Поначалу Игриш не понял, что видит перед собой. Но вот они подошли ближе, и от запаха стружки сразу захотелось чихнуть. Жаровни разгорелись как-то особенно сильно, и глазу показались с десяток длинных жердей, вкопанных в землю. Их концы уходили высоко вверх и терялись во тьме. С высоты до зрителей доносились приглушенные стоны и бессвязные бормотания. Блестящая жидкость покрывала жерди до основания. Они чем-то напоминали гигантские, затухшие свечи — только вместо прозрачного воска, они обливались темно-алым. Неподалеку вовсю работали лопатами, выкапывая все новые и новые ямы, к которым подкладывали свеже выструганные колья.
— Молчуна уже оприходовали? — спросил молодой князь подскочившего человека с закатанными рукавами.
— Нет, ваша милость, — тот склонился чуть ли не до земли. — Герник с ним возится.
— Скажи Гернику, что его время вышло. Не надо заставлять нашего друга ждать! — ухмыльнулся князь и слегка махнул рукой. — Пусть присаживается вне очереди!
— Как ваша милость пожелает, — еще раз поклонился тот и убежал.
Игриш старался не смотреть наверх — он знал, что увидит, если поднимет глаза. Он слышал, как стонали наверху. Стонали неистово и самозабвенно, захлебываясь нечленораздельным бормотанием, словно умоляя мальчика почтить их муки своим вниманием.
Пахло стружкой и дерьмом. Топоры не умолкали. Жар стоял лютый… Потом он увидел Богдана — слезы и капли пота заставили его зажмуриться.
— Ей, что такое? — князь ткнул его в плечо полным бокалом вина. — Ты чего не хочешь посмотреть на своего дружка? Вот он — уже готовый!
Игриш, изо всех сил стараясь не зарыдать, стер соленую влагу с лица, но она предательски выступила снова. Раздетый Богдан лежал на животе, руки связаны за спиной, ноги широко расставлены. Окровавленные губы юноши беззвучно шевелились, глаза слепо уперлись куда-то в пространство. Игриша в десяти шагах от себя он не видел — он вообще ничего не видел, точно ослеп. Не видел он и остро наточенную жердь, обильно смазанную маслом, которую подносили сзади.
Внезапно парень дернулся, и один из палачей навалился ему на спину. Двое других вцепились в ноги и раздвинули их как можно шире. Богдан вздохнул, сплюнул кровью и застонал, силясь сбросить с себя тяжкий груз, но палачи свое дело знали. Четвертый поплевал на руки, подхватил жердь и…
Игриш не смог смотреть, что было дальше. Это было настолько противно всему, что ему приходилось видеть за всю свою короткую жизнь, что он зажмурился и под поднявшийся вой, мало похожий на человеческий, рухнул на колени и попытался уползти. Перед глазами снова появилось то жуткое существо из леса, в ушах раздался рык, леденящий душу. Но не успело его сердце сделать и десятка ударов, как чья-то сильная рука дернула Игриша за шиворот и бросила к ногам князя. Следом его схватили за мокрые волосы и заставили поднять голову.
— Открой глаза, мальчик, — шепнули в самое ухо властным голосом, которому невозможно не подчиниться.
Он открыл глаза — все было смазано, нечетко и мутно. Шевелились какие-то тени, поднимали что-то большое и вкапывали в землю. Мальчик держался, стонал и мычал за Богдана, хоть ему и было понятно, что обратной дороги уже нет.
Богдан уже был наверху, далеко от мира живых. Но пройдет еще немало времени, прежде чем он сможет ступить в мир мертвых.
— Зачем?.. Зачем вы так? — спросил Игриш, сам не зная кого.
— Чтобы проучить, — ударило ему в голову, словно эхом колодца, и он вздрогнул от неожиданности.
— Кого… проучить?
— Всех и каждого, кто еще сомневается, — холодная и властная рука опустилась на его макушку. — Ты же не сомневаешься?
— Нет.
— Хороший мальчик. Вытри слезы. И поменяй штаны.
* * *
К небу подняли еще два десятка человек.
Сердце отзывалось набатом на каждый удар молота, руки предательски дрожали. Игриш приноровился отводить взгляд и думать о том, как не расплескать вино, пока очередному бедолаге методично вбивали кол. Потом жердь поднимали и принимались за следующего. Отлаженная работа шла споро.
— Бедняги не могут даже накричаться вволю, — прокомментировал происходящее молодой князь, потягивая вино. — Вон как уселся, проклятый. Не сбросишь!
— Ваша милость, — проговорил Игриш, подливая ему еще темной жидкости в кубок. Князь решил, что из него выйдет неплохой чашник. Прошлого, разбрызгавшего вино на дорогой ковер, приказали выпороть, и тот пока не мог выполнять свои прямые обязанности. — Отпустите меня, пожалуйста. Я уже все осознал.
— Зачем? — изогнул тонкую бровь князь. — Ты куда-то спешишь? Все еще только начинается.
Под вопросительный взгляд Игриша он только рассмеялся.
— Пока наши гости не объявятся, глупо сворачивать балаган.
— Вы кого-то ждете?
— Ага. Мы ждем, когда появится бесовская упряжка.
— Сюда летят ведьмы?! — округлил глаза мальчик и чуть не выронил кувшин.
— Они любят подобные представления, — пожал плечами молодой князь, и так обыденно, словно речь шла о повседневных заботах. — Страх, боль, похоть, мучения — их это тянет, как мотылька на огонь. А неоспоримое преимущество сажания на кол — все эти чувства в одном флаконе. Говорят, что когда острие входит в задницу, человек испытывает и адскую боль, и адское наслаждение от самого процесса. Никогда не пробовал?
Игриш сглотнул, на мгновение представив себя на месте одного из казненных.
— А ведьмы всегда возятся неподалеку, где массово страдает народ. Как мухи вокруг кучи с навозом. Они кормятся с этого.
— Да, но… Зачем вы их ждете?
— Мне они нужны только в качестве смазки для колов, — сверкнул глазами князь и до дна осушил кубок. — Слишком долго они летали вокруг огня, пора бы мотылькам сгореть! Говорят в далекой Альбии, где правят бал кровососущие абели, ведьм истребили еще столетия назад. В моих владениях ведьм тоже не будет. Ни в Феборе, ни в Пхеи.
На мгновение он помолчал, глядя на дно кубка, а потом сунул его Игришу.
— Видишь, — он кивнул на груду жердей в стороне, — эти подготовили загодя. Специально для каждой тупой ведьмы, которая решит прийти на подмогу своей сестренке. Вооон там!
С этими словами он наставил палец на кол в центре — самый высокий из всех. Игриш не хотел поднимать глаза, но все же разглядел очередную дрожащую фигуру, нанизанную на острие. Женщину. Ее темные волосы спускались ниже бедер, и их постоянно подхватывало усиливающимся ветром.
— За ней придут. Очень скоро. А после наверняка объявится наш общий знакомый.
Игриш подумал, что ослышался:
— Каурай?
— Он самый, — кивнул князь. — А ведь знаешь? Когда-то мы с ним были как братья. Имели общую цель, любили одну женщину. Но всех нас развел Дикий Гон и общая глупость… Он ни капли не поумнел, и бегает за ним в надежде отомстить. Почти отчаялся, бедняга. Но мы ему немного поможем.
Вслед его словам по полю пробежался сильный порыв ветра. Зашелестели деревья, взметнулось пламя костров, на мгновение высветив лица истязаемых бедолаг, искаженных неземной мукой. В том числе и лицо женщины на самой вершине — она беззвучно шевелила искусанными губами, но слов с такого расстояния расслышать было невозможно.
— Глядь, — присвистнул князь, указывая на нее пальцем. — Своих темных божков призывает, проклятая!
— Она еще жива?! — захлопал глазами Игриш.
— Еще как! Ведьму убить довольно сложно, я ее в таком положении уже вторые сутки везу. Такая мелочь как палка в жопе ее точно не убьет, но помучает знатно. Хотя, кто их, бесов, знает — может ей это и нравится.
Игриша всего пробрало, стоило ему только представить, что может испытывать человек после суток сидения на колу. Пусть она и ведьма, ему было страшно глядеть на ее муки.
— Ты что ее жалеешь? — искренне удивился молодой князь. — Очень зря. Такие как она никого не жалеют и творят вещи поистине жуткие. Ты когда-нибудь слышал про Тропу Ведьмы?
— Нет, — сглотнул Игриш. Слушать истории из уст этого человека ему хотелось меньше всего.
— Это путь перерождения, который проходит любая ведьма. Чтобы заплатить за силу, ей нужно пожертвовать самым дорогим в жизни. Собой, своим домом, теми людьми, которых она любит, к которым привязана и не может допустить и мысли расстаться с ними. Но каждая ведьма делает такой выбор — сознательно, ради удовлетворения своих грязных желаний. Да, ведьмы как никто другой знакомы со смертью. Как правило, самой страшной. Так что пусть наслаждается. Поверь мне, я это знаю, как никто другой.
— Зачем вы мне все это рассказываете, господин?
— Чтобы ты понимал, что первое впечатление всегда обманчиво. Женщина там, наверху — преступница самих земных законов, установленных Спасителем! И она несет заслуженную кару. Вскоре тут появятся ее подружки, и их ждет та же судьба. Ни одна не уйдет с этого поля. В Хлебнах все пошло не по плану, да и людей у Герника было мало. Но сейчас я намерен поймать в ловушку всех, включая и нашего общего друга. Если, конечно, он все еще жив.
— Господин! — послышался взволнованный голос за их спинами. — Господин!
— Да что такое? — обернулся князь, рассерженный такой бесцеремонностью. Игриш заметил лысого Герника, который мчался к ним со всех ног.
— Он здесь, господин! — его лицо было мокрым от пота, но в глубоко посаженных глазах прыгали азартные угольки.
И тут Игриша наконец-то осенило, где он мог видеть этого человека. В голове смутно проступили, казалось бы, давно забытые образы, которые его память затолкала поглубже с намерением никогда больше не доставать. Да, он знал Герника, видел его в Хлебнах.
Это он бросил Маришку в колодец. А следом и его тоже. Но тогда его лицо скрывал плотный слой грима.
— Кто? — кипятился князь. — Говори яснее, дурак!
Тут до ушей Игриша донесся возрастающий ропот, воздух переменился, стал натянутым как струна, которая готовится оборваться. Все головы разом повернулись в одну сторону — за спину Гернику. Тот тоже обернулся и обнажил меч — метал звякнул о металл с каким-то изуверским предвкушением схватки.
Окруженный огненным маревом от ревущих жаровен, он приближался. Такой же здоровый, грозный и уставший, как и сутки назад. С повязкой на правом глазу и с громадным мечом за плечами он неторопливо вышагивал к ним, ведя свою оседланную кобылу под уздцы. На ее боку все так же чернел пустыми глазницами собачий череп, а рядом торчала та самая неуместная и нелепая метла. Игришу почему-то показалось, что черепушка выглядела ужасно довольной.
— На ловца и зверь бежит, — захохотал молодой князь, раскинув руки в стороны. — Гвин! Сколько лет, сколько зим?!
Одноглазый остановился. Его сразу окружили со всех сторон, выставив копья и арбалеты, но нападать не решались — на лицах каждого солдата застыла печать страха. Пусть и сотня на одного, но они страшно боялись даже тени этого человека. И судя по всему, одноглазый знал об этом.
— Здравствуй, Владислав, — высоко подняв подбородок, отозвался Каурай. — Или мне теперь величать тебя Крустником?
Князь еле заметно вздрогнул и сжал кулаки. Но не остался в долгу.
— Каурай, наглеешь, так значит? — его губы тронула презрительная ухмылка. — А ведь сегодня уже один молодой дурачок сторицей заплатил за свою прыть.
— Ну, надеюсь, ты не сильно осерчал на него? Молодость, она весьма нескромна, — ответил на его ухмылку Каурай и сделал еще пару шагов, пока не остановился против Герника, который встречал его с мечом наперевес.
— Ни шагу дальше, колдун! — взвизгнул один из арбалетчиков. Его руки с оружием ходили ходуном — одно неверное движение, и он с испугу спустит тетиву.
— Мне же ничего не надо, — понурил голову Каурай в притворной скромности. — Я всего лишь пришел за своей Красоткой. Спасибо, что присмотрели за ней, пока я был занят.
— А мы тут, с твоим мальчонкой, — князь схватил Игриша за плечи и по-дружески приобнял его. — Болтали, пили вино, ели конфеты! Присоединяйся.
— Нет, благодарю, — кивнул Каурай. — У меня в желудке и так ни росинки, не хотелось бы забивать его какими-то конфетами. Но надеюсь, мальчик не скучал? Ему, кстати, пора. Мы и так уж слишком задержались, пора и честь знать.
— Что же, ты и не представление не останешься? — сказал князь, прозванный Крустником. — Гости уже на полпути сюда!
— Нет, едва ли, — покачал головой Каурай и посмотрел наверх — туда, где корчились истязаемые. — Ведьмы, скорее всего, опоздают. Гораздо быстрее здесь будут те, кто задержал меня прошлой ночью. Все окрестные болота кишмя кишат всякой древней, неупокоенной дрянью, которую топили в этих местах еще столетия назад. И всех призвал Дикий Гон на свою кровавую пляску.
— Ты чего несешь?.. — опустил меч Герник. Тут на его затылке заблестели капли пота.
Щетинистое лицо Каурая не расставалось с мерзкой улыбочкой, но сейчас она приобрела вид маски смерти. Холодной и неотвратимой. Она говорила:
— Очень скоро здесь будет слишком людно, а я не большой любитель шумных вечеров. Мои ноги так и гудят — пришлось бежать без отдыха целый день. Болотным умертвиям, конечно, плевать на усталость, они идут у меня по пятам еще с прошлой ночи. И скоро будут здесь, а значит, нам с мальчиком пора.
В подтверждение его слов где-то вдали раздался дикий рев, от которого у Игриша задрожали колени.
Тот самый страшный рев. Тот самый! — возопила его душа, переполненная неистовым желанием спрятаться. Куда угодно! — хоть и залезть на один из кольев, лишь бы не слышать. Не видеть того, что выйдет из темноты.