Рассвет робко перемигивался между ветками — словно утро с великой осторожностью выходило из укрытия, стоило только этому порождению седой древности убраться восвояси.
Игриш дожевывал завтрак уже в седле, когда они выводили Красотку на дорогу, которой придерживались весь минувший день. Каурай пришпорил кобылу и понесся торопливой рысью, так что мальчику пришлось вцепиться той в гриву. Но не успели они отъехать от лагеря и на пару сотен шагов, как услышали топот копыт. Следом с диким ржанием к ним навстречу вылетела взмыленная пегая лошаденка без седока. Стоило им поравняться, как она запуталась в кустарнике и чуть не рухнула наземь. На ее боку краснела глубокая рана от когтей.
Каурай резко натянул поводья и со словами “еб…л я в рот эти древние обычаи!” бросил их Игришу.
— Езжай вдоль дороги и не останавливайся, пока не найдешь крышу, — произнес он через плечо и, подхватив арбалет со своей драгоценной черепушкой, на ходу выскользнул из седла и скрылся в кустах. Затрещал валежник, зашуршали ветки, всхрапнула встревоженная Красотка, попытавшаяся зубами схватить хозяина за плащ.
— Эй… Куда ты? — задал он вопрос в пустоту, сглотнул и натолкнулся на глаза Красотки, которая была ошарашена не меньше ее маленького седока.
Напрасно — шаги стихли, сменившись угрюмым молчанием лесной чащи.
* * *
Каурай шелестел по лесу, уже не скрываясь, почти бежал. Арбалет он заряжал на ходу, пробуя запасной болт на зубах, сердце грохотало в груди и в ушах, сопровождая ударом каждый его шаг, все быстрее, чем дальше одноглазый удалялся от дороги. За плечами покачивался Куроук, предусмотрительно снятый с запора и готовый проливать горячую кровь.
Однако одноглазый до последнего надеялся, что ему не придется обнажать его. Так близко к постели и к пиву, и снова придется сидеть в полудреме, выгадывая, не по его душу нечто грохочет в темноте… Нет уж, увольте.
Там такие рога — всем рога рога! Эх, надо было стрелять сразу, а не лясы с ним точить! Ты их легко продаешь на ярмарке. Там-то дураков много, а фавновых рогов поди мало! — вновь проснувшийся Щелкун болтал как заведенный, раскачиваясь у него на поясе и поблескивая розовыми глазками. Все ярче с каждым шагом.
Каурай то срывался на бег, то наоборот замедлялся, прислушиваясь и меняя направление, чтобы снова пуститься со всех ног. На пути попадались следы гигантских когтей, которыми были изодрана кора — один ствол сменялся другим. Больше одноглазый не остановился, он явственно слышал рев и грохот, а потом заметил за деревьями ярко блестящую шкуру существа, отдаленно напоминающего здорового черного кота, которому недавно довелось выкапываться из земли.
Под его лапами захлебывался кровью древний фавн — походил он на человекообразного лося, рогатого и с копытами, заросшего бурой шкурой. Котище вгрызалось в глотку реликтовому существу, вырывало куски мяса и слизывала шкуру с черепа гигантским алым языком.
Судя по клочкам шерсти, развороченным кустам и каплям крови на траве, им обоим пришлось немного поскакать вокруг раскидистого древа, прежде чем одно чудовище разорвало другое. Кот выгнул мощную спину, облизал окровавленную морду и довольно заурчал, празднуя победу над одним из последних представителей Эпохи цветов.
Кажется мы опоздали… — вздохнул Щелкун. — Они уже закончили веселиться. Но ты не унывай. Давай-ка мы отойдем в сторонку и дождемся, пока он не наестся, а потом свалит. И тут мы…
На одной из веток наверху Каурай мельком заметил крохотную, вусмерть перепуганную фигурку, до которой у твари пока не дошли когти. Ну, Проказа…
Одноглазый перевел дыхание, опустился на колено и поднял арбалет.
Эй, ты чего делаешь?! — воскликнул Щелкун. — Я ж тебе говорю: отойди в кусты и жди, пока тварь пузо не набьет. Сумасшедший!
У него был один выстрел — максимум два, прежде чем чудовище поймет, откуда летят стрелы. За столь короткое время, равное нескольким торопливым ударам сердца, ему предстоит сделать очень многое: ранить чудовище, отвлечь и дать шанс человеку уйти, и наконец — выжить самому. На победу рассчитывать было глупо — чтобы одержать верх над существом, втрое превышающим взрослого медведя, нужно нечто большее, чем смелость и быстрые руки.
Удачей в воздухе совсем не пахло. Здесь витал скорее спертый дух могилы и особенно ясно Каурай ощутил его присутствие, когда оскаленная морда начала поворачиваться в его сторону.
Одноглазый нажал на спуск: болт с яростным свистом пронзил воздух и врезался котищу прямо в шею. Тот дернулся скорее от неожиданности, чем от боли, быстрые глаза мгновенно определили направление и нашли новую жертву. Мышцы под лоснящейся шкурой раздулись, готовясь порваться от натуги, и, словно туго натянутая тетива, с диким рыком бросили монстра на Каурая, который уже зарядил второй болт и поднимал оружие, запоздало раздумывая, стоило ли рисковать ради спасения лишь тени несчастного.
Второй болт вырвался на свободу, бесполезный арбалет летел на землю, а руки тянулись к ножнам за штыками. Стрела взвизгнула, впустую просвистела у кота над правым ухом и обиженным пением унеслась прочь. Торжествующий монстр же до предела раскрыл зубастую пасть, огромными прыжками преодолевая то небольшое расстояние, разделяющее охотника с его жертвой, и готовясь заключить ее в кровавые объятья.
«Холера, Чума и Мор… — пронеслось в голове у одноглазого в тот момент, когда все его существо заполнил облик обнаженных когтей и зубов. — Нет, это определенно пахло могилой».
В последний момент он бросился в сторону, когти росчерком молнии вспороли воздух у его головы и прочертили на коре сосны четыре глубокие полосы. Два штыка уже летели в бок твари, а одноглазый катился по склону, считая кости и гадая, сколько мгновений ему понадобится, чтобы сомкнуть пальцы на рукоятках двух оставшихся у него клинков. Забрать с собой связку он не додумался — связка острых как бритва штыков осталась болтаться на спине у Красотки, и теперь ему это обязательно аукнется.
Пока кот пытался справиться с крайне болезненными для него железками, плотно усевшимися в его шкуру, одноглазый выхватил новую пару штыков, но не спешил приближаться. Едва ли ему удастся убить эту тварь, но хотя бы смертельно напугать — такие твари как эта кошка тоже хотят жить. Иногда.
Кот рявкнул и сиганул на врага еще раз, но на этот раз не так резво. Каурай поднырнул ему под лапу, полоснул обоими клинками по морде и крайне болезненно пнул монстра в нос, чем вызвал жуткий рев негодования. Котище взвился, попытался прыгнуть и в третий раз, но блеск стали в руках одноглазого, покрытого алой кровью ушастого, резко остудил его пыл.
После двух неудачных прыжков он только раскрывал свою пасть, шипел и впустую выпускал когти, но не смел пытать удачу. Шкуру ему уже успел потрепать тот рогатый, который к этому моменту перестал барахтаться и испустил дух, а одноглазый добавил еще пару шрамов, из которых обильно струилась черная кровь, доставляя ушастому массу проблем. В изумрудных глазах ярость охотника постепенно сменялась нотками страха. На чудовищное порождение мрака он больше не походил — скорее это был нашкодивший котенок, которого как следует попинали ногами по двору.
Одноглазый помог ему решиться — запалил фитилек Чертова порошка и запустил коту прямо в физиономию. Бомбочка шарахнула на весь лес. Тот испуганно прижал уши к голове, завизжал и помчался наутек, оглашая окрестности болезненным воем.
Победа! — торжествовал Щелкун, его ярко алые глаза бледнели по мере того, как магическая зверушка убегала все дальше. — Я ни на мгновение не сомневался, что ты справишься. Ну, может быть немного…
Каурай не сходил с места, пока пушистый хвост не скрылся за деревьями. Выдохнул и убрал штыки на место. Один клинок даже удалось быстро отыскать в траве неподалеку от арбалета, но увы, второй кошак походу забрал с собой. Вот Чума… А ведь дорогие, сволочи.
— Эй, ты, — крикнул одноглазый, подступая к дереву. — Слезай, он сбежал. А этот… спекся.
Как он и предполагал, фавн благополучно испустил дух. Оно и не удивительно — кошак почти отгрыз рогатому голову и основательно поломал ребра в попытках добраться до сердца. Гигантское, мохнатое чудище с двумя ветвистыми рогами, за которые любой аптекарь душу продаст, лежало в луже собственной крови и вывороченных кишок с языком наружу. Душа одноглазому без надобности, а вот от пары золотых он точно не откажется — тут он был с Щелкуном солидарен.
Осталось только дотащить эту тушу до пухлой мошны, и не надорваться по пути, конечно.
— Ты слышишь меня? Эй, на дереве!
— Этот рогатый подох? — показалась испуганная грязная мордочка в ветвях, и, когда одноглазый кивнул, начала осторожно спускаться.
Что там опять? — застонал Щелкун. — Мало нам одного выкормыша, который даже палец о палец не ударит, чтобы почистить твои ботинки, так ты другого решил на его место взять? И правильно! Того в зашей, а этого — в стойло. Пусть полирует мне лоб.
Вскоре к подножью дерева приземлился жилистый курносый парнишка со смолянисто черными, спутанными волосами и миндалевидными глазами. Каурая он осмотрел с головы до ног с таким выражением, словно тот был ходячим слизнем.
— Что это за черт? — поморщился мальчонка, с опаской и отвращением поглядывая на тело лесного хранителя.
А ну, повежливей! — обиделся Щелкун. — Я может быть и черт, но тебя, сопляка, в гробу видал.
— Фавн, — ответил Каурай на вопрос парня. — Наверное последний. Бедняга…
— Бедняга?! — аж позеленел от негодования мальчуган. — Так он меня чуть живьем не сожрал, сволочь эта! Всю ночь меня по лесу гонял! Бедняга, ишь!
С этими словами он подошел к трупу поближе и сочно харкнул ему прямо в окровавленную морду.
Ишь какой! — хихикнул Щелкун. Его голос постепенно заглухал, пока не сошел на нет. — Вижу, резвости ему не занимать. Дай ему уже штык, пусть поработает. А то…
Краснота покинула глазные впадины. Щелкун заткнулся, слава святым и смелым.
— Так-то! — утерся мальчишка. — Ты вообще кто, служивый?
— Каурай. И я тебе не служивый.
— Имечко то еще… — скосил глаза парень и огляделся. — Видел мою лошадь?
— Ее должно быть забрал мой спутник, — ответил одноглазый, присаживаясь на колено рядом с фавном и доставая штык.
Работы тут было на целую артель, если он хочет спустить с этого красавца шкуру и выварить кости. А для этого придется как-то подвесить тушу на дерево и спустить кровь, на что нет ни времени, ни сил — весит такая образина вдвое больше самого здорового лося, и в одиночку ему не справиться. Так что пока придется ограничиться лишь черепом.
Сначала предстоит вспороть шкуру, потом ковырять кость, а она обещает доставить хлопот даже после всех стараний их мохнатого друга. Эх, был бы под рукой был топор, но где его достанешь в эдакой глуши?..
— Мы еще сумеем его догнать, если быстро разберемся с этой тушей. — С этими словами Каурай схватил фавна за рог и начал надрезать шкуру вокруг шеи там, где это не успели сотворить кошачьи клыки.
— Мы? — хмыкнул мальчуган. — Думаешь, у меня есть время тут с тобой в этом дерьме ковыряться?!
— Ха, я уж думал, ты мне благодарен…
— За что?!
— Тебе что с дерева было плохо видно?
— Тот кот мне не угрожал!
— Хорошо, значит голову заберу я, а тебе достанутся копыта, — хохотнул одноглазый. — Держи его за рога, мне тут одному не управиться. Кость придется ломать…
— Замечательно, — всплеснул руками мальчишка, проигнорировав его просьбу. — У меня лошадь сперли, а этот издевается…
— Все с твоей лошадью будет в порядке. Мой спутник будет ждать меня на ближайшем хуторе. Там мы и отыщем твою лошаденку. А пока…
— Еще чего! Ноги моей там не будет!
— Чего нелады с местными? — спросил одноглазый, подметив, как у мальца вспыхнули уши. — Видать ты набедокурил чего, и теперь удираешь?
— Нет… И какая тебе разница? Ты мне кто, тятька?
— Кстати, про тятьку…
— Нет у меня тятьки! Понял?
— Понятней некуда, я вот тоже сирота. А звать тебя как?
В ответ мальчик только поджал губы.
— Хм, у тебя и имени нет? Ну, не переживай. Это у меня тоже псевдоним.
— Есть у меня имя! Только зачем тебе оно? У нас разные дороги.
— Да? И куда ж ты теперь без лошади?.. — продолжал допытываться Каурай. — Это же была твоя лошадь?
— Не твое дело, — резко отвернулся мальчик и, бранясь себе под нос, быстрым шагом потопал прочь.
— А ну-ка постой! — поднялся Каурай. — Куда направился? Тебе чего копыта его не нужны? Эй?!
— Засунь эти копыта себе в зад! — бросил тот, даже не повернув головы, спешно устремляясь к зарослям.
Штык влетел в сосну прямо у него перед носом, мальчик застыл как вкопанный. Медленно повернулся, вжав голову в плечи, и затравленно глянул на одноглазого. Лицо парня было белее мела.
— Никуда ты не пойдешь, малец, — ухмыльнулся Каурай, укладывая стрелу на ложе арбалета. — Хватай железку. Сначала мы обезглавим вот этого черта. Потом прогуляемся до хуторов. И выясним, какого такого лешего из-за тебя даже тысячелетний фавн вылез из спячки.
* * *
Предутренняя синева так и не покинула лес, пока Игриш уводил лошадей подальше от угодий коварного фавна, проглатывая не заданные вопросы и проклятия. Мысль, что спутник убежал навстречу верной смерти и бросил мальчика посреди леса с двумя здоровенными клячами, не давала Игришу покоя и грызла изнутри.
Пусть он и помнил, какими проблемами обернулось для них с беднягой Богданом знакомство с чужой лошадью, мальчик не мог просто так бросить напуганную кобылку в лесной чаще. Не без труда вытянув ее из бурелома, он успокоил ее и привязал к седлу Красотки. Втроем они быстро покинули опасное место.
Чаща молчала, не оставляя иного выбора — слушаться приказа и поскорее найти пристанище. Солнце пряталось за серой поволокой, заволокшей небо. У мальчика уже голова кружилась от бесконечной скачки, не говоря уже о вечно гудящих ляжках. Он бы и душу продал за то, чтобы развалиться в кровати и выкинуть из головы те страшные глаза, которые бросались на него из каждой тени.
Еще одной проблемой была их извечная “игра” с Красоткой. Кусать мальчонку было любимой игрой вороной кобылы, которой он почему-то особо пришелся по душе, и она не оставляла попыток схватить его в самый неожиданный момент. Каурай постоянно ухмылялся, когда Красотка порывалась снова «поцеловать» Игриша. Но на все жалобы говорил, мол, если бы она хотела укусить как следует, просто отгрызла бы руку — а она такое умела. Игриша это мало успокаивало, и ему постоянно приходилось держать ухо востро, чтобы не заработать хороший отпечаток зубов на предплечье.
День устало перевалил за середину, и ни единого признака близкого жилья им не повстречалось. Сколько Игриш не крутил головой по сторонам, деревья прятались за другими деревьями, открывая глазу все новые зеленые горизонты, которые постепенно забирались все выше. Над ветвями носились стаи воронья, перекрикивая друг друга, гнус сбивался в тучи, атакуя кобыл и заставляя их громко фыркать.
Игришу было нелегко поддерживать темп, но он старался не давать лошадям сбавлять шаг. Однако чем дальше они отъезжали от места, где его покинул Каурай, тем нерешительней мальчик понукал Красотку, оглядываясь на каждом шагу и стараясь высмотреть в полумраке знакомый силуэт с мечом за плечами. Но тщетно — лес словно проглотил его спутника, а теперь мало-помалу приглядывался и к самому Игришу.
Из мрачных раздумий его вырвал шум воды. Игриш подстегнул кобылку и вывел лошадей на опушку, на краю которой текла быстрая речушка, берега которой заросли осокой и камышом. Мальчик в последний раз оглянулся и, не углядев позади ничего, кроме шелестящих теней, спешился и подвел лошадей к потоку, дав им немного смочить губы. Пахло тут так сочно, что Игриш аж чихнул от умиления. Красотка со своей подругой только довольно похрапывали, вдоволь напиваясь студеной водицей.
Дальше по берегу реку пересекал вогнутый деревянный мосток, куда мальчик вскоре и направил лошадей. Мостик явно видал лучшие дни, уже изрядно подгнивший и скошенный набок, но иной переправы Игриш едва ли отыщет. С кобылами на поводу он осторожно поднялся на деревянный настил. Копыта звонко застучали по доскам, заставив старые гнилушки вскрикнуть точно от боли. Игриш закусил губу и засомневался — не поискать ли ему брод где-нибудь неподалеку? Но ржание Красотки все-таки заставило его сделать еще шаг.
Середина моста осталась позади, когда некто заступил им дорогу:
— А ну ни с места! — выкрикнул невысокий усач басистым голосом, которым легко можно было свалить быка. — Кто таков будешь, мил человек?
Сердце екнуло в груди Игриша, когда на глаза ему попалась кривая разукрашенная сабля. Она низко свисала на ремешках, небрежно ударяясь о мягкие сапожки с лихо загнутыми носами, словно ее носили не всерьез, а лишь шутки ради. Но Игриш отчего-то был уверен, что хваткой руке незнакомца ничего не стоит метнуться к рукояти и обнажить все полтора аршина остро наточенного железа, чтобы располосовать Игриш в один миг. Ее подруга примостилась с другого боку — чуть короче, но не менее смертоносная, она выглядывала из алого кушака, которым был обмотан пухлый живот усача.
Сапожки бодро простучали по доскам скрипучего мостка и остановились прямо перед Игришем, замершим точно столб.
— Чего молчишь? Немой что ли? — ударило его в спину, и Игриш затравлено обернулся. К мосту подходила тройка усатых громил с копьями и явно недобрыми намерениями.
— Нет… — выдал он сквозь намертво стиснутые зубы, сотню раз пожалев, что мечтал наткнуться на кого-нибудь из местных.
Не успел он оглянуться, как теперь его окружали уже семеро — трое до зубов вооруженных мужиков подпирали лошадей сзади, четверо встали спереди. А из-за деревьев все выходили новые лица с копьями и пищалями на круглых плечах.
Засада…