В перепелихиной хате было не продохнуть от люлек, вспотевших чубов, раскрасневшихся девок и сшибающего с ног духа горилки. Комната была освещена парой лучин, которые давали достаточно света, чтобы видеть почти каждого из компании.
— Ага! Вот и наш дорогой Повлюк пожаловал! — блеснули улыбки, когда толстяк перешагнул порог. Однако при виде его горбатого друга их радушие немного поубавилось, и они, кто с интересом, а кто с опаской, принялись рассматривать Каурая с головы до пят.
— Присаживайся, дорогой, и пусть друг его не стесняется, — пригласили их к столу. — Налейте-ка ими обоим пива!
— Благодарствую, — принял Каурай пенную кружку у девушки в цветастой шали, которая стрельнула в него пугливыми глазками и мигом растворилась среди клубов дыма, которыми была залита крохотная хатенка.
По углам комнаты подвывал ветрище, словно его спустили с поводка, стены ветхой постройки скрипели под ударами ненастья, но вечеру это никак не мешало. Каурай с вещами занесло за стол в углу, подальше от трескучих лучин и лишних глаз — в компанию Зяблика с Молчуном, Повлюка, Воробья, Абая и еще парочки парубков. Поздоровавшись со всеми, одноглазый пригубил свою кружку.
Недурно — оценил он пивоваренные дарования Перепелихи, слизал пену с губ.
— Нэ могу найти, — хлопал себя по карманам Абай. — Хот вша ешь менэ, нэ могу!
Перед ним веером разлеглась целая колода разноцветных карт рубашками вниз — на Каурая уставились лукавые глаза Ведьмы с ослом на поводу, бессердечного Монаха с удавкой, безголового Джокера с собственной башкой под мышкой и еще кучи разных персонажей, от которых мороз гулял по коже.
— Может под стол закатилась? — предположил Зяблик.
— Нэт, — покачал головой степняк. — Карта просто так нэ пропадает. Как говэривала моя матушка: худоэ время — худыэ карманы. А без этой карты игра нэ игра.
— Да пес с ними, с картами. Может, в кости схлестнуться? — предложил Повлюк, роясь в собственных карманах. — Пан Каурай, как насчет партейки в кости?
По столу покатились две засаленные костяшки и хлопнулись о полупустую чарку.
— Азартным игроком меня не назовешь, — почесал подбородок одноглазый, наблюдая как кости путешествуют по столу туда-сюда. — Да и богатым тоже. Пока на службу к воеводе не наймусь, скучно вам со мной играть, панове.
— Так можно сыграть в долг, — предложил Повлюк. — Думаешь, мы тут все мошну с собой носим? Как отблагодарит тебя воевода за службу, так и уважишь.
— Эх ты, хитрый Повлюк! — хохотнул Абай. — Сам уж который мэсяц мнэ долг дэржишь. Поди отыгратся захотэл?
— А провались ты пропадом, Абай со своими деньгами, — махнул на него рукой Повлюк. — Верну я тебе долг, верну! Тока срок дай, как воевода с жалованием держать перестанет — все выплачу!
— Да нэ тороплю я тэбя! — всплеснул руками Абай. — Сам в долгах как в шэлках хожу!
— Нет, благодарю, паны, — отмахнулся Каурай. — Я и не планировал задерживаться здесь надолго. А долги копить — только вшей кормить.
— Ну, раз так, мы для интересу, — поджал пухлые губы Повлюк, умоляюще глядя на одноглазого. — А должок я тебе прощу. Так уж и быть.
— Какой же тут интерес? — сделал кислую мину Воробей. — Просто так на воздух играть, за дите что ли нас держишь?
— Ишь казаком стал, поглядите на него! — хлопнул по столу ладонью Повлюк. — Щас еще дядьке твоему прознать, где ты вечера проводишь! Мигом уши рогаликом скрутит! Факт!
— А чего это ему? — позеленел Воробей. — Что я мальчик?..
— Мальчик, — хмыкнул Повлюк и провел ему по губам пальцами. — Усы еще не отросли! А саблю носишь!
— Ну ты! — вспылил Воробей, вскакивая на ноги. — Ты руки свои при себе держи, толстяк!
— А то что? — подпер кулаком мясистый подбородок Повлюк. — Дядьке жаловаться пойдешь?
Воробей не нашелся с ответом — разочарованно сплюнул себе под ноги и был таков. Компания засвистела ему вслед, упрашивая вернуться, но Воробей быстро скрылся за порогом. Скрипнули ворота.
— А и пес с ним, — откинулся к стене Повлюк, перекладывая кости из ладони в ладонь. — Ну что, паны, раз тут тока казаки остались, сыграем в кости? Все правила знают?
— Угу, — покачали чубами Зяблик с Абаем. Одноглазый пропал в кружке с пивом, но и он утвердительно качнул головой. А Сеншес с ними. Чем еще занять себя этим скучным вечером?
Когда все повернулись к Молчуну, он только неопределенно пожал плечами.
— Слухай сюда, дружище, — пододвинулся к нему Повлюк. — Правила игры в кости простые как козье вымя. Два кубика — на каждой стороне по числу. Ты считать, я думаю, разумеешь как? Вот. Кидаешь и смотришь, сколько выпадет.
С этими словами он бросил кости. После недолгого путешествия по столешнице они шлепнулись одна о другую и выпали цифрами 6 и 3.
— Девять! — поднял палец Повлюк. — Это хорошее число. Но лучше, если бы выпало 7 или 11, так бы ты победил без всяких яких. А вот если б тебе не свезло, и Сеншес подсунул бы тебе 2, 3 или 12, то пиши пропало — мигом вся ставка ушла бы твоему сопернику. Понял?
Молчун сосредоточенно поглядел на кости, лежащие прямо у него перед носом. Поджал губы и осторожно кивнул.
— Хорошо! — удовлетворенно качнул усами Повлюк. — Но раз тебе выпало 9, то и это неплохо. Теперь тебе нужно выкинуть еще раз такое же число. Кидай сколько хошь: либо выпадет снова 9, и ты заберешь барыш, либо 7, и тогда, увы, ты проиграл. Любое другое число не засчитывается. Понял?
Молчун вздохнул и почесал себя за ухом. Смотрел он почему-то на Каурая, который споро расправлялся со своей кружкой и не лез в педагогические дела.
— Как-то ты шибко мудрено объясняешь, Повлюк, — почесал затылок Зяблик. — Дядька Чарбын так и эдак пояснит, ударит один раз кулаком по столу — и сразу понятно.
— Ну, что тут непонятного! — отчаянно дернул Молчуна за плечо Повлюк. — Сначала кидаешь кубики. Выпало 7 или 11 — ты победил. 2, 3, 12 — проиграл, уступай ход сопернику. Другое число — кидаешь еще раз. Выпадет тоже самое число — ура! Выбросил семерку, так полезай под стол и кукарекай. Ну?!
— Ну? — насел на него Зяблик, нетерпеливо оттопырив губу. Оба они смотрели на Молчуна с такой надеждой во взгляде, словно он готовился родить божественное откровение. Или рассказать, где можно изловить коварного и неуловимого Кудлатого Уя.
Но Молчун не спешил, думал. Не стерпев, Абай начал в голос ржать.
— У… — наконец выдал Молчун, сверкнув глазами.
— Слава Спасителю! — выдохнул Зяблик. — Кидай уж.
— Да погоди ты! Ща мы поглядим как ему понятно, — пробурчал Повлюк и сунул Молчуну кости. — Кидай, шоб тебя!
Изнывая от жара ответственности, Молчун бросил кости дрогнувший рукой и тут же упустил их под стол. Разразившиеся гром с молнией едва не повалили Молчуна наземь, а казаки бросились искать выпавшие кости, но под столом их отчего-то не оказалось. Тогда грязно ругающийся и поносящий неловкого Молчуна Повлюк полез под лавки, но и там отчего-то кости не попались его цепкому взгляду. Поволандавшись так впустую, шуруя руками по полам и углам хаты, он отыскал только пару заноз и надкусанный вареник. Пока они ползали под столами, Каурай огляделся и заметил еще одни знакомые глаза, которые глядели на него из-под непослушной пепельной челки и, похоже, довольно давно. Мило улыбающаяся Малунья прижималась к плечу незнакомого парубка, поигрывая завязками его рубахи, но зрачки ее видели одного Каурая. Он тоже скосил на нее глаз, и спокойно потягивал пиво, мысленно пообещав побольней выдрать врунью, как только представиться такая возможность.
Не солоно хлебавши Повлюк, Абай с Зябликом вернулись на свои места. Молчун не двигался с места, стараясь не глядеть на разочарованных товарищей. Взглядами они давно располосовали его от плеча до пупа. Требовалась лишь искра, чтобы вся буря эмоций превратила Молчуна в дымящийся огарок. Но они смолчали — запалили люльки и пропали в плотном дыму. Вечер был безнадежно испорчен.
Допивая пиво, одноглазый откинулся на стул и прислушался к голосам остальной компании. Далась им эта игра.
— Слыхали вчера ночью, как колокол надрывался? — раздался осторожный вопрос, когда голоса стали на порядок ниже.
— А кто ж его не слыхивал, — хмыкнули в хмельные усы. — Валашье до основания дребезжало, когда долбить начали. У нас все кошки под лавки юркнули. Хоть окна все закрывай, задыхайся или уши паклей затыкай!
— Давненько так громко не били… Вернее никогда. У меня изба ходуном ходила, я уж было подумала, что она в тартарары провалится. Хуже было в ту ночь, когда отец Кондрат не стерпел и решил сам с бесовским колоколом в усердии попрактиковаться да и начал среди ночи в ответ ему на местной звоннице в набат бить. Помните, все тогда на улицы высыпали и едва не померли со страху?
— Попа тогда с колокольни насильно сняли, чтобы не пугал людей почем зря.
— Колокол-то до сих пор бьет и с каждым днем все сильней. Интересно, к чему бы это?
— Сеншес в старые колокола бьет, всех ведьм к себе на пир зовет… Церквушку давно прокляли после того, как в ней попик от тоски повешался, вот и беснуются в ней черти да ведьмаки по ночам. А мы слушай их, пока не умаются и по норам не расползутся. Мне мамка рассказывала — давненько приключилось…
— Какой там! Отец Кондрат гутарит, что безобразники какие-то балуются, чтобы волновать народ. Или те же хлопчики Баюна поселились недалеко от церквушки, да и знай себе веселятся назло воеводе, зная его несчастье.
— Вот это похоже на правду. А то все на нечистого кивают!
— А чего ж сам Кондрат туда ходить опасается? Взял бы с собой с десяток молодцов с Кречетом в главе, да и очистили бы церквушку от всякой погани разбойничьей, если нету там никаких сеншесовых сил?! Видать есть, раз у самого Кондрата коленки трясутся даже вспоминать про ту церкву, которую он сам и освящал, как поговаривают! Видать и вправду проклята она, и колокол черти дергают.
— Хоть ты плюнь, а отец мой поминает, как колокол оттуда снимали и подводами увозили. В Волах он сейчас — там на колокольне раскачивается. А в старой церкви уже годков-то двадцать никакого колокола нету.
— Ага, что же ты думаешь, разбойнички с собой новый колокол притарабанили, да еще и такого размеру, который по всей округе слышно? Брехота! Верь больше.
— Все вы ерунду мелете, дурачье, — внезапно вздохнула Малунья, мягко отстранила свою милого друга и со скучающим видом выпорхнула в сени, громко хлопнув дверью.
Компания не обратила на ее выходку ни малейшего внимания, всецело занятая горячим спором:
— А я вообще слыхал, его на пушки расплавили, еще когда с Альбией война была…
— Или сам он рухнул, да и лежит там у алтаря…
Одноглазый проводил “приятельницу” взглядом, устало вздохнул и отставил недопитую кружку. Протолкнуться сквозь тесно сидящую компанию, не передавив им ноги, было непросто, но вскоре он выбрался в сени, а оттуда и во двор.
Раскаленный добела месяц плыл по неоглядному небу, округлившимися боками раздвигая звезды. Было холодно и зябко; одноглазый выдохнул облачко пара и огляделся — Малуньи как след простыл, только две качающиеся березы попались его взгляду. Он зашел за угол и тут увидел невысокую фигурку, кутующуюся в плащик. Ага.
— Ты чего тут делаешь? — подошел Каурай к ведьмочке.
— Не видишь? — подняла она недовольные глаза. — Стою.
— Это-то я вижу. А как же наш уговор?
— Ты что считаешь, что я должна вытащить твоего Гриша из рукава? Как отыщу, так отыщу.
— Не очень-то ты стараешься…
— Я, между прочим, вчера все кусты облазила, под каждый камешек заглянула, всех знакомых порасспрашивала! — вздернула носик-кнопку ведьмочка. — Нет нигде твоих оболтусов. Как в воду канули!
— Будешь мне это рассказывать, когда все ноги стопчешь, а ты тут на гулянке с каким-то хером обжимаешься…
— А ты чего тут делаешь, позволь узнать? Горилки что ли пришел попить, да с девочкой какой помиловаться поди?
— Я так-то свою часть договора соблюдаю, — скрипнул зубом Каурай. — Мы в Валашье, как ты изволишь видеть. А завтра к воеводе. Вот что ты тут забыла — вопрос.
— У меня тут дело…
— Оно и видно.
— Эй! Я тоже завтра не семечки щелкать собираюсь. Знаю я еще одно место, куда пока соваться я побаивалась…
— Вот и займись этим, — махнул на нее рукой одноглазый и потопал прочь, коря себя за глупость. Не стоило полагаться на эту полоумную ведьмочку. Правильно говорила Хель, что от ее бедовой головушки больше проблем, чем пользы.
— Эй, ты! — кликнула его ведьмочка. — Нечего на меня рукой махать, слышишь?! Я попрощаться сюда пришла!
— С кем?
— С Боженой, с кем же еще, дурень! — прошипела она. — Поди только по бабам ходить и можешь, а я только что из терема Шкуродера! Слышал небось как она кричит?!
Выпалив это, она булькнула на последнем слове. Глаза ее полезли на лоб и она закрыла ладонью дрогнувший рот.
— Ты чего? — остановился Каурай, когда увидел как крохотное лицо ведьмочки буквально поплыло. Вот проказа, не хватало еще и слез тут…
— Ничего, — простонала она дрожащим голосом, закрываясь рукавом.
— Эй… — решил вернуться одноглазый, чувствуя себя до крайности паршиво. Ну, вот довел эту дуреху до слез. — Прекращай.
— Я и не начинала! — поджала ведьмочка губы и через силу поглядела на него исподлобья, блеснув глазами полными горьких слез. — Ничего ты не знаешь про нас, одноглазый! И про Божену ты тоже ничего не знаешь. Она, между прочим, сама этого хотела! И вот…
— Этого? — поднял бровь Каурай. — Чего этого?
— Я выполню свою часть уговора, понял! — проигнорировала Малунья его вопрос и бросилась бежать в темноту.
Одноглазый остался на месте, ругаясь себе под нос и поминая всех известных ему дочерей и жен Сеншеса — от Чумы до Проказы.
— Не сомневаюсь, — сплюнул он, когда силуэт ведьмочки растворился во мгле. Повернулся и зашагал обратно под крышу.
Пересуды про загадочную церковь все не умолкали. Каурай с трудом протиснулся между спорящих к своему месту и обнаружил, что его кружку уже осушили до дна. Прекрасно.
— Сами вы давно в церкву ту не заглядывали? — журчал звонкий девичий голосок. — Собрались бы, смельчаки, да и поглядели, кто это там ночью в колокола бьет. Говорят, росписи там страшнющие, но красивые, глаз не отвесть. Какого-то художника еще в стародавние времена из-за границы выписывали, а он так расстарался, что аж попа едва удар не хватил, когда вошел он и углядел, что за страсть тот на стенах его церквушки намалевал по заграничной моде. Но стирать было поздно да и жалко. Художника того — в мешок да в прорубь, а церковь закрыли от греха. Вот там до сих пор неприкаянный дух художника по залам и носится, в колокол бьет и воет со злобы, что с ним так несправедливо злые люди поступили.
— Хотела бы я пойти и поглядеть на эти иконы… — мечтательно протянула другая деваха, но глянула на святой угол с изображением Спасителя с Пламенной дланью и пугливо осенила себя знаменем.
— Так и пойдем! Ну, кто готов сегодня?
В ответ ей раздалось недовольное бурчание, но охочих до похода в проклятую церковь не нашлось.
— Ну что? Эх вы, козакы!
— Ты бы, Груша, меньше языком болтала! Охота нам по старым церквам расхаживать. Чего мы паломники какие чтоле? А вдруг там и вправду разбойники окопались? Или еще кто похуже…
— Ну, вот и срубите голову Баюну. На радость воеводе, отомстите за бедняжку Божену.
— Потише, Грушенька, ротик свой раскрывай, а то и моргнуть не успеешь, как в Смородинку отправишься, к Рябчику нашему пустомеле. Разбойничками пусть Кречетовы хлопчики занимаются — их это ремесло. А ежели это и впрямь нечистая сила, то это для попов да опричников самая работа. А нам и так покойно, благодарствую! Может, мне и нравится, как колокол играет, можа оно и так засыпать удобней… Ой…
— Чего это ты ойкаешь? Струхнул поди?
— Иди ты, куда подальше со своими вопросами. Не слышите что ли?
— Да чего?
— Звук какой-то… Как будто кто-то… хрюкает.
Все молодые с этих слов покатились с хохоту.
— Ахаха, вот она казачья удаль! — запела все та же Грушенька. — Боишься, что сам воевода под окном сидит, наши речи про себя слушает?
— Нет, боюсь, как бы чье-нибудь ушко мимо не проплывало, а потом чей-нибудь ротик твои словечки в панское ушко их не повторил. За тебя радею, родненькая Грушенька, за твое счастье с молодым мужем, а не с русалками в речке Смородинке.
И в подтверждении его слов откуда-то снова донесся приглушенный хрюк. На этот раз его уловили практически все и затихли.
— Глупости какие! — зашептала Груша в напряженной тиши. — И кому нужны наши разговоры?!
— А вот выйди под окошко и погляди, нет ли там ушек да язычков чужих.
Хрюк повторился. Все собравшиеся задрожали, переглянулись, а потом уставились на побледневшую Грушу.
— Нету там ничего…
— Сходи-сходи!
— Ах, так?! И схожу, — зажглась пухлая ладная Грушенька и, расталкивая прыснувших девок, бросилась к окну искать там источник таинственных звуков. Не успела она освободить щеколду, как порыв ветра выбил громыхнувшее окно. Разом налетевшая стихия бросилась под рубахи и платки, защекотав каждого холодными коготками, задула все три огонька, которые скупенько освещали вытянувшиеся лица. Изба потухла и окунулась во тьму, мигом распугав и улыбки, и поднявшиеся было смешки.
— Ну, ты и дура, Грушенька, мое тебе слово! Я ж пошутил, а ты…
— А я-то чего?! Ты меня заставил идти смотреть! — запричитала Груша, изо всех сил силясь закрыть упирающееся окно, но ветер рвал ставни и отталкивал девушку. — Помоги, чего встал?!
Ей бросились помогать, и уже двое налегли на окно, но тут нечто здоровое и черное полезло на них с улицы, громко хрюкнув в их вытянувшиеся физиономии. Оба с криком отпрянули, закрываясь руками, и попадали на пол, а из окна в комнату уже лезла громадная свиная харя. Миг, пару десятка сердец пропустили один удар, а волосатый хряк потянул скользким пятачком, открыл зубастую пасть и чудовищно завизжал. Истошный крик ужаса следом поднялся такой, что едва не сорвал крышу и не раскатал хату по бревнышку. Казаки с казачками, распихивая друг дружку, полетели вон из избы — кто бросился в двери, гуляя по головам, а кто сломя голову полез в окна, лишь бы подальше от монстра, который пытался дотянуться до них зубами и пятачком. Очень скоро крики затихли на улице, а чудище вовсю хрюкало, давилось смехом и радостно подпрыгивало на подоконнике. Нож и пара вилок, торчащих из пятачка, ничуть не мешали ему получать удовольствие от своей проделки, но вскоре рыло устало веселиться и без сил упало на пол, оставив вместо себя, мокрого от слез и красного как свекла пана Повлюка.
— Ты… видел это? — задыхался он, сам не свой от счастья. — Как они улепетывали?..
— Ага, — отозвался Каурай и швырнул пустую кружку тому прямо в лоб. Та отскочила, словно снаряд от крепких крепостных стен.
— Эй! — схватился толстяк за голову. — Так же убить недолго?! Факт!
— Радуйся, что в этот раз мне под руку не попалось что поострее.
— Ишь какой ты! — потер ушибленное место Повлюк. — А я между прочим выполняю приказ пана головы! Чтобы нам с тобой быстрее соснуть пойти. Ой… Помоги мне выбраться отсюда! Кажется, я застрял…
— Сам выберешься как-нибудь, — поднялся Каурай и наступил на хрустнувшую тарелку. Комната представляла собой пугающее зрелище: столы перевернуты, лавки тоже, посуда была расколошмачена и разбросана по углам. Видно не было ни зги, ветер по-хозяйски прогуливался от печи до сеней и обратно. Повлюк все пыхтел и стонал в окне, и Каурай сжалился над непутевым казаком.
Он выбрался во двор и тут же нашел здоровенную задницу Повлюка, которая двумя яркими полукружиями торчала из окна, дрыгала ногами и пыталась выбраться, но узкое оконце никак не давало продвинуться ни взад, ни вперед. Каурай сплюнул, повыше поднял сапог и от души пнул своего несносного знакомца прямо промеж ягодиц. Повлюк вскрикнул и повалился на пол, загремев всеми своими костьми и недобитой посудой заодно.
— А полегше нельзя? — заворчал он, когда одноглазый хлопнул дверью. Посуда отчаянно хрустела под его сердито гремящими сапогами.
— В следующий раз помогу выбраться с обратной стороны.
— Нет уж!
— Вот и не ной, а лучше помоги мне убрать весь этот бардак, который оставили твои дружки!
— А, — махнул рукой Повлюк. — Тетка Перепелиха вернется и все здесь выметет. Ей не впервой.
— Вижу «ответственного» квартиранта, — хмыкнул одноглазый, переворачивая стол. На полу он заметил пару потерянных повлюковых костяшек, которыми так и не смогли поиграться казаки. Пытаясь их поднять, он неловко пнул кости носком сапога, и они покатились к стене. Когда кубики остановились, на него смотрели “глаза змеи”. Одноглазый хмыкнул и снова пнул их сапогом. Через пару ударов сердца две черные точки вновь уперлись в потолок.
“Вот жирный негодяй”, — ухмыльнулся Каурай, сдул с костяшек пыль и сунул в карман. Чем черт не шутит.
— Пустое! — все балаболил Повлюк. — Она иной раз не меньший переполох устраивает, когда чертей всю ночь катает.
Каурай решил, что ослышался, и нахмурил брови. На его озадаченный взгляд Повлюк только хохотнул и, охая, поднялся с пола.
— Кого катает?!
— Чертей! — повторил он и помог поднять еще пару лавок и стульев. — Забираются они к ней на спину, и скочут с Перепелихой по комнате до рассвета. И не уймешь ее, бедную. Ох, и плачет она потом наутро — вся спина и колени в синяках. Факт!
— Интересно…
— Тетка Перепелиха известная затейница! Гутарят, бывшая колдунья, которую почему-то невзлюбили демоны и теперь измываются над ней, почти каждую ночь. Но она крепкая — терпит. Да ты не боись! Главное комнату перед этим запереть, а то и на тебя вскочит, не оторвешь потом.
— Кто, черти?..
— Не, — махнул он рукой. — Тетка!
— Еб… твою…
— Вот то-то и оно! — подмигнул ему толстяк. — Так что давай побыстрей заканчивать и на боковую, пока она от подруги не вернулась. Браниться начнет, а то и кочергой огреет — подумает сослепу, что черти снова набедокурили.
— Подруга тоже из бывших?
— А ты думал! Все бабы на хуторе, хоть и немного, но ведьмы. Факт!