— Помни свое желание, когда будешь возвращаться. Повторяй слово в слово, если понадобится. Оно сбудется. Должно сбыться.
— Но зачем? Я ведь все равно вернусь. Только забуду, что случилось со мной в чужом мире.
— А если не захочешь забывать? Если захочешь помнить? Если захочешь оставаться тем, кто ты есть?
Он не мог поверить. По крайней мере, сразу. И я бы не смог. Поверить. Вот если бы приказали, не усомнился бы ни на мгновение в самой сумасбродной и нелепой идее. Но мне проще, я живу, чтобы служить, а этот парень…
— Даже если затея глупая, другого шанса рискнуть все равно не будет. Или попробуешь поверить в то, что твое желание имеет силу, или… Тебя ждет спокойная размеренная жизнь без воспоминаний. Ты ничего не потеряешь. Это даже не выбор. Это… маленький приз от судьбы. Можно его и не брать, если не хочется. А можно оказаться немножечко жадиной и…
— Погнаться за двумя зайцами сразу?
— Они бегут след в след.
Демон снова замолчал. Отвел взгляд, перебирая шнуры плетеного пояска.
Какие мысли проносились в эти минуты в белокурой голове? Я мог только гадать. Но просьба, эхом зазвеневшая в разорванной тишине, оказалась не похожа ни на одно из моих предположений.
— Научи меня.
— Чему?
— Желать.
Это можно было счесть оскорблением, если бы демон по имени Конран знал обо мне чуть меньше нынешнего.
— А сам разве не умеешь?
— Я… не знаю. Не пробовал, — виновато улыбнулась Лус. — Дома мне желать было нечего, здесь и подавно.
— Можно подумать, я — великий умелец желать!
— Ты умеешь, — проникновенно-серьезно заявил демон. — Уж в этом я мог убедиться на собственном опыте.
В ту злополучную ночь? Ну да, тогда мне просто-напросто пришлось желать что есть сил. Но ведь это был один-единственный раз, и безвозвратно погибло столько всего, что пробовать снова я бы, наверное, не решился. Да и хотелось ли мне?
Я был должен, и только-то.
Я следовал долгу, который согласился на себя принять.
Меня не волновали собственные чувства, какая-либо выгода или жажда мести. В том решении не было воли, лишь полное подчинение обстоятельствам. Полное растворение в мире, всегда и повсюду текущем по ему одному известному руслу.
Но, может быть, и не стоит барахтаться, стремясь выплыть против течения? Может, нужно, наоборот, подтолкнуть струи своими гребками, чтобы добраться до цели впереди все размывающих волн?
— Не сопротивляйся.
— Мм?… — приподняла брови Лус.
— Помогай происходящему. Если все вокруг складывается именно так, а не иначе, значит, мир все равно сделает то, что задумал. И все твои попытки улизнуть от его воли не помогут. Так ведь и случилось в тот раз, да? Ты пробовал обмануть обстоятельства, но они оказались сильнее. А если бы согласился с ними…
— Это было слишком трудно, — признался демон.
— Верю. Следовать приказам поначалу вообще очень трудно. Особенно если не доверяешь своему командиру. Но сейчас все по-другому. Да, твой принц что-то там велел тебе сделать. Ну и на здоровье! Ты не обязан торопиться. И если захочешь задержаться в этом мире подольше, я позабочусь о том, чтобы никто не вмешивался в твои решения. Есть одно тихое и спокойное местечко, где последнее слово в любом споре остается за мной. И принцу останется только кусать локти, если ты не побежишь исполнять его приказ сейчас же и сломя голову.
— Правда?
— Чистейшая.
— Но тогда… Тогда ведь придется ждать следующих обстоятельств, как ты говоришь? Ну таких, чтобы можно было двигаться вперед вместе с ними.
Я пожал плечами.
— А если они не возникнут? Ведь они могут не возникнуть? — срывающимся голосом предположил демон.
— Всякое бывает.
Лус снова наморщила лоб, задумываясь, а потом решительно подняла подбородок:
— Вот это уже точно слишком рискованно!
— Как знаешь. Я просто хотел сказать, что по меньшей мере половина твоего будущего зависит от тебя одного.
— Половина работы… — переиначил мои слова демон. — Ее же легче сделать, чем целую?
— Конечно.
— Ну тогда… — Лус поднялась на ноги и подошла ко мне. — Не будем медлить, пока обстоятельства не передумали.
А до меня только теперь дошло, что должно случиться дальше.
Ну да, без помощи охотника на демонов другого способа рассоединить человеческое тело и демонический дух не существует. Пиявки были в этом смысле хороши всем, только на выходе давали два трупа вместо…
Вместо одного, которого, похоже, не избежать.
— Она умрет.
— Давай верить в обратное? — предложил демон. — В конце концов, чего она тогда пожелала, помнишь?
О да, эти несколько слов невозможно забыть.
— Она пожелала жить для нас.
— Именно! Жить ради наших желаний. А разве мы хотим ее смерти? Девушка все еще где-то здесь. — Лус положила ладонь на грудь. — Я чувствую. И когда уйду, она просто займет прежнее место. Обещаю, я буду желать и этого тоже. Так сильно, как только смогу!
— Еще сильнее, чем сможешь, — попросил я, покидая кресло.
— Если все получится… Когда все получится, я найду способ прислать тебе весточку.
— Зачем?
— Чтобы сказать спасибо.
— А чем плоха эта самая минута?
Лус улыбнулась, сверкнув угольками глаз:
— Тем, что благодарность окажется заслуженной только наполовину.
* * *
Девичьи черты были настолько мелкими, что моя ладонь легко накрыла большую часть лица, плотно закрывая и рот, и нос. К чести демона, он не терял самообладания до последних мгновений. Только когда воздуха в легких совсем не осталось, тонкая фигурка встрепенулась, потянулась, словно собираясь побороться за жизнь, но в следующее мгновение обмякла, повиснув на моей руке.
Наверное, не надо было позволять ему уходить вот так: легко, быстро, оставляя незавершенным… А собственно почему? Он ведь сделал свое дело. Достиг цели, к которой его вынуждали стремиться. Пыль остальных забот осела на его сапогах лишь по дороге к тому единственному заданию, что тяжким грузом висело на совести.
Он все равно не мог окончательно решить, уничтожать ли человеческие тела своих соотечественников насильно или положиться на то, что демоны смогут поступить разумно и рассудительно. Впрочем, оно и понятно. Все-таки соседи. Знакомые. Почти родственники. Чтобы резать глотки своим, надо иметь привычку. А вернее, раз и навсегда разделить мир на себя и всех остальных.
Пусть уходит. Бож ему в помощь. И Боженка, конечно. Тесный строй плечом к плечу хорош для защиты, нападению же требуется как можно больше простора, и теперь он у меня есть. Так много, что сердце в груди захлебывается…
Я не знал точно, сколько ударов пульса нужно выждать. Для помутнения сознания требовалось немного, но вот для того, чтобы демон смог беспрепятственно покинуть тело… От меня не зависело ничего. Всю работу должен был выполнить тот, кто хотел вернуться домой. И когда, для верности добавив к ожиданию еще одно мгновение, я отнял ладонь от лица девушки, можно было только надеяться, что дело сделано.
Заставить Лус снова дышать оказалось несложно. Она ведь вообще была очень послушной девочкой благодаря стараниям названого отца. Я уложил ее на постель, а сам вернулся в кресло, откуда наблюдать за мерно приподнимающейся и опадающей грудью было несравнимо удобнее, чем с края постели.
Я не хотел спать, наоборот, чувствовал, что каждая пядь моего тела звенит струной нетерпения, но, когда на улице забрезжил рассвет, а из окна пахнуло лавандой, веки вдруг неудержимо потянулись друг к другу.
Чего-то похожего и следовало ожидать, учитывая многообразие и изобретательность рецептов, по которым варились зелья в глубоких подвалах Цепи одушевления. При мне не было ничего из необходимых противоядий, зато имелась свеча, толстая, с жирным фитилем, пламя которой жадно лизнуло мою ладонь, соскользнувшую с подлокотника кресла. Боль ожога вкупе с отвратительным запахом паленых волос прогнала дурман насильственного сна быстрее, чем можно было надеяться, но убийца все-таки успел за эти мгновения пробраться в комнату.
Он стоял возле кровати, чуть склонившись над Лус, все еще дремлющей в беспамятстве. Молодой, бритоголовый, как и его товарищи, только в отличие от них выглядящий чуть более приспособленным к драке, и последнее обстоятельство меня крайне обрадовало.
— А ты не прост, — заключил пришелец, оценив мою свечную предусмотрительность. — Знаком с нашими уловками?
— Было время изучить.
— Только тебе это не слишком помогло. Вернее, тебе-то помогло, а вот твоей подруге… — Он многозначительным кивком указал на девушку.
Я перевел взгляд в указанном направлении. Снова посмотрел в глаза бритоголовому:
— А разве ей что-то угрожает?
— Хочешь сказать, у меня нет оружия? Зато есть кое-что получше! Узнаешь?
Скрученные стебли, вынутые из-за пазухи? Конечно. Не поручусь, что это те самые пиявки, но вряд ли пришелец явился бы сводить счеты, вооружившись подделкой, а не оригиналом.
— И что с того?
— Видел, как они действуют? Всего лишь минута, и твоя подруга будет годиться только на чучело. Если хочешь, могу подсказать, чем его лучше набить.
Смешно. Правда смешно. Хотя… Либо это оторванное Звено не умеет видеть различия между человеком и одержимым, либо намерения демона по имени Конран провалились. Впрочем, мне-то какая разница? Меня заботит совсем другое.
— Чего скалишься?
А я-то тешил себя надеждой, что улыбаюсь!
— В этой девушке больше нет демона.
Мое заявление смутило бритоголового, отчасти подтвердив первую версию. Но он поступил так, как и собирался. Разве что пожертвовал впечатлением, которое хотел произвести, подольше мучая меня угрозами.
— А вот сейчас посмотрим!
Стебли-пиявки шлепнулись на грудь Лус. Пришелец даже придавил их ладонью. Для надежности.
Это был момент истины, что называется. Момент, определяющий дальнейшие обстоятельства. Обычно такие развилки событий заставляли меня испытывать определенное волнение в предвкушении действий. А еще нетерпение и желание поскорее узнать, верную ли ставку я сделал. Но сегодня все происходило иначе.
Не имело значения, найдут пиявки себе добычу или нет: мы сделали все, что смогли придумать, и старались на совесть, так что, если что-то не получилось, значит, таков Промысел божий. А главное, на сцене больше не оставалось других актеров, кроме меня. Не было других воинов на поле боя.
Один перед миром — это нехорошо. Наверное, даже очень плохо. Но, Боженка меня подери, иногда это так удобно!
Они не двигались. Стебли. Лежали там же, сохраняя форму, которую им придала ладонь бритоголового. Горстка скошенной травы, не более.
— Я же говорил.
Конечно, он не обрадовался. И конечно, вместо того чтобы убежать, пока есть возможность, заявил:
— Не думай, что неудача меня остановит!
— Надеюсь, что нет.
Я никогда не любил убивать. Наверное, потому, что во время обучения наставники прилагали все усилия, чтобы отвратить будущих сопроводителей от каких-либо чувств по поводу смерти, и своей и чужой. Вот человек живет, вот он умер — таков мир. И только мир решает, чей путь закончится в срок, а чей до срока. Но наступающее утро вместе с рассветом разжигало во мне прежде ни разу не испытанное желание.
— Очень надеюсь…
Я слишком тяжел, чтобы двигаться быстро. Более того, сделать подобный вывод, глядя на меня, не составило бы труда даже не очень наблюдательному человеку. Вот и бритоголовый конечно же не особенно опасался внезапной атаки, ведь мне нужно было для начала покинуть кресло, а такая задержка давала моему противнику достаточную фору. Правда, преимущество — слишком хрупкая вещь, если не упрочивать его каждое мгновение подряд.
В темноте это выглядело бы куда более пугающим, но сгодились и серые сумерки. Важно было проделать все одновременно, и тут я не оплошал: пришелец метнулся в сторону, уходя от широкой дуги, по которой летела горящая свеча, а кресло проехало по полу, перекрывая проход к двери. Теперь между мной и моим противником было расстояние едва ли не большее, чем между самим бритоголовым и окном, а значит, шансы сравнялись.
Шанс спастись и шанс добраться кулаком до лица человека, еще не испугавшегося по-настоящему лишь из-за того, что осознание всегда опаздывает, пытаясь угнаться за событиями.
— Очень надеюсь, что ты не остановишься.
В подобии драки желанный итог меньше походил бы на убийство, и пришелец должен был понять, к чему я клоню. Правда, понимание пришло бы слишком поздно, чтобы успеть поменять образ действий.
— Это не то, что тебе нужно.
Я стоял к окну вполоборота, но, даже если бы пялился в проем, окаймленный подрагивающими от утреннего ветра занавесями, вряд ли уловил бы мгновение, когда вместо троих в комнате оказалось четверо…
Хотелось бы сказать «людей», но разве люди могут возвращаться с того света?
Трехцветные пряди, словно бы стали короче, чем мне помнилось. Рубашка повисла на все еще широких, но заметно подсохших плечах. Вены взбороздили кисти рук и запястья, намекая на то, что их хозяин совсем недавно тяжело потрудился.
Его невозможно было не узнать, последнего охотника на демонов, тем более что казался он именно последним: изможденным, усталым, поизносившимся. Правда, лишь до подбородка, потому что, взглянув на надменно изогнутую складку губ, на полуприкрытые, как будто сонные глаза, на лоб, никогда не знавший морщин раздумий и сомнений, я понял, что мне и в самом деле настоятельно требовалось кого-то убить. Для пробуждения чувств.
Но вовсе не врага, а…
— Тебе-то почем знать?
— Помнишь, я сам предлагал? Одним жарким утром? Тогда ты отказался.
— Сглупил. Надо было соглашаться.
— Ты сетовал, что потерял важную для себя вещь. Помнишь?
— Да, и так пока не нашел. Может, сейчас получится. Если, конечно, мне не станут мешать.
— Мешать не собираюсь. А как насчет помощи? Примешь? Или тоже откажешься?
Бритоголовый, рассудив, что нас с охотником куда больше занимают личные дела, чем преследование убийцы, начал медленно сдвигаться назад, стараясь обойти моего собеседника с тыла и добраться до оконного проема. А как только до вожделенного пути спасения осталось примерно два шага, метнулся навстречу рассветному солнцу, взлетел над перилами балкона и…
Рухнул вниз подстреленной птицей.
— Он был слишком неуклюжим, — притворно посетовал Иттан, возвращаясь в комнату уже не в своем обычном, а человеческом ритме.
Я посмотрел на небо над крышами, розовеющее то ли от стыда по событиям прошедшей ночи, то ли от предвкушения новых развлечений, подвинул кресло назад, освобождая входную дверь, поднял обломки потухшей свечи.
— Будешь молчать?
Почему бы и нет? У меня не нашлось слов для прощания над могилой, так откуда им взяться теперь, при встрече, на которую я не мог даже надеяться?
— Дуешься?
Слабо сказано. Конечно, и раньше мой странный приятель обожал всевозможные подставы и весьма жестокие шутки, но в этот раз, пожалуй, он не просто перешел границы, а стер их. До основания.
— Если это тебя утешит, я не был уверен, что выживу.
А еще наконец-то вспомнилось, как меня бесит его вечное всезнание. Пусть по моему лицу легко понять, о чем я думаю, но разве трудно сделать вид, будто ничего не замечаешь? Разве трудно притвориться, хотя бы разок?
— Я никогда не пробовал так делать. Это было опасно.
И безответственно: невнятно попрощаться и тут же разлететься на кусочки, оставляя без ответа сотни вопросов.
— Но это был последний возможный шанс.
— Для кого? Для описавшейся со страха стайки демонов? Какого хрена ты вообще вдруг ринулся их защищать?! Пусть превратились бы в синий кисель, глядишь, хоть на что-то сгодились бы!
— Кстати, о киселе, — щелкнул пальцами Иттан. — Куда ты его дел?
— Выбросил. Вылил в реку.
— Весь? До капельки?
— Почему спрашиваешь? А, думаешь, я оставил себе заначку? Даже если так, тебе не верну, не надейся!
— А ты оставил? — Охотник на демонов шагнул в мою сторону, и в следующее мгновение уже смотрел мне прямо в глаза. — Оставил?