, словно силилось перекинуться на небеса.
* * *
Когда Игриш отодрал голову от травы, ему показалось, что бестия утащила его прямиком в сады Сеншеса. Слишком жарко было вокруг, слишком яростно ревело пламя костров, слишком неистово метались тени и слишком громко кричали, когда сталкивались друг с другом, после чего кто-то неизменно падал на холодную землю.
Игриш и не думал удержаться на хвосте бестии. Просто в какой-то момент жуткий животный страх остаться в этом дымном аду пересилил оторопь при виде оскаленных зубов, каждый размером с локоть, и он кинулся на нее, в последний момент хватаясь за пушистый хвост и жмуря глаза. За мгновение до того, как чудовище полетела сквозь пламя, дым и лошадиные туши. Следом мир забился, забрыкался и заметался из стороны в сторону, сменяясь вращающимся пламенным коловоротом, но в один момент встал замертво.
Подняться на ноги, снова не растянувшись в траве, было делом нелегким, но он справился. Игриш огляделся и поначалу даже порадовался, что той жуткой твари нигде не видно. А следом перед глазами встал образ бедного Милоша, которого гигантский кошак схватил зубами словно мышонка. У Игриша подкосились ноги от осознания того, что он снова остался совсем один. Он снова подвел того, кого мог назвать если не другом, то товарищем по несчастью.
Но… что он мог поделать с такой тварью? Едва ли даже у Каурая получилось бы одолеть такую махину…
Сквозь ворох собственных мыслей Игриш расслышал, как колотится земля за его спиной. Он обернулся, едва осознавая что видит перед собой. Глаза, опаленные жаром, истерзанные дымом, еще плохо справлялись с темнотой, и поначалу ему показалось, что к нему бежит лошадь. Но потом он ясно разглядел на ее спине мохнатого черта с красивыми, ветвистыми рогами. Над головой поднималась хищная сабля, а конь во весь опор несся прямо на мальчика.
Сердце Игриша бессильно ударилось о грудную клетку и замерло, словно птичка, попавшая в западню. Ему следовало бы бежать со всех ног, но стопы отчего-то буквально приросли к земле без шанса сделать и шаг.
Игриш стоял и смотрел, как к нему приближается смерть.
…он едва понял, что произошло дальше, но дорогу ей заступила широкая тень, а самого мальчишку грубо оттолкнули в траву. Он повалился навзничь, и его глаза пронзил блеск меча, который с каким-то жутким визгом покинул ножны и с разбега метнулся навстречу — всаднику, его лошади и кривой сабле. Звон от их столкновения ранил уши, сталь треснула, разбилась осколками, но страшный меч на этом не успокоился — все несся дальше и, не встретив никакого сопротивления, широким махом выбросил черта из седла. Вернее лишь верхнюю половину его туловища, которое, нелепо размахивая руками, ударилось оземь, разбрызгивая кровь и запутываясь в собственных внутренностях. Из черта оборачиваясь обычным человеком, одетым в шкуры и рогатый шлем.
А лошадь уносила прочь лишь ноги и живот незадачливого посланца тьмы, которые по-прежнему крепко держались в седле.
Тяжелый меч бахнул о землю и увяз в ней острием, словно молот, а его хозяин, припав на одно колено, сидел рядом. Стальное эхо затихало где-то под тучами.
— Живой? — поднялся Каурай, тяжело дыша и обливаясь потом. Меч он крепко сжимал обеими руками, словно боялся, что тот вырвется из его хватки. По клинку на землю стекала какая-то серебрящаяся жидкость, как будто меч исходил слезами.
— Ага, — отозвался мальчик, встречаясь с ним взглядом. Правый глаз Каурая с черным вытянутым зрачком перемещался в глазнице, словно тот жил собственной жизнью. Белок этого странного глаза сиял бледным ровным светом, и при одном его виде комок подступал к горлу. Невольно мальчику припомнилась их первая встреча.
— Это хорошо, — тень улыбки тронула губы Каурая, и он тяжело взвалил меч себе на плечо. — Держись за мной.
Игриша не нужно было просить дважды, тем более к ним уже мчались всадники с саблями наголо. Каурай ждал их — клинок он завел за спину, и стоило только первому черту подлететь к нему, рассчитывая пришпилить одноглазого к земле, как меч обрушился на него со всей яростью. Сабля отлетела в сторону вместе с рукой, а всадник, задыхаясь от боли, завалился на гриву своей лошади. Со спины Каурая уже пытался настигнуть еще один рогатый воин — сталь разорвала воздух, и тут же меч одноглазого влетел противнику в брюхо, с пугающей легкостью пробив кольчугу. Всадник харкнул кровью и свалился, высвобождая клинок для нового врага. Но стоило тому увидеть, что этот жуткий меч сотворил с двумя его товарищами, как он рванул коня в сторону, и клинок лишь задел лошадь по крупу. Скакунья вскрикнула от боли, оступилась и кубарем покатилась по траве, превращая своего наездника в груду визжащего мяса.
Каурай выдохнул, когда вокруг больше не осталось ни одного смельчака, решившего помериться с ним силами, кивнул Игришу, и оба они направились к Рогоже и другим казакам, которые уже скакали к ним на неоседланных лошадях.
— Ловко ты их пощекотал, одноглазый! — воскликнул Рогожа при виде Каурая с обнаженным мечом на плече, при виде которого лошади начали волноваться и стричь ушами. — Хорошо владеешь этой хреновиной! А ну, казаки, айда!
Рогожа вскинул саблю и вся ватага понеслась добивать немногих оставшихся рогачей. Они неохотно огрызались стрелами, предпочитая бросаться наутек, стоило им только завидеть конных казаков, которые во всю прыть неслись к ним с копьями и саблями наперевес. Им не понадобилось долго возиться, чтобы рассеять ряды конников. Стоило только последней рогатой голове скатиться в траву, как отряд Рогожи устремился в лес, оглашая окрестности веселым свистом.
Рядом с полыхающей шинкой было не продохнуть от гари, разбросанных тел, иссеченных стрелами, и стонов умирающих. Один из них, недобитый воин в рогатом шлеме, лежал в луже собственной крови и звал на помощь, одновременно пытаясь отбиться от девок-подавальщиц во главе с шинкаркой, которые с яростным визгом отводили душу — топтали и драли рогача за космы.
Каурай не стал им мешать — еще предстояло отыскать связку со штыками и броней, которую он оставил под окнами полыхающий шинки. Однако искать долго одноглазому не пришлось. По счастью, в суматохе никто и не подумал прихватить ни черепушку, ни другое барахло.
— Гриш, дуй в лес и разыщи Красотку, — приказал он мальчику. — Она не могла ускакать далеко. Только не попадись никому, по округе наверняка еще рыскают недобитки. Держи — на всякий, — сказал одноглазый и сунул ему в руки кинжал.
— Куда?.. А как же ты?..
— А я пойду пошурую в кустах, — кивнул он в сторону леса, где без устали кипела схватка. — Помнишь, как надо свистеть?
Игриш кивнул — свистеть он умел замечательно. Каурай показал ему как правильно подзывать Красотку. Несильно, чтобы не привлечь кого не надо, но даже на тихий свист скакунья охотно поворачивала голову и фыркала в ответ.
— Отлично, беги. Только один момент…
— Да?
— Помоги мне убрать этого монстра в ножны.
— А? Меч?
— Куроук легко вытащить, а вот сунуть обратно бывает проблемой. Особенно ночью, и когда вокруг пахнет кровью.
Одноглазый говорил правду — клинок в его руках продолжал вибрировать и сочиться «соком», словно не мог дождаться, когда им снова будут забирать жизни. Странная жидкость проступала на темном металле и скатывалась с острия на землю.
— Держи крепче. Как можно крепче.
Игриш сглотнул и принял ножны. Они уперли их в землю, и Каурай принялся вгонять клинок внутрь — с трудом, словно тот вообще не предназначался для этих ножен. Но меч все же входил, пусть и рывками, однако, оказавшись почти у гарды, встал намертво.
— Держи, держи его! — прошипел одноглазый, вытащил откуда-то молоток и принялся долбить им по навершию, вколачивая меч в ножны, словно ржавый гвоздь. Когда гарда таки ударилась об устье, замок слегка щелкнул.
— Сделано! — выдохнул одноглазый и вытер пот со лба. — Будем надеяться, что сегодня он мне больше не понадобится…
— Уверен? — спросил Игриш, оглядываясь на бушующий лес.
Каурай закинул меч за спину и нагнулся. Следом в его руках оказалась богато изукрашенная сабля. Рукоять сжимала чья-то отрубленная рука — одноглазый разжал скрюченные пальцы и отбросил конечность в сторону.
— Нет. Но я постараюсь обойтись этим. А ты не теряй времени — Красотка наверняка поскачет к водопою или еще куда, где можно набить брюхо. Лучше, чтобы первым ее нашел ты, чем какая-нибудь морда, — сказал Каурай и, не прощаясь, пустился бежать.
Игриш провожал одноглазого взглядом до тех пор, пока его горбатый силуэт, нагруженный железом, не пропал среди деревьев, а затем повернулся к его вещам. Белеющий в траве череп приветственно “подмигнул” ему розоватой глазной впадиной. Стоило ему коснуться черепушки пальцем, как на ухо кто-то рявкнул:
Куда тянешь руки загребущие, малец?!
Едва не свалившись наземь с такого окрика, Игриш готов был провалиться сквозь землю, однако, кроме охающих и пары стонущих раненых женщин, вокруг него никого не было.
Да здесь я, здесь, — рычали жутким скрежещущим голосом, словно строгали металлом металл. — От тебя, парень, за версту несет магией. Ты весь в пыльце. Аж светишься.
И захохотал. Мерзко и крикливо.
Игриш сглотнул, осознав, что это голосит черепушка Каурая, которую он то и дело именовал словом Щелкун. Ага, не шутила Маришка, когда говорила, что эта самое мерзкое и злобное существо на свете.
Воровато оглянувшись, Игриш прижал протестующую черепушку к груди и побежал по копытному следу.