Со стороны, даже внимательно приглядываясь и прислушиваясь, легко было принять эти неподвижные фигуры за статуи, вышедшие из-под резца талантливого ваятеля: ни одна пядь плоти не двигалась тем образом, который обычно выдает в человеке присутствие жизни. Впрочем, Логр точно знал, что бывшие прибоженные все еще пребывают на этом свете, ведь их тела послушно подчинялись указаниям. Не словесным, к сожалению, а молчаливым, сходным с теми, которыми понукают животных. Можно было вести их под руку, можно было усадить на стул, уложить на постель, поставить в нужном месте, словом, позабавиться, как с куклами, но требовалось-то совсем иное! Чудо. Та самая вещь, что всегда и везде традиционно находится в ведении богов.
Он пробовал обращаться с молитвой к каждому из двоих поочередно и вместе. Повышал голос, шептал, пытался просить мысленно… Тщетно. Новоявленные рукотворные боги оставались глухи к словам своего творца.
В какой-то миг Логру подумалось, что так и должно было случиться. В конце концов, много ли знаков от Всеединого он получил за всю свою жизнь? Ни одного. А разве его бог был хуже здешних? Да они оба и волоска его не стоили!
Другой смирился бы с поражением. Признал бы, что где-то допустил ошибку, где-то поступил слишком самонадеянно. Другой, но только не тот, кому всегда удавалось все задуманное. Удалось даже найти отшельницу, скрывшуюся от всего мира. Да, позднее, чем следовало, но все же удалось! Он не мог проиграть и теперь, тем более что учел все промахи своей наставницы.
Глупо было внушать человеку чужого мира мысли о Всеедином, и Логр выбрал для воплощения задуманного самые подходящие инструменты, ведь кто мог знать о Боже и Боженке больше, чем люди, волей судьбы посвященные им? Вера, впитавшаяся в кровь и усиленная могуществом демонов, должна была сделать свое дело. И что-то все-таки произошло, что-то изменилось в телах и сознаниях двух юных существ.
Что-то получилось. Но что?
Он не мог ошибиться.
Он чувствовал, что все сделал единственно правильным образом.
Он нашел «врата», ведущие в вышние чертоги, не хватало только самой малости. Ключа, который бы их открыл.
Следовало снова засесть за книги, заняться расспросами знающих людей, словом, вернуться если не к началу, то к середине пути. Логр Тори чувствовал, что разгадка тайны крылась где-то там, в скучных сведениях, показавшихся незначительными. Вот только времени не было. Он ведь торопился успеть к Большому собранию, чтобы напомнить о вере всем, ради кого пришел в этот мир. Чтобы заставить бездельников и сластолюбцев, считающих происходящее игрой, почтить память женщины, бежавшей не от скуки, а от смерти…
Улочка, на которую выходили окна дома, самовольно занятого одержимым, вела от левого берега Онны к речному рынку Аллари, поэтому заметно наполнялась прохожими только ближе к вечеру, когда покупатели из окраинных частей города возвращались домой с корзинами покупок. Днем деревянная мостовая поскрипывала от чьих-то шагов очень редко, поэтому раздавшийся топот невольно привлек внимание и заставил вновь повернуться к окну, чтобы увидеть, как какой-то мальчишка, промчавшийся мимо, задел дородную женщину, и та выронила все что несла, прижимая к своей груди. Пока Логр пытался рассмотреть, насколько по-настоящему драгоценной была упавшая на доски ноша, пострадавшая от мальчишеской удали обернулась вслед обидчику и в сердцах воскликнула:
— Чтоб тебя Боженка побрала!
Он слышал подобные слова не однажды, из разных уст, сказанные и в шутку, и с ненавистью, но никогда не придавал им значения. Считал, что это своего рода безобидная присказка. Поговорка, не более.
Считал до этой самой минуты, а когда она подошла к концу, собственноручно зачеркнул все свои прежние знания об обоих мирах, где ему довелось побывать.
Голос рассерженной женщины еще звучал в ушах Логра, а одной из неподвижных фигур в комнате уже не было. Не колыхалась занавеска, дверь оставалась на своем месте, закрытая на засов, и все же второй прибоженный исчез. Вернее сказать, прибоженная. Та, которая должна была воплотить в себе женскую половину двуединого божества этого мира.
Логр выбежал на улицу так быстро, как только смог. Выскочил прямо из окна и, наверное, только благодаря проявленной поспешности увидел столь долгожданное чудо.
Мальчишка успел домчаться почти до перекрестка, но вынужден был остановиться, поскольку дорогу ему преградила хрупкая фигура, освещенная лучами солнца так ярко, что казалось, и сама она испускает золотое сияние. Юная девушка с безразличным лицом, невесть откуда появившаяся посередине улицы, устремила свой пугающе пустой взор на малолетнего проказника и медленно развела руки в стороны, словно приглашая в свои объятия.
Он не хотел идти. Любой бы испугался, не только ребенок, но ноги дрогнули и сделали шаг вперед помимо его воли. Еще один. И еще. Потом руки девушки коснулись узкой спины, подтолкнули, сомкнулись кольцом, прижали мальчишку к складкам небеленого полотна на едва наметившейся груди, а в следующее мгновение Логр едва не прикусил язык от изумления, потому что объятия Боженки… опустели.
Сияние, только что слепившее глаза, словно унесло прочь порывом налетевшего ветерка, и на досках мостовой осталась стоять всего лишь девушка с безвольно повисшими вдоль тела руками, невзрачная, бледная, как ткань ее собственного платья.
Крови не было, в этом Логр убедился, тщательно осмотрев все вокруг. Ни капельки. Ни клочка одежды, ни волоска, ни гвоздика из подметки. Мальчишка пропал, будто его никогда и не существовало на этом свете. Впрочем, гибель ребенка, неважно, заслуженная или нет, мало волновала одержимого. Пожалуй, его теперь неспособно было взволновать даже явление Всеединого, если бы тому вдруг захотелось спуститься с небес, чтобы поздравить своего верного последователя с великим успехом: божество было сотворено, и его творцу уже слышалось, как мир опускается на колени.
И сейчас…
Наступивший вечер разительно отличался от прошедшего. Если вчера улицы Аллари выглядели почти вымершими, когда солнце едва приблизилось к верхушкам далекого леса на берегу, то сегодня количество гуляк, казалось, прирастало с каждой новой звездочкой, зажигающейся в бледнеющем небе. И это обстоятельство не слишком-то радовало.
Я возненавидел большие скопления людей в первые же дни службы, когда следовать за Ведущим, соблюдая требуемое правилами расстояние, было еще не слишком привычно, а натыкаться на прохожих уже строжайше запрещалось. Кодекс, по которому жили сопроводители, состоял из сотен разных наставлений и ограничений, но изложить его основную суть можно было всего несколькими словами.
Ты должен действовать только тогда, когда в твоих действиях есть потребность. Остальное время ты — тень своего Ведущего. А тени положено быть бесплотной и незаметной, не так ли?
Но даже воспоминания о том, что совершенно точно было мною пережито, не прибавляли ощущения реальности. Особенно потому, что сейчас мне вовсе не требовалось оставаться незаметным. Даже наоборот. Вовремя выставленный локоть, короткий бесстрастный взгляд — есть много способов сохранять дистанцию между собой и назойливыми зеваками, обступившими тебя со всех сторон.
Гомонящие голоса, цветастые одежды, звуки музыкальных инструментов, сливающиеся в единую мелодию, непрерывное движение, только изредка становящееся упорядоченным, блеск глаз, отсветы фонарей на разгоряченных праздником лицах…
И все это только снаружи. Где-то вовне. За прозрачной и неощутимой, но непреодолимой стеной.
— Не любишь народные гуляния? — Голосок Лус еле-еле пробился к моим ушам сквозь шум толпы.
— Не люблю.
Потому что они всегда устраивались для народа, а не для меня. Мое дело было либо отсыпаться после нескольких суток без отдыха, либо сопровождать кого-то из чиновников, чья служба не различала между собой праздники и будни. Впрочем, демон воспринял ответ по-своему:
— Не переживай. Совсем скоро все закончится, и ты сможешь наслаждаться весельем, как все вокруг.
Да уж. С одной стороны, он почти прав: освободившись от обязанностей, я явно вздохну свободнее. А что с другой? Что дальше, как говорится? Шанс вернуться у меня вроде бы есть. Если верить Кифу. А если не верить?
Появление в Аллари человека из Цепи одушевления вряд ли случайно. Правда, действовал он, похоже, на собственный страх и риск, раз уж не попытался перечить стражникам. Хотя именно это и выглядит подозрительным. Неужели утащил смертоносные штучки из комнаты своей начальницы, чтобы самому поиграть? Тогда по всему Дарствию должны шнырять ищейки, причем половина тайно, а половина открыто, чтобы показать всем и вся, как наказывают ослушников и воришек. Но нет, вокруг тишина. Ни одного бритоголового патруля на улицах.
Или парень все-таки выполнял особый приказ, совершенно секретный? Что ж, тогда я ему не завидую: как только узнают, что попался с поличным, уничтожат. Если местная стража не успеет раньше.
— Волноваться не о чем. Верно? — Пальчики Лус сдавили мое запястье.
— Надеюсь.
— Он ведь пришел один.
— Потому что посчитал тебя легкой добычей.
— Думаешь, у него были напарники?
Понятия не имею. Если он обворовал начальство, явно действовал один. Если следовал приказу… Тоже, скорее всего, добрался до Аллари в гордом одиночестве. А других причин случившегося вроде бы нет. По крайней мере, на поверхности не плавают. Только одно обстоятельство смущает.
— Ему очень нужен был одержимый. Срочно. А ты оказался самой подходящей жертвой, тем более когда начал убегать и тем самым показал свою беззащитность. Но почему он так торопился, это вопрос. И ответа я пока не вижу.
— Может, ему поскорее хотелось воспользоваться эссенцией и заполучить могущество? — предположил демон. — Разошелся, что называется, после того несчастного казначея. А одной попытки просто не хватило. Или что-то не получилось с ювелиром. Или просто решил, что меня опасно отпускать.
Хорошие объяснения. Главное, сразу много, и одно другому не мешает. Правда, обычно такое обилие правдоподобных версий означает, что истинный смысл происходящего намного глубже и серьезнее, чем можно предположить. А может, существенно проще.
— Или старался еще для кого-то. Как тебе такой вариант? Он же вроде был недокровкой, стало быть, не мог воспользоваться эссенцией.
Лус остановилась на полушаге, и в нее едва не воткнулись прохожие, шедшие позади нас.
— Старался для… А знаешь, это многое объясняет. То, что он погнался за мной на набережной, и то, что пришел в гостевой дом. Значит, опасность не миновала?
— Не знаю. Правда, не знаю. Шансы — половина на половину.
— Не так уж грустно, — заключил демон. — Либо сдохну, либо нет. Разве может быть расклад лучше? Главное, успеть сделать то, что нужно, а потом можно и умереть. Хотя даже если первая половина перевесит… Ты ведь сможешь все закончить один?
Он не смотрел мне в глаза, когда спрашивал. Словно боялся заметить даже тень отказа в моем взгляде.
— А что именно надо закончить?
— Я же сказал: все. Оно не должно продолжаться, это сумасшествие. Разве тебе самому не противно жить, зная, что и почему вытворяют одержимые? А ты можешь их остановить. Раз и навсегда.
— Хочешь сказать, никто в твоем мире больше не воспользуется «вратами»? С чего такая уверенность?
— Если сотни «вдохов» вдруг станут «выдохами», многие задумаются, что послужило причиной возвращения. Те, кто потрусливее, откажутся от своей задумки. Хотя бы на время. Время, за которое ты…
Обрету славу не меньшую, чем Кроволивец Горге? Заманчиво, ничего не скажешь!
— Я не собирался потратить остаток жизни на убийства.
— Но другого выхода нет. — Глаза Лус, наконец-то взглянувшие мне в лицо, сверкнули алым. — Если они не послушают меня…
— Когда они не послушают тебя, — поправил я. — Не будем торопить события.
Демон промолчал, но скорее из упрямства, чем из согласия с моими доводами. А потом снова зашагал вперед.
Двери танцевального зала, указанного в приглашении, были радушно распахнуты только для демонов: привратник без обиняков заявил, что зайти внутрь имеет право моя спутница, но не я. Впрочем, этого следовало ожидать с самого начала.
— Гляди в оба там, понял?
— Вряд ли мне что-то может угрожать среди…
— Своих? Как знать. Твое предложение может им совсем не понравиться.
Девичье лицо побледнело, но не утратило решимости. По крайней мере, пока не скрылось под маской, любезно предложенной тем же привратником.
— Что ты будешь делать? — спросил демон, особенно выделяя слово «ты».
— Пойду спать. Шучу, конечно. Поболтаюсь вокруг, пока это возможно. Но всю ночь ждать, наверное, не стану.
— Всю и не надо. Я не буду тянуть время зря.
И Лус перешагнула порог дома, которому суждено было сегодня стать судилищем для двух миров сразу.
Одержимых, прошедших вслед за девушкой в танцевальный зал, оказалось довольно много. Несколько дюжин, и каждый прятал свое лицо под маской, а многие к тому же кутались в широкие плащи, не позволяя разглядеть даже очертания своей фигуры. Вздумай они затеряться в толпе, я бы не сумел выследить ни одного, а значит, оставалось только прислониться к стене и ждать.
Ждать…
От меня снова ничего не зависело. Нет, я не обижался, оставшись за дверью важных событий. Уже не обижался. И больше не задавал миру вопрос: «Почему?» Если мне и впрямь нужно будет убить сотни или тысячи людей, пусть так все и остается. Пусть кажется, что все это что-то вроде сна, из объятий которого по какой-то странной причине не вырваться. До срока. До того, пока не сделаешь то, чего от тебя добиваются.
— Так и спину недолго застудить, — проскрипел рядом стариковский голос.
— Ничего, переживу, — ответил я, поворачиваясь к дряхлому дядюшке одного одержимого, так умело и вовремя использующему кочергу.
— Да оно, конечно, переживете, — охотно согласился тот. — Только ввечеру в четырех стенах уютнее, чем в речной сырости.
Его, судя по всему, тоже не пустили в танцевальный зал, а значит, я имел дело с человеком. И ничуть не менее настырным, чем его демон-племянник.
— Мне и тут неплохо.
— А может-то быть еще лучше! — заявил старикан и больно вцепился в мое плечо. — Ну если сам не желаешь большего, так хоть другому поможешь обрести немножко покоя?
От подобных людей проще всего отвязаться, сделав то, о чем тебя просят. Особенно когда больше все равно нечем заняться.
Дядюшка, несмотря на преклонный возраст, был тяжелой ношей: к четвертому десятку шагов я почувствовал, что рука, на которой повис мой непредвиденный спутник, начинает уставать.
— Что, молодую девушку приятнее под ручку вести?
Еще и хихикает. Весельчак, стало быть? Хотя что ему еще остается?
— Приятнее.
— Оно и понятно! Ну ничего, нам уже недолго осталось.
— За себя говорите.
— А что за себя-то? Почти пришли, вот я и говорю.
Переулок, куда мы свернули с набережной, был на удивление безлюден. Высокие стены слева и справа походили больше на ограды, чем на части домов: ни одного окна или другого отверстия по всей длине. С другой стороны, можно понять, почему здесь не стали прорубать окна. Какой смысл день и ночь пялиться в стену или на собственного соседа?
А еще в таких глухих местах очень удобно грабить и убивать. Если понадобится.
— У меня нет при себе денег, учтите.
Старик сначала вытаращил подслеповатые глаза, потом залился булькающим смехом:
— Что ж ты недоверчивый такой? Во всех и всегда дурное видишь или с постели не с той ноги сегодня встал?
— Обстоятельства настраивают.
— Ах, обстоятельства…