Летопись смерти - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 1

Предисловие

Нет в мире большей чести, чем оставаться верным самому себе.

Следовать данному заключению — это настоящий успех, в котором невозможно усомниться. Когда человек начинает проживать свою собственную жизнь — он становится, по-настоящему, счастлив.

Попробуй вообразить, что именно Ты — главный герой своей жизни. Ни близкие, ни далёкие, никто не сумеет оспорить подобный вывод, ибо он является единственно верным. В тот момент, когда тебя перестаёт душить мнение общества, твоего окружения, твоей семьи — Ты обретаешь свободу. Исходя из полученного опыта и знаний, Ты сможешь строить свою жизнь. Не размениваться на советы тех, кто принизил собственную важность и решил, что здоровый эгоизм — это плохо. Вся эта ложная филантропия и самоотверженность не приводит к счастью.

Просто попробуй быть собой, быть для себя. Люби себя так, как никто полюбить не сможет. Ведь правда такова — больше чем самому себе, Ты не будешь нужен никому.

Люди забывают про собственную персону, их одолевает страсть творить революцию и желание «устаканиться» в обществе. Эти противоречия уйдут в забвение тогда, когда Ты сумеешь осознать своё истинное Я.

Люби мир, несмотря на его несправедливое правление, люби своих близких, несмотря на их крайности, а в первую очередь, люби себя, закрыв глаза на собственные недостатки.

Мир жесток, и другим он не станет. Найди себя, дрейфуя по его беспощадным течениям. Ведь они способны закружить так, что последние крупицы Тебя навсегда растворятся в первой из бесконечных волн.

Летопись смерти.

Стоит помнить: тот, кто улыбнулся Вам в лицо,

только что подал знак лучнику у Вас за спиной…

Введение. Песня, которую ты вряд ли услышишь.

Молодые влюблённые лежали на берегу ласковой реки. Её воды отражали блеск и переливы чешуек стаи рыб, мирно обнимаемых течением. Юноша обвивал пальцами ладонь своей спутницы, как ветви близ растущих деревьев, что переплетаются, касаясь друг друга.

Её грация, нежная кожа и лазурные, как морская гладь, глаза взывали к чувству, до сих пор не ведомому им обоим. Она сомкнула веки, подняла своё личико к небу, набрала воздуха полной грудью и тихо сказала:

— Ах, какой аромат! Неужели, в деревне принялись жечь покосы?

Он тоже принюхался, понимая смысл слов своей спутницы, юноша с умилением ответил:

— Да-а, люблю этот запах, — снова вдыхая, — жатва закончилась, и настала пора убирать поля. Словно, безмолвный и обязательный переход лета в осень.

Девушка вдохнула ещё глубже:

— Хорошее место, здесь всегда так отрадно. Не иначе, как природа любит нас — только солнышко, только процветание. Какой нежный аромат…

Они долго к этому шли, казалось, всё вокруг подтолкнуло их юные души друг к другу. Произошёл тот самый, ожидаемый и неповторимый первый поцелуй.

Влюблённые мирно лежали у реки, и их нежность окутывало тёплое осеннее солнце.

Неподалёку от пристанища любви, за покровом лесной чащи, за горизонтом поля пшеницы полыхала деревня. Ворота были проломлены военным тараном, избы горели от пламени врага, которое обрушилось шквалом горящих стрел. Всё горело — всё уничтожалось.

Деревенские жители не ожидали нападения, а недруг ожидал отсутствия их готовности. Улицы наполнились кровью и смертью. Всех клали на землю тяжёлые военные мечи. Прятаться было негде, ярость неприятеля не находила отпора — это была не битва, это было истребление.

Пики и копья, отточенные в ночь перед своим часом, извивались в потоке танца смерти, безжалостно и точно находя своих жертв. Никого не щадило то чёрное войско. Дети падали рядом с матерями, неспособные противостоять взывали о пощаде, которой они никогда не получат. Летели головы, заживо сжигались тела, руки и ноги теряли своих хозяев. И даже небо почернело от дыма сгоравших хат, от дыма сгоравших тел, от дыма сгоравших душ…

Посреди бала преисподней возвышалась фигура. Этот человек был закован в латы, столь причудливые и блестящие, что даже цари не стали бы надевать их в походы. Фигура молча держала вытянутую руку с мечом, свободный конец которого впился в горло местного рыбака. Это отца юноши, который сбежал с вечерней рыбалки на свидание с возлюбленной, настигла рука, несущая жестокую смерть. Меч покинул глотку старого ловца рыбы. И гром прогремел гимном жестокости завоевателей, а ветер с силой развивал флаг победителя, чьё лицо закрывала железная маска, покрытая капюшоном.

Крики стихли, буря лезвий и дубин остановилась. Пылающие избы перестали гореть и теперь мирно тлели, исчезая в глазах заката. Недруги ускакали дальше, готовясь напасть на следующую цель, подбадриваемые грязной победой.

А влюблённые придавались ласке на берегу реки. Только что в их родном селении звучала музыка оркестра мечей, но они не успели на премьеру…

Часть первая.

Глава 1. Большой город.

Великий Кив — огромный центр всего континента, здесь уживаются бок о бок негодяи и законники, воры и благотворители, крепкие юноши и дряхлые старики. Кив — это пристанище для любого, кто готов уважать город и его законы; главные врата не закрывают без причин, и торговля происходит постоянно. Рынки полны товаров и покупателей. Тут не любят войну, но меч умеют держать и женщины. Не приветствуют пьянство, но в харчевнях разливают вино и пиво. Здесь каждый находит то, что ищет, если ищет в рамках дозволенного.

Сегодня великий князь Святослав возвращается из похода, возвращается с победой, а значит, придворный повар уже отправил поварёнка Кильяна к пекарю, что превращает муку и воду в произведение искусства.

И, вот, мальчик несётся по улицам, ловко извиваясь в толпе, и крепко держа в руках два серебряных Элена — монеты, которые повару щедро давались на хлеб и выпечку.

Резво малыш добирается до пекарни. Она давно стоит тут, пожалуй, с тех самых пор, как только Кив заселили первые жители. Сейчас здесь гордо виднелась вывеска. Это был кекс, вырезанный из молодого ясеня, и висящий на металлических заклёпках. Запах заставлял остановиться: свежее тесто, которое уже приняло форму будущего хлеба запекалось в печи искусного мастера. Этот аромат разносился ветром по всей округе и будил спящий город.

Дверь открылась, мальчик ворвался в помещение, и пекарь узнал Кильяна:

— Как же давно тебя не присылали. Небось, князь воротится?

— Уже близок к городу! — бойко отвечал ребёнок, вытирая нос рукавом.

Мальчик положил монеты на прилавок и отряхнул ладони. Пекарь пригнулся к полке и достал короб без крышки, в котором к царскому столу носили хлеб, дабы не помять корочку с верхов. Кильян ухватил важную посылку обеими руками, но лёгкий хлопок по плечу остановил его:

— Возьми, вот, булку. Свежая, сладкая. Я в ней яблок положил. Угостись, малыш.

Мальчик радостно схватил подарок и, забыв поблагодарить, умчался к придворному повару.

На кухне шли приготовления: печи раскалились от жара, на них готовилось мясо. Тушились овощи, булькали супы и жарились грибы. Главный по кухне во всю ругался и размахивал руками, осуждая каждое неверное, по его мнению, действие. Когда Кильян забежал в этот бушующий карнавал, повар сразу схватил ящик. Мальчик попросился выйти навстречу возвращающемуся полку. Он знал, что здесь нет нужды в обычном поварёнке. Упрекающе фыркнув, повар указал на дверь, и мальчонка побежал ко вратам, где уже собралась толпа.

В это утро произошло событие, которое было способно хоть на день сплотить всех спорящих. Город радостно встречает своего правителя. Кильян пробрался сквозь сжимающуюся кучу людей к самой дороге. И как раз напоролся на входящую дружину. Грозный взгляд входящего во врата князя пал на неумелого ребёнка. Наконец, мальчик увидел великого Святослава так близко, что запомнил навсегда этого огромного героя былых времён: он был высок, мускулы стягивала прочная броня, князь шёл пешим, его твёрдый лысый череп был похож на таран, а усы свисали почти до ключиц.

Князь подошёл к мальчику, вылетевшему на путь дружины., подал руку и поднял его с дороги:

— Как звать-то? — голос его был звонким и твёрдым, как гром.

— Кильян, но все зовут Килькой!

Князь улыбнулся:

— Неудивительно, такой мелкий. Не бойся, дитя, силу не рост придаёт, а твёрдый дух.

Он прошёл дальше, мальчика отодвинули от пути следования воинов. Он навсегда запомнит эту легендарную фигуру.

В тронном зале всё было начищено до блеска. Здесь уже стояли княгиня Милена и княжеский сын Ростислав.

Князь молча распахнул двери в залу, где его терпеливо ожидали бояре и знатные горожане. Толпа стихла, когда сомкнулась дверная щель. Святослав никогда не славился игрой лицом и тихо возвращался, каждый раз садился на трон и молча выпивал заранее подготовленный кубок вина за павших в бою. Затем, все смолкали, смотря в пол, придаваясь воспоминаниям о погибших во славу чести и долга. И, вот, князь давал право слова боярам и дружинникам, выслушивал обязательные похвалы и реплики.

Когда он объявлял о пире, который собирался спустя две дюжины лун после приезда победителя, все хлопали и расходились.

Святослав подозвал советников Иллариона и Анфису, людей, по праву заслуживших это почётное звание, и не единожды блиставших своей логикой и добрым советом.

— Летрия отвоёвана (князь говорил спокойно и тихо), настала пора пировать.

Илларион сказал наперёд:

— Ваша победа — это блеск силы великого полководца. Кто из почётных мужей должен быть приглашён?

В таких случаях Анфиса вступала со списком известных имён, а князь соглашался или отказывал:

— Меркул и Ульян, они долго ждали такого приёма, — князь кивнул, — дружинники Всеволод и Гавер, их не было с вами в последней схватке за Летрийский форт, они помогали союзному Кронту в боях с гоннами, — князь снова одобрил выбор.

— (Илларион прервал список) А-а… ваши братья?

Давно не виделись великие князья, их судьбы разошлись дорогами на распутье, а годы лишь стёрли острые края их сложных отношений, и сейчас князья мало, что знали друг о друге. Святослав задумался на миг, затем поднял взгляд и громогласно произнёс, отзываясь эхом в опустевшем помещении:

— Почётные ли мужи мои братья? — советники недоумённо кивнули. — Зовите князей, шлите гонцов, пора праздновать, праздновать по-настоящему!

Поначалу замешкавшись, советники всё же пришли в себя и своевременно направились к гонцам, где тут же отдали приказы.

* Первый гонец будет отправлен на Запад в Новый Каргополь. Здесь правителем стоит один из самых искусных полководцев и стратегов Камнеземья — второй по старшинству брат царского рода, князь Нестор. Редко его светлость приезжал в столицу, а если и оказывал такую честь, значит в стране разворачивались баталии, переходящие в войну. Суеверный Нестор, всё реже навещал брата. Его пророческие приезды, знаменующие сгущение туч, невольно окрестили князя «Буревестником». Все кто был знаком с государственными делами, знали, не доставаясь право правления в столице старшему брату, именно Нестор встал бы у главы империи. Герб в Каргополе — два скрещенных копья и топор, стоящий посередине — это символ силы и оружия, которыми славился город.

* Второму гонцу надлежало отправиться на Юг, ко Мракоморью и, стоящему у его берегов, Вышеграду. Там у штурвала правления стоит третий брат, красавец, светловолосый князь Творимир. Его синие глаза подобны морю, где молчаливо плавает флот великого моряка. Давно забыл о братьях Творимир, давно его взор уставлен в морскую даль — она манит его, чарует и привлекает. Флот — гордость и радость Вышеграда и его правителя, корабли Творимира не раз бились, словно огнедышащие змеи в водах воинственного Мракоморья. Бились и побеждали! За славу, полученную в плаваниях, называют ясного князя «Волнорезом». Герб города — ладони, держащие гнездо с птенцами — по одному на царя, символизирующие защиту семьи и отечества.

* И… третий гонец… Его цель находится на Востоке. Область, где правит младший из братьев. Его имя Василий. Князем же называть его не принято. Он правитель тюрем и копей, самые затхлые болота лежат в его владениях. За это и прозван Василий «Князем отхожих мест», иным же известно его другое прозвище — князь Нелюбим. За что же? С детства братья не чтили младшего, самого любимого и милого сердцу их отца сына. Много прошло зим и лет с поры отправления Василия в город Могиль, и мало кто помнит историю его ухода. Сейчас же брата впервые зовут на пир в город, который он не видел более десятка лет… Прибудет ли? Гонцам об этом знать не суждено, у них иные обязанности. Гербом в Могили стала кирка, обвитая змеёй, символизирующие добычу пород и охрану тех, кто их добывает.

Гонцов разослали из города. Жители стали готовиться к приезду многих почётных гостей и новых лиц. Празднество победы, почести славе великих воинов!

Пламя надвигающегося праздника охладил холодный северный ветерок; едва ли кто-либо из горожан заметил его в пылу подготовки, но ветер крепчал, крепчала уверенность — он не радуется победе, а несёт горе.

Глава 2. Путь, который выбирает нас.

В Новый Каргополь гонец снаряжался недолго, это был город, стоящий к Киву ближе остальных. Езды же до него было около трёх дней с ночным отдыхом. Снарядив коня, Лексан — гонец, чей выезд в такой не короткий путь был первым за всю карьеру, попрощался с родной землёй и пришпорил гнедого.

В путь юноша пустился бодро, везя ценное послание, гонец был скор и осторожен. К полудню ему пришлось остановиться у ручья: конь хотел пить, а Лексан хотел отдохнуть. Позволить себе спать было несколько преступно, но прилечь у воды хотелось безумно. Осмыслив все «за» и «против», он расположился у бегущего потока чистого ручейка, привязав спутника к юной липе. Солнце грело, вода подпевала птицам, нежащимся в тени деревьев. И, как следовало ожидать, Лексан мирно зазевался, после чего уснул. Сквозь гладкую идиллию природной гармонии он услышал шорох, ощущалось, будто в его карманах кто-то рылся. Раскрыв веки, юноша замер. В его одеянии, и правда, рыскало маленькое существо. Ростом чуть ниже пожинаемой пшеницы, худощавое и розовощёкое, в штанишках и одном сапоге, это неведомое создание жадно возилось по карманам. Когда же оно нащупало письмо, свёрнутое в свиток, лежащее в сумке под боком гонца, Лексан схватил существо.

Окончательно проснувшись, парень понял — это безвредный шалун, дух зерновых полей, жадина — полевик.

Малыш стал извиваться и стонать, пытаясь вырваться из крепкого людского хвата. Лексан сжимал руку и попытался успокоить плута:

— Чего ты ёрзаешь, я не кусаюсь. — Полевик не унимался. — Вы же лакомства любите, посмотри на меня. Я отпущу, а ты подождёшь тут, уговор?

Полевик недоверчиво покосился, попятился, посмотрел вниз и кивнул, не поднимая глаз. Лексан осторожно отпустил маленькую ручку и медленно отошёл к коню, нащупав выездную сумку, он на секунду отвёл взор от малыша, чтобы кое-что достать. Быстро обнаружив необходимое, он улыбнулся и поднял глаза. Его зрачки забегали по траве, полевика не было… Лексан грустно выдохнул: чего было ждать от пугливого создания?

Вдруг, ему в ноги стукнулось что-то. Новый знакомый запыхался и пробежал дальше на место, где обещал стоять. Лексан очень удивился, его согрела мысль о том, что нелюдимое существо доверилось человеку. Он отпустил сумку, достав глиняную ёмкость, покрытую тканью. После, гонец медленно зашагал в сторону существа. Полевик засуетился, но юноша остановился, выдохнул и подошёл на расстояние не ближе трёх шагов. Затем он отмотал ткань и протянул коротышке горшочек с мёдом. Старые рассказы твердили — дай полевику немного мёду, найдёшь в нём друга, крепче камня. Но мало кому удавалось найти этих проказников, а оказаться подле них с мёдом в руках и того реже.

Существо, насколько это было возможно, широко растянуло глаза, и его рот приоткрылся. Затем оно стало переводить взгляд то на золотой мёд, то на Лексана. Так продолжалось несколько раз, пока негодник не достал деревянную ложку из своих штанишек и не сунул её в мёд. Зачерпнув густую жижу, он жадно впился в сладость. Почти прогрыз дно ложки и вылизал остатки с рукоятки. Сунув прибор в карман, малыш набросился на гонца, повалил на землю и крепко прижался к новому другу, вопя и ёрзая. Лексан рассмеялся, а существо крикнуло: — Лисик!

— Тебя так зовут? — едва перестав смеяться, спросил Лексан.

— Лисик! Лисик! Зовут Лисик! Лисик зовут! — голос его был высоким, больше походя на детский.

Едва уняв коротышку, юноша поднялся с земли и отряхнулся. Полевик тяжело и глубоко дышал, едва сдерживая смех радости — это был поистине невероятный случай, человек старается держаться от нелюдей подальше, но не сегодня, только не в этот раз и не с этим парнем: Лексан был воспитан людьми старого, более традиционного времени, времени, царившем на материке до великих завоеваний; стариковские нравы отличались миролюбием, прилежным желанием сделать мир лучше, помогать тем, кому нужна помощь.

— Малыш, ты живёшь где-то рядом? — Лексан продолжал отряхивать подол своего бордового кафтана.

— Рядом, рядом! — вопил полевик.

— Может проводить тебя к дому? В этих краях часто бродит недоброе — хищник с пустым животом, да людь с пустой головой.

Лисик широко раскрыл рот, будто желая громогласно согласиться, но смущённо остановился и хмуро выдохнул тяжёлый воздух:

— Жил…

— (Лексан смущённо переспросил) Как это, жил?

— (Некогда весёлое существо прикрыло глаза грязной ручкой и всхлипнуло) Жил… давно…

После этих слов малыш рванул с места к зарослям ажины, вытирая слёзы своей маленькой рукой. Лексан было бросился за ним вслед, однако солнце затянули тяжёлые громовые тучи, а время не играло гонцу на руку. Тучи — спутники долгой осени уже медленно поглощали небесное светило, и выбора не оставалось, нужно было ехать дальше. Высший приказ — первостепенное дело.

Подняв горшочек, парень завернул его в полотенце и положил в дорожную сумку. Конь был напряжён, это крепкое животное таило в себе небывалый потенциал. Лексан заполучил гнедого совсем недавно и уже успел привыкнуть к этому величественному мускулистому жеребцу. Вообще, у гончих лошадей не было имён, не считалось честью называть способ доставки как-либо. Но не по доброй воле это воплощение силы стало носить на своей спине гонца. Дело в том, что конь был воспитан в известной царской конюшне, его ждало будущее великого чемпиона в скачках не только области Великого Кива, но мирового уровня. Однако у судьбы, видимо, свои планы на каждого из нас, и в одном из заездов конь не одолел крутой поворот, и с силой налетел на забор, снеся колья и оставив правый глаз на одном из них.

Теперь юный гонец ухаживал за, явно потускневшим, животным. Мир суров, у него свои критерии, и если ты не можешь быть лучшим, то остаётся исправно служить, став запасным, второсортным.

Глава 3. Победы и награды.

На пути следования возникло маленькое селение, Камнеземный край полон таких, именно эти людские пристанища составляют основу необъятного государства.

Лексан неспешно вёл коня ко вратам, охранял которые один единственный стражник, как и многие в его роде это был немолодой, полный и небогатый мужчина, который где-то и когда-то поднимал меч во славу страны, а теперь доживал тихие годы старческого покоя.

Гонец негромкой поступью подошёл к стражнику и заявил, как подобает посыльным на княжеской службе — громко, внятно и с присущей гордостью:

— Княжеским указом в три великих города высланы гонцы! В Каргополь лежит мой путь, путь первого гонца. Смею просить ночлега у вашего…

Невероятно озлобленный взгляд прилетел в его глаза, стражник, видимо дремлющий на тихом посту, безжалостно остановил неумелого юнца негромким предупреждением:

— Ненормальный, а?! — Голос его был низкий и прокуренный. — Чего кричишь? На уши деревню поднять решил? Так для того здесь и стою, чтоб неумех отгонять.

Оскорблённый такой не дружелюбностью к царскому представителю, Лексан было извергся вулканом красноречия, но инициативу перехватил второй стражник, вышедший из кустов:

— Ну, что такое? Уже отлить нельзя, чтобы кто-то воздух не попортил.

Лексан, возмущённо, повторил заранее подготовленную речь:

— Княжеским указом в три великих города высланы гонцы! В Каргополь лежит мой путь…

— (второй стражник перебил его) Ненормальный, что ли?!

Это было последней каплей терпения в чаше тяжёлого дня. Измотанный дорогой и неудачным дневным сном, Лексан вдохнул воздуха, сколько помещалось в его груди, и громко выдал:

— Сутки напролёт одни деревья и поля! Ни зверя, ни птицы, а только пустые дороги! И вы, невежды, так царского посла встречаете! Кол по вам плачет, чумы на вас нет!

Переглянулись бывалые стражники, да расхохотались над юношей. Им уже давно не доводилось встречать гостей из столицы, и неразумной казалась идея называть себя послом княжеской воли.

Лексан покрылся холодным потом, он не имел ввиду, что способен так гневаться. Сейчас казалось, что всё учение, дарованное в гончих лагерях, обучение ясноизлаганию и красноречию — пустая трата юношеских лет. Не этого ожидал гонец, совсем не этого.

Хохот стих, вытерев бегущую слезу, пожилой стражник обратился к гонцу с радушным видом:

— Наш край такого знатного индюка давно не видал, небось, готовился, а? Посол царской воли?

Ярость Лексана разгорелась новым пламенем. Ну, уж нет! Такого обращения к себе он позволить, точно, не мог:

— Уж индюк хотя бы горд, не то, что два облезлых петуха!

Смутился взгляд пожилого стража, искривилась его пропитая физиономия. Недоброе возникло в умах, обруганных на ровном месте.

— Петухи говоришь? — монотонно произнёс старший стражник. — Так, что ж. Петух, видать, не страшен фифе городской. Быть может, ножку его попробовать желаешь? Подойди же, есть для тебя угощение.

Второй стражник облокотился о деревянный забор, это не сулило добра, но если старший взялся обидчика урезонить, так и лезть не стоило. Пожилой грозно сжал меч в руке, не точенный, но на бесповоротный шаг способный. Лексан не планировал биться с теми, у кого хотел просить ночлега. Но путь назад оказался закрыт. Одним неуверенным, но стойким движением обнажил гонец свой короткий стальной клинок, который часто встречался звонким пением с другим оружием на тренировках. Однако крови сей меч не видел, хотя, казалось, увидеть желал.

Сошлись под блеклым светом факелов два металлических орудия. Дышал огнём юный гонец, то нападая, то отходя от размытых временем ударов старого вояки. Шаги их были осторожны, но полны решимости. Клинки звучно бились, с каждым разом раззадоривая ярость своих хозяев. Едкий взгляд второго стражника был направлен на опасную потасовку. Он знал, что делать, если наставник будет проигрывать…

— Сопляк мягкотелый! Не меч тебе в руках держать, а зеркальце! — вскрикивал между атаками старший стражник. Гонец, достойно держащийся перед врагом, не менее колко выпаливал:

— Ты не то, что зеркальца, и члена удержать, небось, не можешь, не обоссавшись!

Словно подбрасывая поленья в пылающий костёр, оппоненты бросались то яростными атаками, то яростными речами. Битый временем мужчина не смог увернуться от очередного выпада. Рука, держащая меч, была глубоко ранена острым оружием. Выдохнувшись, стражник упал на землю, придерживая окровавленную конечность. Лексан и сам потерял силы и вздыхал, будто не дыша целую вечность.

Молодой стражник не упустил шанса и подкрался к усталому гонцу, сильно оттянув кинжал в своей руке, он был готов нанести смертоносный удар в спину юноши. Но вдруг, его сбил с ног пожилой хранитель врат. Так как Лексан стоял прямо перед поверженным соперником, он не мог не отшатнуться и тоже не упасть. Так, лёжа на пыльной дороге, трое мужчин переглянулись. Затем, старший прижал руку к телу, медленно поднялся, видя, откровенно ошалевший, взгляд своего товарища, и произнёс:

— Двое бьются, значит их клинки должны сиять (глядя на второго стражника), ты лезть решил, когда он меч опускает? И это доблесть в наши дни?! (его речь прервалась кашлем). Кхе-кхе. Не смотри на меня взглядом одичавшего пса. Не ты это начал, чтобы заканчивать. А теперь, живо за ворота, позови лекаря. А мы здесь обождём.

Молодой стражник, не поднимая кинжала с земли, видя решительный вид своего наставника и кровь, стекающую на сухую землю, не мешкая рванул вглубь деревни. Лексан наблюдал, восстанавливая дыхание. Пожилой стражник подкосился и было не упал, но гонец подоспел и ухватил мужчину. Затем юноша отвёл его к воротам, где усадил на деревянный табурет. Ранение было серьёзным, но, видимо, не первым в жизни стражника, и тот намеренно прижимал окровавленную руку к телу. Тяжело дыша, мужчина произнёс:

— Попить… у факела фляга.

Лексан осмотрелся, действительно, в паре метров от табурета лежала металлическая вещь. Гонец кивнул стражнику и поднёс сосуд. Стражник впился во флягу, давясь делал неглубокие глотки, последний из которых сплюнул на землю.

Лексан принюхался и почуял не совсем воду, вернее совсем не воду. Кинув не доверительный взгляд, он услышал:

— Чего? Ты ж не святой, кажись, чтоб осуждать старика?

— Я не осуждаю, — обиженно произнёс гонец.

— Хах, ну надо же. А ты ведь просто искал ночлега, а?

— Да, всего-то искал ночлега.

— Ну, будет тебе место у нас. Только есть дело одно. Наклонись поближе, я скажу.

Лексан спустил голову к высохшим губам стражника, а тот, что было сил, отвесил гонцу левым кулаком, благополучно сломав нос. Юноша опять упал на землю, недоумённо глядя на стражника и придерживая бегущую кровь.

— Ну, не могу же я перед своими так в грязь лицом упасть. Завтра же будут галдеть, мол, Морвасу какой-то юнец чуть руку не отхватил, так тот даже не задел обидчика! — захихикал сквозь хрипящий кашель стражник, а Лексан сидел с выпученными глазами, глядел на мужчину и, пусть всем видом осуждал и гневался на него, глубоко в душе понимал, что старик прав: не вправе он был так рьяно биться, это не был честный поединок. Время не играло на пользу старости, и гонец едва заметно улыбнулся.

В поле зрения появился запыхавшийся второй стражник, за ним мчался здоровенный мужчина и ещё двое незнакомцев.

Морвас поднял лицо, затем, молча, кивнул на кровоточащую руку. Высокий крепкий мужчина без слов расстегнул кожаную сумку, натянутую через плечо, достав чистый кусок плотной ткани, ловким движением крепко обмотал раненую конечность стражника, постепенно теряющего сознание от боли, и поднял этого толстого кряхтуна, как юную девицу на огромных волосатых руках.

Второй же, молодой стражник, впопыхах оставивший оружие на земле кинулся за кинжалом, неосторожно сунул его в ножны и подошёл к Лексану:

— Смотритель тебя видеть желает, к себе зовёт. За коня и снаряжение не думай, хлопцы управятся.

Лексан держал нос, периодически отряхивая руку от крови, и недоверчиво прошёл через ворота. Но услышав конский голос, быстро обернулся и крикнул двоим:

— К коню справа не подходить! Он слеп на тот глаз, боится той стороны.

Похлопыванием по плечу, стражник привлёк внимание юноши и они вошли в деревню. Вечерело и тучи сгущались под давлением осени. Впереди виднелся тот самый лекарь с Морвасом на руках, он ударом ноги распахнул дверь и скрылся в тёмной избе. Стражник завернул вправо, и Лексану довелось разглядеть деревенские постройки. Они были совсем не похожи на Кивские хоромы — это были маленькие избы, сколоченные из деревянных брусов, крыши которых были застелены плотным прессом соломы. Людей было не много, а те, кто оказывался на улице, просто сидели на лавках или грелись у костров.

Стражник подвёл гонца к, вовсе не отличимой от других, избе. Постучав, он услышал отклик и открыл деревянную дверь. Кинув взгляд Лексану, он подал знак, что дальше гонец пойдёт один. Юноша вошёл в светлое помещение и дверь за ним закрыли.

Посреди освещённой комнаты стоял колотый стол на котором лежали стопки бумаг, мешочки и свечи, за этим громоздким набором восседал рыжебородый мужчина, средних лет и по его плотной шее свисала металлическая цепь с черепом птицы и перьями, как кулон. Мужчина читал жёлтую мощёную бумагу и, казалось, не замечал, что к нему вошли. Лексан, прикрывая нос платком, который он достал перед появлением у чиновника, собрался с мыслями и решил представиться:

— …(не успев издать даже звука, он был тут же перебит)

— Ночлега боем у нас ещё не просили(смотритель опустил бумагу и поднял глаза к юноше), значит ты утверждаешь, что являешься послом воли великого Кивского князя? — голос его был спокойным и ровным, словно летний вечер. — Выходит и знак царского причастия у тебя имеется?

Лексан, вновь взволнованный тем, что его перебили умерил свой пыл и кивнул. Потянувшись свободной рукой к сумке, он обнаружил, что она была оставлена на спине коня. Юноша смутился, решив попросить отлучиться за знаком, но дверь раскрылась, и молодой стражник снова показался в поле зрения. В его руках была кожаная сумка гонца, Лексан провёл взглядом ход стражника к столу и не стал встревать, когда смотритель раскрыл её и, порывшись, нашёл знак — это была медная, блестящая фигурка, изображающая кулак, сжимающий свиток.

Смотритель неспешно рассматривал блестящую фигурку, привлекающую своими металлическими переливами в лучах горящих свечей.

— Сомнений нет, ты из княжеского двора. Мы чтим высокопочтенных гостей, но скажи, на милость, зачем ты ранил моего стражника?

Закипающие эмоции подступили к горлу, и Лексан хотел было разразиться скандалом, ведь это его так недостойно встретили у врат. Но гонец выдохнул и беспристрастно ответил:

— Недостойный поступок, от имени царского двора и моего собственного, приношу извинения пред вашим ликом. — Конечно, тяжело было сохранять спокойный тон, зная, что твоя вина лишь в желании защитить свою честь. Но совесть не позволяла осуждать уже побеждённого соперника.

Смотритель нахмурился, но в следующий же миг его лицо разгладилось в широкой улыбке:

— Ха-ха-ха, и впрямь индюк городской!

Глаза юноши раскрылись, будто ему, только что, штык сунули пониже спины.

— Не гневайся, мой мальчик! — Радушно продолжил смотритель. — Под княжеским надзором вас учат учтивости, это ладное дело, но не в наших местах. Мне по нутру твоё отношение — достойно не лить грязь туда, где и так не чисто. Видишь ли, мне сообщили, что парни на воротах неохотно встретили незнакомца. Прости их, здесь живут люди простые, им непривычно слышать отчеканенную городскую речь, она ж, как гвоздём по стеклу. Значит, Морвас познакомил тебя со своим кулаком?

— (Лексан ещё сильнее захотел рассказать обо всём, как было, но ограничился в своей версии произошедшего). Крепкая рука, и кости тяжёлые.

— Ха-ха, поглядите-ка! Дружок, да ты не гонец, ты дипломат! Сколько же можно? Я знаю, что твой нос пострадал после этой вашей схватки(он посмотрел на молодого стражника), видимо, Морвасу досадно проиграть вчистую, — и они оба захохотали.

Лексан стоял, раздираемый желанием кинуться на них с кулаками, и желанием рассмеяться с ними в голос. Смех стих, и смотритель вложил знак в сумку, протянув её к краю стола:

— Кров и горячая еда для тебя, мой мальчик, покуда я слежу за порядком в деревне, всегда будут ждать тебя в корчме «Сети рыбака.» Что скажешь (обращаясь к стражнику), Клор, достойна ли будет плата такому гостю?

Клор улыбался и, глядя на гонца, уверенно сказал:

— Да, смотритель, такой человек заслуживает пожизненный кров.

— Тогда не мешкай, проводи юношу к таверне, да скажи, что я распорядился о лучшем ложе, да лучшем блюде.

Лексан поблагодарил смотрителя, который всё так же радушно улыбался ему, поднял сумку со стола, закинув её через плечо, и двинулся вслед за Клором. Они шли неспешно, молодой стражник уверенно вёл гостя по глинистой дороге, а луна старалась пробиться сквозь стену непроходимых туч. Факелы освещали путь, дорога была не длинной, и спустя несколько изб они оказались у деревянного входа в двухэтажный рубленый дом. Над дверью была вывеска с выжженной надписью «Сети рыбака».

Тишину деревенского вечера разрезал громкий гул, доносящийся из людного места, после того, как Клор отворил дверь. Войдя в шумное заведение, Лексан учуял сильный запах алкоголя, доносившийся из каждого уголка пропитого здания. Он смешивался с табачным дымом и запахом потных немытых рук, отчего преобразовывался в мистическую симфонию повседневного мужицкого отдыха.

В дальнем краю по центру залы стояла стойка за которой находилось место корчмаря. Его каменное безучастное лицо выдавало бывалого держателя подобного заведения. Он, молча, вытирал тряпкой деревянную кружку, глядя в мешанину деревенского разгулья.

Лексан осторожно шагал вслед за своим проводником, стараясь не задеть кого-нибудь. Встав у стойки, Клор разъяснил послание смотрителя. Корчмарь, не меняя выражения своего лица, подал железный ключ и рявкнул холодным голосом:

— Чердак.

Клор объяснил гонцу, что в деревнях, почётных гостей располагают в самой высокой части здания: там и шума поменьше и пьяный олух не забредёт. Лексан снисходительно взял ключ и спросил о цене, на что корчмарь снова выдал:

— Оплачено деревней.

Уставший гонец хотел было подняться в покои, но одёрнул уходящего Клора:

— Постой-ка, а куда девали моего коня? Надо бы снять с него сбрую.

— Коня твоего и причесали уже, спит, поди. Да ты не думай, не денется никуда добро твоё.

Лексан не очень доверял деревенским, простолюдины может и радушны, но по уму к настоящим мастерам Камнеземья не шибко-то и близки.

— Всё же, конь мой с трудом засыпает в неродном краю, если ночи спокойной не пожелаю ему. Ты не подумай, просто подскажи в какой стороне его оставили, я сам к нему схожу. А после и в комнату направлюсь.

— Ну, ежели так… Ты поди в сторону врат, не доходя шагов десяти налево сверни. Через две избы привязан будет. Только скоро воротись, смотритель велел, чтоб ничего с тобой не случилось. головой, грит, отвечаешь.

Юноша проследовал по пути, намеченном стражником. И действительно, гнедой мирно стоял, привязанный к столбу, перед ним располагались корыто воды, да овёс. Лексан, пригладил своего товарища по расчёсанной гриве. Уставший гонец направился к корчме. Деревня погрузилась в ночную тишину, пасмурная погода не портила мирного сна жителей, как ни стараясь наложить свои хмурые чары. Напротив, деревенские жители словно закрывались щитом от невзгод под крышами своих жилищ. Сухая глиняная дорога вывела его к единственному месту, где из маленьких окон были слышны громкие голоса, музыка, и выглядывал свет — к своему дому на сегодняшнюю ночь, к «Сетям рыбака».

Войдя в своё пристанище, Лексан устремился к лестнице, желая, наконец, подняться к себе и лечь в постель, и, не раздеваясь, предаться сну. Но в паре шагов от ступенек он споткнулся о чью-то ногу. Едва не упав лицом в пол, он немедленно обернулся и грозно уставился на шутника.

На него смотрели два, теперь знакомых, глаза. Это был Морвас, который весьма своеобразно привлёк внимание юноши:

— Совсем по сторонам не смотришь. Куда спешишь-то? Присядь, выпьем.

— Мне спать нужно. По утру ехать необходимо. Княжеское задание выполнять, а не сидеть весь день (хотя гонец и не испытывал злости, осадок от полученного урона он сдерживать не мог, отчего и съязвил, намекая на бесполезную работу стражника).

— Да, да, мы помним, что человек ты дельный, но неужто откажешь опрокинуть кружечку? Ты мне, как-никак, чуть руку не отхватил, будь добр.

— По-моему, я расплатился, — Лексан прикоснулся пальцем к лицу, — разбитым носом!

— Но, но! Я теперь ещё долго и ложки в ней удержать не смогу, а ты, вон, дышишь спокойно.

Мешкая, юноша неохотно присел за столик, где уже ждали две полные кружки пива. Они подняли сосуды и стражник выдал тост:

— За новое знакомство!

Морвас, уже изрядно хмельной, делал жадные глотки, пока у кружки не осушилось дно. Лексан же не хотел туманить разум перед сном и лишь слегка отхлебнул. Стражник, с силой ударил кружку о стол и обратился в гуляющую суету:

— Что же, господа. Давайте-ка исполните песню нашему корчмарю, поблагодарим его за чудесные напитки! — Он подбросил целый Элен, который пролетел через всю комнату и приземлился в шапку одного из музыкантов. На миг в корчме стало тихо, и человек с дудкой у губ завёл неспешную мелодию, с ним заиграл лютник, и музыка прошлась эхом по корчме. Мужики стали подыгрывать ритму, кто-то топал, кто-то бил ложками по столам, иные хлопали. Суматоха сменилась слаженным звучанием, и один из музыкантов запел под весёлый мотив:

— Прыг-скок, по болотам

За холмами облака.

Прыг-скок мимоходом

Шли мы в «Сети рыбака»

(Постепенно большинство посетителей подключились к пению)

Полем, полем, шаг добавим,

Обходя патруль чужой.

Древних предков мы восславим,

До краёв налей, родной!

(И вот, весёлое пение обратилось в громогласный гимн)

Эх, старый корчмарь,

Лет былых шальной бунтарь.

Наливай до краёв,

В честь ушедших боёв.

Наливай же, не скупись;

Денег хочешь? — На, не злись!

Будем пить и песни петь,

Нам сегодня не стареть!

Лютня затихла и дудка замолкла. Люди расслабили голосовые связки и вернулись к своим выпивке и еде. Морвас уселся на стул и закатил глаза, затягиваясь свежим табаком из трубки, заранее подготовленной после песни. Лексан в жизни не видал такой слаженности, и был тронут подобным единением голосов и сердец. Он поднял кружку, и сказал Морвасу: — За вас!

После, гонец осушил стакан и насладился, ставшим милым сердцу, гулом.

Морвас затягивался, выдыхая кольца едкого дыма. Протянув трубку юноше, он получил отказ, но это его не смутило:

— Что же ты, часто за городские ворота выезжал?

— Впервые. — Голос парня сильно смягчился под действием пива.

— Хороший первый раз, а?

— Хех, ну да. Лучше и быть не могло.

— Ты стало быть в Каргополь, к Нестору-царю?

— К нему.

— А знаешь ли, через какой путь пролегает твоя дорога?

— Через хвойный лес, там равнина и за Братьями-холмами дорога «без ветров».

Старик затянулся, медленно выпуская дым из сухих губ, он перешёл на тихий полушёпот:

— Пусть равнина не страшна, но в лесу можно добраться до того, чего тревожить не стоит.

Лексан изменился в лице, видя серьёзный вид своего собеседника. Он положил обе руки на стол, и внимание его было полностью посвящено стражнику:

— В лесу может быть опасно?

— А что ты знаешь о хвойном крае, именуемым «Место игл»?

— Так его называют. На деревьях вместо листьев растут иголки. Там часто бродят разбойники, и задерживаться в столбовой чаще не следует…

— И почему же?

— Ну, как же?.. Разбойники…

— Вздор! Лет сорок назад они могли себе позволить там обитать, но не сейчас!

— Так, кто же пугает даже бандитов?

Морвас достал флягу, налил своей пахучей жидкости в кружку и осушил до дна. Затем он затянул табаку и продолжил:

— Эта чаща полна теми, кого обходят стороной не только бывалые разбойники, но даже полководцы, пожалуй, сам Кондр не полез бы к большаку через эти места. Это обиталище чудовищ, живущих лишь по правилу «Съешь или съедят тебя». О, ты едешь через тропы, где солнечный свет — твой злейший враг, а ветер — его первый помощник, ведь они увидят тебя под лучами светила и почуют запах от воздушного потока. среди лесных просек живут не только ветвяные обвитуни — мерзкие червеобразные твари, сидящие на ветвях и бросающиеся тебе за шиворот, чтобы впиться в твоё тело и помутнить разум так, что не будешь в силах ни снять их, ни противиться их гадкой воле…

Старик покашлял и, отхлебнув из фляги, снова рассказывал:

— В давно заброшенных хатах, посреди чащи, обитаю огромные бирюки — страшные существа, сопящие и шипящие в темноте одно лишь: «Т-с-с-с-с», они появляются в домах, охраняя жуткую тайну и не позволяют кому-либо раскрыть её… Высокий, лохматый как бурый медведь, дух имеет искажённое человеческое лицо хранителя секрета, ступни у него людские, а на руках по два длинных толстых пальца, ими он и душит тех, кто позарится на охраняемую тайну… Вытьи — жуткие духи не погребённых умерших, их омерзительный крик заставит и тебя, и твоего верного коня оцепенеть от ужаса, пугающий вид вытьи заставит тебя бежать в слезах, но не ошибись — они не вредны, подойдя к их останкам, ты пробудишь несчастную душу, которая на самом деле просит лишь похоронить свои, никому не интересные кости… И ендари обитают среди тех деревьев — эти гадкие подонки, выродки природы обращаются в красивых людей и норовят поцеловаться, и стоит поддаться их желанию, как эти твари обхватят тебя своими длинными руками, крепко вопьются в твой рот своими тугими хоботами и высосут весь драгоценный воздух…

Лексан не мог оторваться или переспросить недопонятое, он, словно, прирос к стулу, слушая такое, отчего точно не сможет уснуть. Морвас тяжело выдохнул, видимо готовясь окончить разговор:

— Много разной твари в той чаще ползает. Не останавливайся и не оборачивайся, скачи по дороге и никуда не сворачивай, и свою жизнь спасёшь и коня не погубишь. Но…Коли увидишь на пути своём некий, взявшийся ниоткуда туман, ощутив который, почувствуешь тепло, разворачивай коня, бери поводья покрепче и пришпорь своего гнедого. Не верь тишине, что таит эта белая дымка — в ней обитают создания, чья природа столь ужасна и непонятна, что лучше пережить тысячи ран, нежели их прикосновение… Зовут их туманами, обитателями дымки… Бороться с ними ты не сможешь, разве только убежать, ибо не живы и не мертвы эти существа: полупризрачные неуязвимые и беспощадные, они поглощают любого, кого найдут, до кого доберутся. Говорят, душа растерзанного ими несчастного встаёт в бесконечные ряды новых и новых туманов, становясь мучеником беспощадной дымки, стерегись их мальчик, нет на свете силы, способной их остановить, и не сможет помочь никто, когда тёплая мгла раскроет свои объятия…

Мурашки бегали по коже гонца, зубы стиснулись, и он горько сглотнул. Он слыхал, что едет через не безопасные места, но и вообразить не мог, что на столько. Теперь стало ясно, почему в такую непростую дорогу послали именно его — неумелого, никем не ожидаемого мальца, ведь, в случае неудачи, княжеские люди просто отошлют почтового голубя. Лексан, покрылся холодным потом и его глаза покрыла пелена… Но старый Морвас быстро откинулся от стола, выпил ещё немного из фляги, и, уже хорошенько опьянев, громко сказал:

— Да не тужи ты так, и не ахай попусту. Просто смотри, куда едешь и езжай куда смотришь. Ты парень, не пропадёшь, я-то знаю (показывая перемотанную руку).

Лексана это не очень утешило, мысли о жутком пути не давали ему уснуть, даже в тихих покоях. Но усталость поборола страхи, и гонец предался безмолвному сну.

Морвас остался один на один со своей флягой, и в пьяном блаженстве искал себе собеседника, выкрикивая в толпу:

— Эй, сядь, выпей со мной, я никогда не пью один, понимаешь?! Никогда! Вашу мать, где народ? Я за всё заплачу, неужто никто за компанию не присядет?

В суете мирского веселья стояла фигура, едва различимая в полумраке хмельного вечера.

— Эй, ты, ну ты, в середине зала, иди сюда, угостись, друже!

Фигура медленно двинулась с места, бесшумными шагами, плавно и неторопливо она плыла по зале, приближаясь к столу.

Глаза Морваса были опущены, шея не могла удержать пьяную голову, сквозь мутное сознание он с усилием поднял флягу и налил в кружки:

— Первый тост — за жизнь! — сквозь хмельной туман в мыслях, он пригубил кружку, алкоголь полился в горло, но его взгляд уже был устремлен в молчащее тело. Даже лютая выпивка перестала отравлять его разум.

С ужасом на лице он замер, осознавая, с каждым редким вдохом, что это не сон.

Перед ним стояло безмолвное невиданное нечто. Существо походило на человека лишь отдалённо: оно стояло на двух ногах очень ровно, как солдат на построении, нижние конечности переходили во втянутый живот и широкую грудную клетку, рук ОНО не имело совершенно, но плечи были широки, голова не имела ни носа, ни рта ни ушей, ни волос, но зато ярко виднелись глаза — углём адского тления светились две маленькие точки; всё же тело выглядело не плотным, словно вода, мутная и чёрная, заключённая в тонкую невидимую оболочку — такая же плавная и переливающаяся.

Морвас ужаснуля, словно кроме него никто не видел ЭТО! Откинувшись от стола, он, спотыкаясь и тяжело дыша, бросился к выходу, и прямо перед дверью стукнулся о корчмаря который возвращался с улицы:

— Опять перебрал, старый пёс? — возмутился корчмарь.

Глаза, полные безумного страха, смотрели в недовольное лицо, но губы стражника не могли позвать на помощь, он онемел и прекрасно понимал: если ноги позволяют — беги!

Оттолкнув корчмаря, он вылетел в дверь, снова споткнувшись лицом в грязь, ведь тучи уже пустили влагу, и улица изрядно промокла, но дождь на время остановился. Его движения имели смысл — он стремился к холодной воде, ему нужно было остудиться. Повертев головой, Морвас увидел лошадь, пьющую из корыта. Скользя и тяжело вздыхая, он ринулся к ней, но споткнулся у самой воды и упал на спину, крепко ударившись позвоночником.

Сумев открыть тяжёлые веки, он увидел это молчаливое существо прямо перед собой, трясясь в ужасе, он набрал воздуха и решительно открыл рот, чтобы заорать на весь мир, но как только показался зев старика, существо бушующим потоком стало заливаться в его горло. Захлёбываясь и давясь, Морвас закатывал глаза и дрожал в страшных, мучительных конвульсиях, не способный контролировать себя. Существо полностью поглотилось стражником и лишь немного пузырей вышли из глотки старика, желающей позвать на помощь.

Утром, с лучами осеннего рассвета, Лексан встал с постели. Одевшись и затянув сумку, юноша решил спуститься вниз, чтобы умыться. Корчма была пуста, к удивлению, даже корчмаря не было на положенном месте. Лексан положил ключ на стойку, и вышел через дверь. Его подхватили двое мужчин и поволокли к дому лекаря. Гонец пытался вырваться и разузнать, что происходит, но двое ничего не слышали и, с каменными лицами, вели гонца.

У лекаря толпился народ, все галдели и причитали. Увидев гонца, кто-то вскрикнул: «Вот он, держи его крепко!»

Люди стали бросаться в его сторону, пытаясь оцарапать или ударить его. Лексан, недоумённо, отбивался, в чём ему помогали двое, что не отпускали рук юноши. Пробравшись через людскую кучу, мужчины впихнули парня в комнату лекаря.

Дверь за гонцом закрыли, и его взору предстала пугающая картина: на крупном столе лежало бездыханное тело пожилого стражника, живот и грудь его были вспороты и вместо внутренностей плавала чёрная болотная жижа.

Смотритель и молодой стражник стояли у стены, а крупный лекарь вытирал почерневшие руки. Заметив гонца, Клор, бросился на него:

— Ублюдок, что же ты натворил, паскуда!

Смотритель оттащил стражника, сжимая его озлобленные руки. Затем он вывел Клора через вторую дверь и запер её. Вернувшись к дрожащему Лексану, он спросил:

— Что за зелье было выпито вами вчера, отчего мой стражник умер таким ужасным образом?

Лексан был в полнейшем ступоре, не понимая чего от него хотят, парень упёрся спиной в стену и медленно сполз по ней на пол. Смотритель начал заметно гневаться, не получив ответа на вопрос, и, подозревая юношу в мести старому стражнику, решил надеть на него кандалы.

Но его движения остановила здоровая мужская рука, лекарь смотрел на тело стражника и, не поворачиваясь, говорил:

— Морвас рассказал тебе о немалых чудовищах, обитающих в наших краях.

Затем лекарь отпустил смотрителя и подошёл к гонцу, открыв ладонь, он показал Лексану два маленьких камушка — угля:

— Одного он не упомянул, и именно он явился вчера в гости к нашему стражнику.

Вложив камушки в дрожащие ладони гонца, лекарь подошёл к столу:

— Днобокал — так в наших землях именуют это воплощение мучительной смерти. Существо из легенд, приходящее к человеку, изрядно перебравшему алкоголя, и превращающее его органы в жижу, которую мы с вами наблюдаем. Морвас знал о его существовании, но не ожидал увидеть ЭТО самому. Однако, уважаемый смотритель, старый пройдоха не растерялся и попытался себе помочь. Видите ли, увидев днобокала, сказания советуют омыть себя чистой водой, к чему наш стражник и стремился, так же из его руки я с трудом вырвал флягу со спиртом. Не думаю, что он хотел допить его, напротив, у легенд есть и на этот счёт совет — «сожги в костре отраву хмельную, да кинься в омут с чистой водой». Однако, как вы помните, вчера прошёл дождь, и костров Морвас не смог бы найти. Его решения были правильными, но цели оказались слишком несбыточны.

Глядя на тело и после на смотрителя, лекарь заключил:

— Мальчик не мог ничем помочь. Наш Морвас совсем много пил в последнее время. Он хвастал — что это победа над старым телом, и алкоголь его совсем не пугал. Что ж, победа, его победа, даровала Морвасу заслуженную награду, и он принял её. И вины в этом нет ничей.

Смотритель не мог повесить эту смерть на нечисть. Так уж принято — людей убивают люди. И гонец подходил на эту роль: двое людей схлестнулись, не сумев найти общий язык, оскорбление и удар в лицо после честной победы — это серьёзный повод, чтобы напасть на обидчика. Но этот юноша не прост, его первая остановка могла быть только здесь и народ прекрасно запомнил парня в ярком одеянии… Начнись поиск, даже Кивское бараньё догадается, откуда растут ноги. Но так же многие помнят, что стражник был пьяницей, это могло бы стать причиной неаккуратного падения головой о какой-нибудь камушек…

Раскидав возможные варианты, рыжебородый решил, что правду этого дела стоит оставить в стенах лекарского жилища:

— Решено. Лекарь, необходимо почистить тело, — разглядывая мутную жижу, — а после, мы раздобудем свиные органы на бойне — пусть никто не впадает в панику. Итак, отныне, Морвас — страж головных врат, в хмельном бреду выбежал из корчмы, далее, спотыкаясь и скользя по грязи он сошёл к корыту, неловко ступив, старик упал затылком о твёрдое дерево и погиб.

Лекарь решил добавить:

— Но его тело нашли в трёх шагах от корыта…

— Ударившись, он сполз по скользкой дороге, ибо был дождь! — Смотритель нервничал, понимая, что людям просто необходима правда, которая их устроит.

Лексан сидел у стены и его взгляд отчаянно ловил лучик солнца, падающий на большой палец мёртвой руки. Ещё вчера этот кашляющий мужчина предупреждал юношу об ужасных существах, способных и желающих убить любого на своём пути, а сегодня он сам лежит на столе, павший жертвой одного из них.

— Мальчик, мальчик, посол княжеской воли, чёрт тебя дери! — смотритель заметно повысил голос, привлекая внимание Лексана.

Увидев, что гонец не реагирует, он рывком поднял остолбеневшего беднягу и несколько раз потряс его расслабленное тело:

— Смотри на меня, смотри, — решительно изрыгал пламя смотритель, — этот человек умер сам, ты не знаешь почему и как, ты просто выпил с ним пива, после чего лёг спать. Искавший смерти на дне фляги, её нашёл. Точка. Нет никаких чудовищ или демонов, только несчастный случай с печальным финалом. Понял меня? Отвечай, мой мальчик, не разочаруй.

Глаза Лексана были матовы и неподвижны. Слыша и чувствуя тряску и натиск смотрителя, он горько кивнул.

Гонца отпустили, при этом смотритель похлопал его по плечу и, поднеся суму, вручил юноше. Затем, что-то сказав лекарю на ухо, вернулся к юноше:

— Мы выйдем вперёд через основную дверь. Пока люд будет слушать заключение этого дела и нравоучение о вреде алкоголя, ты обязан выйти через задний ход. Прошу тебя, не жди и не мешкай, просто забери свою лошадь и скачи по своему пути, не спрашивай ничего, стражники предупреждены. Ты всё понял? Ответь же?

Юноша бессознательно кивал.

Совсем не понравилось безучастное лицо смотрителю, и он отвесил гонцу добрую оплеуху. Лексан пришёл в себя, даже левый глаз дёрнулся и из него потекла слезинка. Удар привёл его в чувства, и, следуя указаниям старшего, он направился к задней двери.

Дальнейший путь был туманным и нечётким. Он с трудом осознавал, как взобрался на коня и проскакал, почти не замечая времени, до следующей деревни. Молча и осторожно, он досидел до утра в комнате, не способный уснуть и двигался к Каргополю, не придавая значения ничему, что было на его пути. Перед въездом в заветный город, Лексан смутно осязал происходящее, он не мог отличить лица князя Нестора, от морды придворного пса.

Отдав княжеский указ о приглашении на празднество, Лексан уселся на лавке княжеского двора, отвернувшись к стене, он уткнулся в рукав своего кафтана и молча крутил в голове слова старого стражника. Не видно было никому — плачет ли гонец или просто молчит, но выдавалась в его положении настоящая скорбь.

Призвав гонца на ответ, Нестор передал согласие и желание быть на пиру. Лексан слушал, по правде говоря, делал вид, что слушает. Он видел, что князь улыбается и кивает, на что гонец и сам кивал.

Никто не обратил внимания на тусклый свет в глазах юноши, все считали длинные дороги утомительными и гонцов не мучили расспросами, а лишь предлагали откушать и отоспать. Но Лексан вежливо отказался, ссылаясь на ожидание ответа брату от брата, и, взяв дорожный паёк, водрузился на коня и умчался по пыльной дороге.

По обратному пути он не встретил никаких тварей, но прекрасно слышал отсутствие голоса живого леса: пение птиц, постукивание копыт, беличью суету. Миновав последние вёрсты, гонец вернулся в Великий Кив, привезя счастливую весть для всего княжеского двора, и печальную тайну для своего колотого сердца.

Глава 4. Стейк из акулы.

У берегов Мракоморья возвышался замок из белой глины, его блестящая крыша отливала радугой, когда южное солнце освещало царские владения. В великолепном дворце правил третий князь — Творимир. Сегодня к нему на поклон приехал столичный гонец. Князь принимал ванну в своих покоях, почему и пригасил вестника прямо к себе.

Войдя в прекрасную залу, состоящую из ослепительных белых колонн и мраморного пола, гонец заметил большую ванную из монолитного светлого камня, в которой, полной пены, возлегал красивый мужчина. Итак, решив, что время зачитать речь пришло, гонец приступил:

— Княжеским указом в три великих города высланы гонцы! В Вышеград лежал мой путь, путь второго гонца.

Князь лежал в пене, положив руки на края ванной, и сладостно говорил: — Да-а, продолжай.

Гонец смутился, но не ослушался:

— Именем князя Святослава, вы и ваша свита приглашаетесь на пированье, в честь великой победы над враждебной Летрией!

— О, о! Это то, что нужно, не останавливайся.

Гонец покраснел и продолжил:

— Кхм, кхм. Великий князь ждёт скорого и положительного ответа от своего младшего брата, ожидая его присутствия за столами великой столицы!

— Конечно, конечно, да-да, не останавливайся, прошу!

Гонец и вовсе ошалел, сумев выдать лишь: — Это всё…

В этот же миг прямо перед князем из воды появилась юная дева, судорожно выдохнувшая накопившийся воздух, князь возмутился:

— Почему ты остановилась?!

— Мне нечем было дышать!

Вестник стоял в полнейшем недоумении, наблюдая, как юное грациозное тело выскользнуло из руки князя. После чего, обнажённая девушка промчалась мимо гонца, оставляя мокрые следы, и выбежала в дверь, посмеиваясь на ходу.

Гонец провёл её взглядом и тут же обернулся к Творимиру, снова покраснев и выпрямившись как перо. Князь вытер лицо мягким полотенцем и, как есть вышел из ванной. Не прикрывая достоинств, дарованных от природы, он подошёл к гонцу, взял свиток из его рук и спросил:

— Это что?

— П-приглашение, Ваша Светлость. Князь приглашает…

— Хороша, да?

— Д-да. Весть хороша.

Не поняв ответа гонца, князь развернул свиток:

— Ну надо же, так чего ж ты молчал? Если брат приглашает на такое событие, грешно было бы ему отказать! Конечно, я буду, более того, выеду на пару дней раньше, — он положил руку на плечо гонцу, — застану врасплох.

— Врасплох. — Выдохнул бедняга.

Собираясь в путь, князь всегда выходил в море — это была его стихия. Обнимаемый волнами галеон возмущался и тяжело дышал, но не выходил из под контроля величественного правителя. Творимир не раз говорил (порой он повторял это даже во сне): «Морские границы бережёт Вышеградский волнорез». Это было так: враги судорожно наблюдали, как корабль, на борту которого никогда не было слышно ни единого звука, до тех пор пока палубы не поравняются, нагоняет их, глубоко въедаясь в морскую лазурь.

После тихого возвращения на берег, прекрасный мужчина созвал дружину. Готовясь к отъезду, он лично прошёлся по рядам и поприветствовал своих морских демонов. Когда же время отъезда пришло, князь воссел на коня — ласково заплетённая грива блестела на солнце ранней осени, и Творимир провёл рукой по прекрасной шее животного:

— Гербы поднять, — его капитанский голос слышала не только дружина, но эхом отдалился звон капитанского глагола по всей округе, — не только войну мы встречаем громогласно, праздники тоже греют наши души!

Горожане прощались с правителем, махали и хлопали в ладоши — этот человек давно стал их идолом и примером для подражания.

Дорога была не извилистой, путь лежал ровный и покорный. Князь наслаждался просторами родных земель, но желтеющие волны полей не могли сравниться с пеной морских волн. Его взгляд всегда устремлялся дальше за горизонт, и мечты влекли князя к новым землям и новым морям.

Двое волхвов, чьему мнению князь придавал не малое значение, ехали позади. Дело в том, что Курьян (он был помоложе) страдал пыльной хворью, и поднятые копытами песчинки не давали ему покоя. Второй же волхв — Матвей (он был и постарше, и борода его, уже седая, свисала ниже груди) всё пытался облегчить муки своего преемника.

— Морской воздух, где он? Он нужен. — Жаловался и плакался Курьян.

— Ну — ну, — с тёплым снисхождением повторял Матвей, делая заговоры над пустой чашей, — я обещаю, дальше — легче.

Глаза Курьяна слезились, нос был красным, и руки всё время чесались. Морской воздух был ему полезен, а выезд в полевые условия дал болезни повод разыграться:

— Умираю, святые духи, умираю я!

Как старая нянька, успокаивал юношу Матвей: — Ну потерпи, сказано же!

Закончив очередную порцию словоизлагания, Матвей поднёс к лицу Курьяна чашу, она светилась переливами салатно-жёлтых цветов, внутри этих огоньков, как звёзды мерцали чарующие магические частицы. Курьян завопил:

— Я специально пыль вдыхать не буду, даже волшебную!

Старший волхв возмутился с особым повышением голоса:

— Дураков в бурсе волхвов много, но за что мне пал самый дурацкий из них? Ты зеньки-то от слёз протри и вдыхай. Не то дам посохом по голове, чтоб насильно тебя обезмолвить.

Курьян, обиженно, подтянулся к чаше и сомнительно стал втягивать в себя магическую субстанцию. Матвей подогнал: — Быстрее!

Курьян одним быстрым вдохом поглотил содержимое чаши.

Матвей снова перешёл на приятный тон: — Не жмурься, выдохни.

Волхв-ученик расслабил лицевые мышцы и осторожно выпустил воздух из лёгких. Это было чудом — ни чихания, ни раздражения, хворь отступила и волхв хотел восторгнуться, но наставник прервал его:

— Не хлопай, овации для меня более роли не играют. Лучше читай книжки — я не вечен, а вот болезнь твоя всегда будет ходить тенью по пятам.

С этими словами волхв прибавил шаг, и нагнал князя.

— Хворь? — поинтересовался Творимир.

— Хворь, — вздохнул Матвей, — это не ученик, а чума в чистом виде.

— Что ж, ты сам ткнул в него пальцем при выборе послушника.

— Великий князь, — чародей перешёл на шёпот, — кто предлагает человеку с бодуна себе ученика выбирать?

Творимир смеялся:

— Так у тебя, что не бодун, так храп. А во сне к тебе не подойти!

— А ещё Великий Князь… — Отшутился волхв.

— Но-но, потише. Да поласковей, ты, конечно, мне дорог, но не забудь, почёт и, ты сам знаешь…

— Субординация?

— Субординация!

Применив свой приятный и снисходительный тон, Матвей обратился к правителю:

— И у тебя взгляд не здоровый. Может и твоё тело в излечении нуждается?

Князь вздохнул.

— А может не тело? — продолжил волхв.

Князь снова вздохнул.

Волхв чувствовал, это не получиться описать обыденным писанием, но тонкие нити человеческого бытия и переплетения их эмоций были ощутимы опытным волхвам. Но поход и дружина за спиной не предполагали задушевных бесед, и путники кивнули друг другу, ожидая восседания за столичными столами.

Ночь была хмурой, с севера дул ветерок, а грузные облака скрывали небесную бесконечность. Князь крепко спал в своём шатре, предаваясь мечтам о столичных красавицах. За тканями шатра дул ветерок, а постовые внимательно смотрели в изгибы танца пламени факелов. Тихим резким движением сверкнула наточенная сталь и оба стража собрались полететь к земле, но их подхватили крепкие руки, что-то шепча, две тени отпустили бездыханные тела постовых, а те выпрямились и стояли как прежде, разве что по их глоткам стекала кровь.

Почти невидимые, двое скользнули в шатёр. Один из похитителей достал маленькую емкость с голубой жидкостью. Опустив туда пипетку, он втянул микстуру и капнул князю в каждую ноздрю. Тело Волнореза расслабилось, а дыхание стало едва слышимым. Один из них поднял спящего князя на свою широкую спину. Приподняв подол шатра, они выскочили позади лагеря и скрылись в тенях Спиралесья, чьи причудливые деревья скручивали свои стволы, как верёвочные канаты.

По лицу князя, постукивая, что-то ползало. Подняв глаза, Творимир обнаружил омерзительную сколопендру с чудовищными оранжевыми лапками и отталкивающими клешнями у пасти. Князь было вскрикнул и задёргался, но оказался привязан к движущемуся неизвестному, его руки и ноги были связаны, а рот затягивал плотный кляп.

— Прыть, ко мне! — послышался низкий грубый голос прямо за головой князя.

Мерзкое существо соскочило с лица Творимира, и, стрекоча, поползло вперёд, вскоре умолкнув.

Оглядываясь и ёрзая, князь понял — его похитили, и, судя по пустынной дороге, а также по виднеющимся горам Аль-Арум, увезли далеко от дружины. Покачивания дали понять — он привязан к кому-то живому, к кому-то большому, так как дорога виднелась метрах в полутора под ним.

Кто-то болтал впереди него, он не мог разобрать слов. Затем один из идущих обошёл несущего и обратился к князю из-под тени капюшона:

— Не укачало?

Князь было крикнул, но кляп плотно сжимал его рот. Тогда он глазами указал на невозможность ответить.

Из-под капюшона снова послышался голос:

— Что скажешь, Лентус, развяжем рот княжеский?

Тяжёлый низкий голос ответил из-за княжеской головы: — Орать ведь будет. На помощь звать. Вопить начнёт.

— Так, а кто его услышит. Зайцы и мыши на помощь не поспешат. Тебе не интересно, о чём говорят великие правители?

— Интересно…

— Ну, тогда! — Человек в капюшоне одним прыжком достиг князя, и быстрым движением незаметного лезвия срезал ткань, закрывающую рот Творимира. Так же резко он отпрыгнул.

Выплюнув кляп и хорошенько покашляв, князь взглянул на человека под капюшоном. Вскоре он обратился к несущему:

— Эй, Лентус, так?

— Так. — Ответил тяжёлый голос.

— Воняешь, как манда немытая!

Несущий остановился, были слышны вдохи, очевидно существо принюхивалось к себе, что вызвало у князя улыбку:

— Плохой людь. Акут, сунь кляп обратно!

— Спокойно, Лентус. Это нормально, когда связанный Волнорез острит. Но ему стоит помнить, что сейчас он не на палубе своего дырявого корыта и, что Лентус очень любит неожиданно падать на спину…

Князь громко захрипел носом и сплюнул вниз, едва не попав в идущего сзади:

— Ой, мои медвежьи манеры. Ты что-то говорил? Продолжай, а заодно пойми — я не князь, тупицы! Думаешь, вам, двум олухам, удалось бы похитить великого Волноре…

На этот раз перебили его, в прямом смысле: ударом тыльной стороной ладони. Акут опять был поверх князя, сжимая его щёки пальцами, чтобы не было возможности говорить. Он продолжил:

— Заметь, это ты привязан к спине тролля. И великая попытка обмануть меня только что с крахом провалилась. Дело в том, что царская кровь неподдельна, и я уже взял пробы, так что, тупица здесь не я и не Лентус, ясно?

Глаза Творимира стали понимающими, видимо это не простые похитители. У них явно есть план, и этот план явно не закончен. Прыгун отступил вниз и снова зашагал вперёд. Выяснилось, что попутчиков было трое и голоса, смешивающиеся с магического похмелья, сейчас были точно различимы.

Спустя какое-то время они забрели в лесную чащу, тролль остановился. Князь решил, что эта громадина и вправду плюхнется на спину, но Лентус лишь присел у полянки и грузно выдохнул:

— Устал я.

— Мы достаточно далеко, — отозвался доныне незнакомый третий голос, — всяко дальше смысла топать нет. Значит здесь.

В голове Творимира забегали плохие мысли: что здесь? Почему они остановились? И что будет дальше? Но виду подавать князь не стал.

— Пока мы отдыхаем, милочки, приспустите штаны моей ночнужки, а то спина этого пахуна станет теплее и мокрее.

Тролль зарычал и начал нервно дёргаться, не желая быть помеченным. Но его успокоил Акут. Третий незнакомец обошёл тролля, и князь увидел этого человека: среднего роста, среднего сложения, лысеющий и в меру бородатый, он был похож на большую часть населения континента. «Таким должен быть шпион, — думал князь, — даже подойди он ко мне и в открытую доказывая причастность к шпионажу, я бы не поверил».

Человек осмотрел князя с ног до головы, приложил руку к его лбу и потрогал кожу лица, князь воскликнул:

— Если я тебе понравился, то сразу убей. Обещаю, буду тёпленьким в ближайшие часы.

Незнакомец едва заметно фыркнул, затем подозвал Акута. Похитители перешептались. Князь смотрел на них свысока, понимая, что его уже ищут по всей округе, и скоро найдут. Человек в капюшоне подошёл к Волнорезу, тролль взялся за князя обеими руками, крепко сжимая, делая беспомощным. Акут разрезал верёвки и едва князь глубоко вдохнул, как пальцы Лентуса сжали его ещё крепче. Совершив резкий разворот, тролль оказался лицом к затылку князя. Незнакомец прошёл вперёд и вернулся к ним с крупной чашей в руках, из неё выходил пар. Тролль прижал Творимира к земле, опустив его на колени. Князь понимал, что ситуация выходит из-под контроля и решил задержать неминуемую казнь:

— Эй, Лентус, да? А ты крепкий?

— Ну, крепкий…

— Значит и удар держишь?

— Держу…

— Ну так держи! — собрав волю в кулак, князь изо всех сил махнул головой, как хлыстом, попав затылком прямо между ног гиганту. Тролль завопил, распугав всех птиц, только что поющих в округе. Поняв, что диверсия удалась, он решил закрепить начатое, — держи второй!

Но удара не произошло. Сухие жилистые руки прыгуна поймали голову Волнореза, и ему в нос ударил запах настоящего зловония: — Хватит с тебя фокусов.

Теперь князь чувствовал отчётливо — руки этого существа были ледяными. Кости выступали под кожей и она явно гнила. Из-под капюшона исходил смрад тысячи могил. И крепко держали голову сильные окостенелые руки.

— Лентус, выдохни. — Сказал третий.

— Больно бьёт, не людь, а скотина! — Жаловался, едва не плача, гигант.

— Я сказал, угомонись. Это пустые попытки привлечь внимания. Здесь никого нет. Поверьте, ваша светлость, мы перестраховались. Акут, держи его крепко. — Третий похититель уверенно подходил к князю.

Князь попытался вырваться резким рывком, но теперь его держали четыре руки и шансов освободиться не было. Не сумев совершить побег, он поднял взгляд на третьего, пытаясь что-то сказать, но мощный поток кипящей жидкости разлился по его лицу. Послышался невообразимый вой, словно, односекундно, под кожу были загнаны тысячи раскалённых игл, а после ими стали вертеть в разные стороны. Князь чувствовал, как кожа сползала и стягивалась, образуя кашистую поверхность. Разрываемый болью, он стал судорожно трястись. Похитители не ослабляли хватку. Погодя несколько секунд, незнакомец плеснул в сгоревшее лицо какой-то неведомый порошок, и боль, сиюсекундно, исчезла. Сорвав голос пронзительным криком, князь зашипел, как старый удав:

— Мерзкие твари, если бы вы знали, какую участь вы только что избрали для себя и своего окружения. — Его голос звучал грозно, надменно, но тихо. — Моё лицо вы украли, но не более. Я был и остаюсь князем. Один из вас сам сказал — княжеская кровь неподдельна.

Третий похититель прервал его:

— Сколько порошка ты уже вдохнул?

Князь притих.

— В твой организм попала «Субстанция очищения», поэтому боль сразу стихла. Но с этим и стихнет твоя княжеская сущность. Кровь очистится от опознавательных знаков и ты перестанешь быть особенным.

Услышав о знакомом снадобье, князь перестал слушать. Он помнил, как Матвей упоминал о подобных чарах. Но жуткая обида вырвалась из глубин княжеского нутра:

— Я — Князь!

— Больше нет, — тихо прервал его незнакомец и приложил к груди Творимира, до сих пор не увиденную раскалённую металлическую печать, — уже нет.

Боль вернулась и князь сжал зубы. Незнакомец убрал печать:

— Клеймо Эллеанского раба. Дело сделано.

Услышав эти слова, тролль и смердящий похититель отпустили измученное тело, князь тут же рухнул в траву. Оттащив едва дышащего Творимира к дороге, они содрали одежды, сняли перстни и фамильную цепочку с кулоном, небрежно натянули на него лохмотья и направились к лесу. Гниющее существо в капюшоне колко выбросило злобную остроту:

— Стейк.

Уходя, главный похититель различил сквозь тяжёлое хрипение из уст Творимира: «Обещаю. Я вам обещаю. Не меня настиг кошмар, он явится в ваши постели…» После, былой князь потерял сознание, а похитители исчезли в дремучем Спиралесье.

Листья отрывались от ветвей, поднимаемые ветром к самому небу и спускаемые в вихре к земле. Князь лежал к солнцу передом (увы, сказать лицом, полагается, неуместно), а ветерок с севера обдувал обгорелую кожу.

У ног Творимира послышались шаги, и плотная ткань коснулась его стопы. Князь приоткрыл левое веко, наполовину обнажив глаз, второй же не имелось возможности открыть, и увидел длинную мантию из плотного материала, она покрывала тело незнакомого создания до лица… до костей лица. Из-под мантии на него глядело пустыми глазницами нечто: череп обтянутый кожей и видными под ней сосудами. За спиной у необычного существа виднелся сделанный из светлого дерева посох, загнутый к концу. Прямо в середине изогнутой дуги посоха горело маленькое синее пламя, как от свечи, но оно не касалось дерева, а просто нежно плавало в воздухе. Это последнее, что видел князь, в очередной раз потеряв сознание.

«Видимо, застолье в столице откладывается» — была его последняя мысль.

Глава 5. Болотная крыса.

***

Княжеские уделы обрели силу, когда отец четырёх братьев, Великий Князь Кондр, пришедший с предгорий земли Аль-Арум, прошёл тараном по материку. Жаждущий власти и беспощадный, он оставил сыновьям покорные народы и раскидистые просторы. Добравшись до самого сердца Камнеземья, он основал Великий Кив. Столица стала отправной точкой к завоеванию новых земель, к покорению новых народов. Щедро вкладывая ресурсы в снаряжение и обучение воинов, он пророчил своё единогосподство.

Выстроив Кивскую стену, князь уже был отцом семилетнего Святослава. Оставив первенца на попечительстве доверенного воеводы, он двинулся к западу, где генмельский люд возводил свои постройки. Грозная сила Кондра — завоевателя покорила долину от пустыни "Забытых дорог" до самой границы "Дымного моря". Генмель перестал быть самым богатым государством: они столкнулись с когтями чудовища, потеряв значительную часть земли и людей. Они были вынуждены перестроить свою политику под военное время и отступить к морю. Расширив границу к западу, Кондр основал Каргополь, к тому времени его второй сын достиг возраста восьми лет (два года князь не появлялся в столице).

Назначив своего советника регентом, и оставив второму сыну княжество, Кондр двинулся ко Мракоморью. Эта плодородная и цветущая часть материка была заселена эллеанцами, которые видели войну лишь на вечерних представлениях театров под открытым небом. Качество их вооружения было ниже, чем у генмельских сеятелей. Не более трёх месяцев заняло подчинение этих райских земель. Кондр был огорчён — он ожидал сопротивления, борьбы, но за всю войну у берегов двух морей погибла лишь старая ослица, перевозившая провиант (споткнувшись о верёвку, она упала в ущелье). Большая часть эллеанского народа бежала на восток, им предстоял тернистый путь обретения нового дома в местах, поросших тёрном. В построенном Вышеграде, среди пальм и белых камней, был оставлен его третий сын Творимир, достигнувший к тому времени возраста семи лет. Его попечителем оставили одного из самых значимых магов той поры — Матвея.

Решив раздвинуть границы к северо-западу, Кондр, доведший армию до смертоносного уровня, направился по склонам крутых гор Шинтер, желая поставить свои флаги у северо-западного края материка, омываемого океаном Анилан. Войско Кондра было велико, но сражения с крестьянами и прибрежными пьянчугами ослабило их крепкие спины. Ледяные ветра настигли их, кося здоровье и жизни грозных солдат. Советники умоляли Кондра повернуть к столице, но пелена желаемой власти давно застелила взор князя, а северный ветер размыл трезвый взгляд на мир.

Не менее тысячи человек полегло у Клыкастого перевала; таким образом, до города, стоящего последней точкой перед океаном, многочисленная армия сузила круг до трёх тысяч ослабленных бойцов. Северяне холодно встретили князя из каменной долины.

В решающие минуты сражений, Кондр, именуемый Камнеземным чудовищем, сильно застудил лёгкие. Последняя битва, которую Кондр назначил главе северян не состоялась. Ближайший военный советник грозного захватчика выступил с предложением, не продолжать кровопролития, ведь северяне потеряли в тех сражениях немало людей, и потеряли бы ещё больше, если бы отказались от перемирия.

Понимая, что там, за горами Шинтер и долинами камня и песка, врага ожидают подготовленные войска, северный народ добровольно вошёл в состав Кивского правления, но пакт имел ряд пунктов, освобождающих северян от власти Каменеземного главенства. Итогом стало нарекание северной столицы Мирградом (или же городом Мирный). Это место осталось под самоконтролем, однако было очевидно, что безумное желание овладеть северными рудами в горах могло привести Кивское государство обратно. Уходящие понимали это, оставшиеся понимали это ещё лучше.

Тяжёлое состояние князя становилось всё плачевнее. Однажды ночью на край его кровати села красная птичка, размером не более перепела. Пение этого маленького существа пробудило Кондра от тяжёлого сна, и его взору предстал маленький красный певун-предвестник — харад. Эта птица своевременно появлялась, знаменуя обязательную смерть. Чудесные песни харада мог слышать лишь тот, чья жизнь непременно оборвётся спустя три дня после появления предвестника. Кондр грузно дослушал жизнерадостное чириканье с закрытыми глазами. Как только предвестник вылетел из шатра, князь, ослабший и едва похожий сам на себя, решил освободить столицу от своего присутствия.

Подозвав своего младшего сына, который был любимым ребёнком в семье грозного родителя, он велел следовать к брату в Кив, а сам направился на восток, имея не более двух сотен бывалых вояк, дабы водрузить гербы Кондра в землях, пустующих без власти. Последние дни Кондра остались тайной. Неизвестно, сгинул ли он, утонув в восточных болотах, или умер от тяжёлой пневмонии. Судьба же его младшего сына стала известной по всем окраинам.

Совет братьев, к тому времени уже успевших почувствовать вкус и послевкусие власти, решил, что поступок Василия не достоин знатного рода. Гневный Святослав, подбадриваемый мнением братьев — царей, изгнал брата вслед за отцом, не веря, что княжеский сын оставил тяжело больного родителя идти в болота на погибель в одиночку. Гонимый роднёй, Василий уходил всё дальше, обретя свой дом среди зловонных, поросших тиной прудов. Указом столицы, его город стал самой большой тюрьмой Камнеземья. Сюда стали стекаться самые недостойные преступники, самые отвратительные личности, самые мерзкие животные. Могиль — так стали называть это холодное место. И остался Василий в Могили один; без братской поддержки, без царского чина.

***

Переехав через Релену — самую крупную реку Камнеземного края, гонец, направленный в Могиль, сбавил ход.

Дороги, проходящие к городу, лежали поверх трясинной болотистой земли. Конь и сам не желал скакать: один неверный шаг, и ты погублен в этих затхлых местах. Указательные столбы смогли направить гонца, и дорога остановилась у тяжёлых каменных стен.

Под чернеющим небом располагался пункт его назначения. Стена, окутывающая Могиль, превышала порядка тридцати метров, влево и вправо не было видно границ этого грузного строения. А за ней царила лишь тишина…

Гонец направился к виднеющимся вратам. Они были сделаны из металла, почерневшего от времени, представляя собой плотную решётку. Увидев, что врата открываются изнутри, гонец поднял голову, в надежде увидеть часового, который оказался как раз над ним:

— Прибывший, назовись? — послышался голос сверху.

— Посол царской воли прибыл с приглашением к князю Василию от брата Святослава!

За спиной, среди туманного болота зашевелилась тина, и ветер потрепал высохшие листья, наполовину затянутых в воду, деревьев. Это место нервировало, наводило тоску и страх.

Гонец поднял глаза и увидел, как стражник с кем-то говорит, ожидание было невыносимым. Казалось, что сзади кто-то замер, притаился, коварно желая напасть со спины. Гонец вспотел. Вдруг ворота заскрипели и стали медленно подниматься. Гонец слез с коня и повёл его под узду.

Войдя во внутренний двор, посол княжеской вести увидел совершенно не похожий на столицу мир. Здешняя земля была серой, трав на ней практически не росло, а имеющиеся застилала пыль. К нему приставили проводника, и оба шли по направлению к виднеющейся крепости, расположенной глубже от стен. Недружелюбные взгляды упирались в гостя, ощущение за вратами было похожим — будто кто-то хочет наброситься и нанести удар в спину. Гонец вновь вспотел. Над городом стоял смок, дым резал глаза и слёзы не увлажняли, а обжигали. Каждый, кто попадался на пути выглядел отталкивающе, иного ожидать было бы нелепо, всё-таки, это город — тюрьма. На обочине главной дороги стояли виселицы, в петлях верёвок неподвижно висели люди с мешками на головах, словно красная ковровая дорожка, они указывали путь к крепости. Ещё одной колкой деталью было полное отсутствие женщин.

Врата в крепость точно повторяли вход в город — та же решётка, та же чернота. И весь город был таков — однотипен. С тяжёлым скрипом поднялись ворота. Двор перед замком отличался, здесь было не так грязно, но серость Могили обретала ещё более гнетущий образ средь широких стен. Дерево, из которого была сделана дверь, было прокопчённым и потеряло вид благородной древесины. На удивление, они открылись без скрипа.

Гонца провели по тусклым комнатам мимо чучел убитых хищников. Повсюду было мрачно, тени от освещения были длинными, распространяясь по залам, пересекая комнаты от начала и до конца. Вьющаяся лестница вела наверх, где располагался рабочий зал князя. Проводник постучал в дверь и вошёл. Гонец стоял в ожидании, обстановка напоминала логово злодея из сказок и легенд; сердцебиение участилось.

Дверь открылась, гонца впустили, дверь закрылась.

Мрак окутывал кабинет правителя. Факелы, пытающиеся развеять темноту, едва горели, прикованные клёпками к стенам. Разглядеть удавалось лишь очертания комодов и книг на полках. Стол, стоящий в глубине комнаты стерегли два рыцаря полностью закованных в латы, а за ним сидела тёмная фигура.

Гонец потянулся к сумке, достав свиток, он произнёс речь, однако голос его был не таким звонким, как на подготовительных занятиях, это место пугало:

— В три великих города высланы гонцы. В Могиль лежал мой путь, путь третьего гонца. Князю Василию от брата прибыло приглашение…

Перед гонцом послышалось шевеление, его последние слова, видимо, возымели особую важность. Он продолжил:

— Победа над Летрией — всеобъемлющий праздник, великий князь Святослав приглашает своего младшего брата, дабы вместе вкусить плоды успеха…

Гонец не заметил, но слушающий встал из-за стола, тихо пройдясь до маленького окна, больше походящего на щель в стене. Гонец замешкался, подняв взгляд, но тут же продолжил:

— Кивский правитель ждёт скорого и положительного ответа от брата с востока…

Человек у окна выпрямился, гонец затаил дыхание. Молчание повисло в воздухе. Гонец не осмелился даже пошевелиться. Скрытная фигура отошла от окна, медленно продвигаясь к гонцу. Лицо невозможно было разглядеть, этот человек молча прошёл к двери. Спокойно взяв свиток из рук посыльного, он прошёлся по нему глазами. На самом деле, гонец с трудом мог разглядеть письмена в почти полной темноте. Но написанное было выучено ещё в столице, так что он был готов. Человек стоял совсем близко, однако разглядеть его было невозможно. Тишина стала невыносимой, она давила и сжимала нутро. Тёмная фигура оторвалась от чтения и подняла взгляд на гонца. Глаза человека отражали блеклый свет, и он разрезал тишину:

— Когда именно князь ожидает ответа?

Сложилось ощущение, что его вопрос был порождён этой гнетущей темнотой, словно это было не сказано, а лишь услышано. Гонец пришёл в себя и учтиво ответил:

— Князь не торопит, пированье назначено на две дюжины лун спустя победы над Летрией.

— И сколько лун уже прошло?

Неожиданный вопрос и вовсе выбил гонца из равновесия:

— Н-не, не более пяти…

Человек прошёл к своему столу, возложив свиток на его поверхность, он обратился к гонцу не поворачиваясь:

— Мой ответ ты получишь завтра, с восходом солнца. Дождись его в гостевой комнате.

Дверь открылась, будто ожидавшая этих слов, проводник подозвал гонца. Они спустились по винтовой лестнице, минуя всё те же мрачные комнаты, тяжёлые комоды и чучела. Гонца привели в маленькую комнату, достаточно гнетущую, но, в её пользу, прибранную, здесь была одна особенность — на маленьком резном столике в вазе стояли полевые цветы. Здесь он и остался на ночь, которая почти не отличалась от дня.

В тёмном кабинете, князь снова и снова перечитывал рукопись, помеченную царской печатью. Лунный свет пробивался в щелевидное окно, тщетно пытаясь разогнать главенствующую здесь тьму. К читающему князю подошёл человек, до этого скрывающийся во тьме угла дальней стены:

— Стало быть, важное событие ожидается?

Князь вчитывался в строки, отвечая безучастно:

— Несравнимое ни с чем, видимо. — Он водил глазами по бумаге, совершенно не меняя выражения лица.

— Ваш брат собирает семью воедино. Хороший повод, для примирения и прощения старых обид.

Отвлечённое лицо князя не двинуло и мускулом. Он будто не слышал, о чём говорил человек позади. Молчание вновь повисло среди тёмных стен. Приближённые князя привыкли к такому. Человек снова обратился к Василию:

— Это могло бы стать добрым поводом, чтобы покинуть стены Могили, хотя бы ненадолго.

— Ты прав, — оборвал князь, — это приглашение принять стоит. Сколько времени займёт путь?

— Не сомневаюсь, что врата Кива мы увидим по прохождении пяти дней.

— Значит завтра выдвигаемся. Вандрий, предупреди людей. Завтра утром я обращусь к ним, а затем мы направимся к столице.

Советник благосклонно кивнул и направился за двери, исчезая во мраке замка.

Князь снова и снова перечитывал писание. Его взгляд не менялся. Ничто не нарушало тишину в комнате. Даже факела горели безмолвно, будто покорно соблюдая обет молчания.

Утро наступило не скоро. Гонец проснулся с ощущением горечи во рту. Вокруг всё так же стояли серые стены, тяжёлые бесцветные комоды; за окном виднелась чернеющая кисть умирающей ивы; единственным проблеском жизни были цветы. Он потёр свой кафтан, пытаясь хоть как-то сбросить серость Могильской пыли с дорогой ткани, что было тщетно. Чувствуя некоторую неловкость, он ходил от окна к кровати и обратно. Разглядывая каждый уголок своего пристанища, он заметил, что камни, были выстроены кладкой мастерской руки, между ними не было никаких изъянов или трещин. Всё сильнее погружаясь в отягощающую среду Могили, он стал отмечать какую-то особенную красоту. Всё-таки, возвести такую громадную стену на болотистых местах, где каждый новый шаг может затянуть в пучину — это сила характера и воли.

Размышления прервал скрип двери. В комнату вошёл проводник, монотонно пригласив следовать за собой, он вышел для ожидания. Гонец накинул суму на плечо, вновь отряхнул кафтан и вышел к проводнику. По знакомому пути они поднялись к тронному залу, где, несмотря на утро, было весьма приглушённое освещение. Гонец осматривался, вконец убедившись: ничего кроме стен, комодов, чучел и стражей в доспехах здесь обнаружить не удастся.

Его провели через длинный коридор. Перейдя через несколько однотипных помещений, они подошли к каменной лестнице, ведущей высоко вверх, и, заканчивающейся открытым пьедесталом, с крышей из плотного сукна. Поднявшись, гонец обратил внимание на солнце, которое пробилось сквозь плотную пелену чернеющего дыма. Он прищурился. Это место было сделано выступом, с которого, вероятнее всего, произносились речи. Голос отсюда точно слышался далеко в городе. Князь стоял спиной к гонцу, обращая взор куда-то вниз. Подойдя к краю, посланник обнаружил, что высота была крайне ощутимой, стена, окружающая город, была, пожалуй, пониже. Василий был одет в походные доспехи, со спины свисал плащ, а правая рука была возложена на рукоять меча, которая была выполнена в форме вытянутой ладони.

Гонца подтолкнули в спину, он обернулся, видя каменное лицо проводника. Тот указал взглядом в сторону князя:

— Подойдите к господину. — Отрезал проводник.

Посланник безвольно двинулся робкими шагами, направляясь к ограде на краю выступа. Поравнявшись с князем, он невольно положил руку на каменную стойку. В воздухе висела тишина, гонец смотрел вперёд, не осмеливаясь повернуться к князю.

Василий совершил уверенный жест, положив руку на плечо гонцу. Тот оторопел. Ощутив сильную ладонь, он повернулся к князю, раскрыв для себя доселе невиданное зрелище: кривой нос, тонкие сжатые губы, глаза разного цвета и размера, и всё лицо, будто собранное из разных неподходящих кусков, — это не могло быть лицом князя, а скорее какого-то пещерного урода.

Отталкивающий вид был настолько нетерпим, что у гонца подкосились ноги, но он сдержал необъяснимое ощущение страха и тошноты, отведя взгляд на нагрудник Василия.

— Взгляд отводить смеешь от князя? — обратился вельможа.

— Простите господин! — очнулся гонец, подняв глаза, и снова встретившись с лицом, будто отражающимся в воде, взволнованной брошенным в неё камнем.

— Ты видишь этот лик впервые, а я уживаюсь с ним давно. Мои люди к нему привыкли, как считаешь, в столице его смогут принять?

Гонец нервно закивал, совершенно неспособный поверить в реальность безобразного лица. Князь обернулся к долине, рассматривая пейзаж зеленеющих болот. Гонец сделал тоже самое, в его голове мелькнула одна лишь мысль: «Лицо достойное этих мест.»

*** — дорога в Кив заняла не более пяти дней.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• »