«Тут километров пять-шесть по прямой через речку будет. И это просто удивительно! Ведь теперь я не только прекрасно в темноте вижу, но и вдаль смотрю так глубоко, что никакой бинокль не нужен. Да что там бинокль, даже в бинокль детально рассмотреть то, что рассмотрел я, вряд ли возможно. Разве что в подзорную трубу?»
— Ты чего остановился? Уже ничего не видишь? — напомнил о себе лейтенант.
— Признаюсь: я давно не вижу.
— Т-то есть как? — аж запнулся Воронцов от удивления. — Как же ты ехал?
— Исключительно по памяти, — в который раз не стал я рассказывать правду.
— Ты, что, тут уже был?
Я посмотрел на него с удивлением.
Тот пояснил свою мысль:
— Помнишь дорогу?
— Нет, конечно! Откуда я её могу помнить, если никогда тут не был? Я помню карту, что мы смотрели. И запомнил, что от поворота, который через километр после выезда с деревни, дорога идёт почти прямая. Вот и ехал, прикидывая в уме. Теперь, когда она начала петлять, дальше ехать опасно. Так что предлагаю вот что: спешиваемся и идём пешком. Нам ещё реку преодолеть надо будет, которая у нас на пути вот-вот появится.
— Выходим, — согласился Воронцов.
Лейтенант повесил на шею пистолет-пулемёт, взял портфель с немецкими документами и вылез из грузовика. Я вылез следом, не забыв захватить винтовку.
— Что с немцем будем делать? Как мы его через реку перетащим? — спросил меня лейтенант, заглядывая в кузов.
— Предлагаю дойти до реки и попробовать найти брод. Ну, а если не найдём, то переправимся вдвоём. Немца придётся ликвидировать, — ответил я и тоже посмотрел в кузов.
— Что-то я его не вижу? Где он? Сбежал? Или, может, вывалился на ходу?
— Никуда он не делся. Под лавку спрятался, — сказал я, глядя на прячущегося немца, и тут же быстро поправился, вспомнив, что до конца собирался скрывать свою необычную способность: — Или ближе к кабине перелез. Сейчас найду.
Запрыгнул в кузов и, естественно, нашёл вражеского офицера под лавкой.
В четыре руки вытащили его оттуда, и лейтенант предложил скинуть пленного вниз на землю:
— Пусть полетает.
Но я решил воспрепятствовать этому, сказав, что немец нам нужен исключительно в хорошем физическом состоянии.
— Что, Забабашкин, тебе его жалко, что ль, стало⁈ — тут же набычился Воронцов.
— Естественно, нет! — категорически ответил я. — Просто мы его сейчас скинем, он ногу подвернёт или того хуже — сломает. Как мы его потом волочь будем? На носилках?
— Гм, а ты прав, — грустно согласился командир и прошипел: — Ещё со сволочью всякой аккуратно обходиться приходится. Нет в жизни справедливости!
С этими словами мы аккуратно спустили немца на землю, развязали ему ноги и, держа пленного под руки, пошли в лес.
Вскоре из-за туч вышла луна, немного осветив местность. Идти лейтенанту и пленному стало в этом плане чуть легче, однако эту лёгкость сразу скомпенсировала другая сложность — лес стал более густым, и продвигаться втроем между деревьев перестало представляться возможным.
— Забабашкин, ты вроде в темноте видишь получше меня. Иди первым, — приказал Воронцов.
Не стал с ним спорить и пошёл ведущим. За мной угрюмо топал немец со связанными за спиной руками, а замыкал нашу небольшую колонну лейтенант, держа перед собой пистолет-пулемёт.
Где-то через час после того, как мы углубились в чащу, лес стал немного редеть и среди деревьев стал виден просвет. Сконцентрировался на том, что вижу, и понял, что движемся мы в правильном направлении — вдалеке виднелся небольшой город. Но, чтобы туда попасть, нам необходимо было преодолеть небольшое поле, затем реку, затем вновь поле и только после этого мы бы могли рассчитывать на то, что встретимся с нашими воинами, которые сейчас занимали оборону на краю Новска.
Через десять минут мы добрались до опушки леса и залегли, чтобы более детально оценить обстановку. Не обращая внимания на жужжание и укусы вездесущих комаров, снял с себя истрёпанный и пропитанный кровью врагов больничный пиджак. Мы с лейтенантом накрыли им головы и, подсветив трофейным фонариком трофейную же карту, сравнили увиденное перед собой с тем, что было изображено на бумаге.
Естественно, я знал наше точное местонахождение, ведь всё прекрасно видел, но участвовать в этом спектакле мне было просто необходимо, потому что раскрой я свой уникальный талант перед НКВДшником — и тот по нашему возвращению обязательно доложит о столь странной способности наверх. Ну а дальнейшее можно и не представлять — вряд ли мне понравится быть подопытным кроликом, пусть даже и живущим в золотой клетке. Я такого поворота событий не хотел, а потому и впредь собирался по максимуму участвовать в подобных постановках одного актёра. Главное — случайно не забываться.
— Вероятно, так оно и есть, — выключая фонарь, произнёс Воронцов, а потом прислушался, вынырнул из-под пиджака и, пока я его надевал, показал пальцем вперёд: — Слышишь, река журчит.
Я застегнул пуговицы и напряг слух. И, действительно, услышал звук журчания воды.
— Вроде бы не быстрая речка, — предположил я.
— Возможно, — согласился лейтенант, и, вновь прислушиваясь, недовольно добавил: — А может быть, и нет. Слышишь, течение как усилилось?
Я вновь прислушался. И действительно, звук текущей воды стал явно громче, чем несколько мгновений назад. Более того, с каждой секундой звук всё усиливался и усиливался.
— Баржа? — предположил Воронцов.
— Какие баржи на линии соприкосновения? Это же огромная мишень, — отмёл я мысль лейтенанта, вглядываясь в сторону приближающегося звука.
От горизонта до горизонта никакой баржи или корабля видно не было.
Предположив, что, возможно, звук каким-то образом отражается от чего-то и источник звука находится на самом деле не слева от нас, а, быть может, в Новске, осмотрел позиции наших войск, которые видел ранее.
Подводы и бойцов с ящиками видно не было. Зато появилось кое-что другое. Метрах в ста перед окраиной города в земле суетились около трёх десятков советских бойцов Красной армии и гражданских с лопатами в руках.
«Ясно, окоп роют и готовятся к завтрашнему бою», — сожалея, что не могу поделиться своими наблюдениями с лейтенантом, вздохнул я.
Вновь всмотрелся вдаль, но источника шума так заметить и не смог.
И тут лёгкий шум многократно усилился. Более того, в нём появился отчётливый механический лязг.
Теперь можно было более точно определить направление, откуда шёл звук. Уже не было сомнений, что идёт он именно слева от нашей опушки, где лес чуть углублялся в поле, образовывая небольшую рощу.
Мы втроём уставились в ту сторону.
Неожиданно там вспыхнул свет от фар и из оврага, словно из капонира, на поле начал выезжать немецкий полугусеничный бронетранспортёр. Когда он выполз, из его корпуса взлетела осветительная ракета в сторону поля, и как только она поднялась вверх и осветила окрестности, немецкий пулемётчик сразу же стал стрелять по кучкам, что лежали на земле. В одну, другую, третью. И вот одна из кучек поднялась и, превратившись в нашего бойца, побежала в сторону реки. Пулемётчик хладнокровно нажал на спусковой крючок, и боец, получив косую очередь в спину, замертво рухнул наземь.
Я это видел прекрасно и в деталях, поэтому для меня зрелище стало более тяжёлым испытанием, чем для лейтенанта.
— Забабашкин, дай винтовку. Я сейчас эту падлу достану, — прохрипел Воронцов, тоже увидев всё своими глазами, пусть и не с такими подробностями, что я.
— Отставить, лейтенант, — вновь позабыв про субординацию, отрезал я и пояснил ощерившемуся коллеге по несчастью свой отказ: — Выдадим себя, и как тот боец тут ляжем.