— Неужели вы не боитесь погибнуть? — спросил женский голос откуда-то из глубины зала. — Что, если люди и впрямь объединятся, чтобы противостоять нам? Что, если у кого-то найдется достаточно силы и ума, чтобы собрать все ручейки в единое русло?
— Такой человек может найтись, — кивнул одержимый по имени Логр. — Но что значит голос человека против голоса самого бога?
Последние слова прозвучали так торжественно, что красная маска хмыкнула:
— Вы все же сошли с ума, любезный друг, если считаете себя…
— А вы, как всегда, не слышите сказанного. Я не хочу становиться богом. Зачем мне это, если я умею творить богов?
По залу пронесся изумленный выдох, переросший в шум многочисленных путаных вопросов, и одержимый поднял руки, призывая присутствующих к спокойствию:
— Я покажу вам свое творение. Вернее, творения, хотя здешние люди почему-то считают их единым целым.
Он спустился в зал, скрылся за разноцветными спинами, а спустя минуту толпа расступилась, открывая проход обратно самому оратору и тем, кого он держал за локти.
Две тоненькие фигурки в бесформенных одеяниях. Пока они шли к возвышению, я видел только одинаковые коротко остриженные затылки, а когда, поднявшись по ступенькам, троица повернулась к залу, я увидел по правую и левую руку от оратора похожие друг на друга как две капли воды нежные лица, но одно явно принадлежало девушке, а второе юноше. И черты обоих не выражали ровным счетом никаких чувств.
— Очень интересно, — сказала красная маска. — И что дальше? Будут фокусы?
— Непременно! — заверил одержимый по имени Логр. — Только, пожалуй, не сейчас и не здесь.
— Почему же?
— Потому, что потребуется жертва, а вряд ли кто-то из вас согласится стать таковой.
— Но без доказательств ваши слова всего лишь…
— Отправьте кого-нибудь на улицу, пусть приведет первого попавшегося прохожего, и вы узрите силу Божа и Боженки!
Кажется, при звуках последних слов одинаково безжизненные лица чуть посветлели. Да нет, точно! Словно солнечные зайчики спрыгнули с витражного купола танцевального зала и растворились в тонких, будто вырезанных из полупрозрачного камня чертах.
Происходящее отдалялось от меня все больше и больше. Наверное, любого здравомыслящего человека ужаснуло бы последнее заявление оратора, а я всего лишь равнодушно ждал развязки событий: после встречи с богом чужого мира удивляться было уже нечему.
Новый талантливый безумец рискнул сделать свою фантазию реальностью, и только. Он располагал всем необходимым, так что грех было не попробовать. И он знал, чего хочет добиться.
В отличие от меня.
— Бож и Боженка? — озадаченно пробормотал старик рядом со мной. — Как же все нехорошо… Хуже некуда.
Я хотел поинтересоваться, что именно плохого видит мой спутник в происходящем, чтобы сравнить впечатления, но снизу раздался голос, доселе не принимавший участия в беседе. И звучал он совсем иначе, чем голоса одержимых.
— Жаль, что моя наставница не дожила до этой минуты. И жаль, что те, кто заставил ее умереть, не слышали всего этого. Один человек ничего не может сделать, так вы считаете? Очень скоро вы измените свое мнение. Не пройдет и минуты. Правда, к тому времени никого из вас уже не останется на этом свете.
— Ну вот, еще кому-то напекло голову, — сокрушенно подытожила красная маска. — Возомнивший себя богом… о, простите, творцом богов у нас уже имеется, теперь появился тот, кто называет себя человеком. Кого еще сегодня ждать на собрании? Пророков? Кудесников? Может, сам император почтит нас своим присутствием?
По толпе пролетели смешки, которые, впрочем, неуверенно смолкли, едва новый выступающий откинул полы своего взъерошенного плаща и поднял взведенные арбалеты.
Неужели он надеялся двумя такими игрушками уложить всех одержимых в танцевальном зале? Вряд ли. Но взгляд спокойный. Уверенный. На сумасшедшего этот человек похож куда меньше, чем тот, шедший под ручку с сотворенными божествами. Я бы на месте присутствующих насторожился. Или…
Ну да, или испугался.
Они расступились в разные стороны сразу, как только увидели оружие: наверняка никому не хотелось расставаться с плотью, когда поблизости нет запасной куклы. Видимо, на что-то такое у одержимого, называющего себя человеком, и был расчет. А значит, все, что происходило сейчас и должно было случиться вскоре, следовало заранее продуманному плану.
Планы хороши тем, что исключают лишнюю трату сил. В то же время достаточно нелепой случайности, чтобы цепочка заданных шагов оборвалась в самом неподходящем месте. Особенно если кому-то из участников вдруг покажется, что он в силах противостоять всему миру разом.
— О, вот и жертва нашлась! — удовлетворенно заключил боготворец.
Он принял торжественную позу, грозно простер руку по направлению к арбалетчику и, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:
— Чтоб тебя Боженка побрала!
Зал затаил дыхание. Я тоже. Впору было ожидать любых невероятных происшествий: раскола небес, обвала земной тверди, волну, рушащую стены, но…
Время шло, а все оставалось на своих местах. Зато, к чести человека с оружием, свое слово он сдержал: не успела истечь минута, как пронзительно взвизгнула тетива.
Вот чего никто точно не предполагал, так это направления выстрелов. Казалось бы, нужно было стрелять в толпу, но арбалетные стрелы взмыли вверх, к куполу, затерявшемуся в цветочных гирляндах. Стекло витража оказалось слишком толстым, чтобы сразу разлететься осколками: от удара по нему сначала побежали полоски трещин, и те, кто стоял прямо в середине зала, вместо того чтобы отпрянуть, зачарованно смотрели вверх, пока не обвалился первый кусочек. Потом они, конечно, бросились врассыпную, но если от битого стекла можно было увернуться, то от гирлянд, потерявших центральную точку крепления и теперь на лету распадавшихся странно поблескивающими фрагментами, укрыться оказалось почти невозможно.
Один обрывок соскользнул с бечевы прямо к моим ногам. Металлическая загогулина, обвитая…
Все будет кончено. Прямо сейчас. Каждый получит по заслугам, как и обещал арбалетчик.
Браво!
Мои ладони сами собой приготовились к хлопку, но справа, оттуда, где за странным собранием наблюдал дряхлый старик, раздался слишком хорошо знакомый мне голос:
— Он не должен уйти живым. И это твоя забота.
Когда смотришь краем глаза, картинка всегда кажется нечеткой, но тут, даже когда я повернул голову, марево, окутывающее фигуру охотника за демонами, никуда не делось. Наоборот, с каждым мгновением становилось все гуще, и Иттан со-Логарен словно раздваивался, расчетверялся, раздесяте…
Распадался на свои точные, но почти бесплотные копии.
— Ну, бывай.
Это было последнее, что он сказал перед тем, как сорваться с галереи. Вниз, вверх, влево, вправо. Армия призраков, не поддающихся счету, заполнила собой пространство танцевального зала, чтобы…
Боль в кулаке, которым я со всей дури стукнул по перилам, только добавила моей злости новых оттенков.
Зачем? Почему? Ради какой непонятной цели? На кой ляд он бросился их спасать?! Ведь все же складывалось таким замечательным образом! Такую глупость еще мог совершить Натти, никогда не объяснявший причин своих поступков скорее всего потому, что и сам их не понимал. Но Иттан? Расчетливый, хладнокровный, опытный и умелый Иттан?!
Конечно, он успел. Разделив свою послушную и всемогущую плоть на кусочки, наделив каждый кусочек сознанием, охотник на демонов сделал то, что должно было быть противно его природе. Стал для всех одержимых в зале щитом на пути смертельной угрозы. Надежным щитом: ни одна из убийственных безделушек не добралась до первоначальной цели, и все же…
Исполнила свое предназначение целиком.
Они рассыпались по полу, пряжки, обвитые сыто подрагивающими стеблями. Под ногами у демонов, приговоренных к смерти и чудом избегнувших казни. Под ногами, которые тут же брезгливо и испуганно переступили с места на место, только бы оказаться подальше от обезвреженных орудий убийства.
Второго заряда у арбалетчика, похоже, при себе не было, и все же никто не попытался наброситься на него с кулаками или иным способом выразить свое недовольство, хотя, надо сказать, ряды одержимых медленно, но верно смыкались вокруг неудавшегося убийцы.
В кои-то веки демоны почувствовали себя единым целым? Плохо. Еще хуже, чем хуже некуда.
Он не уйдет, этот отчаянный. Ему не позволят. Теперь уж точно найдутся желающие пролить кровь, пусть и кровь своей собственной куклы. Возмездие свершится, вот только…
— Уж лучше бы тебя и впрямь Боженка побрала!
Не знаю, почему я произнес это вслух. Стоило бы промолчать, оставаясь в тени событий, чтобы потом, когда все уляжется, потихоньку убраться восвояси и наконец согласиться стать тем, кого видел во мне демон по имени Конран. Убийцей. Да, для его мира мои деяния станут благом, но убивать-то все равно придется прежде всего людей…
Золотое сияние, которому неоткуда было взяться посреди наступившего вечера, темным оком заглядывающего в разрушенный купол, проступило сквозь складки грубого одеяния той, кого боготворец назвал Боженкой. Очертания девичьей фигуры поплыли, растворились в воздухе, чтобы вновь сгуститься за спиной арбалетчика. Тонкие руки простерлись, обняли, потянули человека назад, и он должен был бы рано или поздно остановиться, но почему-то все двигался и двигался, прямо в сияние, пока не пропал в нем. Полностью и навсегда.
Мне со своего места было не разглядеть выражение его лица, и потом я еще долго жалел именно об этом. О том, что не узнал, с какими чувствами ушел в небытие несостоявшийся убийца. Оставалось только надеяться, что ни страха, ни боли он не испытывал, потому что больше прочих заслужил небесный покой.
— Вот! Вы видели? Вы… все видели? — лихорадочно взмахивая руками, взвился боготворец. — Это истинные божества!
— Только вашу просьбу они не услышали, — напомнила красная маска. — Почему же?
— Потому, что боги слышат только тех, кто в них верит.
Это было легко понять, едва рукотворная Боженка сорвалась с места, получив мой приказ. Нет, даже не приказ, а всего лишь пожелание.
Это ведь были боги моего мира.
Мои боги.
— Нет, не может быть…
— Тебе надо было обращаться к своему божеству. У вас же там, в вашем гадюшнике, есть свой божок, верно? — Я двинулся по галерее в сторону лестницы, со злорадным удовлетворением наблюдая прикованные ко мне удивленные и всерьез испуганные взгляды. — А ты сам захотел создать бога… Как думаешь, может, он просто тебе отомстил, а? За святотатство?
Конечно, эти ступени не были и на сотую часть столь же величественны, как престол катральского храма, но я, пожалуй, чувствовал себя сейчас не менее возвышенно, чем прибоженный, назначенный держателем кумирни. И куда могущественнее.
— Тебе было мало того, что ты и твои приятели делают людей рабами? Или, как вы их называете, куклами? Ты покусился даже на наших богов. Захотел превратить их в бессловесных слуг? Ну что сказать, тебе удалось. Вот только хозяина они выбрали себе сами.
Спускаться ниже второй ступеньки я не стал. Именно так, чтобы их макушки не доставали мне до пяток. Только так.
— Твоему деянию нет названия в моем мире. Не придумали еще такого преступления. Представляешь, никто из людей никогда не помышлял о том, чтобы сделать бога своими руками. Только образ. Смутный, непонятный, странный. Потому что бога нельзя видеть. И тем более богу нельзя приказывать. Не положено. Мы живем по таким правилам. Наш мир. У тебя свои законы? Понимаю. И судить не берусь. Знаешь ли…
Слова возникали будто сами собой. Словно кто-то невидимый и неощутимый вдруг подчинил мое тело своей воле. Прямо как демон, только на сей раз я не чувствовал необходимости бороться с захватчиком. Наоборот, готов был исполнять любое его повеление.
— Бож тебе судья.
Золото вспышки сверкнуло в другой стороне. Там, где стоял второй из рукотворных богов. Но никакого движения не было, все оставались на своих местах: и названный «Бож», и тот, кого следовало осудить. По лицу одержимого было видно, что он до смерти напуган, правда, когда стало ясно, что представления, подобного устроенному «Боженкой», не ожидается, черты боготворца заметно расслабились. А зря.
Праздничные одежды всегда обильны тканью и всевозможными украшениями, на них очень трудно заметить как проступающую кровь, так и сполохи света, особенно если не чувствуешь ни малейшей боли внутри и снаружи, поэтому одержимый понял, что происходит, только когда синеватые искорки затанцевали в воздухе прямо перед его лицом, сливаясь в плотный комок. Не знаю, как это вообще было возможно, оставить демона в сознании и одновременно разделить с этим самым сознанием, но на то боги и есть боги, а не простые смертные.
Боготворец, то ли уже неспособный пошевелиться, то ли оцепеневший от ужаса, смотрел не отводя глаз на звезду, которой сам и являлся, пока она медленно плыла по воздуху прямо в простертую ладонь безразлично улыбающегося «Божа». Смотрел, как хрупкие пальцы смыкаются вокруг синего сияния, сжимают, сдавливают и… стряхивают на пол горсть тусклых крупинок.
Он так и остался стоять, даже когда жизнь покинула его окончательно. Статуей, наглядно указывающей всем присутствующим в зале, что может произойти с тем, кто выступит против меня и моих богов.
Я мог пожелать, чтобы все одержимые в единый миг исчезли с лица обоих миров. Или остались. Неважно. Главное, здесь и сейчас любое мое желание могло стать исполненным. Безо всяких условий. Безо всяких жертв. Ведь истинные боги даруют свою всемогущую милость просто так. Просто потому, что могут это сделать.
Десятки глаз в прорезях разноцветных масок осторожно касались взглядом моего лица, стараясь угадать, что случится дальше, и надеясь избежать участи, уже постигшей двоих в этом зале. А я смотрел поверх голов и мучительно думал, как поступить.
Будь все хоть чуточку иначе, сомнений бы не возникло: смерть, и все. Но зачем-то, по какой-то нелепой, сумасбродной и все же веской причине Иттан со-Логарен пожертвовал собой, чтобы спасти всех этих тварей. Ведь ему было легче легкого дождаться, пока пряжки и стебли сделают свое дело. Или боялся за свою жизнь тоже? Но тогда пусть лучше бы сбежал. Неужели не мог? Не верю.
Нет, он точно знал, что ему надо. И нарочно показал это мне. Чтобы я не отступил ни на шаг в сторону от начертанного им пути.
Вот так и заканчивается всемогущество. Разбиваясь об узы долга. Если эти одержимые должны были остаться в живых, я не мог их убить. Потому что не простил бы себе никогда преступления против последней воли, против памяти…
Были ли мы друзьями? Бож его знает. То есть Бож-то наверняка знает, только отвечать не станет.
Иттан со-Логарен не раз спасал мне жизнь. И он же убил меня, когда другого выхода не было. С ним мы точно были чужими друг другу людьми, а вот Натти…
Без него в смотрительском доме будет пусто и скучно. Теперь уже навсегда.
— Вы должны были принять одно решение, верно? И вам предъявили все необходимые доводы. Решите уйти из этого мира? Помашу вам платочком. Рискнете остаться? Что ж, тогда вас буду судить уже не я, а сами знаете кто. Думайте, но думайте скорее, потому что безгранично только божье терпение, а не человеческое. И да… Думайте за дверью. Убирайтесь отсюда. Вон!
Повышение голоса оказалось лишним: одержимые высыпали из танцевального зала быстрее, чем мои слова превратились в эхо. Впрочем, вскоре выяснилось, что не все здесь отличались завидным послушанием.
Не прошло и минуты, как из темного угла раздалось слегка растерянное и одновременно восхищенное:
— Никогда бы не подумал, что так обрадуюсь, когда мое приглашение будет принято.