— Служу Советскому Союзу! — как и полагается, в эти годы, ответил я и, пользуясь, случаем поинтересовался: — А кожанку мою трофейную вы мне вернёте?
— Вернуть-то верну, но к чему она тебе? Тебе по уставу её носить не положено, — ответил тот, а потом добавил: — Разве что в свободное от службы время. Только где его сейчас взять? — он вздохнул и добавил: — Как выпишут из госпиталя, придёшь к нам в отдел, отдам.
— Товарищ следователь, а можно вопрос?
— Давай. Только быстро. Дел много. Я и так полдня с тобой прокопался.
— Скажите, я просто никак в толк взять не могу, зачем предатель Якименков решил открыться и напасть на товарища лейтенанта государственной безопасности? Я и так думал и сяк, никак понять не могу. Ведь он же — враг этот, уже можно сказать, что втёрся к нам и в доверие. Так зачем он проявил себя?
— Точно сказать тебе не могу, — доставая пачку папирос, сказал НКВДэшник, — но есть предположение. Якименков этот, скорее всего, получил задание с отступающими нашими бойцами влиться в наши ряды. Легализоваться и дальше уже заниматься саботажем, организацией паники и тому подобным вредительством. Начать дать свою грязную работу, он, скорее всего, должен был незадолго до начала ожидаемого нами немецкого наступления. И так бы всё и произошло, если бы вы с товарищем Воронцовым немецкого офицера бы не захватили. Это-то и поменяло его планы. Вероятно, он подумал, что если спасёт этого Шульца, то немецкое командование его отблагодарит. И нужно сказать, он был в своих размышлениях прав. В портфеле были важные карты и ценные сведения, так что немцы были бы очень рады, если бы у нас этих сведений не было.
— Ясно. А ещё один вопрос можно? — поинтересовался я и, увидев, что тот недовольно поморщился, быстро произнёс: — Совсем маленький.
— Ну?
— Вопрос такой: Вы же сразу, с первых минут знали, что я не немецкий шпион? Ведь знали? Я прав?
— Может, и знал, — ехидно уставился он на меня и с ленцой добавил. — И что?
— Как что⁈ — искренне возмутился я. — Тогда зачем вы меня обвиняли и мариновали⁈
— Как ты называешь: мариновали, мы тебя, потому что ты был в окружении. Так положено. Так что не надо учить меня делать мою работу, — холодным тоном отрезал НКВДэшник, но потом, вероятно осознав, что общается с семнадцатилетним пацаном, к тому же захватившим ценного языка, заметно потеплел и более мягко сказал: — Так было надо, Алексей. Ты пережил серьёзное испытание. Общался с немецким шпионом. Я должен был заставить вспомнить тебя всё в мельчайших деталях, — похлопал меня по плечу и повторил: — Это моя работа.
Горшков отпустил конвоира, что непрестанно следовал за нами, а сам, рассказывая по дороге, проводил меня до кабинета главврача. Из его слов я понял, что Анна Ивановна Предигер ранее была главврачом больницы в Троекуровске, а ныне стала руководителем госпиталя, что расположился в здании школы.
Она приняла меня буквально сразу, как только следователь заглянул в её кабинет.
— Да-да, конечно, входите, — произнёс глубокий голос, который, вероятно, принадлежал женщине средних лет.
Младший лейтенант завёл меня в кабинет, усадил на кушетку и, сказав, что подождёт в коридоре, ушёл.
Ну а мной, наконец, занялся настоящий врач.
Как оказалось, она, кроме всего прочего, была ещё окулистом и хирургом. И именно она занималась моими глазами в прошлый раз, когда мы с Воронцовым ехали в Троекуровск на вокзал и, попав под обстрел, угодили в больницу.
— Всё не так плохо, как могло бы быть, да-с, — произнесла она, закончив рассматривать покраснение левого глаза. — Очень плохо, дорогой товарищ, что вы раньше положенного срока сняли повязку. Может быть осложнение, да-с. Но, к нашему обоюдному счастью, пока я этого не вижу. Так что, вполне возможно, если вы будете соблюдать рекомендации, что я вам дам, то выздоровеете очень скоро.
— Я готов, — произнёс я, после разрешения закрыть веки.
— Сейчас я попрошу медсестру ещё раз промыть раствором вам глаза и пропишу капли. Но всё это лечение будет напрасно, если Вы сами не будете заботиться о себе. Ну и капельки три раза в день закапывать не забывайте, да-с.
— И что мне делать?
— Во-первых, не трогать глаза руками. Не чесать. Не царапать ногтями. Занесёте инфекцию и вообще можете лишиться зрения. Помните это! Гигиена, и ещё раз гигиена! А во-вторых, стараться избегать дневного света хотя бы неделю. Роговицы глаз получили небольшие повреждения. Они очень долго заживают. Из-за травмы у вас повышена светочувствительность. Яркий свет глаза раздражает и, происходит то самое, что Вы назвали «слезоотделение». Как результат, вы мало того, что не видите, так ещё и постоянно, вытирая текущие слёзы, тревожите их. Этого надо избегать. Ну и капельки, три раза в день закапывать не забывайте, да-с.
— С капельками понятно, — согласился я, — но вы мне что, опять хотите повязку на глаза сделать? — и буквально почувствовал шестым чувством, что сейчас прозвучит утвердительный ответ на мой вопрос, напомнил: — В десяти километрах от нас немцы. Они вот-вот начнут наступление.
— Помню, как уж тут забудешь, — горестно вздохнула доктор, поднялась со стула, судя по размытому силуэту, подошла к шкафу, что стоял у дальней стены, открыла там дверцу, покопалась, и, что-то взяв в руки, вернулась ко мне и, вложив в ладони, сказала: — Вот, возьмите. Как Алёнка промоет глаза, и капли закапает, Вы сразу же наденьте эти окуляры и носите на здоровье. Без надобности не снимайте.
Судя по форме предмета, что она мне дала, это были очки с круглыми стёклами. На мгновение, приоткрыл глаз и, даже невзирая на расплывчатую картину, что увидел, я понял, что форма и вид этих «окуляров» говорит о том, что они являются точной копией тех очков, что носил кот Базилио в советском кинофильме о приключениях Буратино.
«Ну да, мне было не до эстетики. Если доктор считает, что они мне помогут, и если они и взаправду помогут, то буду ходить в том, что дали и моську тут воротить, заботясь об эфемерной потенциальной непрезентабельности внешнего вида, просто глупо», — хмыкнул я, начав протирать стёкла краешком нательной рубахи.
Анна Ивановна похлопала меня по плечу и вышла, сказав, чтобы я ждал.
Ожидание продлилось недолго. Минут через пять дверь распахнулась, и я услышал тот самый прекрасный голос, который меня сегодня спас:
— Забабашкин, Вас отпустили?
— Да, Алёна, простите, не знаю Вашего отчества, — покивал я.
— Игоревна, — чуть смущённо произнесла та.
Её приятный голос успокаивал, и на душе появилась волнительная радость.
«Ничего себе, неужели я влюбился? Интересно, а она симпатичная? — неожиданно пришли в голову мысли. И я их сразу же постарался прогнать прочь. — Да какая разница, симпатичная она или нет? Может быть, она вообще замужем! Главное, что она уже третий раз за мою жизнь, старается мне помочь!»
Медсестричка тем временем подошла к тумбе, на которой стояли какие-то банки, открыла одну из них, перелила жидкость в миску и, подойдя ко мне, попросила поочерёдно приоткрывать веки. Сама же макала в эту жидкость вату и протирала ей область глаз.
После нескольких таких процедур она просушила мне лицо марлей и в каждый глаз закапала глазные капли, после чего протянула этот пузырёк с каплями мне.
— Закапывайте их себе, Забабашкин, три раза в день. По две капли. Запомнили?
— Да, — кивнул я.
— Доктор сказала, что пару дней будете у нас под наблюдением, так что капать пока буду их Вам я. Приходите в процедурный кабинет. Он оборудован примерно по центру этого этажа. Увидите, там табличку на двери прибили. Ну, а если вдруг там никого не будет, то закапывайте сами. Я могу быть на операции или ранеными заниматься. Их сейчас много. Но, когда я там есть, то приходите, всё сделаем в лучшем виде!
— Как скажете. Раз надо, то готов отбросить свою гордыню и полностью поступить в Ваше распоряжение, — пошутил я, улыбнувшись размытому силуэту девушки.
К моей радости, капли почти сразу начали действовать. Ощутил даже какое-то лёгкое жжение. Надел очки, поморгал и открыл глаза. Слёзы почти перестали течь и я, обрадовавшись этому факту, посмотрел на свою спасительницу.
Напротив меня стояла красивая девушка, которой было на вид около восемнадцати-двадцати лет. Светлые русые волосы заплетены в длинную косу, немного курносый нос в озорных веснушках. Приятные, чуть пухленькие губки. И красивые, бездонные голубые глаза, в которых я сразу же утонул. Всё это говорило лишь об одном — я наконец-то встретил ту, которую не смог встретить за всю свою прошлую жизнь.
Глава 9
Подкрепление
Алёна довела меня до палаты и убежала по своим делам. А я ошарашенный остался стоять в коридоре, смотря на старые доски пола и пытаясь прийти в себя.
«Ничего себе меня прибило. Что это? Никогда такого со мной не было. Может быть, гормоны играют, тестостерон стучит по мозгам? Не знаю, но состояние крайне непонятное».
Внутри всё колыхалось и не могло никак успокоиться. Может быть, это действительно была любовь? По ощущениям, наверное, она должна ощущаться именно так. Впрочем, в этом я не уверен. В той жизни я, очевидно, никого не любил, раз такое чувство на меня нахлынуло впервые. А может быть и любил, но любил когда-то очень давно. Да так давно, что даже и не помнил столь ошеломительного спектра эмоций.
Однако любовь или не любовь, но с этим надо было разбираться после.
Пару раз глубоко вдохнул, выдохнул и потряс головой, пытаясь прогнать оттуда непонятные видения. Через полминуты сердце и пульс более-менее нормализовались и я, нарочито громко покашляв в кулак, открыв дверь, вошёл в палату.