Я думал, что и эта попытка останется без ответа, но двери в глубине кумирни скрипнули, открываясь. Правда, та, что появилась из них, больше не была похожа на прежнюю гордую и властную обладательницу белой мантии.
Обычно так выглядят старцы, пережившие свой век. Или чучела, сделанные неумелым чучельником, забывшим, что кроме скелета нужна еще и набивка. Казалось, кожа на лице прибоженной по имени Доррис прилегала прямо к черепу. Кистей рук не было видно под длинными рукавами, но ткань предательски обрисовывала то, что осталось пусть от истощенной, но совсем недавно вполне человеческой фигуры.
— У меня получилось, Парри. Я знаю, что получилось!
— Разве? Посмотрись в зеркало или… Взгляни хотя бы на свои ладони!
Держательница качнула головой, и я невольно испугался, что исхудавшая шея переломится раньше времени. Прежде чем будут даны все ответы.
— У меня получилось. Ты не верил, и зря. Ты никогда не верил мне до конца!
— Ты умираешь, Доррис. И ты должна это хорошо понимать. Посвящение никогда не делают в одиночку. Думаешь, правило было придумано просто так?
— Они просто не желают делиться… А вот я бы поделилась. С тобой. — Она-он шагнула вперед и упала, не удержавшись на остатках ног. — Я бы поделилась. Если бы ты хоть немного мне верил.
— То, что ты сделала… Это было глупо. И опасно.
— А ты всегда старался меня защитить, не так ли? — Держательница зашлась в сухом кашле. — Не вылезал из седла, только бы не дать мне попробовать провести посвящение… Я же знаю, что ты хотел найти пропавших первым. Найти и вернуть.
— Потому что они заслуживают жизни. Как заслуживала и ты.
— Разве это жизнь? — всхлипнул скелет в белой мантии. — Я умирала, Парри. Ты же сам видел! Мне оставалось совсем немного. Год. Два от силы. А посвящение вдохнуло бы в меня новую жизнь!
— Ты должна была испросить разрешения.
— И они бы позволили? Ерунда! Они слишком цепко держатся за свои привилегии, эти старые жирные сучки! Я умирала, пойми. И всего лишь сделала то, что мне оставалось.
Прибоженный покачал головой:
— У тебя всегда оставался и другой путь. Принять свою судьбу.
— Как принял ты? Да ты просто всегда был трусом и слабаком! Ты ведь мог тогда заступиться за меня перед всеми? Мог. Но промолчал. Или сам поверил, что я виновата в твоем изменении? — Руки держательницы, на которые она-он опиралась, чтобы оставаться в сидячем положении, подломились, и то, что медленно, но верно переставало быть человеком, окончательно рухнуло в ворох белой ткани. — Ты верил… Верил кому угодно, но только не мне…
Последние слова прозвучали уже еле слышно, следом раздалось что-то вроде всхрипа, и неподалеку от первого мертвеца упокоился второй.
— Что все это значит? — повторил я свой неуместный, но важный вопрос.
— Она провела посвящение, — сказал прибоженный, подходя к останкам держательницы. — И погибла, потому что не имела права это делать.
— А тот? Почему умер он? И почему…
— Я не могу рассказать вам все: это не моя тайна. Да и не знаю всего. Но каждый из нас должен пройти посвящение, чтобы не погибнуть еще до наступления совершеннолетия. Наша плоть… Она меняется дважды. Первый раз, когда проступают признаки двуполости, второй чуть позже. Примерно к восемнадцати годам. Это похоже на лихорадку, но всегда у кого-то болей меньше, у кого-то больше. И если не провести обряд… — Он-она повернулся лицом к мертвому парню. — Произойдет что-то вроде этого.
— И никто не выживал без обряда?
— Никто не пробовал. Это страшно, чувствовать, как твое тело перестает тебя слушаться.
— Но даже потом вы живете…
— Не вечно. Ну и что? Каждому отмерен свой срок. Наверное, я тоже скоро умру, ведь изменения у нас начались почти одновременно.
— У вас?
Прибоженный кивнул:
— Ее взяли в мою семью приемышем. Но любили как родную дочь, пока не стало ясно, что Доррис двупола.
— А потом возненавидели?
Он-она грустно улыбнулся:
— Не сразу. Только после того, как со мной начало происходить то же самое. Легко было решить, что виновата она. Что заразила меня. Я и сам верил. Но несмотря ни на что не переставал ее любить. Родители выгнали Доррис вон. Даже не послали весть о ней в ближайшую кумирню. А меня… держали взаперти. Надеялись, что болезнь отступит. Конечно, потом им пришлось меня отпустить, но я искал свою возлюбленную несколько долгих лет, а когда встретил, едва узнал. — Прибоженный опустился на колени рядом с телом держательницы. Вернее, теперь уже рядом со скелетом. — Она была обозлена на весь свет и исступленно мечтала о власти. Только в редкие минуты Доррис становилась похожей на себя юную, ту, в которую я влюбился. И это давало надежду. Я следовал за ней повсюду и старался повернуть все вспять. Иногда казалось, что это мне удается… Но потом случались новые приступы страха и злости. Она даже обзавелась собственной стражей, чтобы никто и никогда не смог ее выгнать! Бедняжка. Ей было больно и плохо, я знаю. Но она не желала искать утешение в моих объятиях. — Он-она ласково провел ладонью по темным волосам. — И все же ты в них окажешься, любовь моя… Потому что больше не сможешь сопротивляться.
Чувствовалось, что обстоятельства подходят к тому пределу, за которым наши пути обязаны разойтись, и я спросил, используя последние минуты:
— И куда теперь денутся стражи божьи? Оставите их при себе?
— Я вернусь в обитель. А эти юноши… Они могут стать стражей, только уже обычной. Если захотят. Я позабочусь об этом.
Прибоженный склонился над мертвой возлюбленной, и даже тупой от рождения человек догадался бы, что их пора оставить вдвоем, но меня что-то словно тянуло за язык.
— А то, что она говорила… Про обряд. Он и правда мог продлить ее жизнь?
Он-она помолчал, глядя в закрывшиеся глаза держательницы.
— Мог. Если бы она пошла другой дорогой. Но тогда она не была бы самой собой. Той, которую я полюбил.
* * *
Наверное, по возвращении у меня был слишком растерянный вид, потому что демон по имени Конран, успешно избавившийся от общества Смотрителя Ганна-Ди, и сам переменился в лице, когда я вошел в трактирную залу.
— Трудный выдался день? — спросил он, заботливо наполняя мою кружку элем.
День? Итоги подводить рановато. Только половина прошла, но сегодняшних событий хватило бы и на целый месяц.
— Никогда не любил кумирни и их приживал, — сказал я и сделал самый большой глоток, на какой был способен. Хмельные пузырьки полопались, оставляя на языке терпкую горечь, и скользнули внутрь, обжигая горло. — Забористое…
— Надо было налить чего полегче?
Он тревожился. Совершенно искренне, а в сочетании с девичьими чертами лица это выглядело и вовсе трогательно.
— Нет, скорее уж покрепче.
— Что стряслось? — Лус наклонилась над столом.
— Ничего смертельного, — успокоил я, а про себя добавил: «Надеюсь».
— Выглядишь странно.
— Насколько?
— Ну… — Демон задумался. — Как будто тебя огрели по голове.
В каком-то смысле так оно и было. Начиная со встречи на замковой стене.
— Помнишь, ты говорил, что тебя казнили за поклонение старому богу?
Ни одна черточка на девичьем лице не дрогнула, сохраняя невинное выражение, но ответ прозвучал холодно:
— И не горю желанием повторить это.
— Не нужно. Лучше расскажи мне о том боге.
— Я ничего не знаю о нем.
Скорее всего, демон просто не желал разговаривать на предложенную тему, но другого источника сведений у меня все равно не было.
— Он ушел из вашего мира, верно? А как давно это случилось?
Лус хмуро сдвинула брови:
— Очень давно. Несколько императоров назад. А каждый из наших императоров жил очень долго.
— И его уход отрезал вас от природной магии?
— Так говорят. Я не прислушивался.
— А может быть так, что…
Возможно, мне следовало молчать об увиденном и услышанном. Для своей же безопасности. Но оставлять в неведении того, кто простился с жизнью из-за полубезумного чудака, было как-то нечестно. Не по-человечески.
— Что может быть? — бесстрастно переспросил демон.
— Это был человек. Один из вас. Умный, умелый. А еще очень настырный. Однажды он всего лишь захотел раздвинуть границы мироздания и… раздвинул. Только они захлопнулись за его спиной, заодно не позволяя вернуться и магии, которую он унес с собой.
На лице Лус отразилось сомнение, но я все-таки продолжил:
— Наверняка он не в одиночку искал свой путь. Были помощники, ученики, друзья. Они пытались найти его и вернуть обратно, только уже не чудесным образом, потому что не могли воспользоваться своей магией. Зато на помощь пришла магия самого мира. Правда, она позволяла переносить лишь сознание, а не тело…
— Слишком простая история.
— Неправдоподобная?
— Наоборот. Если все это происходило кучу веков назад, того парня и впрямь могли в конце концов обозвать богом.
— Но вы не поклоняетесь ему, значит, кто-то помнит, как все было на самом деле. Помнит и передает эти знания по наследству.
— И тогда становится понятно, почему верующих вылавливают и казнят, если не удается усмирить их иначе, — пробормотал демон. — Потому что глупо поклоняться чужой ошибке, приведшей к большим бедам. Но откуда… — Лус подняла взгляд на меня. Очень пристальный и напряженный взгляд. — С чего тебе вдруг пришла в голову вся эта история? Только не говори, что вдохновила прогулка по старым развалинам!
Я вздохнул, сделал еще один большой глоток и поставил кружку на стол.
— Сегодня днем я встретил бога вашего мира.
Девичьи глаза начали расширяться, напомнив мне о мертвом прибоженном. И пока они не заняли половину лица, я поспешил добавить:
— Он появился из ниоткуда, рассказал мне свою историю и ушел.
— В никуда?
— Не знаю. Думаю, вернулся туда, где живет сейчас. Живет не тужит, как я понимаю. Хотя не оставляет попыток найти дорогу домой.
— Как он выглядел?
— Как ты или я. Как человек. Не молодой и не старый. Причудливо одетый, это да. Так обычно наряжают домашних шутов. Весь такой разноцветный, из заплаток. На заплатки, кстати, и разлетелся, когда уходил. Улетел облачком.
Лус, не сводя с меня взгляда, потянулась за моей кружкой, поднесла ко рту, опрокинула, не отрывала от губ, пока не допила весь эль, и только потом, чуть заикаясь, переспросила:
— О-об-облачком?
— Все, забудь. Не было ничего. Никаких облаков. Погода, погляди какая замечательная! Солнце в полный рост.
Солнца и впрямь было много. Зал трактира слепяще мерцал пылью, плавно кружащейся в ярких лучах, и я смог разглядеть лицо хозяйки, только когда она подошла совсем близко.
— Уже вернулись?
Она ждала хороших новостей с полным на то основанием. И самое главное, верила в то, что перемены к лучшему войдут в ее жизнь именно с моей легкой руки. Руки, которая вовсе ни к чему не прикладывалась. Об этом, впрочем, легко умолчать. Если не спросят прямо.
— Да. И кое-что должен вам рассказать.
— Позвать всех? — встрепенулась женщина.
— Не стоит. Передадите им мои слова сами.
Она понятливо кивнула и уселась за стол рядом с Лус, все еще ошеломленно пялящейся, но, слава Божу, уже не на меня, а в пространство.
Бож. Теперь это полуимя-полутитул звучало для меня совсем по-другому. И я пока не понимал как — внушительнее или легковеснее. Зато, пожалуй, многое отдал бы за то, чтобы встречи на замковой стене никогда не происходило.
— Позволите задать вопрос?
Трактирщица недоуменно кивнула, видимо полагая, что спрашивать — мое неотъемлемое право, а отвечать — ее первейшая обязанность.
— Это имеет отношение к происходящему, поверьте. Как давно вы недовольны деяниями Смотрителя?
— Да уж больше года. Когда от стражей совсем проходу не стало.
— А как давно отправили прошение в столицу?
Она мысленно сосчитала дни и послушно доложила:
— Месяц с четвертью.
— Почему же вы ждали так долго? За год что-то изменилось? Только хорошо подумайте, прежде чем ответить.
Подобные предостережения, внешне вроде бы призванные обезопасить собеседника от необдуманных слов, на самом деле преследуют иную цель: заставить сомневаться и запутать в собственных ощущениях. Женщина попалась на эту уловку легче, чем столичные купцы — в сети Атьена Ирриги.
— Я… Они стали приходить все чаще и… Становились все требовательнее…
— Или вам так казалось, потому что в вас копилось негодование. Впрочем, неважно. Когда именно вы решились просить о замене Смотрителя? Что вас подтолкнуло?
Она совсем растерялась и посмотрела на меня глазами не менее большими и круглыми, чем только что таращила Лус.
— Подтолкнуло?
Не хочет думать своей головой? Что ж, имеет право. Очень удобная позиция для человека по другую сторону стола. Вот только зачем мне такое удобство?
— Вы не знали, что Смотритель может быть смещен. Верно?
Женщина поспешно кивнула.
— Значит, кто-то вам рассказал?
— Ну да. Лейто. Вы ж его видели!
Тот книжник. Помню. Но это еще не все.
— Когда именно состоялся ваш разговор?
— Да зимой еще, — ответила трактирщица и осеклась, догадываясь, что время играет во всей истории весьма важную роль.
— Итак, у вас имелось праведное недовольство и свод законов. Два орудия нападения. Но никто никогда не бросается в бой, пока его тылы не защищены. В одиночку вы бы до сих пор сидели на своей кухне, костеря Смотрителя на чем свет стоит, но безропотно кормили бы юных наглецов. И только найдя сторонника, решили начать сражение. Я все правильно говорю?
Она снова кивнула. Не очень охотно, скорее вынужденно.
— Любому человеку обычно нужна поддержка. В больших делах, в мелочах. А если кажется, что весь мир вдруг восстал против тебя, первый, кто протянет руку помощи, становится больше чем другом.
Я говорил и при этом больше смотрел в окно, а не на свою собеседницу. По двум причинам. Во-первых, легкое пренебрежение взглядами и жестами других участников разговора придает весомости твоим собственным словам, пусть самым наивным и нелепым. Однако намного важнее было то, что «во-вторых».
Действия Роалдо Лиени не вызывали у меня одобрения, сочувствия или чего-то подобного, обычно порождающего снисхождение к проступкам, и все же я не хотел крушить его жизнь. Конечно, от меня дальнейшее уже не зависело: проверяющий из столицы рано или поздно приедет, обман будет раскрыт, и разразится скандал, но если удастся посеять сомнения в главной заказчице разбирательств, если удастся убедить ее, что даже очень сильные люди временами бывают слабыми…
На меня ведь тоже могут написать жалобу. И честно говоря, на месте лисички я бы не слишком медлил, если она и вправду недовольна моим назначением. Одно то, что Смотритель сбежал невесть куда без объяснений, уже заслуживало открытого недоверия. Не удивлюсь, если прошение, похожее на творчество заговорщиков из Ганна-Ди, уже лежит на столе перед каким-нибудь столичным дознавателем. А защитников у меня нет, и вполне возможно, что возвращение в Блаженный Дол обернется прощанием с очередной несостоявшейся жизнью.
Но пока топор еще не падает вниз, руку палача можно попробовать отвести в сторону, пусть эта плаха предназначена вовсе не мне.
— Вы не виноваты в том, что произошло. Хотели обзавестись дорогой игрушкой? Пожалуйста. Единственное, забыли, что она живая и не согласится молча лежать в пыльном сундуке. Нет, конечно, Смотритель тоже хорош: плыл по течению, пока его не выкинуло на пороги. В случившемся нет вины. Есть ошибки. С обеих сторон. Чьи тяжелее? Не знаю. Зато я вижу, что вы могли бы хоть один раз попробовать пойти навстречу друг другу. Могли бы поговорить по душам.
Трактирщица хотела возразить, но я поднял ладонь:
— Сейчас не время для споров. Просто подумайте над тем, что я сказал.
— Но он же…
Да, вел себя недостойно должности. Это я видел своими глазами.