Комдив подошёл к двери, ведущей в соседнюю комнату, и крикнул связисту:
— Дай связь с соседом слева.
Через минуту связь была налажена, и командир дивизии узнал от подполковника Горохова, что идёт страшный бой и что он своими двумя полками противостоит превосходящим силам противника.
«Их тут не меньше дивизии», — под слышимые взрывы бомб и снарядов в трубку прокричал подполковник и на этом связь с ним прервалась.
Точно такая же ситуация складывалась у полковника Зинченко, который оборонял Прокофьево. У того было в подчинении три полка и две роты и, по его словам, сдерживать немцев ему удавалось с трудом, тем более, что их позиции постоянно штурмовала авиация.
Комдив повесил трубку, прислушался и, услышав, что за окном стоит полная тишина, ни к кому конкретно не обращаясь, негромко прошептал:
— Кто мне скажет, какого чёрта тут происходит⁈
Конец интерлюдии
*
Забабашкин
(несколькими минутами ранее)
Вернувшись на свою позицию, посмотрел на кусты, растущие сбоку, и пришёл к выводу, что это прекрасный ориентир для врага, по которому он непременно будет пристреливаться, если меня заметит. Получалось, что, если я хочу в будущем бою выжить, то либо мне эти кусты нужно срубить, либо передислоцироваться в другое место.
Но пока это делать было нельзя. Меня определили сюда, рассчитывают, что оборону я буду держать именно тут, а потому придётся остаться. Тем более, что других бойцов у нас в наличии нет.
Вполуха слушая Апраксина, который рассказывал об отступлении их роты, сапёрной лопаткой сделал себе две полки в стенке, на каждую устроил по три коробки с патронами и по одной гранате. Затем в окоп накидал сантиметров двадцать земли под ноги, сделав площадку. Те, кто копали окоп, дай Бог им здоровья, немного переусердствовали и вырыли в этом месте слишком глубоко. Чтобы выглянуть и увидеть, что происходит, нужно было встать на носочки. Естественно, при таком положении вести стрельбу становилось неудобно.
Отодвинув в сторону всё ещё продолжавшего свой рассказ красноармейца, прошёл на десять метров левее и, увидев, что в этом месте никто не обосновался, минут за сорок оборудовал дополнительную позицию. А затем, так и преследуемый неугомонным Апраксиным, вернулся на основную, поправил каску, взял в руки винтовку, перезарядил, приметился в сторону врага и сосредоточился.
К счастью, плотный утренний туман и дымка от воды моему новому зрению мешали не очень сильно, и я прекрасно смог разглядеть противоположный берег.
В городке, из которого мы отступили, бурлило. Немцы под прикрытием тумана явно готовились к предстоящей атаке, и наступление своё они однозначно собирались начать с окраины Троекуровска, что чуть правее моей позиции, а по факту — напротив меня.
Сейчас уже почти рассвело, и немцы, вероятно, с минуты на минуту ожидали сигнала к началу атаки. Их бронетехника была построена в две длинные колонны.
Впереди каждой стояли танки, за ними были бронетранспортёры, а замыкали колонны тентованные грузовые машины, в которых, очевидно, ждали своей очереди вступить в бой пехотинцы. Длина колонн впечатляла, по моим прикидкам, не меньше полукилометра каждая. И вся эта махина собиралась навалиться на нашу «дивизию», которая по численности личного состава была неполной ротой.
Напрягся и стал считать танки. Получалось, что в каждой колонне их по двенадцать штук. Таким образом, общее число было двадцать четыре.
— Блин, дофига, — вздохнул я, вспоминая про три наши противотанковые пушки.
К сожалению, сегодня я ни у кого из красноармейцев так и не увидел ПТР — противотанкового ружья, которые часто встречались в фильмах. Возможно, их к этому времени ещё не было в больших количествах в армии и на фронте, однако изобретено это оружие уже должно было быть.
«А жаль, что их нет. У немцев танки в основном лёгкие. ПТР бы их точно взял. Вот „Тигры“ и „Пантеры“, которые у фашистов появятся во второй половине 1942 года, для ружья будут сложной целью. Оно их будет пробивать только в борт, да и то лишь с малых дистанций. А вот Т-2 и Т-3 такое ружьё могло уверенно подбить и с пятисотметровой дистанции. Но, увы, у нас сейчас этих ружей нет совсем, а, значит, с танками могут бороться только те самые три пушки. Ну, а если учесть, что, скорее всего, по законам своей излюбленной тактики немцы построятся клином и начнут выбивать в первую очередь именно пушки, сосредотачивая на них весь огонь, то можно смело сказать, что артиллеристам в данном случае не позавидуешь. Впрочем, тут вообще мало кому позавидуешь. Такое количество врага на один квадратный метр даже дуст не возьмёт», — зарычал я и стал рассматривать через мушку прицела первый танк.
Вот из люка торчит голова механика-водителя. Из башни высунулся по пояс командир танка. На нём пилотка, поверх которой надеты наушники.
Пробежал взглядом по первой колонне, по второй. Картина была везде одинаковая. Командиры танков торчат по пояс из башен, а у механиков-водителей видна только голова. И все ждут приказа.
Посмотрел на бронетранспортёры. Почти такая же картина. Окна броневиков не закрыты бронированными щитами (они будут закрыты непосредственно перед боем), а из кузовов торчат силуэты пулемётчиков. Только из грузовиков, что стояли в самом конце, и, вероятно, должны были подвезти пехоту ближе к полю боя, чтобы она там развернулась, никто не торчал. В каждой кабине сидел водитель, а рядом с ним ефрейтор или лейтенант (судя по погонам). Эти командиры, очевидно, и командуют теми, кто в кузовах.
— Хорошо хоть осколок после взрыва не глубоко в шею вошёл и не порвал артерию. А то бы кровью истёк, — вывел меня из раздумий голос Апраксина.
— Действительно, хорошо, — не отрываясь от обзора, согласился с ним я, и почувствовал, что к нам подошёл ещё кто-то.
Обернулся и увидел Воронцова и младшего лейтенанта, что меня допрашивал.
Мой собеседник, отдав воинское приветствие сразу же ушёл на свою позицию, а я вопросительно посмотрел на первого человека, которого встретил в этом времени.
— Что-то случилось?
— Вот, решил проверить как у тебя дела, — произнёс тот, поправив винтовку на здоровом плече.
— У меня нормально, — произнёс я. — А чего ты, то есть Вы, тоже, что ль, воевать собрались?
— А что тут удивительного? Сейчас каждый человек на счету, — снял с плеча винтовку и поставил её прикладом на ногу лейтенант.
— Так-то оно да, но ты же серьёзно раненый. Как стрелять-то будешь? — удивился я.
— Боец Забабашкин, почему Вы тыкаете старшему по званию⁈ Немедленно прекратить! — тут же докопался до меня Горшков.
— Виноват! — вытянулся я по стойке смирно.
— Отставить. Мы с этим Забабашкиным огонь и воду прошли, поэтому не на людях он имеет право со мной фамильярничать, — заступился за меня Воронцов, а затем, посмотрев в сторону немцев, спросил: — Видишь, что они делают?
— В общих чертах. Туман мешает разглядеть всю обстановку. Но кое-что вижу.
— Ну, всё равно — хоть что-то. Расскажи.
Скрывать было нечего, и я описал текущую обстановку на правом от нас краю города Троекуровска.
— Значит, две колонны по двенадцать танков в каждой? — уточнил лейтенант.
— Да, но может быть и больше. Там за завалом плохо видно. И ещё бронетранспортёры и грузовики, что стоят за ними.
— По-моему, нам хана, — негромко кашлянул он и тут же себя поправил: — Но отчаиваться не стоит. Уже скоро придёт подкрепление.
Я пространно кивнул и посмотрев на командиров сказал:
— Товарищи, надо бы, наверное, в штаб доложить, что противник сосредотачивает танковую роту на правом фланге нашей обороны — фактически напротив второго взвода. Ну, а я, пока немного постреляю.
Мамлей покосился на сурово смотрящего на меня Воронцова. Тот одобрительно кивнул не сводя с меня глаз и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, пригибаясь, побежал по траншее.
Я же, решив, что уделил командному составу и так достаточно времени, вновь стал разглядывать немцев через прицел.
В который уже раз тщательно осмотрел местность, в очередной раз прикинул приходящие в голову мысли, а затем повернулся к лейтенанту и попросил: