Кажется, он все еще не верил в серьезность намерений хозяйки Блаженного Дола, а вот я уже не сомневался. И смутное предчувствие беды струйкой пота пробежало между моими лопатками.
— Я соблазнила и склонила к запретной близости дарственного чиновника.
Жаль, что земля не умеет разверзаться под ногами, когда это так необходимо!
— И ношу под сердцем его ребенка.
Вот это, конечно, уже была ложь. Наглая. Но зато все остальное…
— Это веская причина, — признал Дарохранитель и, помолчав, задал вопрос, которого я ждал, но не хотел услышать: — И вы можете назвать имя и чин этого человека?
Даже если она не собиралась идти до самого конца, то теперь ей не оставалось ничего другого, кроме как произнести:
— Ханнер Мори со-Веента. Смотритель Блаженного Дола.
* * *
Самым нелепым было то, что я не чувствовал себя преданным. Когда Натти подсунул мне «мокрую глотку», тогда да, праведное возмущение бушевало во мне вовсю. А сейчас сознание ощущалось на редкость ясным и спокойным, словно случилось не просто нечто закономерное, а то, что не могло не случиться. Так, к примеру, за летом всегда приходит жестокая насмешница осень.
Правда, не слишком ли рано в этом году?
Дарохранитель молчал недолго:
— Подите прочь, дорогая моя. Следуйте судьбе, которую выбрали.
Не знаю, на какое развитие событий рассчитывала Нери, но вряд ли надеялась так легко и просто избежать цепкой хватки Безымянного жениха, потому помедлила уходить. Сдвинулась с места, только когда рука человека в странной шляпе скучным жестом повторила прозвучавшее ранее приказание. А вот следующее короткое движение пальцев, указавшее на место рядом с Дарохранителем, предназначалось уже для меня.
— Отчаянная женщина.
Или отчаявшаяся, что явно вернее. И еще неизвестно, что страшнее, первое или второе.
— Слишком отчаянная для меня. А для вас?
— Она добилась исполнения своего желания, — сказал я, делая последний шаг.
— И весьма успешно, — согласно качнулась кисея на шляпе. — Но платить за него придется кому-то другому.
Я знал. О цене. О том, что ее все равно назначат. Но меня давным-давно приучили делать то, что в моих силах, ни мгновения не сомневаясь в исходе событий. Если можешь, зачем отказываться? Разве не для того боги наделяют человека частичкой своего могущества, чтобы он исправлял огрехи, пропущенные усталым божественным оком?
— Впрочем, подобные шалости все же простительны, особенно молодому человеку. В отличие от того, что трудно счесть шуткой или капризом.
Он переступил с ноги на ногу, чуть сместившись в сторону.
— Мне представляли вас как человека, всегда действующего по правилам. Но либо наблюдатели жестоко ошиблись, либо… вы уже не тот человек, каким были прежде.
Если бы!
«Не тем» я чувствовал себя на юге и поначалу в Руаннасе, пока чрезмерно нежный горошек, порожденный желанием упорного садовника и могуществом незадачливого демона, не выпил из моего тела последние капли чужого присутствия. А потом все вернулось обратно. В прошлое. В те дни, когда я еще не помышлял о новой жизни.
— Ваши деяния на посту Смотрителя Блаженного Дола вполне укладывались в границы дозволенного. Но далее… Ладно, оставим в покое Катралу. В конце концов, этот город и раньше жил по собственным законам, и теперь счастливо исполняет их, разве что с другой стороны. А как насчет всего остального? Что это была за выходка с низвержением исконного хозяина его же слугами, да еще при непосредственном участии чиновников Наблюдательного дома? А выступление против поборников веры? Да, прибоженные пользуются определенной самостоятельностью, но они такая же часть дарственного устройства, как и прочие. Вы же решились поколебать сначала одну опору, потом другую, не думая о том, что вслед за ними непременно пошатнется и все строение целиком!
Занятно. Так я еще не пробовал смотреть на свои поступки. И ведь получается, что его недовольство вполне справедливо. Ну да, где-то фактом больше, где-то меньше, но в целом…
— Вы наделали много странных вещей. Их можно уложить в пределы существующих законов и правил, но… Каждое из ваших деяний, внешне безобидное и вполне законопослушное, почему-то приводило к крушению устоявшихся основ!
Он говорил горячо и вместе с тем не столько злился, сколько удивлялся. Словно я каким-то чудом ухитрился проделать то, о чем подумывал на досуге и сам Дарохранитель, а главное, успел опередить высочайшую волю.
— Я не нарушил закон.
— Да! Именно! Ни на волосок не переступили черту. Если бы дела обстояли иначе, сейчас никакого разговора не было бы. Вообще не было бы никаких разговоров. Думаю, вы это понимаете.
Еще бы. Скорее всего, я уже несколько суток кряду обживал бы маленькую скромную камеру в Паучьем гнезде. Или мой труп гнил бы где-нибудь в сточной канаве.
— Вы изменили будущее, не меняя прошлого. Как?
— Мой отец… Он был чиновником Цепи градоустроения. Так вот, мой отец любил повторять: незачем рушить фундамент, способный вынести на себе еще не одно новое здание. То, что отжило свой срок, все равно рассыплется прахом, как ни старайся его подновить. Можно протянуть лишний десяток лет с прохудившейся крышей, но если стропила начали гнить, новая черепица только успешнее их обрушит. А если остов крепок, на нем можно возвести все что душе угодно. По крайней мере, дом, в котором можно жить, пока поблизости не расчищено место под новое строительство.
— Мудрые слова.
Мудрые, глупые… Я помню много разных слов, зато совсем не помню произносившего их человека. Но моим личным фундаментом стали именно они. Летучие скопления звуков, способные…
Нет, не изменить мир конечно же. Лишь подтолкнуть к действиям кого-то, кому такие перемены подвластны. А еще вернее, того, кто и понятия не имеет, что возможно, а что нет, и потому беспечно совершает истинные чудеса.
— С законами все точно так же. Пока основание твердо и незыблемо, можно подниматься все выше и выше, строя ступеньки правил. Но если пошли трещины… Стоит подумать о новой лестнице.
— И как, по-вашему, нынешняя лестница уже шатается?
За такой вопрос любого подданного Логаренского Дарствия упекли бы в Паучье гнездо в считаные минуты. За ответ, каким бы он ни был, — тем более.
— Я не знаю, что лежит в ее основе. Отец предписал бы для начала внимательно осмотреть фундамент, а уже потом делать выводы.
— В основе, говорите… Что ж, я покажу. Смотрите внимательно.
Он щелкнул пальцами, и обе цепи охранения развернулись в нашу сторону затылками. А потом Дарохранитель снял шляпу.
Я давно уже устал удивляться, и все же лицо, освобожденное от пелены кружев, заставило меня приподнять бровь. Кажется, левую.
Наверное, самым правильным поступком стало бы свернуть ему шею, этому молодому насмешнику из Аллари, принцу чужого мира. Но законы запрещали поднимать руку на высшую власть Логарена, а я никогда не нарушал правил, придуманных не мной.
— Что скажете теперь?
Ему и правда было интересно мое мнение. Уж не знаю почему, из упрямства, каприза, желания лишний раз поехидничать или в надежде услышать что-то полезное, но Дарохранитель внимательно смотрел на меня красноватыми угольками своих демонических глаз.
— Неожиданно.
— Это понятно, — махнул рукой он. — А остальное? Насчет фундамента?
— Как долго вы…
Я не закончил фразу, потому что вспомнил вдруг Катралу и ее богов-демонов, путешествующих из тела в тело с легкостью мотыльков. Он ведь выглядит старым, даже несмотря на юное обличье, значит…
— Семьсот тридцать пять лет назад. По здешнему летосчислению. Мне тогда особенно опостылели препирания с собственным отцом, рамки, в которые он меня вечно загонял, требуя подчинения и следования древним традициям. Хотелось свободы. Хотелось простора. У меня не было мечты как таковой, зато лежал в тайнике некий цветастый кокон.
Как все просто. Но, наверное, если бы жизнь вершилась по более сложным законам, она давным-давно предпочла бы закончиться навсегда.
— Я знал, что за «вратами» возможно все. Не догадывался только, что это «все» складывается из двух половин. Моей и человека, в теле которого я окажусь. Он был молод, как и я, но не бежал от чьей-то опеки, а сам должен был вот-вот стать опекуном маленького государства. Он боялся, что не справится. Он мучительно перебирал в мыслях сотни различных вариантов, не решаясь остановиться на чем-то одном. Но к моменту моего появления главное решение уже было принято. Лионн Вьере со-Логарен хотел стать достойным правителем. И… стал.
— Сразу? — спросил я, невольно вспомнив собственное соглашение с демоном.
— Я недолго упирался, — признал Дарохранитель. — Это ведь было так заманчиво — получить в свои руки долгожданную власть и не быть скованным никакими ограничениями! Правда, так казалось только поначалу. Пока не выяснилось, что государство — это вовсе не одни только поля, леса и реки, а еще и люди. И чтобы этих людей становилось все больше и больше, недостаточно каждой женщине найти своего мужчину. Нужно много разных вещей, особенно уверенности. Уверенности в том, что через год, дюжину лет, столетие внуки и правнуки нынешних молодых супругов смогут жить и думать о будущем собственных потомков. В итоге я…
Он был стар, как мир. Как мой мир, ведь именно этот демон и стоял у истоков всего того, что я знаю. И одновременно он был все еще невообразимо юн. Как тот же мир, каждую весну освобождающийся из-под снега. А юность обычно принимает в самых сложных обстоятельствах самые простые решения.
— Вы не смогли их оставить на произвол судьбы.
Он кивнул:
— Потому что я мог и дальше заботиться о теперь уже своей стране. По-настоящему своей. О своем Дарствии. Я мог, а значит, должен был это сделать.
И колесо закрутилось. Сначала ритм наверняка был рваный, чересчур торопливый, захлебывающийся, а потом все выровнялось, успокоилось, вошло в колею… Пока на горизонте вдруг не возникло новое бездорожье.
— Сначала мне было любопытно строить государство так, как виделось лучшим. Еще дома виделось. И казалось, начало получаться. Но мои соратники ведь не могли жить вечно, а те, кто приходил им на смену… Они уже не помнили истоков. Да и откуда могли помнить? Они же тогда еще даже не были рождены!
А потому волей-неволей пришлось думать о том, как воспитать новых? Так вот откуда пошли все эти Цепи!
— И я тоже не мог править вечно. Не в изначальном теле, по крайней мере. Нужен был надежный способ сохранения власти, не вызывающий у народа сомнений и возражений.
— Как в Катрале?
Он на мгновение нахмурился, видимо пытаясь понять, что я имею в виду.
— Да, что-то вроде того. Поначалу это был жребий. Простой и честный. Но, пару раз промучившись с исполнением желаний случайно выбранных людей, я понял: в лучшем случае это напрасная трата времени. Тогда будущих Дарохранителей стали нарочно готовить к принятию титула.
— Праведным примером?
Демон усмехнулся:
— Каким было, тем и готовили… Кстати, иногда получалось весьма неплохо.
— Но и этот способ забросили, верно?
— Слишком много сил и времени требовалось, — развел руками Дарохранитель. — Непозволительно много. Взять власть над чужой волей и сразу сделать то, что нужно, оказалось лучшим решением.
— И много было желающих?
— Их желания уже не имели значения.
— И сколько жизней вы прожили за их истинных владельцев?
Он посмотрел на меня исподлобья:
— Это обвинение?
— Нет, всего лишь неуместное любопытство. Вы должны были часто менять тела, потому что, насколько мне известно, по мере проникновения демона душа хозяина становится все слабее. Пока вовсе не умрет, а следом за ней не начнет умирать и плоть.
— Вы многое знаете, — заметил Дарохранитель.
— Пришлось узнать.
— Да, мне рассказывали вашу историю… — рассеянно подтвердил он и продолжил: — Я не считал их нарочно, поверьте. Но я помню, как убивал каждого из них. В самом конце, пока руки еще меня слушались. Никаких помощников. Только я и будущая жертва.
Сам лишал себя жизни? После полного сращивания? Даже трудно представить, каково это. Раз за разом причинять себе боль и молиться, чтобы очередное страдание не оказалось напрасным, ведь одна-единственная ошибка, допущенная хоть кем-то вокруг, и…
Прощай, мир чужой, здравствуй, дом!
— И никто никогда не принимал вас добровольно?
— Только тот, первый. Но он и не подозревал о моем существовании, — улыбнулся Дарохранитель.
Это было естественным. Простым. Понятным. Свойственным миру, окружавшему меня с рождения. Но почему тогда я вдруг почувствовал что-то, подозрительно похожее на стыд? Стыд за всех людей на свете.
— Неужели на протяжении стольких лет не могло найтись человека, который искренне пожелал бы того же, что и вы?
Уголки его губ поднялись еще выше, правда, веселья в лице стало меньше, чем прежде.
— Должно быть, такой я невезучий. То, что случилось с Да-Дианом, честно говоря, вызывает у меня зависть. И еще какую!
— Жаль, что вам не удалось этого испытать.
— А вы могли бы помочь? Получилось один раз, может, получится и второй?
Пустить в свое тело нового демона? Причем не простого, а…
Да, я мог бы. Но одно дело — побыть гостевым домом, пусть даже для Дарохранителя, и совсем другое — носить до конца жизни в себе его след. Я уже немного думал о судьбах всего мира и, надо сказать, нашел это занятие скорее утомительным, чем вдохновляющим и приятным. А все время думать как глава Дарствия, но при этом не иметь ни малейшей возможности воплотить свои мысли в реальность…
Нет уж, спасибо! Для меня во всем этом точно не будет блага.
— Ну так как? Попробуете? — настойчиво повторил он.
— Нет.
— Даже если это станет приказом?
Ага, теперь ясно, кто именно рассказывал ему мою «историю»! Натти, кто же еще. Рыжий пройдоха, прекрасно изучивший все уязвимые места Смотрителя Блаженного Дола.
— А вам это нужно? На самом деле?
— Возможно, — уклончиво ответил Дарохранитель.
— Только потому, что кто-то оказался чуточку удачливее вас? Или есть причина важнее?
Он промолчал, впрочем не спуская с меня взгляда. А я все отчетливее понимал, что не смогу отказать, если снова услышу ту отчаянную просьбу.
— Хорошо. Если вам так сильно этого хочется… Давайте. Я пожелаю всего, что потребуется. Буду стараться изо всех сил. Но обещаю: домой вы вернетесь нескоро. Я не слишком хорошо знаю, как нужно управлять землями и народами, зато умею обращаться с демонами внутри себя. И не отпущу вас, пока мне самому не наскучит править Дарствием. А мне не наскучит, потому что приказы я всегда исполняю в точности. Со тщанием и прилежанием.
— Вы умеете пугать, — признал Дарохранитель. — И будем считать, что я испугался. Пусть так. Забудем обо всей этой ерунде. Мне и в самом деле пора возвращаться домой. Совсем скоро.
— Когда подрастет замена?
— Да, замена… Наследник.
— Кровный наследник?
— Вас что-то удивило? — поинтересовался он, заметив мое недоумение.
— Ребенок, рожденный от союза человека и одержимого…
— …рождается недокровкой. Он неспособен оставить потомство и неспособен отдать свое тело демону. Чего еще можно желать? Я оставлю наследника, на котором династия завершится. Окончательно. Или…
— Или?
— Или он придумает какой-нибудь другой способ изменить мир, — улыбнулся Дарохранитель. — Но это почти невероятно, не так ли?
Я тоже так думал. Совсем недавно. Однако после встречи с чужим богом, после того как собственными руками уничтожил своих богов, после того как узнал, что самый совершенный человек Дарствия оказался демоном…
Почему бы миру не измениться снова?
— Вы сомневаетесь.
В том, что чудеса происходят? Нет. Уже нет.
— Я оцениваю возможности.
— Их много?
— Две всегда есть. Как и полагается. Либо все останется неизменным, либо наоборот.
— А что-нибудь третье точно не получится? — спросил он, куснув губу.
— Монета жребия может встать на ребро. Но пока она все еще летит.
— Летит…
Дарохранитель поднял взгляд к небу, словно надеялся рассмотреть в неотвратимо густеющих сумерках тусклый отблеск невесть кем подброшенного металлического кругляшка.
— Вы сказали, что не добились самоотверженности от людей. А ваши соотечественники? Ваши… настоящие подданные?
— Подданные все там. — Рука со шляпой указала куда-то в пространство, уже расставшееся со всеми цветами, кроме серого и черного. — Не здесь.
— Они не поддержали вас?
— Сначала им не выпало такого шанса. А потом они уже не смогли воспользоваться своими шансами. Я не позволил. — Было видно, что ему не слишком приятна эта тема, но беседа продолжилась: — Они нанесли удар первыми. Даже не желая узнать, кто я такой. Для них это была игра, соревнование, азартная проверка сил, а мне к тому времени уже приходилось отвечать не только за себя одного. Я… Будем считать, опечалился. И принял меры, чтобы перекрыть атаки хотя бы с этого фланга.
— Создали…
— Охотников, да. Обычных убийц, которых отправил по известным мне следам. Обычных, разве только умеющих не желать ничего. Однако вскоре стало ясно, что далеко не всех демонов удается легко прогнать. Охотникам понадобилась сила, по крайней мере сравнимая с силой преследуемых, и они… Начали изменяться.
— По доброй воле?
— Можете верить, можете не верить, но да. По собственной доброй воле. А заодно научились ловить демонов и держать в заключении.
— Как Сосуды? — предположил я.
— Сосуды появились уже намного позже! Да и надежности в них, как оказалось, не особенно много. Нет, охотники куда ловчее управлялись со своими жертвами. И уносили с собой в могилу, когда приходило время умирать.
— Возвращали домой…
— Да. На родину, которую вряд ли хотел снова увидеть хотя бы один из пойманных.
— Но если все было так хорошо, что же случилось? Почему не оказались выловлены все демоны? За семь веков ведь вполне можно…
— Время и оказалось врагом. Самым коварным из возможных. Границы Дарствия расползались все шире и шире, но чем больше становилось подданных, тем больше защиты и помощи им требовалось. И не какой-то недоступно вышней, а местной. Соседской, так сказать.
— И вы начали ковать Цепи?
— В те дни я не видел другого способа сохранить благополучие страны, — признал Дарохранитель. — Людей вокруг оказалось так много, и каждый со своими надеждами и чаяниями… Огромная паутина кружащих тропинок. Нужно было проложить тракт, подходящий для всех. Или хотя бы для многих.
— У вас получилось.
— Надеюсь. Но, как вижу сейчас, Цепи — не последний этаж в доме, который я строил. Нужно было больше доверять другим. Верить в людей, как сказал один достойный человек. Тогда все может получиться иначе. Вернее, должно получиться.
— Вы еще сможете это проверить.
— Не уверен, — грустно улыбнулся он, надевая шляпу и расправляя кисею. — Вам, должно быть, рассказывали, что по возвращении мы теряем память о прожитых здесь жизнях. Так что любой опыт, дурной и хороший… Мне придется все начинать сначала. С чистого листа.
А может, и нет. Если демону по имени Конран удалось то, чего он желал, хотя бы наполовину… Впрочем, об этом его принц узнает всяко раньше меня.
— Получилось один раз, получится и другой.
— Я тоже так думаю, — кивнул Дарохранитель, снова щелкнул пальцами и возвестил на всю поляну: — Нам пора!
Пропустив меня, цепи охранения сомкнулись, но теперь в обратном порядке: сначала стражники, потом женщины в синих мантиях, простершие руки друг к другу. Факелы бракков, направленные в середину, освещали молодого человека в старомодной одежде ярче, чем солнечные лучи, и я ясно видел, как он поднял руку к полям шляпы, словно салютуя.
На прощанье.
— Это были славные жизни! — крикнул я.
Он улыбнулся. По крайней мере, мне хотелось верить, что он улыбается. И шагнул в зыбкое марево портала. За ним, выдержав паузу, двинулись сопровождающие, строго соблюдая какую-то свою очередь. А когда погасли искры огонька последнего бракка, я мог только гадать, все ли синие мантии одновременно нырнули в разверзнутое пространство.
Со щелчка пальцев не прошло и минуты, а поляна уже погрузилась в обычную ночную тишину. Очень темную. Пока я добрел до граничной заставы, где мне любезно позволили разжиться фонарем, на моей коже появилось несколько свежих царапин и ссадин, а жук недовольно переместился с плеча на грудь, под защиту рубашечного полотна, где наконец и задремал, время от времени щекотно шевеля усиками.
А вот дома было светло, потому что дома были гости. Много гостей, сосредоточенных в одном-единственном человеке.
— Больше не сердишься? — спросил Натти, наливая в мою кружку подогретое вино.
— Нет.
— Ну и слава Божу! — облегченно заключил рыжий, присаживаясь на лавку.
— Божа нет. И Боженки тоже, — вспомнил я.
— Ну что-то все-таки есть. Обязательно должно быть, иначе почему молитвы иногда сбываются?
— А может, нам так только кажется? Может, люди сами добиваются того, что им нужно?
Натти сунул в рот соломинку и через нее выдул в своей кружке много радужных пузырей:
— Ты как знаешь, а я буду верить.
— Верь на здоровье.
Пузырей стало еще чуточку больше, и я невольно позавидовал рыжему, способному беспечно развлекаться даже на пороге неизвестности. А чтобы хоть немного приструнить весельчака, заметил:
— Мир скоро изменится.
— Угу.
— Дарохранитель уйдет. Демоны… Многие тоже уйдут. Сами.
— А другим мы поможем, — пообещал Натти.
— И не останется ни чудес, ни надежды на кого-то, кроме самих себя.
— Мы справимся.
— Конечно. Разве у нас есть выбор?
Наши кружки поднялись вверх словно по команде. И были осушены до дна в полном молчании, вполне соответствующем торжественности момента. А вдох спустя рыжий уже стоял за окном, и очертания его фигуры плыли, растворяясь в ночной темноте.
— Надо сбегать кое-куда, — туманно объяснил он.
— Беги, — благодушно разрешил я, хотя в чем, в чем, а в моем разрешении охотник на демонов никогда не нуждался. — Только скажи…
— Мм?…
— Там, в Аллари. В танцевальном зале. Ты ведь защищал только одного демона из всех?
Он не ответил, а широко и чуть виновато улыбнулся.
— Почему?
— Потому, что, каким бы он ни был, Дарствие родилось и выжило лишь благодаря ему. И мы тоже.
С этим было трудно спорить. Да и не нужно. Как не нужно было спорить с женщиной, робко застывшей на пороге смотрительского дома вместе с рассветом.
— Пришли взглянуть, освободилось ли место?
— Я не хотела причинить вам неприятности, — сказала лисичка, правда, тон ее голоса ни на волосок не был близок к оправдывающемуся.
— Это точно! Если бы хотели, меня бы здесь уже не было.
Она промолчала, поджимая губы.
Сильная, решительная, дерзкая. Почти как Эвина. Но у благороднейшей из благородных никогда не возникало сожаления об использованных игрушках, а девушка… нет, женщина, глядящая на меня, отчетливо сознавала толщину и прочность стены, возведенной между нами прошедшей ночью.
Но я-то смотрел на эту стену с другой стороны. Сверху. И то, что видел, вполне подходило для строительства нового… Дома или мира? Неважно. Мне не дожить до его завершения, а моим потомкам будет виднее, что получилось в итоге.
— Я должна была защитить себя.
— Вам удалось.
Со стороны могло показаться, что гордая хозяйка Блаженного Дола вот-вот расплачется, а слезы не вытекали из запавших от бессонной ночи глаз только потому, что уже были израсходованы. Полностью.
— И я не стану извиняться.
— Помните, я говорил, что не спорю с женщинами?
Она осторожно кивнула.
— А другие мои слова помните?
В светло-зеленых глазах отразилась растерянность.
До двери было всего несколько шагов, и их вполне хватило, чтобы произнести:
— Я сказал, что никогда не откажусь от собственного ребенка.
— Которого нет, — осторожно напомнила Нери.
Я потянул ее к себе и шепнул в розовое ушко, уточняя:
— Которого пока еще нет.