Тут он осекся. На полуслове. Будто сам удивился своим выводам или чему-то еще.
— Твой очередной приятель?
— Не совсем. Но я хотел бы повидаться с ним. — Лицо Лус стало непривычно серьезным, даже более того, напряженным настолько, что мелкие сосуды проступили под бледной кожей небесно-голубыми узорами. — Нет, не так: мне нужно с ним повидаться.
— Может, и он не против? — предположил я, возвращая демону бумагу. — Откроешь? Или мне это сделать? Вдруг еще окажется отравленным!
Девичьи пальчики смело рванули печать, и та ожидаемо треснула, расколовшись на множество частей, по которым уже никоим образом было не определить первоначальный рисунок.
— Ты прав. Это приглашение, — сказал демон, пробежав взглядом по строчкам короткого послания. — Взгляни.
«Прекрасную даму ждут нынешним вечером в танцевальном зале Лотта».
— Приглашение для тебя одного.
Лус судорожно смяла письмо в кулаке, напряженно морща лоб.
— Пойдешь туда?
Молчание.
— Ты же сказал, что искал этой встречи. Передумал?
— Нет. Я… Трудно объяснить. Лучше не спрашивай.
— Как хочешь.
Я откинулся на спинку сиденья и не проронил ни слова, пока носилки снова не коснулись земли. Слуги любезного молодого человека доставили нас прямо к дверям гостевого дома, а хозяйка, вышедшая навстречу, обеспокоенно всплеснула руками:
— Ох, ну как же вам так повезло?! Ну-ка, давайте бегом в дом, растираться и греться!
Впрочем, все заботы по растиранию и согреванию достались исключительно Лус, а я оказался предоставлен сам себе. Минут на пять, которых едва хватило, чтобы пожалеть о промокшей одежде и испорченных сапогах: выделка кожи оказалась не слишком хорошей, и места, что уже начали подсыхать, постепенно покрывались морщинками. А потом мое одиночество снова нарушили.
— Не побрезгуете принять? — спросил наш юный спаситель, опуская на кровать увесистый тюк.
— Простите?
— Вам же нужно переодеться? Или мы с дядей зря старались?
Честно говоря, я был бы рад утвердительно ответить на оба невинных вопроса, но обстоятельства сложились иначе. Пара рубашек в моем распоряжении имелась, а вот смену штанов и, что самое важное, сапог раздобыть было негде. Только если звать портного и сапожника, а до того времени, как они справятся с заказом, безвылазно сидеть в гостевом доме.
— Вы очень любезны. Даже слишком. Позвольте спросить, с чего вдруг? Мы ведь даже не знаем имен друг друга.
Молодой человек усмехнулся, кривя рот совсем не сообразно возрасту: так гримасничают люди, много повидавшие на своем веку и научившиеся одним выражением лица показывать собеседнику, что думают о том или ином предмете разговора. Юнцы тоже любят казаться многозначительно молчаливыми, правда, в их исполнении это выглядит скорее забавно, чем правдоподобно, но передо мной-то стоял не человек, а демон, вселившийся в молодое тело. И похоже, достаточно умный демон, который предпочел не играть в молчанку:
— Если скажу, что вчерашняя беседа помогла мне кое-что понять, поверите?
Прозвучало весьма лестно. Только малоубедительно, потому что, вспоминая прошедший вечер, я не находил в своих словах ничего, заслуживающего даже размышлений.
— Скорее поверю, что вы хотите подкатить к моей жене.
Он рассмеялся. Звонко и искренне, как будто услышал что-то невероятно нелепое и невозможное.
— Думайте как пожелаете! Но одежду я назад не потащу. За все уже уплачено, и это самое малое, что мне хотелось сделать. Для вас обоих.
Я развернул тюк. Под женским платьем обнаружились холщовая куртка с такими же штанами, рубашка из полотна с шелковыми нитями и то, что я никак не ожидал увидеть. Сапоги. Причем куда лучшего вида, чем мои прежние. И похоже, именно нужного размера.
— Не буду мешать.
Щедрый даритель вышел за дверь, впрочем, не заботясь о том, чтобы прикрыть ее за собой, словно привык к веренице слуг, шествующих позади и доделывающих за своего господина всяческие мелочи. Я проводил его взглядом и вернулся к одежде.
Если молодой человек и потратился на то, чтобы одеть меня, то не слишком сильно. Намного интереснее и страннее было другое: каждая вещь садилась на меня как влитая. Можно было угадать размер по ширине плеч и прочим видимым особенностям фигуры, но чтобы так попасть в точку с обувью…
Одним везением это вряд ли можно объяснить. Разве только он пробирался ночью в нашу комнату, чтобы снять мерки, но такое предположение выглядело еще глупее, чем все остальные.
Впрочем, зачем гадать, если можно спросить? Я ведь такой совет дал старшине Сеппу, так почему сам не тороплюсь ему последовать?
— Простите за беспокойство, эрте… Не вы обронили эту вещицу?
Вопрос прозвучал от подножия лестницы. Оттуда, куда только что ушел загадочно догадливый молодой человек.
— Не припомню такой. Да и плаща я не ношу по такой жаре.
— О, как жаль! А она хорошо бы смотрелась на вашей одежде. Такому изысканно одетому господину, как вы, непременно…
Я вспомнил этот голос где-то на середине фразы. Спокойный, вроде бы услужливый тон, но заметно безразличный, как будто его обладатель ставит себя выше всех остальных. Или, вернее, отдельно.
Надевать сапоги было некогда, и в коридор я выскочил в чем был, то есть в одних штанах. Конечно, мой полуголый вид вряд ли был способен кого-либо напугать, однако бритоголового незнакомца, выдававшего себя за подмастерье ювелира, подстегнул к действию не хуже удара хлыстом. Еще мгновение назад охотник за демонической эссенцией находился лицом к лицу с дарителем одежды, а спустя взмах ресниц оказался у того за спиной, и юноша удивленно вскрикнул, почувствовав боль в вывернутой руке.
— Стой, где стоишь! — приказал бритоголовый, для верности выставляя перед грудью невольного заложника кулак с зажатой между пальцами металлической загогулиной.
— Или что? — поинтересовался я, шагнув на лестницу.
— Ты знаешь!
Он вряд ли думал, что мне и впрямь известны все подробности касательно хитроумного устройства, превращающего демонов в безвольных рабов. Скорее, старался припугнуть. Произвести впечатление, так сказать. Но уже одно то, что бритоголовый не поспешил просто убраться восвояси, а заслонился от меня одержимым, давало шанс на победу. И далеко не призрачный.
— Знаю. — Я спустился еще на ступеньку вниз, заставляя охотника попятиться вместе с жертвой. — И не собираюсь ждать.
— Хочешь рискнуть его жизнью?
Кулак придвинулся поближе к шее юноши, и можно было заметить, что стебельки, торчащие из него, начинают беспорядочно двигаться.
— А разве я или он вообще чем-то рискуем?
Расстояние между нами оставалось все еще слишком большим для атаки. Надо было его сократить. Любыми способами. Но это станет возможным, лишь когда охотнику будет некуда отступать.
— То, что ты задумал сделать… На это нужно время, не так ли? Довольно долгое время. И конечно, лучше, если несчастный, которому суждено расстаться с жизнью, не дергался бы. Верно?
Конечно, он двигался к двери, куда же еще? Но прямого пути от лестницы до выхода было не проложить: мешали столы и лавки, жаль, что все они оказались пустыми в полдневный час. Только рядом с затопленным очагом сидел престарелый дядя молодого человека, то ли дремля, то ли зачарованно глядя в огонь.
— Ты знаешь.
Теперь его слова звучали не предостерегающе. Скорее, удивленно и одновременно разочарованно. А другого оружия, достаточно грозного для того, чтобы напугать меня по-настоящему, у бритоголового под рукой явно не было. Под свободной рукой, имею в виду, он ведь не мог отпустить заложника, чтобы пошарить в складках куртки у пояса.
— Ты не сделаешь то, что задумал. Не сегодня.
— А кто мне помешает?
Он попробовал огрызнуться, и у него почти получилось, но я снова шагнул вперед.
— Ты никому не причинишь здесь вреда.
— Вреда? — фыркнул бритоголовый. — Это будет благом! Для всех людей. Ты ведь человек, я вижу. А они — нет. Зачем ты их защищаешь?
Я и сам задавал себе этот вопрос. Уже не единожды. И ответ всегда был непонятно-упрямым.
Потому что не могу поступать иначе. Не получается. Даже зная, что вместе с демонами из мира уйдут невероятные чудеса, никак не решаюсь повернуть свое оружие против них. Может быть, потому, что демонами они зовутся только в нашем мире, а в своем так же, как и мы, называют друг друга «людьми»?
— Или ты приберегаешь их для себя? Для исполнения своих желаний? — Взгляд бритоголового прояснился. — Тогда у нас с тобой одна дорога!
Ага, до ближайшей развилки, которая будет ровно через пару шагов.
— Да, приберегаю.
— Хочешь все сделать по старинке? Зря. Это не слишком надежно, а я могу устроить все так, что не будет ни малейшей опасности. Они ведь хитрые, эти твари: если не держать их в узде, быстро возьмут верх!
— Проигрывает тот, кто слабее. А демона можно победить. Однажды я уже сделал это.
— Врешь! На тебе нет печати демона!
Потому что неразумный горошек почему-то все-таки обладал почти человеческими чувствами и не смог сдержать свою нежность, когда кто-то страдал от боли. И за это я тоже должен сказать спасибо именно демону, сначала убившему, а потом воскресившему меня.
— Любую печать можно стереть. Смыть. Выжечь. Любую, кроме той, что ставишь на свое сердце сам.
Еще шаг. Длинный. И половина короткого. А бритоголовый тем временем, продолжая пятиться, почти поравнялся с лавкой, на которой сидел старик. Еще несколько футов, и убийца доберется до двери. Открытой настежь. И расстояние между нами по-прежнему слишком большое. Между нами, но не между…
Он страшно закричал и разжал захват, когда раскаленная кочерга воткнулась в коленный сгиб, а потом рухнул, потому что железо все прижималось и прижималось, прожигая плоть до кости.
Молодой человек отпрянул в сторону, как только почувствовал свободу, а я прижал бритоголового к полу, усевшись сверху. Теперь можно было не торопиться и спокойно ждать, пока мне принесут веревку. Не удалось сделать лишь одного. Захватить главную улику совершенного и планирующегося убийства: пряжку бритоголовый успел швырнуть в камин, и стебли, обвитые вокруг металла, жалобно зашипев, вспыхнули и рассыпались искрами.
— Ты совершил большую ошибку! — проскрипел охотник за эссенцией, извиваясь от боли: старикан все продолжал прижимать кочергу к его ноге, рассеянно поворачивая из стороны в сторону.
— Она не первая и не последняя.
— Ты мог бы получить столько, что не унес бы все!
— Тогда зачем это вообще получать?
Он не был бойцом, да и быть не мог, поскольку Цепь одушевления славилась не физической силой и ловкостью своих Звеньев, а совсем иными достоинствами. И дергался в путах, не пытаясь освободиться, а скорее никак не желая поверить в то, что произошло. Кусал губы от обиды. Призывал проклятия на головы всех присутствующих. Но как только на пороге гостевого дома показался старшина Сепп в сопровождении пусть и не своих подчиненных, но людей в похожих форменных туниках поверх укрепленной железными пластинками одежды, пленник мгновенно затих.
— Он успел что-то сделать? — первым делом спросил блондин.
— К счастью, нет.
— Слава Божу! — чистосердечно выдохнул старшина и обратился к своим спутникам: — Этот человек обвиняется в убийстве казначея речного порта Сефо Сеппа, убийстве ювелира Триффа Тьезаре и покушении на другие жизни.
Судя по лицам стражников, они, может, и не питали особой нежности к умершим, зато их обидчика щадить не собирались: подняли пленника с пола, не особенно церемонясь, и повели на улицу, сжимая пальцы на его локтях с хорошо слышным хрустом. Причем хрустели кости явно не конвоиров.
— Я справлю все необходимые бумаги, — заверил блондин. — Вам останется только поставить свои подписи, но это будет уже после праздника.
— Надеюсь, в вашем городе надежная тюрьма? — спросила несостоявшаяся жертва.
— Не извольте беспокоиться! — Старшина Сепп улыбнулся так, что всем сразу стало ясно: подписи и впрямь будут формальностью. Так сказать, последним шагом перед сдачей дел в архив, потому что к тому моменту обвиняемый уже понесет заслуженное наказание.
— Примите мою искреннюю благодарность. — Молодой человек церемонно поклонился стражнику, но тот махнул рукой в мою сторону:
— Вот кого нам всем надо благодарить! Увидимся позже, эрте, и надеюсь, больше ничто не помешает вам наслаждаться праздником!
Надо было бы отправиться наверх и наконец-то одеться как следует, но вместо этого я опустился на ближайшую лавку, оперся спиной о край стола и устало прикрыл глаза.
Исход любого поединка решает случай. Я бы, конечно, догнал бритоголового, хотя бы уже на улице, потому что ходить затылком вперед крайне неудобно. И ему пришлось бы показать мне спину. К тому же в толпе не слишком сподручно драться. Вот ударить исподтишка — это пожалуйста. Ударить и убежать. Но такие вещи обычно проделывают налегке, а не с заложником под мышкой.
Да, я бы догнал его. И не оставил бы в живых, это точно. А так мой грех возьмет на себя кто-то другой. Кто-то, для кого убийство станет справедливой карой. Кто-то…
Другой.
Я снова сделал все чужими руками. В который уже раз? Дайте-ка вспомнить!
Сразу после Катралы, та деревенька, полная рабов. Они восстали, потому что не смогли больше терпеть. Потому что среди них нашлись люди, способные не только на мысли, но и на поступки. В Ганна-Ди интересы разных сторон тоже столкнулись задолго до моего появления, и, скорее всего, борьба завершилась бы тем же самым исходом, разве что дней на нее понадобилось бы немногим больше. А теперь здесь, в Аллари.
Единственное, что я должен был сделать сам… Нет, то, что я хотел сделать сам, вновь случилось по собственной воле. Словно в насмешку над моими намерениями. Словно с недавнего времени события, в которых я принимаю участие, всего лишь декорации на сцене. До них вроде бы легко дотронуться, но пальцы проходят насквозь через ветхую ткань реальности и ничего не могут поймать.
Мир избегает встречи со мной? Очень похоже. И должно быть, тому есть причина. Но как узнать, за что на меня вдруг свалилось это наказание?
Можно отдавать приказы, можно их исполнять. На первое всегда трудно решиться, со вторым — смириться, и все же то и другое вполне понятно. Привычно. Объяснимо. А теперь только и получается, что бросать на ветер слова, самому себе не веря, и мучительно гадать, в чьи уши они влетят и в чьих душах останутся…
И остается лишь смотреть на происходящее, с ужасом и надеждой дожидаясь итога.
— Почему вы это сделали?
Он присел на лавку рядом со мной, но, слава Божу, не стал заглядывать мне в глаза.
— Что «это»?
— Спасли мне жизнь.
— Скорее, жизнь вам спас ваш дядюшка. Если бы не он…
— Жалеете?
Да, хорошо, что мы не видим сейчас лица друг друга.
— Наверное.
— Из-за чего? Из-за того, что не схватились в драке с тем сумасшедшим?
Ага. Немного телесной боли не помешало бы. Или даже много. Она помогла бы мне снова вернуться к реальности. Снова почувствовать себя частью мира.
— Он мог оказаться сноровистее вас. Да и по возрасту…
— Трудно привыкнуть к тому, что стареешь, — проскрипел дядюшка, помешивая угли в очаге орудием справедливого возмездия.
Старею? Не слишком ли рано об этом говорить? Я ведь еще могу выйти против… ну почти любого противника и рассчитывать на победу. Сила в руках все еще есть, никуда не делась. Зрение не подводит. Ноги не подгибаются в самый неподходящий момент. Вот только действий в моей жизни почему-то становится все меньше и меньше. С каждым днем.
— Я пока не собираюсь уходить на покой.
— Оно и видно, — заметил старикан, как мне показалось, с легкой ехидцей.
— Все закончилось наилучшим образом, — уверенно заявил юноша. — Иначе кто-то мог пострадать.
Ну да. Я. Или заложник. А так все сыграли отведенные им роли, и спектакль завершился к всеобщему удовольствию.
— Но вы так и не ответили. Почему вступились за меня?
А он настырный. Зануда малолетний!
— Это имеет значение?
Молодой человек повернулся так, чтобы видеть мои глаза.
— Какая опасность мне угрожала? У него не было ножа или чего-то подобного в руках. Только незамысловатая безделушка.
— И все же вы испугались.
— А как не испугаться? Вы выскочили на лестницу чуть ли не в чем мать родила, да еще с таким страшным лицом, что даже отъявленный смельчак начал бы делать глупости! К тому же я не люблю, когда мне выкручивают руки. Но мы снова ушли в сторону… По вашему виду было понятно: то, что происходит, несет в себе угрозу. И я хочу знать какую.
А разве это еще имеет значение? Убийца обезврежен, пойман и препровожден в место, откуда ему нет обратной дороги. Все живы. Ну кому повезло уцелеть. Так зачем снова лезть в корзину с грязным бельем?
— Четверть часа назад вы могли умереть, — раздался с лестницы женский голос.
За время, пока мы внизу играли в героев, Лус успела переодеться, причем, судя по тому, как платье село на тонкую фигурку, глаз у того, кто подбирал сменную одежду, и впрямь был наметан самым удивительным образом.
— Неужели? — усмехнулся молодой человек, внимательно глядя на спускающуюся в зал девушку. — Это вряд ли.
— Вы бы сильно удивились. Напоследок.
Взгляды обоих полыхнули алым огнем, прямо как угли под кочергой старика.
— Вы, должно быть, недавно в этих краях и еще не успели узнать…
— Я умирал здесь трижды, — просто и бесхитростно сказал демон по имени Конран. — И еще один раз меня убили. Почти.
— Тогда я не совсем понимаю…
Лус подошла к очагу, позаимствовала у дядюшки его железную игрушку и вытолкнула на пол останки смертоносного, хотя и такого безобидного с виду оружия Цепи одушевления. Пряжка не успела сильно пострадать, зато то, что на нее было нанизано, исчезло безвозвратно, оставив после себя лишь несколько жирных пятен на потускневшем металле.
— С помощью этой штуки можно убить любого демона. Вернее, поймать в плен. Вечный.
Во взгляде чудом спасенного зануды отразилось вполне закономерное сомнение, и Лус, тяжело вздохнув, продолжила:
— Некие люди, облеченные в этом мире достаточной властью, нашли способ исполнять желания и не рисковать своей душой. Как и что они проделывают, неважно, но после всего демон перестает существовать. Остается одно лишь безвольное вещество, способное даровать… Все что только захочется.
— Верится с трудом.
Девичье лицо слегка помрачнело.
— Мне пришлось через это пройти.
— Но вы до сих пор здесь, с нами, — улыбнулся молодой человек.
— Слишком дорогой ценой.
— И все-таки шанс спастись есть?
Лус посмотрела на своего собеседника с горестным сожалением:
— Шанса нет. Есть человек, в теле которого обретается демон. И только от этого человека зависит, кто будет жить, а кто умрет.
— От человека?! — Зал гостевого дома наполнился заливистым смехом. — Как человек может что-то решать, если уже впустил меня в свое тело? Теперь я полновластный хозяин всего этого богатства! Только я!
Взгляд девушки встретился с моим, и, пожалуй, я еще ни разу не видел в карих глазах такого отчаяния. Искреннего. Глубокого. Жалобного. Он словно просил у меня помощи, демон по имени Конран. А может, еще и защиты. Но какой смысл был пререкаться с заносчивым юнцом? Проще и спокойнее уйти.
— Тебе надо отдохнуть. Вернемся в комнату.
Я взял Лус под локоть, и она благодарно оперлась на мою руку. Пока мы поднимались по лестнице, молодой человек все еще вслух потешался над услышанным. Даже когда дверь закрылась, приглушая звуки, доносящиеся снизу, несколько минут мне казалось, что торжествующий смех раздается совсем близко. Прямо в ушах.
Девушка обессиленно опустилась на кровать, ссутулилась, положив руки на колени, и растерянно уставилась на собственные пальцы, подрагивающие словно в лихорадке.
— Не переживай.
— Я чувствовал, что все так и будет.
— Он просто дурак.
— Но поверить и в самом деле трудно. Если не видел все своими глазами… Как убеждать? Что говорить? — Уголки карих глаз опасно заблестели слезинками.
— Все то же самое.
— Этого не хватит.
— Пусть. Ты не можешь распахнуть перед ними свою душу и память. Не можешь дать им ощутить свою боль. В конце концов, они должны сами решить, как поступать.
Лус тряхнула белокурыми кудрями:
— И сколько из них погибнет только потому, что слишком молоды и неопытны?
— Тебе их жаль?
— Мне?! — Демон явно хотел изобразить возмущение, но почему-то передумал и помрачнел еще больше, а потом признался: — Да, жаль. Я видел их, понимаешь? Таких, как этот. Видел перед самыми «вратами». Большинство юношей и девушек шагает туда бездумно, за компанию с остальными: кто-то до смерти боится, что его сочтут трусом, кто-то хочет показать свою решительность и отвагу… Им ведь не нужен чужой мир по-настоящему, как исполнение мечты.
— Потому что мечты у них пока толком и нет?
Лус согласно кивнула:
— Конечно. Это больше блажь, поступок, помогающий казаться самому себе смельчаком. К тому же самое страшное, что может случиться, это стать «выдохом», если не повезет задержаться в другом мире. Но это все равно значит обрести большую силу, чем имел прежде. Они ничем не рискуют. Думают, что не рискуют.
— И их не усовестишь. Не скажешь, что родина нуждается в них.
— Ну да. Те, кто помнит о своем долге, остаются дома, несмотря ни на что.
— Как ты?
— Как я.
— Вас все равно должно быть больше, чем беспечных бездельников.
— Не знаю… Наверное. Но с каждым днем становится все меньше и меньше. Кому захочется брать пример со скучных людей, пекущихся о благе государства? Даже если вспомнить… — Демон осекся и молчал примерно с минуту, но все же махнул рукой на осторожность. — В своем мире знаешь, чем я развлекался? Отлавливал «вдохов».
— Зачем?
— Чтобы сохранить им жизнь. Смешно, да? А ведь они попросту погибали бы, если бы их спящие тела не хранились в защищенных местах. Мало ли что может случиться без присмотра? Даже если уцелеешь от природных невзгод, с огнем пошутить не получится. Вот мы и отправлялись туда, где ходили слухи о скором открытии «врат».
— А успевали раньше? До того как? Пока еще можно все предотвратить?
— Мне не повезло ни разу, — признался демон по имени Конран. — Эти «вдохи» — ребята сообразительные. А главное, достаточно богатые, чтобы нанять охрану, и пока через нее продерешься… Им хватало времени. К сожалению.
— То есть все это стало чем-то вроде соревнования? Кто успел раньше, тот и в выигрыше?
— А знаешь, да, — задумчиво сдвинула брови Лус. — Своего рода игра. Ведь умереть никто не может, так почему бы не поиграть?
— Скоро все эти игры закончатся.
— А игроки не бросят свои фигуры, пока не станет слишком поздно…
Мне было его даже жаль. На самом деле. Сначала главной трудностью представлялось желание демонов безнаказанно шалить в чужом мире, а теперь выяснилось, что тех хотя бы можно припугнуть. Зато молодые, так сказать, свежеиспеченные демоны…
Их можно только взять за шкирку и вышвырнуть вон.
— Хочешь, этого я отправлю обратно сам?
Лус вытаращила на меня глаза:
— Как это сам?
— Придушу где-нибудь в тихом уголке.
— Забыл о желаниях? Он же может перескочить в твое тело!
Я улыбнулся, правда, так, что девушка невольно вздрогнула, и напомнил:
— Ты же сам сказал, что все решает человек.
— Да, но однажды ты ведь уже…
— Решал. И теперь знаю, как это нужно делать.