То, что за легкостью стоит долгий и напряженный труд, казначей речного порта узнал намного позже, когда попробовал воплотить детскую мечту в жизнь. Конечно, он был осторожен и для начала попытался стянуть собственный кошелек. С ремня, висящего на спинке стула. Чем все закончилось, Сефо Сепп вспоминать не любил. Другой, трезво взглянув на свои пальцы и оценив вялую подвижность коренастого тела, давно бы оставил попытки стать искусным вором. Другой. Но только не казначей. С утра до вечера он тщательно исполнял свои обязанности, более того, слыл самым честным человеком по обоим берегам Онны, но как только к окнам подступали весенние сумерки, Сефо Сеппа охватывало болезненное томление, редко позволяющее заснуть. Впрочем, именно бодрствование в одну из ночей вознаградило страдальца за верность детской мечте.
Отпрыск рода не слишком именитого, зато многочисленного и рассредоточенного по разным землям Дарствия, Сефо слушал легенды о демонах еще в колыбели, от матери и няньки. Ни та ни другая даже под страхом смерти не поклялись бы в правдивости своих рассказов, но повторяли их раз за разом, словно нарочно укладывая в сознании ребенка. Поэтому, когда на досках опустевшей к ночи пристани сверкнул синий огонек, казначей речного порта знал, что это такое, и даже туманно представлял себе, как нужно поступить, чтобы овладеть демоническим могуществом. Надо сказать, он все же сомневался. Мучительно. Правда, недолго: ровно до той минуты, пока не услышал шаги приближающегося портового патруля.
Он рухнул на колени, на коленях же и пополз к мерцающей звездочке, пригибаясь и прячась за ограждением. Потянулся, упал, накрыл ладонью долгожданное исполнение мечты, стиснул изо всех сил, так, что никому не удалось бы разжать его пальцы, и завороженно смотрел на синий свет, исчезающий под кожей. Потом пришлось рассказывать патрулю, что поскользнулся, сетовать на собственную неуклюжесть, благосклонно принимать помощь, подниматься, опираясь на крепкие руки стражников, и возвращаться домой в сопровождении одного из них, на случай если ноги вдруг предательски подогнутся. И только когда входная дверь закрылась за спиной казначея, пришло время лихорадочных вопросов.
Получилось или нет?!
Сефо Сепп не слишком-то верил в чудеса. Проснувшись на следующее утро, сначала подумал, что ему все и вовсе приснилось, но руки… Руки двигались уже иначе, чем прежде, да и в остальном теле появилась доселе недоступная ловкость. Он попробовал бы себя в новом деле сразу же, если бы не зашнырявшие вокруг Звенья, расспрашивавшие чуть ли не каждого об одной безлунной весенней ночи. Приходили и к казначею. Правда, прямых вопросов не задавали, больше интересуясь, не замечал ли он чего-либо странного в своих соседях, друзьях и прохожих с тех пор. Любой осторожничал бы, не то что человек, каждодневно пересчитывающий деньги, вот и Сефо Сепп задвинул как можно дальше желание опробовать приобретенные навыки и призвал на помощь все свое терпение, чтобы выждать время.
Почти месяц.
Целый месяц и еще несколько дней.
Больше терпеть оказалось невозможно, тем более опасные разговоры стихли, ищейки Цепи миротворения съехали из города, речные кораблики, швартующиеся в Аллари, доставляли уже не только груз, а еще и путешественников, желающих взглянуть на торжества яра-мари — Праздника первого улова. Словом, близилось самое желанное для карманников время. Но прежде, чем выходить на большую охоту, требовалось потренироваться.
Сефо Сепп безошибочно выделил в толпе народа, слоняющегося по пристани, троих приезжих, растерянно и тревожно оглядывающихся по сторонам. Выглядели они, пожалуй, странновато, но безобидно, а значит, подходили в самый раз. Казначей притворил дверь рабочей пристройки, в которой принимал проездные пошлины от капитанов, перекинулся парой слов со стражниками, заявив, что пошел прогуляться, и направился к выбранным жертвам, попутно раскланиваясь со знакомыми.
Он не таился, чувствуя себя переполненным уверенностью, почти таким же дерзким, как тот человек из детских воспоминаний. Казначею казалось, что он почти летит над пристанью, едва касаясь ногами дощатого настила. И кошелек, увесистый, обещающий большую добычу, словно сам собой послушно раскрылся перед короткими пальцами…
Это были не деньги. Что-то скомканное, свитое, полумягкое, полуметаллическое, как показалось на ощупь. Сефо Сепп благоразумно не стал сразу рассматривать украденную вещь, удалился за складские постройки, туда, где встретить людей можно только в часы погрузки и выгрузки, но не во второй половине дня, когда порт уже закрыт для кораблей. Казначей зашел за тюки, накрытые навощенным полотном, еще раз убедился, что за ним никто не следит, и только тогда разжал ладонь.
Вещица была похожа на брошь или заколку для плаща, а может, ременную пряжку, сделанную из медной филиграни, но то ли ювелир был не в своем уме, то ли там, откуда приехали трое растерях, была своя мода на украшения. Иначе зачем продергивать через узорчатую сетку нечто похожее на стебли растения, да еще такого неказистого? Ни одна женщина Аллари не прикрепила бы такую брошку к своему платью, разве только самая бедная и дурная.
Сефо Сепп еще немного посмотрел на первую «добычу», вздохнул, размахнулся и швырнул ее в воду, чтобы не оставлять следов. Вернее, подумал, что швырнул, а вот вещица почему-то решила иначе. Она не сдвинулась с ладони ни на волосок, словно каким-то чудом приклеилась к коже, а плоть под странной вещицей заметно онемела.
Казначей никогда не был отчаянно смелым человеком, но все же запаниковал не сразу: попытался оторвать брошку от руки. А как это еще можно сделать, если не взяться другой рукой за присосавшуюся нахалку? Вот только, когда он это сделал, вторая ладонь тоже оказалась намертво приклеенной к воровской добыче, и теперь Сефо Сепп мог только держать сложенные руки перед грудью. Конечно, в таком виде было небезопасно возвращаться, ведь обязательно по пути встретился бы кто-то, пожелавший обменяться рукопожатием, но по-настоящему страшно казначею стало мгновением позже. При взгляде на заметно удлинившиеся и шарящие по кафтану отростки странного растения, оплетающего филигрань.
Они как будто искали щелочку, чтобы проникнуть внутрь. И нашли. Юркнули между полами, поползли по коже, и Сефо Сепп огласил бы пристань безумным криком от нестерпимой боли, разрывающей одновременно сознание и плоть, но чья-то крепкая ладонь прижалась к его губам, заставляя проглотить каждый звук. А еще две пары рук надежно держали казначея, не давая тому ни вырваться, ни упасть.
— Вот ведь дурак, украл собственную смерть! Рассказать кому — не поверят.
Самый высокий из приезжих, показавшихся Сефо Сеппу безобидными простаками, снял шляпу и платком промокнул капли пота, обильно выступившего на бритой голове. Второй, осторожно разжимающий сцепленные пальцы мертвого казначея, чтобы достать брошку, укоризненно посмотрел на третьего, самого молодого.
— А если бы он не был одержимым, что тогда? Это ведь пока единственный зрелый пиявник, который у нас есть.
— Скоро должны созреть другие, — попытался возразить оплошавший.
— Надо быть осторожнее, — подытожил высокий. — За нами нет слежки, но она всегда может появиться. Особенно если разбрасываться вещами, вызывающими вопросы.
— Ты же знаешь, что созревших надо держать при себе, в тепле тела, иначе они заснут, — напомнил молодой. — Да, это был риск, но посмотри, как удачно все получилось! Теперь у нас есть эссенция.
Тот, что разжимал мертвые ладони, коренастый и крепкий, подтверждающе кивнул, разглядывая набухший и мерно подрагивающий среди стеблей узел. Если бы это утолщение не мерцало грязно-синим светом, а было чуть потемнее и покраснее, можно было бы принять его за человеческое сердце.
Высокий поднес к кончику одного из стеблей, самого короткого и толстого, стеклянный сосуд и надавил на светящийся мешочек. Жидкость, охотно заструившаяся в подставленную посудину, оказалась почти серебряной, с легким синеватым оттенком, но заполнила собой лишь треть пустого пространства, что вызвало на лицах всех троих разочарование.
— Наверное, он еще совсем свеженький, — предположил молодой.
— Ты этого сразу не заметил? — съязвил второй, бережно заворачивающий использованную вещицу в чистое полотно.
— Я только могу сказать, одержим человек или нет, довольствуйся этим!
— Ладно вам склочничать, — сказал высокий. — Пока все идет как задумано. Я бы тоже был рад, если бы одним махом удалось заполучить всю необходимую эссенцию, но раз уж повезло только наполовину…
— На треть, — не преминул поправить коренастый.
— Хорошо, на треть. Если найдем еще одного-двух одержимых, дело останется за малым: кинуть жребий.
Молодой мрачно спросил:
— А зачем кидать? Думаешь, Наки справится лучше тебя?
Высокий улыбнулся:
— Не завидуй. Никто из нас не хочет сажать в себя демона, пусть и лишенного воли, а тем паче нескольких. Так нужно. И хорошо, что тебе не придется участвовать в выборе.
— Да он бы струсил, — хмыкнул коренастый, за что заслужил шутливый подзатыльник от высокого и чуть не выронил свою драгоценную ношу.
Молодой не стал отвечать, отвернулся к мертвецу и после недолгого осмотра заметил:
— А он, похоже, был не самым простым человеком в этом городе.
— Да, одет небедно, — согласился высокий.
— Его будут искать.
— И очень скоро.
— Пора убираться отсюда.
Трое пришли к единому мнению так быстро, словно являлись одним целым. Впрочем, любой, кому на протяжении нескольких лет приходится действовать бок о бок с другими, выполняя строгие приказы и не смея оказаться отстающим, рано или поздно привыкает быть частью. А команды или плана, это уже неважно.
Три неприметно одетых человека в широкополых шляпах, нахлобученных на бритые головы, покинули закуток между складскими пристройками и смешались с толпой зевак, местных и недавно прибывших. Сефо Сепп остался лежать на дощатом настиле, глядя слепыми глазами в синее, почти уже летнее небо, и все еще прижимая руки к груди. Руки с пустыми ладонями, кожа на которых тоже была синей, только уже не от света демона, а от крови, прилившей и разорвавшей своим напором сосуды.
Его нашли довольно скоро, потому что требовалось принять пошлину от последнего на этот день корабля, пришвартовавшегося к алларской пристани. А найдя, пришли в недоумение и ужас, увидев лицо казначея, искаженное нечеловеческим страданием. Страданием, которое отчаянно протестовало против вывода, что Сефо Сепп принял смерть по причине преклонного возраста или внезапной болезни.
И сейчас…
— Ну и как, сильно нам помогла чужая удача? — спросил демон, вернувшийся с очередной вынужденной прогулки, наверное, уже сотой по счету.
Он конечно же хотел съязвить, но голос прозвучал почти жалобно, а костяшки пальцев, вцепившихся в палубное ограждение, мигом побелели. Глядя на Лус, явно нетвердо стоявшую на ногах, можно было подумать, что кораблик, привезший нас в Аллари, застрял посреди огромного моря, да еще и в разгар бури, а не мерно покачивался у тихой речной пристани.
Мы должны были сойти на твердую землю еще вчера к вечеру, но между плоскодонной посудиной и причалом портовые служки натянули только упругие канаты, а перекидывать мостки почему-то не спешили. На ночь глядя никто ничего объяснять не стал, пришлось ночевать в крохотной каюте, и так изрядно надоевшей за время путешествия по реке. Утром на судно просочились слухи о чьей-то смерти в порту, мол, из-за мертвеца корабли в порту не принимают, пока местная стража не позволит. Меня такая задержка не особенно радовала, но зато давала возможность вдоволь наглядеться на реку и город, переползавший через водную гладь с одного берега на другой по многочисленным островкам. Через столицу и даже рядом никаких рек не протекало, имелась только цепь небольших озер, протоки между которыми были слишком узки и унылы, а здесь…
Наверное, Аллари оказался самым красивым городом, который я когда-либо видел или мог увидеть, даже если учесть, что меня сорвало с насиженного места всего ничего дней назад. Ажурные арки мостов соединяли острова подобно бусинам запутанного ожерелья. Узкие набережные опирались на сваи: где на деревянные, чернильно-темные от морилки, а где на каменные, посверкивающие в солнечных лучах вкраплениями прозрачного кварца. Дома, преимущественно невысокие, цеплялись боками друг за друга, сливаясь в одну непрерывную разноцветную стену. Оно и понятно, места немного, не до излишеств, но зелени вокруг все же хватало. Зелень была везде: на оконных карнизах, на балкончиках, прилепленных то здесь, то там, даже на крышах посреди черепицы виднелись крохотные, любовно взращенные садики. А еще люди. Люди тоже были везде.
Вереницы зевак и горожан, спешащих по своим делам, сновали взад и вперед, с берега на берег, не оставляя на набережных ни клочка пустого места. Пожалуй, даже в столице я не видел одновременно такое количество народу. И этот человеческий муравейник притягивал взгляд все сильнее и сильнее, тихонько, но настойчиво звал влиться в ряды прохожих, истощая терпение тех, кому никак не позволяли покинуть корабли.
А их с рассвета на речном рейде скопилось много, разновеликих суден и суденышек. Целая очередь. Впрочем, я предпочел бы находиться на одном из них, а не слушать, как волны ударяются о причал и возвращаются обратно, к борту нашего кораблика, создавая довольно ощутимую качку. Мне она не доставляла особых хлопот, а вот Лус чувствовала себя отвратительно. Хотя иначе и быть не могло: в Катрале воды имелось еще меньше, чем в Веенте, и бедняжке было негде даже искупаться, не то что покататься на лодке.
— Это не продлится долго. — Я постарался добавить голосу как можно больше уверенности, но не слишком обнадежил демона.
— А мне долго и не надо. Еще пара лишних часов, и весь вывернусь наизнанку!
— Потерпи. Все равно сейчас ничего нельзя сделать.
Лус вздохнула и, пошатываясь, отправилась вдоль борта искать уединенное место для прощания с очередной порцией содержимого желудка, а я снова повернулся лицом к пристани, которая в отличие от набережных казалась почти пустой.
Нет, конечно, люди присутствовали и здесь. Стражники в одинаковых форменных туниках, вооруженные короткими тяжелыми дубинками, были расставлены по периметрам причалов и откровенно скучали, поплевывая в воду и глазея по сторонам. Похоже, в этой части порта охранять было нечего, но приказ всегда остается приказом, и, если тебе велели заступить на пост, изволь подчиниться, а то, не дай Бож, явится командир с проверкой и задаст жару всем, кто пренебрег служебными обязанностями.
— И сколько еще все это будет продолжаться?
Дуй ветер с другой стороны, я бы ни за что не расслышал этот разговор, хотя для того, чтобы понять происходящее, достаточно было лишь взглянуть на лица двух новых персон, появившихся на пристани. Недовольно-укоризненное и виновато-упрямое.
Один из незнакомцев, скорее всего, имел прямое отношение к страже, потому что в его одежде преобладали те же цвета, что и на туниках оцепления. Второй был одет более вычурно, можно сказать, богато, а когда повернулся в мою сторону, камзол на его груди сверкнул золотом. Глава здешнего Наблюдательного дома? Очень может быть. Вот и первый повод держаться пока подальше от берега.
— Пока дознание не закончится.
Представитель стражи выглядел мрачным как туча, но вместе с тем растерянным. Не слишком высокий, еще довольно молодой, чтобы не быть грузным, светловолосый мужчина совершенно очевидно робел перед высоким начальством, однако по какой-то причине не желал отступать. Золотозвенник же презрительно кривил губы, оглядывая заполненный кораблями рейд и ежась от порывов сырого ветра.
— И как скоро вы намерены его закончить?
— Я прилагаю все возможные силы. Дела пошли бы быстрее, если бы…
— У меня нет лишних людей, — отрезал золотозвенник. — Им есть чем заняться на берегу.
— Эрте, это происшествие требует особого внимания.
— Не происшествие, а вы. Вы, мой любезный старшина, требуете этого внимания. И мы оба знаем почему.