Где-то…
Я не верю в удачу. Призрачных помощников придумывают себе те, кто не готов добиваться поставленной цели всеми силами, своими и заемными. Не бывает ничего случайного, если твердо следуешь выбранному пути. И даже если пытаешься скользнуть на обочину и затеряться в придорожной траве, тебя все равно вернут обратно. В проложенную волей судьбы колею.
Темнота обступает со всех сторон, сгущается, обволакивает сознание. Вот я еще чувствую прикосновение руки, лишающей меня моей «чужой» жизни, а вот ощущения пропадают вовсе. Хорошо, что мысли остаются при мне. Хвала Всеединому, кем бы он ни был, богом или все-таки человеком!
Кольцо света не торопится проступать в черноте вечной ночи, и тогда я начинаю первым. Зову. Здесь нет слов, нет звуков, нет ничего, во что можно было бы облечь желание вернуться, но чем горячее и отчаяннее оно становится, тем заметнее светлеет пустота вокруг меня.
Я не могу ждать вечно. Вернее, могу, но… Не хочу. Только главным сейчас является другое. Не то, от чего бегут. Конечно, и оно имеет не меньшую силу, только это копье бьет не вперед, а назад. Выворачивается из рук, чтобы воткнуться в твою же собственную грудь. Я ведь не хотел служить императору, но разве «не-хотение» уберегло меня от странного путешествия, похожего на сон, и в то же время куда более реального, чем домашняя скука? Теперь точно стоило попробовать действовать наоборот, хотя бы из чувства противоречия.
Попробовать желать всеми силами.
Густые сумерки тают, наполняясь мерцанием. Так мог бы дрожать утренний воздух, провожая рассеивающийся туман, но здесь нет ни того ни другого. И все же свет прибывает.
Я жду приближения невыносимо яркого кольца, тороплю его, ругаю, как только могу, словно суровая отповедь способна заставить шевелиться то, что вряд ли понимает слова и мысли. А чувства…
Все мои чувства собраны воедино. В тугой комок, норовящий выскользнуть из несуществующих пальцев. Нет времени размениваться по мелочам. Сейчас или никогда!
Вспышка, накрывающая мое сознание, ослепительно-бела. Как снег, по которому совсем недавно, а может быть, вечность назад мы с Герто шли к очередной компании беспечных бездельников, вознамерившихся позабавиться с диковинной бабочкой.
Снег…
Это и вправду он. Снег на ветвях деревьев. Там, за высоким окном.
— Просыпается!
Наверное, кто-то, неизвестный мне, кричит, но в мои уши слово, отмеченное тревогой и удовлетворением одновременно, втекает, булькая, как будто проходит не сквозь воздух, а через толщу воды.
— Он в сознании?
Я узнаю этот голос. И впервые с тех пор, как когда-то услышал его, не чувствую трепета. Привычка, призывающая к покорности, еще остается где-то там, внутри меня, я знаю, только почему-то молчит, скромно стоя в темном углу.
— Он может говорить?
Надо мной склоняются. Несколько лиц вплывают в поле моего зрения, дрожа, сливаясь очертаниями, заслоняя друг друга. Нет, так не пойдет. Так я ничего не увижу.
— Я… Мне надо подняться…
Мой собственный голос звучит тихо, не оставляя эха даже внутри родной головы, но его слышат. И выполняют высказанное пожелание сразу же, подхватывая меня под мышки, таща вверх и прислоняя к подушкам, наспех сложенным горкой.
Вот так-то лучше. Теперь все, кто находится в комнате, передо мной как на ладони.
Император, куда же без него. Человек, очень похожий на дознавателя, провожавшего меня за границу мира. Юноша в черно-белой лекарской мантии, бесстрастно, но внимательно прислушивающийся к биению моего пульса. И кто-то еще, совершенно незнакомый, но, пожалуй, вглядывающийся в мое лицо с не меньшим напряжением, чем владыка Дайи.
— Сколько у нас есть времени?
— Пара минут, — предполагает лекарь, явно призванный из «выдохов». — У всех по-разному, но меньше не бывает.
— Ты нашел его? — Одно из лиц вновь приближается, оказываясь со мной почти нос к носу. — Ты видел его?
— Да, ваше величество.
Я произношу слова, с детства внушавшие почтение, и еле сдерживаю улыбку. Понять страсть отца, потерявшего родного сына, нетрудно. Но разве этот ребенок единственный у императора? Ведь мы все его дети. Все без исключения. Вот только теперь на одного послушного точно стало меньше.
— Ты говорил с ним?
Его дыхание едва не заставляет меня задохнуться, но я не отшатываюсь, хотя подушки позволяют это сделать.
— Да.
— И он…
Выдерживаю паузу, но не столько для того, чтобы хоть чуточку больше заставить императора страдать, сколько для сбора воедино всего внимания, которое имеется в моем распоряжении. Люди, находящиеся в этой комнате, разумеется, доверенные лица, допущенные к строжайшим тайнам государства и государя. Но кто-то из них должен играть еще и в свою игру, а не только в общую.
— Он вернется. В скором времени.
Растягиваю слова, будто бы рассеянно переводя взгляд с одного лица на другое, жду необходимых мне знаков и… Получаю их с лихвой.
Никто не остается равнодушным, даже «выдох»: его пальцы стискивают мое запястье сильнее, чем это необходимо, и тут же хватка снова ослабевает. Дознаватель чуть сдвигает брови, слыша доставленное мной сообщение, и, судя по короткому шевелению губ, не приходит в восторг от новости. А вот тот третий, совсем незнакомый, явно рад: его взгляд вспыхивает ярче свечных огоньков, но, конечно, сразу же поспешно прячется за сощуренными веками.
Кажется, первые цели намечены. Теперь надо набраться сил и…
Комната вдруг начинает кружиться как заведенная, и я соскальзываю с подушек. На постель. Носом в покрывала.
— Ему нужно отдыхать, — равнодушно заключает лекарь.
Наверное, он прав, потому что какое-то время я не чувствую рук и ног. Совсем. И вообще ничего не чувствую, кроме страха. Нет, даже ужаса, ведь две минуты прошли, а это значит…
Что я помню?
Нет, что я еще могу помнить?
«Половина твоего будущего зависит от тебя одного».
А другая? От кого зависит она? От кого-то свыше? Но он ведь сам сказал мне, что Всеединый вовсе не бог, а человек, некогда открывший дверь в другой мир, только не успевший выдернуть ключ из замка. Что он имел в виду? Свои любимые обстоятельства, каждый раз складывающиеся причудливым образом?
Он…
Ханнер Мори со-Веента. Сонная гладь моря, способная в любой миг взорваться смертоносной бурей. Я помню его. То, как он говорит, как редко улыбается, как часто задумывается, как меняется его лицо, словно надевая маску, когда этого требуют… Ну да, обстоятельства!
Я помню.
И я буду помнить.
Восторг, взорвавшийся где-то внутри меня, больно ударяется об ребра, словно ища выход, но выхода нет, и ему не остается ничего другого, как копиться в грудной клетке, надуваясь рыбьим пузырем, пока…
Пока воздуха во мне не становится намного больше, чем снаружи. Иначе чем можно объяснить то, что я парю над кроватью, отталкиваясь ладонями от пустоты?
— С прибытием!
Женский голос, раздающийся от дверей, смущает меня и сталкивает с высоты обратно. На пол, которого я, впрочем, так и не успеваю коснуться, поскольку нежные объятия Каны ловят меня на полпути к лакированному паркету.
Она не произносит больше ни слова, но кажется, что я продолжаю… Слышать? Слушать?
Что-то звенит в моем сознании. Не в глубине, а на самой поверхности, почти снаружи, касаясь невесомо, как ветерок. Голоса. Много голосов. Они похожи друг на друга, и все-таки их можно уверенно различать, потому что за каждым тянется образ. Лицо. Манера поворачивать голову. Осанка. Движение пальцев.
Сотни приветствий. Искренних? О нет, я не настолько легковерен!
— Ты слышишь? — спрашивает Кана, обнимая меня.
— Да…
— Поначалу ты будешь путаться, но это скоро пройдет, поверь. Семья ждет тебя.
Вот как это называется? Незримая связь с каждым из «выдохов», однажды открывших глаза. Нерушимая связь?
— Они… они всегда будут со мной?
— Конечно, всегда.
Она улыбается, но ее взгляд остается отрешенным, как будто и сама Кана все это время прислушивается к…
Ну да. Теперь понятно, почему Либбет уделяет так мало внимания окружающему миру: у нее в голове вечно звучит другой. Неужели и я стану таким? Неужели и мне придется непрестанно внимать тысячам чужих голосов?
— Они никогда тебя не оставят.
Глаза Каны затуманиваются еще больше, видно, многосторонняя беседа набирает силу. Я могу присоединиться к ней, знаю и чувствую, что могу, но… Не хочу?
Нет, надо обязательно сказать иначе: я хочу побыть без надзора.
И как только желание вспыхивает в моем сознании, наступает благословенная тишина.
— Я могу уйти отсюда?
Она отвечает не сразу, ведь ей требуется время стряхнуть с себя невидимую паутину собеседников.
— Конечно. Предупредить об этом?
— Кого?
— Тех, кто не с нами.
Непривычно звучит. И не слишком-то приятно.
— Да, пожалуйста.
Кана кивает, ослабляя объятия, бережно ставит меня на пол, и только теперь я понимаю, что все это время мы парили в воздухе.
— Будь осторожен с новыми силами. Люди… они так хрупки. Но это не их вина.
Люди? А вы-то кто такие? Мните себя выше прочих лишь потому, что правдами и неправдами, а главное, огромными жертвами нашли способ дотянуться до могущества? Почему же я раньше не замечал в «выдохах» этого снисходительного великодушия?
Потому, что не видел угрозы.
Я считал их несчастными, лишенными желаний и потерявшими вкус к жизни, а они, оказывается, живут вполне припеваючи! И с высокого высока смотрят на всех остальных.
Я ошибался. Впрочем, мою наивность можно простить, но ошибся-то не я один.
Лекарь встречает меня в коридоре:
— Уже уходите?
— Хочу посмотреть на свой дом.
— В последний раз?
Он не шутит, не ехидничает, а всего лишь скучно предлагает мне объяснение моих же действий. И я не спорю:
— Пожалуй.
— Не стоит. Сестра Либбет уже закрыла его двери.
Сестра? А, ну да, они же все — одна большая семья!
— Тогда куда мне идти?
— Есть много мест, где вас будут рады видеть отныне и навсегда. Но сначала требуется завершить оставшиеся дела.
— А что-то осталось?
— Вас ждет эсса Имарр. Она наверняка спросит, хотите ли вы остаться в Крыле. Вольнонаемным служителем, разумеется.
— А я хочу?
— Есть много других мест, — повторяет лекарь, кладя ладони мне на плечи.
— Да, есть много других мест, — соглашаюсь я.
— Они ждут вас. Все мы ждем еще одного шага к великой цели.
— К великой цели?
— Первых из нас отправили в чужой мир против нашей воли. Но те, кто вернулся, старались уже не допускать насилия. Мы не держим зла на людей. Мы дарим им исполнение мечты. И не принуждаем к возвращению: каждый волен выбирать свою дорогу.
«Дарим исполнение мечты»?! Уж не в закрытых ли поселениях «выдохов» выращиваются разноцветные коконы?
— А нам выбор уже не нужен. Потому что у нас есть цель.
— У нас есть цель… — Я повторяю его слова только для того, чтобы выровнять дыхание.