Лус задумчиво потерла кончиками пальцев щеку:
— И как далеко они отстоят друг от друга?
— Не меньше трех дней пути между каждой парой.
— Но если так… — В глазах девушки отразилось сомнение. — Всего один шанс из семи? Не слишком ли мало?
— Можно пробовать каждый год, — предположил я.
— И каждый год не угадывать?
Да, задачка выглядела трудной. А хуже всего было то, что в ее решении предстояло принять участие и мне.
— Я верю в удачу, — твердо заявила одержимая.
— А я нет, — сказал демон по имени Конран. — Лучше знать наверняка, чем гадать.
Я прислушался к постепенно нарастающему за окном шуму и заметил:
— А еще лучше вернуться в нашу комнату, пока не поздно.
— И верно. Табун, похоже, скачет обратно.
Лус прошелестела юбками, выскальзывая в коридор, но за порогом обернулась и шепнула, обращаясь к южанке:
— Верь ему.
Та кивнула, правда с отчетливо читающимся на лице выражением: «А что мне еще остается?»
Минуты, отделяющие нас от новой встречи с прибоженным, прошли в обоюдном молчании. Наверное, поэтому он-она распахнул дверь слишком резко, словно боялся найти в комнате одно лишь мертвое тело. Мы ведь могли сбежать, хоть вместе, хоть по отдельности. Служанке это было бы сделать труднее, учитывая заботу об обморочной девице, мне — проще. Но время для побега все равно было упущено, и теперь оставалось лишь узнать, каков следующий ход человека, склоняющего нас к лжесвидетельству.
Он-она несколько раз потянул дверную ручку на себя, словно это могло помочь закрыть дверь плотнее, а потом прислонился к стене рядом с косяком. Чтобы слушать звуки, доносящиеся из коридора, не иначе.
Лица на прибоженном не было. Совсем. Если до своей отлучки он-она выглядел взволнованным, но решительным, то сейчас я видел в его чертах только ничего не выражающую усталость. Хотя нет, присутствовали в чертах еще кое-какие следы чувств. Примерно так же бесстрастно и бессмысленно обычно смотрят в пространство люди, долго вынашивавшие сложные планы, в тот момент когда клубок событий начинает стремительно разматываться. Когда все, о чем думал и на что рассчитывал, само собой покатилось вниз с высокой горы, и куда докатится, предугадать невозможно.
— Вам нужно отдохнуть.
— Да. Позже, — коротко выдохнул прибоженный. — Времени слишком мало.
— Для обстоятельного рассказа? Согласен. — Я подвинул на середину комнаты стул и сел, скрещивая руки на груди. — Но мы выслушаем. Все что успеем.
Он-она сделал несколько глубоких вдохов, успокаивая сердцебиение. Видимо, вдоволь набегался в компании стражей божьих за придуманным убийцей.
— Завтра вас вызовут к Смотрителю. Вы должны будете говорить одно и то же, если не хотите задержаться здесь на всю оставшуюся жизнь. И поверьте, она может оказаться очень недолгой.
— Это мы уже поняли, — ответил я за двоих. — И ждем совсем другую историю.
Прибоженный чуть помрачнел и решил пойти на попятный, пробормотав:
— Сейчас не время…
Примерно такого отступного маневра я ожидал. Но у меня тоже был наготове рассказ. Небольшой и весьма безыскусный.
— Готов утверждать, что лежащий здесь человек последний день своей жизни провел весьма отлично от предыдущих. Он по меньшей мере дважды пробовал своим поведением вызвать у незнакомых людей гнев и ответные действия, предполагающие применение силы. Оба раза, о которых мне известно, закончились неудачей, если можно так выразиться. В третий же раз… Не зря же говорят, что, когда Бож и Боженка начинают считаться между собой, виноватым оказывается всегда кто-то третий? Думаю, у убитого был выбор, войти в эту комнату или в мою, ведь и я, и эта достойная женщина при первой встрече ясно показали наглецу свою решимость сражаться, если понадобится. Он пришел, чтобы что-то завершить. И он угадал. А потом умер. И, как ни странно звучит, смерть была частью того, к чему он стремился. Остается только один вопрос: зачем ему надо было умирать? Или для чего он хотел пожертвовать своей жизнью?
Прибоженный дослушал мою речь до конца, чуть ли не затаив дыхание, в наступившей после тишине помолчал, теперь уже глядя не в пространство, а на меня, и произнес одними губами:
— У него был приказ умереть.
Отлично. Значит, я все понял правильно.
— Приказывали вы?
— Нет. — Он-она снова внимательно прислушался к звукам за дверью. — Это долгая история. И ее начало вряд ли будет вам интересно.
— Ничего, удовольствуемся окончанием, — согласился я.
— Все закончится войной. — Прибоженный сказал это бесстрастно, но не бесчувственно, а как человек, уставший переживать происходящее.
— Именно войной?
— Вы не удивились, — вместо ответа нахмурился он-она.
Конечно. Когда все время попадаешь из огня да в полымя, даже особой разницы не чувствуешь, какое уж тут удивление! Но вызывать подозрение у неожиданного сообщника все же нехорошо. Опасно.
— Скажу по секрету: я недавно побывал в одном весьма удаленном местечке, и там тоже едва не случилась война. Видно, время сейчас наступает такое. Смутное.
Поверил прибоженный или нет, но объяснением вполне удовлетворился, а это в свою очередь означало, что признаков приближающейся смуты хватает и в Ганна-Ди. Правда, следующие его слова меня все-таки встряхнули. Как кутенка за шкирку.
— Приказ отдала держательница нашей кумирни.
Это выбивалось изо всех рамок и правил. Человек, чье предназначение было нести мир в души, хочет развязать военные действия? Бред какой-то!
— Вы уверены? Слышали сами?
Он-она горько усмехнулся:
— Такие вещи не предназначаются для чужих ушей. Скажем так, это догадка. Я видел, как они разговаривали вдвоем, отдельно ото всех. Сегодня утром, перед самым выездом патруля.
И судя по произошедшим событиям, приказ, действительно отданный или мнимый, исполнялся старательно.
— Будем считать так. Но зачем вашей держательнице понадобилось приказывать кому-то нарываться на смерть?
— Неужели непонятно? Чтобы получить право убивать.
— Не слишком ли вы… увлеклись своими догадками?
Прибоженный опустил взгляд, впрочем, лишь для того, чтобы скрыть появившуюся в глазах печаль.
— Она не будет убивать всех подряд, если хотите. Может быть, все и вовсе останутся живы. Но главное… Главное, что у нее будет право и возможность поступать так, как заблагорассудится. Пока ее ярость еще сдерживается. До поры до времени. А уже завтра… — Тут он-она запнулся, о чем-то задумавшись, и возразил сам себе: — Хотя завтра вряд ли. Нужно еще получить доказательства. Убедительные.
— Доказательства чего?
— Того, что все люди за пределами Ганна-Ди — чужаки. А чужаки всегда враждебны.
Обстоятельства прояснялись. Понемногу. Похоже, что местная глава прибоженных боится незнакомцев, потому и желает окружить себя сильной стражей. Для этого и понадобилась жертва, зверски убитая ненавистными чужаками. Но только ли чтобы оправдаться перед самой собой?
— Все это сделано на публику, верно?
Прибоженный молча кивнул.
— Зачем? Чтобы получить всеобщее благословение?
— Благословение ей ни к чему. А вот звонкие монеты нужны. Солдатам ведь приходится платить за их службу.
— Держательница собирается предъявить мертвое тело жителям и начать рыдать, выпрашивая пожертвования?
Он-она хмыкнул, все еще глядя мимо меня:
— Выпрашивая? Требуя! И не пожертвования, а узаконенные сборы.
Теперь я снова запутался.
— Насколько мне известно, кумирни существуют на средства дарственной казны и деньги, что по доброй воле отдают люди, благодарные за помощь. При чем тут закон?
— Этого мало. Армию должны содержать все жители. Поголовно.
Сейчас он говорил не своими словами, а словно повторяя речи держательницы, иначе откуда мог взяться этот тон, презрительный и самоуверенный?
— На каком основании?
— Помните, кто здесь главный?
— Смотритель.
— Он может приказать все что угодно.
— Но с какой стати…
Прибоженный наконец-то посмотрел мне в глаза:
— Он исполняет ее желания. Не совсем уж все и не мгновенно, но исполняет. А значит, и это рано или поздно станет законом для жителей Ганна-Ди.
Невероятно? Увы, нет.
Последняя новость не удивляла, в отличие от предыдущих. Мужчины часто стремятся угодить женщинам. А Смотритель — мужчина, так почему бы ему не…
На мгновение мне захотелось убить Керра. Хотя бы один раз. А лучше два, и без передышки. Что я знал о своем собственном чине? Да ничего. Кроме якобы безграничной свободы в решениях. Не было никакой присяги или клятвы на верность, только невнятные разговоры. Никто не зачитал мне список прав и обязанностей, который непременно должен был существовать, если только…
Если только Смотритель и вправду не являлся сам себе и Дарохранителем, и Божем, и Боженкой.
Я сразу решил, что должен опекать дольинцев, как любящий родитель. Но для меня-то несение службы давно уже стало необоримой привычкой. А как Роалдо Лиени получил свой нынешний чин? Кем был этот человек до приезда в Ганна-Ди? Носил знак, серебряный или золотой? Не верю. Тогда проще было соорудить здесь Наблюдательный дом, пусть и крохотный, как в том же Руаннасе. И предзвенником не мог быть, потому что из них только одна дорога — в Цепи. Разве что дозвенником?
Я часто встречал таких во время службы. Унылых, скучных, дурковатых или озлобленных на всех и вся. В Сопроводительном крыле дозвенников было немного, но и их хватало, чтобы жизнь не казалась легкой. Они не могли продвинуться дальше, чем находились. Иногда в силу происхождения и способностей, но как раз эти несчастные были вменяемее остальных. А вот те, кому отказали в продвижении капризом начальства, почти всегда превращались в чудовищ. И понятно почему. Я бы тоже сошел с ума, каждый день перенося кипу бумаг из одного конца коридора в другой и зная, что мои труды на самом деле никому не нужны. Если такой дозвенник волей случая стал вдруг Смотрителем…
Нет, хочется все же верить в лучшее.
— Итак, держательница воспользуется смертью одного из… А кстати, кто они такие, эти стражи божьи?
— Воспитанники кумирни. Их родители получили за них немного монет. В тот год как раз был неурожай, и многие крестьянские семьи были готовы на все, чтобы выжить.
— Почему же им не помог совет поселения? Ссудить едой или деньгами разве трудно было? Ведь это же прибыльная вещь — должники.
Прибоженный рассеянно кивнул:
— Прибыльная… Только те бедняки были не из Ганна-Ди. Они жили на межселенных землях.
— И им не у кого было искать помощи, кроме как…
— У того, кто сам принадлежит только границам Дарствия, — закончил мою мысль он-она.
Умно. За горсть медяков у таких, в сущности, почти бесправных людей можно купить, а значит, получить в полную собственность все что угодно. Даже послушных слуг. Хотя вернее было бы называть их рабами.
— Это не должно нравиться людям.
— Тем, кто продался? Почему? Они сыты, у них есть крыша над головой. А детство осталось где-то позади и кажется чем-то вроде дурного сна.
— Нет, я говорю о других. О жителях поселения.
Губы прибоженного скривились в подобии улыбки.
— А, им… Конечно, не нравится. Но выбора нет, особенно после того, как Смотритель стал открыто поддерживать держательницу. Он ведь может делать что хочет. Пожизненно.
— Даже если его действия идут вразрез с обязанностями?
— А у Смотрителя есть какие-то обязанности? — искренне удивился он-она.
— Вообще-то…
Опять перестал понимать происходящее. Или Блаженный Дол живет по законам, не повторяющимся более нигде во всех землях Дарствия, или местные жители не понимают, что вправе не только выполнять, но и требовать.
— Люди и земли вверяются Смотрителю в безраздельное попечение до самой его смерти, — тем временем процитировал прибоженный какую-то хорошо знакомую ему бумагу.
Попечение, да. Но какие разные вещи можно понимать под этим словом…
— Бож с ним. Вернемся к главному. Убитый будет предъявлен перед советом поселения?
— Вне всякого сомнения. Как жертва чужаков, если не удастся убедить всех в обратном.
Или хотя бы посеять сомнения — вот это самое вероятное.
— Есть только одна трудность… Большая, — чуть приуныл прибоженный.
— Что за трудность?
— Орудие убийства.
Ах да, идол.
— А что такого?
— Держательница будет настаивать, что это преступление не только против людских законов, но и против веры.
— Пусть настаивает.
Он-она посмотрел на меня с подозрением:
— Разве это не осложняет дело?
Я позволил себе не отвечать. Только улыбнулся. И похоже, моя улыбка окончательно успокоила прибоженного. Настолько, что тот повернулся к двери, собираясь уходить, но прежде предупредил:
— На вашем месте я бы не пытался выходить этой ночью даже во двор. Стражи расставлены у всех входов и выходов, а они могут подумать… всякое.
— Разбирательство состоится завтра?
— Утром. Или днем. Как решит Смотритель. Но вряд ли у него получится долго тянуть время.
Если влияние держательницы действительно значимо, все начнется так рано, как только возможно. Значит, стоит лечь и попытаться выспаться всласть. А чтобы сон не прерывался размышлениями, осталось задать последний вопрос:
— Зачем все это нужно вам?
— Что нужно? — обернувшись, приподнял брови прибоженный.
— Мешать начальнице всеми силами, рискуя кучей жизней, но в первую очередь своей?
Он-она снова отвел взгляд в сторону. Я мог видеть его лицо лишь вполоборота и все же ясно различил помимо грусти в чертах, вновь ставших миловидными, почти девичьими, робкую нежность. Она же сквозила дуновением ветра в каждом раздавшемся слове:
— Я не хочу ее потерять.
* * *
Наставники всегда твердили нам: безгрешный человек спит сном младенца. Вряд ли они готовили учеников Сопроводительного крыла к каждодневному отчаянному вранью, но и в самом деле нет лучшего подспорья обману, чем свежесть беззаботного отдыха, в полной мере отраженная на вашем лице. Правда, одержимой служанке такой способ, в отличие от меня, был не только не нужен, а противопоказан, потому что бдение у постели все еще бессознательной девицы к крепкому сну располагать не могло. Неудивительно, что утром на лице южанки явственно обозначились морщины и темные пятна под глазами, похожие на синяки, а я…
Я лишь сладко позевывал, открывая дверь настойчивому стуку прибоженного и объявлению:
— Смотритель Ганна-Ди желает говорить с вами.
Он стоял посередине соседней комнаты, этот Роалдо Лиени. И равнодушно смотрел в распахнутое еще с вечера окно.
Совсем еще не старый, не такой гриб, как мой предшественник, счастливо упокоившийся где-то на просторах Блаженного Дола, а скорее годящийся мне в старшие братья. Высокий, суховатый, с виду немного нескладный. Впрочем, Смотрителю ловкость движений и не полагалась: все должны были делать особым образом подготовленные охранники. Правда, кого-то вроде Ньяны рядом не наблюдалось, зато знакомые вышитые мундиры постоянно мелькали на границе зрения. Интересно, он не успел обзавестись подручным, напичканным демонами, или решил положиться на обычных людей?
На звук шагов Смотритель повернулся, позволяя рассмотреть себя с ног до головы. Долгополый кафтан, не новехонький, но выглядящий все еще богато, был расстегнут по всей длине, выставляя на свет божий изрядно мятую рубашку. Спал мой «товарищ по оружию» в ней, что ли? И штаны, похоже, на ночь не снимал. А если присовокупить к этим деталям набрякшие веки и красноватые прожилки в глазах, можно решить, что управитель Ганна-Ди провел большую часть прошедшей ночи в компании с выпивкой. Вот бы узнать, пил-то с горя или от радости?
— Прошу простить за ранний визит. Служба, понимаете ли…
Голос у него был бесцветный, под стать внешности. Но если такого человека назначили Смотрителем, должна иметься причина. Пусть нелепая, вроде моей, зато веская для того, кто распоряжается чужими судьбами.
— Вы хотели поговорить со мной?