Каурай бежал на звон стали и рокот выстрелов, которые с каждым шагом звучали все ближе. Колчан с болтами он держал под рукой, хоть и не рассчитывал, что сумеет быстро зарядить арбалет на бегу. Впереди зашуршали кусты, и одноглазый насторожился — сослепу накинуться на него мог кто угодно…
Сбитая рогатая шапка набекрень, выпученная глаза и повисшая плетью, перебитая рука. Тратить драгоценные стрелы на такого бессмысленно. Тогда Каурай, не сбавляя хода, выставил вперед саблю. Бегущий споткнулся и со всего маху налетел грудью на острие. Одноглазый встретил его плечом, и бедолага отлетел в сторону, соскочив с клинка. Смерть он встретил молча.
Каурай бежал дальше ведомый звуками боя.
Очень скоро тьму прорезали огни факелов, а за ними показались и чубатые головы. Стоило ветке хрустнуть под его стопой, как все как один обернулись, вскидывая арбалеты с пищалями.
— Свои! — воскликнул Каурай, поднимая руки. На мгновение ему показалось, что в него сейчас плюнут десятком свинцовых мух, и поминай как звали этого одноглазого… Но он недооценил выучку хлопцев Кречета, и стоило ему выйти на свет, как смертоносные игрушки уперлись в землю.
— Да это же одноглазый! — расплылся в улыбке здоровяк Повлюк со своей бессменной бомбардой на плече. — Задерживаетесь вы что-то, ваше благородье! Мы тут панов-разбойничков уже пощекотали.
— Всех?
— Осталось немного, гляди еще их по леску помурыжим, кто убечь не успел, а там можно будет и соснуть маленько… — сказал он и в подтверждение своих слов оглушительно зевнул, прикрывая рот кулаком.
— А, вот и ты, — вышел из-за деревьев Кречет с коптящим факелом и лошадью на поводу. — Жив, как я погляжу.
— Как видишь, — кивнул ему одноглазый. Следом за паном головой показались и другие казаки — кто пешком, а кто на лошадях.
— Кликайте всех — выходим из лесу! — приказал Кречет. — Коней утром искать будем. Не хватало нам еще на засаду нарваться в эдакой-то темени.
— Мы им так вломили, вовек теперь не забудут, пан голова! Поджилки у них-то поди трясутся, засаду-то устраивать! Факт!
— Может быть, но бегать по лесу не знамо куда, да еще и в потемках не можно, — покачал усами Кречет. — Ранко видали?
— Неа. Бегает где-нибудь поди.
— Смерти ищет! Как бы голову не потерял на своих бегалках, дурачок, — сплюнул голова и повернулся к Каураю. — Вы там с Рогожей, слыхивал я, тоже знатно помахали саблями?
— Ничего особенного, — пожал плечами тот. — Сами нарвались.
— Скромный какой! Жалую тебе саблю за доблесть.
— Спасибо, пан Кречет, но саблю я себе уже навоевал.
— А ну покажи.
Каурай передал Кречету свою саблю. Тот взвесил ее на ладонях и оглядел всю — от рукояти до загнутого как клюв острия.
— Ишь как блестит, — похвалили саблю казаки, подсвечивая голове факелами. — Знатная работа!
— Шибко знатная для оборванцев-колядников, — цыкнул языком Кречет и покачал головой. — Тут клеймо умельца из Шатрана. Эх, не хватало еще чтобы слухи о кочевьях оказались правдой… И у кого ты такенную красотищу отвоевал? Уж не у самого ли атамана Баюна?!
— Темно было, пан, не разглядеть. Я только пальцы мертвые разжал и к вам бросился — некогда было в лицо ему вглядываться. Да и не помню, было ли оно лицо это — кисть с саблей отрубленная и все.
— Эх, тела надобно осмотреть, — поджал губы Кречет и отдал саблю хозяину. — Чует мое сердце, Баюна могли мы сцапать! Всякий сброд с такими железками не ходит. Недалеко он, нутром чую. Он или его подручный — неистовый Коляда, сукин сын! Его люди, больше никто в шкуры да рогами не одевается, чтоб народ пугать. Спасителя на них нет…
— Пан голова! — окликнул его запыхавшийся казак с факелом, вылезая из кустов.
— Чего?
— Мы тута одного разбойничка… живым сцапали!
— Так давай его сюды! — охотно двинулся Кречет за казаком. Каурай и остальные пошагали следом.
— Пан голова, дозволь его выпотрошить немножко?
— Обожди, как я с ним потолкую. А вот опосля…
Изрядно побитого разбойника казачки скрутили «ласточкой» — повалили пленника на живот, стянули связанные руки и ноги за спиной и связали их веревкой. Он лежал лицом в грязи, тяжело вздыхал и пытался что-то втолковывать своим пленителям, которые ходили вокруг него и на каждое его слово знай поплевывали ему в глаза.
— …отдам все, ничего не пожалею! — стонал он, пытаясь вывернуть голову, чтобы не задохнуться. — Пустите меня, они меня насильно! У меня дети малые!
— Ага, знаем мы вас — насильно, — хохотнул казак и вдарил тому сапогом по заднице. — Кобылой ты поди тоже правил насильно, или это она тебя в полон взяла?
— Так, покажьте мне его, хлопчики! — раздвинул Кречет спины казаков и присел на корточки, внимательно вглядываясь в небритую морду. — Ага, какое знакомое лицо! Да неужто это сам пан Сосуля предстал пред моими очами?
— Неужто?!
— Точно оный сам, сукин сын! — поднялся Кречет и от души вдарил тому по ребрам. Пан Сосуля зарычал. — Ну что, пан, видно тебе больше не любо лошадёв разводить? В разбойники к мерзавцу Коляде подался, проклятый?
— И ты подашься, Кречет, если как я по миру пойдешь, — простонал Сосуля, пытаясь выплюнуть собственный ус изо рта. — А с нашим паном воеводою и не на такое пойдешь, ежели детишки с голоду дохнут. Хоть к Коляде, хоть к самому Сеншесу!
— Вот он черт какой, — зашипел на него Кречет. — Сам людей жизни лишает, а на другого сетует. Нет, брат, такого делать не можно. Признавайся, сволочь, где у Баюна логово его спрятано!
— Логово его степь да дорога!
— По дороге только бродячие псы лаются, а на вашу ватагу по дорогам не напасешься! Признавайся, плут! Не хочешь признаваться? Ты мы сейчас тебя во-о-он на том деревце подвесим — будешь ножками дрыгать да вспоминать пана Кречета, пока он дюже добрый был. А ну, хлопчики, подмогните его, поганца, поднять!
Запасливые казачки размотали веревку, и не успел разбойник даже завопить со страху, а петля уже затягивалась на его горле. Другой ее конец перебросили через ветку — навалились втроем, и связанный Сосуля в следующий миг заболтался на дереве, как куль с картошкой.
— Ну, что, дорогой мой пан? — кричал ему Кречет снизу. — Не рассмотрел оттудава, где Баюн укрывище свое содержит? Или нам тебя еще подержать?
Разбойник хрипел и раскачивался на ветке, покраснев аки свекольная голова. Глаза лезли из орбит, а по ногам начало разливаться дурно пахнущее пятно.
— А ну отпускай его! — приказал Кречет. — Небось язык уже развязался.
Веревку выпустили и разбойник шумно рухнул на землю.
— Тебе… это даром не пройдет… Кречет! — было первым, что умудрился выдавить из себя задыхающийся Сосуля.
— Ох-ма, так он еще не наболтался, смелый какой! — хлопнул себя по коленям Кречет. — А, брат, чего-чего, а храбрости тебе не занимать, может оттого Коляда тебя и приметил. Но, боюсь, ума он у тебя разглядеть все же не сподобился. А ну-ка, хлопчики, повторяем протседуру.
И вновь казачки дернули веревку, и во второй уже раз хрипящий и свистящий разбойник вознесся на дерево, аки Святой и Смелый Лакриф во время испытания огнем, и повис, дергаясь всем телом и что-то нечленораздельно вереща.
— А?.. — приложил ладонь к уху Кречет. — Не слышу я тебя, хочешь еще повисеть или же готов поведать нам тайну Баюна? Спускайте его, хлопцы, дадим дураку последний шанс помереть как казак, а не как собака.
Разбойник свалился на землю и какое-то время не мог выдавить из себя ни слова. Кречет присел на корточки рядом с ним, схватил за чуб и начал трясти:
— Ну? Ну, брат, последний раз спрашиваю! Покажешь нам этого черта, или мне с тобой тут до утра нянчится?
Разбойник исходил кашлем и пырил покрасневшие от натуги глаза, пытаясь что-то выдавить, но из-за кашля никто не мог разобрать ни словечка.
— Тому не надо далеко ходить… — смог расслышать Каурай среди общего свиста и хрипа, — у кого черт… за плечами!
И тут нутро разбойника разразилось каким-то истерическим хохотом, нагнавшего жути на казаков. Единственным из братии, кто не отступил от него на шаг, остался невозмутимый Кречет.
— Ой, видно, брат, не понял ты ничего из сказанного мною… — покачал он головой. — Глупая, глупая же ты собака, хоть и верная своему хозяину.
С этими словами он еще раз ударил разбойника сапогом по ребрам. Тот крякнул и завыл от боли.
— Хватайте этого болвана и тащите к шинке, потом еще побалакаем. Надоело тут мне куковать. Ранко! — всплеснул руками Кречет, когда увидел своего подопечного, осторожно выводящего лошадь в круг света. — Ты где это шлялся, паршивец?
— Разбойничков гонял, — отозвался Ранко, слезая с коня. — Двух прибил, один убег, гад.
— Да и пес с ним! — махнул рукой Кречет. — Привязывай вон этого молодца к лошади и тащи его к шинке. Или что там от нее осталось…
* * *
У Игриша коленки тряслись от каждого шороха, пока он шаг за шагом удалялся от пылающей шинки и непрестанного бряцания мечей. Еще и проклятый череп голосил, не затыкаясь, словно просидел с зашитым ртом другую сотню лет:
Эта тварь далеко не могла сбежать! Я ее давно знаю. Зуб даю — она найдется в чьем-нибудь амбаре с полными щеками овса. Или на елде у жеребца, тоже вариант.
Его болтовня Игриша никак не успокаивала, а только разгоняла нервозность — болтать с черепами ему еще не приходилось, да мальчик и не старался ему отвечать. Вставить слово в этот непрекращающийся словесный поток было той еще задачей.
То и дело он пытался легонько посвистывать, прислушиваясь к лесным шорохам и уханью ночных птиц. Он пожалел, что не взял с собой факел или еще что-нибудь, чем можно было бы светить себе под ноги — следов от копыт наверняка было вдоволь, однако так он рисковал привлечь к себе ненужное внимание. Недобитых разбойников, например. Или того хуже — чудища из леса.
Кобылу он рассчитывал застать за ее обычным занятием — Красотка наверняка кусала какого-нибудь бедолагу и пыталась отгрызть тому конечность. Но ни криков, ни стонов в округе не раздавалось. Нет, он не верил, что Красотка погибла в пожаре — такую злобную и живучую тварь огонь лишь пощекочет. Когда он выразил эти мысли, Щелкун с ним согласился.
Я бы тоже сейчас с удовольствием кого-нибудь загрыз. Ты был близок, парень. Я тебя пожалел только из уважения к нашему общему другу. Привязался он к тебе — не оторвешь.
— И зачем я ему?.. — неожиданно спросил у него Игриш.
Хмм… — заворчал Щелкун. — Не догадываешься? Или боишься себе в этом признаться?
— О чем ты?
Ну, как же! Это же твоя сестренка любит голышом покататься на метле, или мои глаза обманывают меня?
— Ну, моя…
И твоя сестренка снюхалась с Ямой? Вот-вот, она родимая. От тебя самого изрядно попахивает ведьминой пыльцой, которую они везде разбрасывают как пчелы. Что, виделся с ней накануне?
— Не твое дело…
Ну, вот! — прыснул со смеху Щелкун. — Пусть лучше бежит подальше отсюда, запутывая следы. Ежели ее дорожка пересечется с путем моего спутника — не сдобровать твоей сестренке. Я с удовольствием полакомлюсь ее косточками, как уже лакомился плотью всех тех, кто решил нарушить Договор и пойти в услужение Яме! И твоими, если ты вздумаешь ей помогать…
Игриш сглотнул. Глупо было отрицать очевидное. У одноглазого он был простым заложником, чтобы добраться до Маришки, которая нарушила какой-то Договор.
Он продолжил плестись по темноте дальше, рассчитывая наткнуться, в конце концов, на какой-нибудь ручей или речку, где перепуганные обгоревшие лошаденки запивали свои невзгоды. В кармане постоянно мешалась шкатулка несчастного Бесенка — он постоянно щупал находку пальцами, раздумывая откуда такая прелесть могла взяться у этого мальчишки. Ворованная как пить дать. И зачем она Игришу? Мало ему было проблем с конягой, за которого Игриша чуть не утопили в речке Смородинке. И эта черепушка, которая все никак не заткнется. А тут еще шкатулка, от которой буквально разит проблемами… Но просто зашвырнуть обоих в кусты у него рука не поднималась.
К воде он-таки вышел — к озеру, которое огромной серебристой монетой блестело под хмурым небом, однако ни одной хвостатой ему не попалось. Зато он отыскал несколько иное и буквально прирос к каменистому берегу с открытым от изумления ртом.
Нежданно выглянувший месяц пересекал небосвод, напоминая заточенную саблю. Вокруг него клубились ветхие тучи, еле слышно шелестели крылья сов и развивались мантии полуобнаженных всадниц, которые верхом на метлах летели сквозь мрак, кутаясь в свои длинные волосы. По земле вереницей текли их быстрые тени.
Осознав что он как на ладони, Игриш хотел было бросился наутек — под защиту лесных крон, подальше от их хищных черных глаз, но, не успев сделать и десятка шагов, оступился и едва не пропахал носом землю.
Из леса к пруду, цокая подковами, выходила Красотка собственной черногривой персоной.
На ловца и зверь бежит! — щелкнул челюстями Щелкун.
Мальчик был бы несказанно рад, если бы кобыла своей чуйкой отыскала его в этом лесном лабиринте. Однако на ее мощной спине восседали две девушки. Первую он узнал немедленно — одна была его сестрой Маришкой, которая внимательно рассматривала Игриша сквозь вуаль ярко рыжих волос, спадающих ниже спины Красотки. Вечерняя прохлада совершенно не страшила этих двоих. Вся одежда Маршики заключалась в тяжелом ожерелье из россыпи ярко переливающихся камней. Другая девушка носила здоровенные сапоги на мужскую ногу, которые едва не спадали с ее ступней.
— Гришик, ты чего тут делаешь? У нас же с тобой уговор, помнишь? Принес? — спрашивала Маришка опешившего мальчика, задорно покачивая босыми ножками. Ее подружка с пепельно-серыми волосами мельком глянула на него и снова подняла озабоченный взгляд к небу.
— Ага… — кивнул он и сунул ей черепушку. Глазные впадины тонули в красноватом сиянии.
Принес? — ахнул Щелкун, едва не вырвавшись из его пальцев. — Это куда это ты меня принес? Положи на место, где взял!
Взбесившийся череп едва не откусил Игришу палец, но мигом завертелся вокруг своей оси, вскрикнул нечеловеческим голосом и оказался в руках у ухмыляющейся Маришки.
— Вот значит, он какой, — надула она губки. — Спасибо, ты молодец, Гриш. Мои подружки будут тебе очень благодарны. Как и я.
С этими словами она нежно прижала Щелкуна к груди и поцеловала желтоватую кость. Игриша передернуло, но он постарался не подавать вида.
— Никуда не денешься, дорогуша, — проворковала Маришка.
Ведьма, — шипела черепушка. — Я разорву тебя в клочья, дай только…
— Цыц! — прикрикнула на него Маришка, и череп мигом умолк. — Пищать будешь, когда я разрешу. Страшно пищать. За все те страшные мучения, которые ты причинил моим подругам. Побереги силы.
Щелкун ничего ей не ответил. Лишь дрожал и отчего-то не мог проронить ни единого звука. Словно ему отхватили “язык”.
— Твоя лошаденка? — спросила ведьма, мигом потеряв интерес к наглой черепушке.
— Моя, — отозвался он, пятясь назад по камням. — Я ее ищу тут.
— Бедненькая какая, — провела Маришка ладонью по шее кобылы. Как ни странно, Красотка даже не попыталась фыркнуть на нее — спокойно шагала дальше к воде, словно незнакомки на ее спине не было и в помине.
Игриш остановился на кромке берега, еще шаг и ему пришлось бы промочить ноги. Красотка прошествовала мимо с таким отрешенным видом, словно он был пустым местом, и склонилась над водой. Пока кобыла хлюпала водицей, рыжеволосая всадница гладила ее по мускулистой шее и поглядывала на Игриша из-под полуопущенных ресниц. Мальчику на мгновение показалось, что он обознался и принял Красотку за какую-то другую лошадь. Уж слишком спокойно та вела себя с чужим человеком — даже не пыталась вредничать и кусаться. Бледная ручка Маришки свободно и без опаски поглаживала ей холку.
Однако шрам на крупе, доставшийся кобыле после нападения умертвий, мигом развеял все сомнения. Нет, у Красотки явно были не все дома.
— Сегодня будет славный пир, ты знал? — сестра вырвала Игриша из раздумий, не спуская с него темно-зеленых, задумчивых глаз. На лошади она держалась уверенно, словно всю жизнь проездила верхом, и смотрела на собеседника, высоко задрав голову, точно купаясь в сиянии растущей луны.
— Пир? О чем ты?
— Мои подружки-мастерицы вовсю развлекаются в небе, — кивнула Маришка на небо, где хозяйничали ведьмы. — Только погляди на них! Как им весело.
Те начали снижаться, и вскоре пропали за макушками деревьев. Как и не было их.
— Может быть, — она поглядела на Игриша с хитрецой во взгляде. — Ты хочешь к нам присоединиться?..
— Я?
— А кто же? Раз ты так порадовал меня, позволю и тебе порезвиться под луною. Но сначала нужна мазь.
— Мазь?
— Ну да.
— Зачем?
— Чтобы быть свободными, дурень, — она нагнулась и ткнула Игриша в лоб черным пальцем. — Вечно тебе приходится все объяснять. Ты не меняешься. Вам срочно нужна мазь!
— Не нам, а ему, — буркнула себе под нос ее пепельноволосая подружка. — Мне нужна метла. Да и вообще, я сюда не развлекаться пришла. Ты обещала…
— Я обещала, — оборвала ее Маришка. — И предупреждала. Но она не хотела слушать.
— Ты нам не поможешь?
— Не раньше, чем ты пройдешь по Тропе, — хмыкнула Маришка. — Странно просить снисхождения у Ямы, и отказываться принять ее дар, Малунья. У тебя есть время, пока идет Дикий Гон.
— Я не за себя прошу. А за Божену.
— Вот и передай мои слова Божене. Мы не делаем исключений для простых ведьм. Вы ничем не лучше хуторских девок. Пока не докажете свою верность.
— Мы не ведьмы… — пробормотала ведьмочка, которую звали Малуньей.
— Оставь эту чушь опричникам! — сказала Маришка и подняла череп. — Хозяину этой милой вещицы… Помнишь малышку-дурашку Варву? Ее съела вот эта собака.
Малунья при этих словах нервно дернула щекой:
— Мне нечего его опасаться…
— А Божене? Если он узнает, что решила сотворить твоя безмозглая подружка?
— Никто же не пострадал…
— Это ты расскажешь опричнику, — развернулась в седле Маришка к ней лицом и схватила Малунью за подбородок. — Посмотри на меня, Малунья.
Ведьмочка не сразу, но исполнила приказание.
— Докажи свою верность. Это единственное, что я тебя прошу. Тогда поговорим о Божене.
— Но…
— Никаких “но”! — с этими словами она влепила ей хлесткую пощечину. — Сначала дело, потом награда. Или можешь идти на поклон к опричнику. Но эти цепные псы тоже ничего не делают бесплатно.
Ведьмочка ошарашенно захлопала ресницами, залилась краской и опустила голову.
— Хватит, не заставляй нашего милого щеночка ждать! Ищите мазь. Дикий Гон вас тоже ждать не будет.
Произнеся эти слова, Маришка забралась с ногами на спину Красотке, выпрямилась и соскочила вниз, широко расставив руки, словно ярмарочная гимнастка. Не успела сестра долететь до земли, как нечто быстрое подхватило ее на лету и смерчем унесло в небо. Игриш от неожиданности шлепнулся на пятую точку, подумав было что на сестру напали. Но нет — Маришка свободно летела по воздуху, обливаясь лунным светом, навстречу ледяному ветру и сияющему месяцу. Между ног у нее была зажата метла.
— Эй… — поднялся на ноги Игриш и подошел к Малунье, которая безуспешно пыталась сдержать рыдания.
— Чего тебе?
— Тебе не больно?
— Такая уж у меня, ведуньи, судьбинушка… — отозвалась она, растирая слезы по покрасневшему лицу. — Метлу еще нужно заслужить, говорят все они… а пока поноси эти мерзкие сапожищи. Видал?
— Ага, — опустил Игриш глаза вниз и уставился на ее сапоги. — Вижу.
— Все ноги себе уже износила — слышишь как ноют? — поднесла она подошву Игришу к лицу. Тот осторожно прислонился ухом, но он расслышал только свое сердце, которое учащенно билось у него в груди.
— Слышу, — соврал Игриш, чтобы не расстраивать ее еще больше. — Болит.
— Хорошо уж твоя подружка помогла мне немного передохнуть. Как ее звать-то?
— Красотка.
— Ага! Так и думала, — расплылась ведьмочка в довольной улыбке и повалилась на кобылу, сунув мокрое лицо той в гриву. — Красотка… А тебя как звать?
— Гриш.
— Очень приятно, Гриш, — слегка кивнула незнакомка, поблескивая влажными глазами. — Слушай, а как ты такой маленький и на такой здоровой кобыле катаешься? Не падаешь?
— Нет, — покраснел мальчик. — Она не моя, а моего… друга.
— Ух, ты! Так у тебя есть друг?
— Ага… но он никакой мне не друг. А так. Попутчик.
— Попутчик с такой хорошей лошадью — это всегда неплохо. Еще лучше, если у него есть настоящая метла.
— У него и метла есть. Вернее была.
— Не шутишь? — заинтересовалась ведьмочка. — Настоящая? Не из таких, с которыми всякие любительницы балуются?
— Ну… — задумался Игриш. Он был ни в зуб ногой, какие метлы считаются у нее настоящими, а какими любительскими. — Он меня как-то спас, сидя на метле, так что думаю настоящая.
— Уважаемо, — кивнула она. — Он колдун? Ведьмак?
— Вроде того…
— Интересные люди тебя окружают. Поедешь со мной?
— Куда?..
— Как куда? Тебе же нужна мазь? Вот.
— Нет… — замотал головой Игриш. — Я не могу.
— Почему?
— Я… не знаю, где искать твою мазь.
— Почему это мою, глупый? — прыснула девушка. — Искать мазь нужно нам. Ты не знаешь, а я знаю.
— Эмм, — замялся Игриш. — Извини, но я всего лишь искал лошадь.
— Ага. Но ведь ты ее уже нашел, так ведь?
— Так.
— Нет, не так! — покачала она пальцем у него перед носом. — Вернее это я ее нашла, да? И привела к тебе, так?
— Ну, да…
— А раз так, то ты у меня в долгу.
— Послушай…
— Не хочу я ничего слушать! — наклонила она голову и хитро поглядела на стушевавшегося мальчишку. — Запрыгивай в седло и поехали. Мазь точно где-то здесь. Я ее нутром чую.
* * *
— Малаша, старая ты проплешина! — воскликнул Кречет, когда они подошли к шинке, которую еще добивало пламя. — Ты чего это с пленным удумала! Не можно так с пленным обращаться, не можно!
Сначала Каурай не понял, что такое сотворила Малаша с несчастным разбойником, но подойдя ближе, он увидел мертвое тело, измочаленное и разрубленное топором на несколько частей. Кому-то из казаков такое зрелище показалось чересчур резким — и он всласть проблевался.
— А шинку мою огню предавать можно разве? — только заметив казаков, бросилась к ним шинкарка с окровавленным топором в руке. — Кто мне теперь за хозяйство заплатит, а? Ты что ли, Кречет?!
От конюшни к тому моменту остались лишь несущие балки, но им стоять считанные мгновения. Пока казаки препирались с шинкаркой, конструкция покосилась и оглушительно рухнула, взметнув в горячий воздух гущу искр и пепла. Трактир оказался куда крепче, однако и ему скоро предстояло последовать за подругой.
— Ну ты… — грозил ей пальцем голова. — Скверная ты баба, Малашка! Скверная! А за шинку тебе пан воевода заплатит. Как узнает, сколько мы сегодня разбойничков пощелкали, так сразу расщедрится.
— Гляди, пан воевода расщедрится! Держи карман шире! — махала на него руками зареванная старуха. — Мне шинка от мужа досталась, а ему от деда с бабкой. Двести лет стояла шинка, Запустение пережила, ни единым бревнышком не покосилась, когда здесь шатранцы хозяйничали, и на тебе — пришла ватага Кречета горилки попить!
— Да че-ты разоралась, старая! — прикрикнул на нее пан Рогожа. — Избу сколотить дело-то нехитрое. Завтра как огонь погаснет — кликнешь мужичков, они тебе новую сколотят, получше прежней!
— Ага, спасибо, дурак. Забесплатно мне сделают, ага!
— Ну, это другой разговор, — смутился Рогожа. — Ты баба богатая, от тебя не убудет. Краем нальешь им горилки, чтоб было чем промочить горло.
— Дурень ты, — всхлипнула она и уткнулась лицом в передник. — Откуда ж я им горилки возьму?.. Так оно же все в огне и погибло, эх!
— Ну-ну, Малаша, душа наша, не плачь, — обнял шинкарку пан Кречет и прижал ее сморщенное лицо к своему плечу. — Я замолвлю словечко пану воеводе. Будет у тебя новая шинка.
— Обещаешь?..
— Обещать не могу, но словечко замолвлю.