Рональд, сын Даррена
В душной камере смердело мочой и кровью. Пот стекал по моему телу не просто каплями, а настоящими потоками. И это странно, ведь я не пил со вчерашнего вечера, и жидкости по идее было просто неоткуда взяться.
Однако я продолжал потеть, пропитывая грязные простыни под собой. Их не меняли уже две недели, и в складках постели пировали клопы. Они приходили ко мне не только по ночам, но и днем, а мне не доставало сил, чтобы их прогнать.
Я просто лежал и позволял им пить мою кровь, надеясь, что скоро я закрою глаза и уже никогда не проснусь.
Первая неделя моего заточения на острове Луцис, в застенках святого ордена, была еще терпимой. Да, меня почти не кормили и не давали питья, постоянно задавали вопросы и даже били, но дознаватели ордена никогда не переходили черту.
День за днем я просыпался от тяжелых шагов смотрителя, который волоком тащил меня по тюремному коридору в крохотную комнатку, где из предметов мебели был лишь плохонький деревянный табурет.
Меня приковывали к нему цепями, после чего в комнату входили бойцы ордена. Я пытался убедить их, что произошла ошибка, что обряд переселения, который пытался провести Симеон в подвале того злосчастного дома, не увенчался успехом. Я рассказывал им всю свою жизнь от рождения вплоть до ареста в трактире на улице Десмоса Десятого, но все было тщетно.
Бойцы ордена не могли поверить, что зверства, которые творила госпожа Энерис в моем теле, совершил не я. Мои показания виделись им сказкой, выдуманной историей, которую я сочинил, чтобы снять с себя вину. Когда я поведал им об обряде переселения душ, что в меня вселилась древняя “богиня”, которой и поклоняются слуги смерти, они откровенно рассмеялись.
Доводы и доказательства убийцы какого-то там ординария разбивались о ледяную стену непонимания и обиды, которую уже не удастся растопить. Обиды за погибших боевых братьев, что костьми полегли ради ареста верхушки Слуг смерти, а заодно и меня.
Бойцы ордена Луцис приходили ко мне, чтобы излить куда-то свою злость, чтобы найти виновного, кого можно смело ненавидеть всей душой.
Сперва солдаты пытались вытянуть из меня информацию самостоятельно. Они просиживали в этой комнатке долгие часы, задавая вопросы и постукивая за то, что я пытался все отрицать. После целой недели бесплодных попыток выбить из меня признание, бойцы ордена Луцис сдались.
Они обратились к дознавателям. С этого момента я попал в настоящий ад на земле, и единственное, чего мне хотелось — спокойной смерти.
Однако такой роскоши мне не предлагали.
Помимо того, что дознаватели мучили меня голодом и жаждой, они начисто лишили меня сна. Каждый раз, когда я только начинал закрывать глаза, дознаватели кололи мою кожу раскаленными иглами, или вырывали клок волос.
В их арсенале было так много методов причинить страдание, что я вряд ли вспомню и половину тех вещей, что эти ублюдки со мной проделывали. Профессиональные мучители, что запросто заткнут за пояс любого душегуба, наверняка могли заставить любого человека признаться даже в самом тяжком преступлении.
Проведя целую неделю без сна, я совсем лишился понятия времени. Дни и ночи смешались в единый круговорот боли и страданий. Я рыдал, я умолял о помощи, я обещал сделать все, чего они только пожелают, протягивая окровавленные пальцы с вырванными до мяса ногтями, но они не слушали.
Разумеется, я сдался.
Я признал, что я действительно совершил все повешенные на меня злодеяния.
Я хотел, чтобы меня повесили за шею, как безродного убийцу, ведь я на самом деле заслуживаю подобной участи.
Но хуже всего то, что мне было просто нечего предложить дознавателям.
Да, я взял на себя ответственность за убийство целого отряда бойцов ордена вместе с их командиром, но что дальше? Я не знал ни остальных членов Слуг смерти, ни где они живут, ни мест встречи этого проклятого Солусом культа.
К несчастью, именно эта информация и была им нужна, а потому пытки не прекращались.
Единственный человек, которого я мог сдать, был Тарл, ведь я знал, где он остановился. Однако как раз его судьба дознавателям ордена была известна — Тарла я и сам видел несколько раз, когда меня тащили по коридору мимо его камеры. Такой же разбитый и раздавленный, с лохматыми волосами, застывшими от сгустившейся крови — его участь была столь же незавидна, как и моя.
Спустя сколько-то недель жизни в аду, я начал понимать, что рассудок меня покидает. Я переставал различать людей, для меня они превратились в одинаковые безликие силуэты, которые существуют лишь для того, чтобы вызывать мучения.
Я путался в воспоминаниях. Они все перемешались, и события, которые происходили со мной еще в детстве, казались столь близкими, будто это было вчера.
В конечном счете все пришло к тому, что я перестал чувствовать боль — измученный бессонницей мозг стал отключаться прямо во время пыток, и в забытьи я находил спасение от самых мерзких и неприятных вещей, которые они со мной делали.
За время пребывания в этом ужасном месте я сильно исхудал, ноги перестали меня держать, а руки не слушались. Как бы то ни было, несмотря на все причиненные мне страдания, палачи будто жалели меня, не нанося действительно непоправимого вреда здоровью. Все их пытки были направлены лишь на достижение максимальных болевых ощущений, но в этом они действительно достигли небывалого мастерства.
Не знаю, сколько еще прошло времени, неделя, месяц или два месяца.
В один из дней, невероятно похожий на все предыдущие, в комнате пыток меня встретили не обычные дознаватели, а боец ордена Луцис. Один из тех, кто пытался поймать меня еще в подвале Симеона.
Солус великий, почему я не сдался тогда, когда у меня был шанс отделаться лишь парой тяжелых разговоров и несколькими днями в обычной камере? Зачем я вообще ввязался в эту авантюру, послушавшись Тарла и не убежав от него?
Хотел помочь Мариссе, спасти ее из рабства, и что теперь?! За время моего заточения с ней могло произойти все, что угодно! Она уже может быть мертва!
Либо ее все-таки отпустили, но как она изменилась? Простит ли она меня, что я так и не пришел ей на помощь? Ах, проклятье… Какая теперь разница, если я так и не выберусь отсюда? А судя по всему, отпускать меня никто не собирается. Так я и умру за преступления, которые не совершал, в застенках ордена Луцис. Святого ордена Луцис, призванного защищать людей от ужасов ночи.
Прости меня, Марисса.
— Что, прости? — переспросил меня боец, который сидел перед табуретом на корточках. С трудом разлепив веки, я непонимающе уставился на человека, пока не понял, что последнее предложение произнес вслух.
— Неважно, — хрипло произнес я. — Это уже не имеет значения.
Мне давно не приходилось разговаривать вслух. Голос меня не слушался, но с каждым следующим словом он становился громче и тверже.
— Как ты? Живой? — участливо поинтересовался боец ордена. Я бы рассмеялся ему в лицо, если бы у меня были силы на смех. Вместо этого я лишь натянуто улыбнулся и промолчал.
— Что тебе нужно?
— Я просто хочу поговорить, — аккуратно сказал человек и доверительно приблизился. — Меня зовут Тарон. Тарон Прайд.
— Очень приятно познакомиться, — не смог я сдержать желчь. — Мое настоящее имя Рональд. Сын Даррена.
— Мне нужна правда, Рональд. Скажи мне ее, и я обещаю, что обойдусь с тобой по справедливости.
— Какую правду ты хочешь? Выбирай любую! Да, я убийца, глава Слуг смерти и просто подонок. Убиваю стариков и по утрам ем маленьких девочек. Доволен?
— Почему ты до сих пор не сдался? — проигнорировал он сарказм. — После всех этих пыток… Разве может человек это выдержать?
— Хочешь попробовать? Давай поменяемся.
— Я говорю серьезно, Рональд.
— А мне уже на все плевать. Лучше убей меня, и покончим с этим. Чего вам это стоит? Вам нужен виновный? Вот он я! Убейте, казните, сбросьте с Горы в кучу дерьма в данскере, как это уже со мной проделывали! Мне все равно! Только прекрати это!
— Послушай, — положил он руку мне на плечо, и даже обычное касание обожгло меня, словно огонь. — Мне очень жаль. Остальные бойцы ордена… Они готовы сгрызть тебя живьем за то, что ты сделал со звеном Трегони, что ты сделал с Амиленом. Не говоря уже о телах в подвале трактира на улице Десмоса Десятого. И все же… Я уверен в том, что если бы ты что-то знал, ты бы уже давно это выложил. Если бы ты и правда был тем человеком, что носил личину Мортеда Льюиса, а потом переселился в эту оболочку в злосчастном подвале дома на Складочной, ты бы сломался под пытками. Этого никто не выдержит. Так почему же ты молчишь?
— Потому, что я не виновен? Потому, что единственная моя ошибка заключалась в том, что я испугался вас, бойцов света, которые с оружием наголо ворвались к Симеону и видели, как я перерезал ему глотку куском битого стекла?
— Солус Великий… — прошептал Тарон и понурил голову. — Я верю тебе, Рон. Я верю. Я не знаю, как донести это остальным членам ордена. Амилен хочет, чтобы ты за все ответил, и он ни перед чем не остановится, чтобы вытянуть из тебя информацию об уцелевших Слугах смерти. И он готов пытать тебя, пока ты окончательно не лишишься рассудка.
— Зачем ты пришел сюда и говоришь мне все это?! — брызжа слюной, спросил я Тарона, тщетно пытаясь вырваться из цепей. — Если ты не можешь ничего сделать, просто уйди! Если боишься убить, так оставь меня в покое!
— Как раз об этом я и думаю! — резко ответил боец ордена. — То, что я хочу сделать, называют предательством. Меня самого могут судить, и это будет справедливо. Но я не могу допустить, чтобы на острове Луцис невиновного человека замучили до смерти.
— Неужели ты готов вывести меня отсюда? — недоверчиво поднял я одну бровь.
— Я сделаю все, что в моих силах. Я должен был убедиться, что ты говоришь правду, и что бы ни думал Амилен или Фаррел, я поверил тебе.
— Ты сможешь это сделать?
— Мне нужно подумать, как все обставить. Дай мне несколько дней. Сможешь продержаться?
— А что мне остается? — пожал я плечами настолько, насколько позволили тяжелые кандалы. — Скажи, чего ты хочешь взамен? Мне нечего предложить.
— Справедливости. Это единственное, чего я хочу. Ты должен быть на свободе, и только после этого я смогу сосредоточиться на поимке тех, кто ответственен за все это. Если, конечно, хоть кто-то из них уцелел.
Мы немного помолчали. Где-то вдалеке забрезжил слабый огонек надежды, но я не позволял ему разгореться — слишком многое мне пришлось пережить, и призрачный шанс на спасение не мог перекрыть весь тот ужас, который преследовал меня последний месяц.
— Держись, Рональд, — вновь повторил Тарон. — Мы что-нибудь придумаем. Держись.
Прошло еще три дня. Дознаватели приходили реже, однако суть их визитов нисколько не изменилась. Те же вопросы, прогоняемые по кругу. Те же опостылевшие уже пытки, от которых я благополучно сбегал в измененное состояние сознания и оставался в беспамятстве. К вечеру третьего дня мне даже принесли ужин — пара вареных яиц и какая-то каша на воде, которые я смолотил в считаные мгновения, даже не почувствовав вкуса.
Само наличие аппетита убедило меня в том, что я еще поживу. Значит, оставалось лишь дождаться исполнения плана Тарона. Учитывая, что от меня в этом вопросе ровным счетом ничего не зависело, я молча сидел в своей камере и кормил клопов, думая о том, что сделаю первым делом, как окажусь на свободе.
Во-первых, нужно было сходить домой, поговорить с соседями. Быть может, Мариссу все же отпустили? Ведь не изверги они какие-нибудь, чтобы невинную девушку хладнокровно убивать? Небось отправят восвояси, может, и заплатят за молчание… Хотя не думаю, что Велизар боится общественного поругания — с его возможностями и влиянием он запросто отмахнется от любого обвинения, как от клеветы, и доказать у жертвы ничего не выйдет.
Что ж, если Марисса будет там, я сразу же схвачу ее в охапку, не вырвется. Мы уедем отсюда прочь, на самый край Ригиторума, и пусть все это останется лишь страшным сном, который мы больше никогда не будем вспоминать. Только бы с ней все было в порядке! Солус, если ты меня слышишь, пусть Марисса будет жива…
Но что я буду делать, если от нее так и не будет никаких вестей? Хватит ли мне сил, чтобы подняться на Гору в поиске ответов? Если раньше я мог расчитывать на помощь Слуг смерти, то теперь от них осталась лишь жалкая горстка, да и то разрозненная, залегшая на дно от ищеек ордена Луцис.
А, неважно. Если с моей Мариссой что-то случилось, если она до сих пор не вернулась домой в добром здравии…
Велизар умрет.
Я знаю это так же точно, как и то, что мой разум трещит по швам. Но я обещаю, что сохраню рассудок хотя бы до того момента, пока не буду стоять над остывающим трупом придворного мага.
С этими мыслями я провалился в поверхностный сон, который в любой момент мог прерваться очередным болезненным ударом, хотя в последние несколько дней даже чертовым дознавателям наскучило постоянно за мной следить.
В конечном счете мне даже удалось немного поспать.
Следующее “утро” началось с привычного стука по глухой двери камеры. Смотритель, которого вроде звали Фран, со скучающим видом отворил смотровое окошко и заглянул внутрь. В его заспанных глазах с прожилками сосудов я не мог прочесть ничего, кроме всепоглощающей скуки.
— Вставай, Рональд, — проговорил он, нарочно сделав акцент на моем имени. Мол, ври, что хочешь, но я-то точно знаю, что никакой ты не Рональд.
Не ответив ни слова, я привычным движением встал с лежанки и вытянулся в полный рост. Не скажу, что мне это легко далось — мышцы болели как после тяжелого трудового дня в шахтах Угольных гор, а голова гудела, будто церковный колокол.
— Поживее! — раздраженно повысил голос надзиратель и отворил дверь, а сам отошел чуть в сторону. В его руке многозначительно покачивалась дубинка, которой он не стеснялся прохаживаться по моим измученным бокам, если я вдруг плелся слишком медленно или делал не то, что от меня требовалось.
— Иду, иду, — буркнул я и побрел вперед, как покорный агнец. Было время, когда я пытался сопротивляться, кричал и вырывался из цепких лап смотрителей. Кусал их за пальцы и пинался, однако исход всегда оставался тем же. Я быстро понял, что смысла в сопротивлении никакого, и дознаватели в любом случае получат то, что хотят. И хотя сейчас надзиратель был всего лишь один, я даже не думал о побеге — шансов вырваться из главного храма Луцис посреди Минакса было просто невозможно. Особенно такому израненному и слабому.
— Сегодня как обычно? — грязно ухмыльнулся надзиратель, когда я подошел к нему и протянул руки, чтобы он защелкнул кандалы. Тесные металлические обручи когда-то больно впивались в кожу. Впрочем, сейчас я сильно исхудал, и запястья свободно болтались в наручниках, оттого я не испытывал никаких неудобств. — Надеюсь, тебя хорошенько отоварят, падаль.
— А я надеюсь, что ты сдохнешь, — процедил я сквозь зубы. Смотритель плотоядно улыбнулся, уже занося кулак, чтобы покарать меня за дерзость, но в этот момент на его голову приземлилась деревянная дубинка, какими пользовались местные стражники. Раздался глухой стук, глаза Франа раскрылись от удивления, но как-то ответить на дерзкое нападение он уже не сумел. Ноги надзирателя дали слабину, и он рухнул на бок, как подрубленный молодой дубок.
— Быстрее! — шепнул Тарон. Он отбросил дубинку в сторону и расстегнул кандалы, воспользовавшись позаимствованным у Франа ключом.
— Ты? — удивился я, глянув на своего внезапного спасителя. — Не может быть!
— Думал, у бойцов ордена Луцис совсем нет совести? Нет чести? — даже как-то обиженно проговорил он.
— Я был уверен, что наш разговор мне привиделся. А может, я и сейчас сплю?
— Отбрось сомнения. Нужно поторопиться!
С этими словами он схватил меня за руку и потащил по длинному тюремному коридору мимо закрытых наглухо дверей камер. По пути нам не попалось больше ни одного надзирателя — по всей видимости, в этот час на этаже дежурил лишь один человек, который сейчас лежал на полу без сознания.
— Как только появятся сменщики, поднимется тревога. К этому времени тебе лучше бы оказаться как можно дальше от Минакса. Но боюсь, что я успею вывести тебя только из храма ордена. Как только весть о сбежавшем пленнике дойдет до примаса Валианта, он спустит на тебя всех собак. Доберемся до конюшни, дам тебе пару самых быстрых скакунов, и мчись отсюда во весь опор. Солус защитит.
— Я не могу просто уехать отсюда, — покачал я головой на бегу.
— Что значит — не можешь?! — гневно повернулся ко мне Тарон. — Хочешь сказать, что я зря жертвую своей свободой? Неужто уже соскучился по своей родной камере? Так к ней привык, что и расставаться не хочешь?!
— Не в этом дело. Я должен кое-кого найти. И я не покину Минакс, пока не отыщу этого человека.
— Мрак Солуса! — прорычал Тарон, однако с шага не сбился. Он по-прежнему уверенно вел меня по лабиринту тюремного подвала ордена Луцис, безошибочно выбирая направление и открывая потайные двери, которые вели к поверхности кратчайшим путем. — Что ж, я должен был ожидать чего-то подобного. Сам виноват.
— Прости, Тарон.
— А, ничего. Делай, что считаешь правильным. Идти хоть можешь? — только сейчас поинтересовался он, смерив меня оценивающим взглядом с ног до головы.
— Как-нибудь справлюсь, — хмуро отозвался я. Мышцы по-прежнему гудели от натуги, колени тряслись, однако одной лишь ярости хватало, чтобы заставлять ослабшее тело переставлять ноги.
— Ну и отлично. Идем!
Отворив последнюю дверь, Тарон вывел меня под открытое небо. Я готовился увидеть слепящее утреннее солнце, однако небо было темным, а полная луна, тусклая от городского смога, висела у нас прямо над головами. Да уж, мое внутреннее ощущение времени действительно сломалось.
— Погоди здесь, я их заговорю! — сказал Тарон и оттеснил меня к стене гигантского Храма, который возвышался над всем островом Луцис. Слившись с тенью между выступами на фасаде храма, я молча наблюдал, как боец ордена прогулочным шагом добирается до приземистой одноэтажной постройки в полсотне метров от нашей позиции. Наконец Тарон вошел внутрь через небольшую калитку, и я перестал понимать, что происходит.
Прошла минута, две, три, а от спасителя не было никаких вестей или знаков. Из одежды на мне была лишь засаленная набедренная повязка, и на пронизывающем до костей ночном ветру я быстро начал стучать зубами. Кожа покрылась мурашками, я стал дрожать всем телом, тщетно пытаясь обнять всего себя, чтобы закрыться от холода. Время шло, луна перемещалась по небосводу, но Тарон до сих пор не появлялся.
Что же делать? Попытать счастья и пойти вперед самому? А вдруг ему нужна моя помощь?
Или лучше послушаться прямого приказа и ждать здесь, мало ли, какая трудность возникла на пути бойца ордена?
Итак, я решил выждать еще несколько минут, а затем плюнуть на все и прорываться с острова Луцис в одиночку, и будь что будет. Иначе я просто замерзну здесь насмерть, и тогда дерзкий план Тарона Прайда действительно окажется пустой затеей.
— Кажется, они пошли сюда… — услышал я глухой голос из коридора, откуда мы вышли. Затем появился звук шагов как минимум нескольких человек — тяжелые ботинки гулко стучали по каменным плитам. Люди шли быстро, и через полминуты они выйдут на свежий воздух и, разумеется, сразу увидят полуголого мужчину даже в бледном свете луны.
— Неужели он нас предал? — возмущался кто-то из преследователей. — Я ж верил Тарону, как собственному брату!
— Не ты один, — хмуро добавил кто-то еще.
Я решил, что надо срочно делать ноги. Наплевав на осторожность, я оторвался от спасительной стены и бегом припустил по направлению к лошадиным стойлам. Хотя это сложно было назвать бегом — я еле ковылял по утоптанной земле рядом с храмом, волоча побитую правую ногу, как неудобный костыль. Когда до дверей конюшни оставалось лишь несколько шагов, я услышал окрик, который стеганул меня в спину, словно бич.
— Эй, ты еще кто такой?
— Он здесь! — заголосил противным голосом кто-то из бойцов ордена Луцис, и все они дружно побежали в мою сторону.
— Мрак Солуса! — вырвалось из моего сдавленного удушьем горла, но я не оставил попыток добраться до конюшни.
Шаг, другой, третий…
О Боже, как глупо будет вновь попасть к ним в руки, когда до спасения было лишь рукой подать! Ну же, Рональд! Вперед! Ради Мариссы!
Всем весом навалившись на дверь, я с трудом распахнул ее и оказался во внутреннем помещении конюшни. Перейдя порог, я тут же закрыл ее, и вовремя. С той стороны послышался мощный удар, будто кто-то из преследователей на полном ходу врезался в неподатливое дерево.
Заперев дверь на засов, я обернулся и осмотрел конюшню изнутри.
Помещение освещалось лишь двумя масляными лампами. По бокам тянулись стойла с лошадьми, которые закрывались высокими одностворчатыми дверьми. В дальнем конце я увидел раздвижные ворота, которые как раз были открыты, а, значит, я мог прыгнуть на любого скакуна и устремиться прочь.
Вот только прямо передо мной на коленях стоял Тарон Прайд. Из уголка его губ стекала струйка крови, нос был разбит, а вокруг собрались трое бойцов ордена Луцис. Раньше я не видел никого из них, а, значит, они были не из звена Тарона. Да и одежда их отличалась, я разглядел странные вставки в области наплечников глубокого зеленого цвета, в то время как накидки рядовых бойцов ордена всегда оставались монотонно серыми.
— Вот и доказательство, — облегченно усмехнулся один из бойцов ордена, тот, что стоял прямо за спиной моего спасителя и держал обнаженный клинок у его шеи. — Что теперь скажешь, предатель?
— Проклятье, неужели вы настолько глупы? — уставшим голосом проговорил Тарон. — Как вы можете этого не понимать?!
— Закрой свой рот! — У бойца не выдержали нервы и он замахнулся, чтобы огреть Прайда тяжелой рукоятью по голове, но тот был готов к подобной выходке. Тарон резко ударил головой назад, врезав своему пленителю затылком в живот. Боец ордена, не ожидавший такой прыти, громко вскрикнул и не успел завершить удар, чем Тарон не преминул воспользоваться. Распрямившись на ногах, как на тугих пружинах, он мигом выхватил у противника меч, а заодно изо всех сил вмазал тому кулаком в подбородок. Боец громко лязгнул зубами и грохнулся на спину, да так и затих, будучи уже не в силах подняться.
— Что ты творишь?! — заверещал другой солдат, обхватив голову руками.
А вот его напарник стал действовать куда решительнее. Он бросился вперед, широко размахивая перед собой клинком, явно намереваясь прикончить Тарона.
— Предатель! — крикнул атакующий боец и сделал мощный выпад, нацеленный прямо в грудь моему спасителю. Прайд сделал отскок и оказался сбоку от врага, после чего ударил с разворота. Его меч оцарапал плечо человека, хотя рана оказалась совсем неглубокой.
— Чего стоишь, Рон?! Беги! — рявкнул Тарон и махнул в сторону ближайшего стойла, после чего снова схлестнулся в поединке с раненым бойцом. Я понимал, что совсем скоро остальные члены ордена Луцис додумаются обойти конюшню и войти внутрь через распахнутые двойные ворота. Либо просто выбьют захлопнутую мной дверь, ведь она уже держалась только на честном слове.
Счет шел на секунды. Отвернувшись от Тарона, на которого теперь уже наседали два неприятеля сразу, я открыл стойло с пегой лошадью и впрыгнул в седло. По всей видимости, Тарон все уже успел приготовить кобылу к скачке перед тем, как его вычислили.
Плотно схватив поводья, я стукнул пятками по бокам лошади, и она быстро поскакала вперед, в сторону ворот. Боец ордена попытался преградить мне путь, но Тарон буквально бросился на него со звериным рыком, отбросив меч в сторону. Они кубарем покатились по полу, и лошадь чуть было не наступила на них подковами, но мне удалось потянуть ее в сторону, чтобы избежать столкновения.
В воротах появились новые бойцы ордена, и я сильнее пришпорил скакуна, чтобы прорвать их заслон. Оглянувшись на ходу, я увидел, что лежавшего в грязи Тарона жестоко избивают.
Прости меня, брат. Ты сделал очень много, и я никогда тебя не забуду.
А вот на совести Велизара появилось еще одно деяние. Ведь если бы я не оказался в этой ситуации изначально, то и Тарон Прайд до сих пор оставался бы на хорошем счету в своем ордене.
Ты слышишь, Велизар?
Я скоро приду, и ты ответишь за свои грехи.