Летопись смерти - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 2

Часть вторая

Глава 1. Встреча и разлука.

В ожидании прибытия братьев, Святослав лично прохаживался по широким дорогам своего драгоценного города. На осеннем солнце его лысый, широкий череп блестел, как зеркало. Усы покачивались в ритм шагов, а сильная рука, таящая мощь быка, осторожно сжимала маленькие пальцы Кильяна.

— Значит, — его голос был сравним с ударами барабана, — каждый уголок в Киве тебе знаком?

— Каждый, великий князь, каждый! — радостно отвечал ребёнок.

— И даже если в угол загонят, сможешь выбраться тайным ходом?

— Ещё как смогу! — несколько обиженно выдал Кильян.

— Так что ж, а давай проверю. Вот старый колодец у западной стены. Позади частокол, с краёв дома приземистые, куда ж ты денешься от западни?

Мальчик освободился от могучей ладони, рванул с места в сторону колодца и, обежав его несколько раз, исчез из виду.

Князь приподнял бровь. Его удивил такой хитрый маневр. Обойдя деревянную постройку, он стал осматриваться — нигде не было ходов или подкопов. Святослав выпрямился, поднеся руку ко лбу, прикрывая глаза от солнца, он осмотрелся вокруг: мальчика нигде не было.

— Юноша, я тебе поверил, не желаешь показаться?

— Я же говорил! — послышался голос сверху.

Кивский правитель посмотрел на крышу одного из домов, оттуда доносился звук. Кильян сидел у самого края. Довольный мальчик расплывался в гордой улыбке: — В этом городе меня в угол не загонишь!

Князь тоже улыбнулся, ему приходился по душе этот проворный и смелый уличный мальчонка. Он видел в нём человека стойкого, человека, который был бы полезен городу и государству. Несмотря на то, что Кильян работал на кухне, такие дети вынуждены были жить в приютах: сироты всегда были неугодным живым материалом, за их жизнь и обеспечение отвечали они сами, и этому мальчику такая роль удавалась.

К высокой фигуре князя, спешным шагом двигался советник Илларион. Он торопился, как можно быстрее сообщить князю новость. Немедленно приблизившись к Святославу, советник склонил голову в знак уважения и обратился к правителю:

— Государь, спешу сообщить, что один из князей прибыл раньше ожидаемого. Ваш брат Василий ожидает в палатах.

— Василий прибыл? — С удивлением воскликнул князь. — Это важно. Что же, Кильян, пойдём обратно.

Мальчик скрылся из вида, спустя несколько мгновений он был уже на дороге, вновь удивив князя. Трое направились к царскому жилищу. Войдя в широкую прихожую с высокими потолками, они встретили княгиню Милену. Приятная на вид, она всегда уделяла внимание своим длинным русым волосам. Эта женщина была постарше самого князя, но выглядела опрятно и достойно, не уступая столичным модницам.

Князь обратился к Кильяну:

— Сходи же на кухню, да вели, чтобы отмыли твои пыльные волосы. Да оденут пусть в новые ткани, достойный человек должен выглядеть достойно.

Мальчик кивнул, затем поклонился княгине и выбежал через дверь, зацепив Иллариона. Советник, сморщившись, отряхнул испачканный рукав, и выйдя вслед за мальчиком, благосклонно склонив перед этим голову.

Милена подошла к мужу, взяла его за руки и совершила тот же жест, что и советник. Князь приподнял лицо жены, нежным прикосновением к подбородку. Он улыбался. Княгиня тоже подогнула уголки рта, но после смущённо посмотрела на дверь.

— Что не так, моя княгиня?

— Ты снова путаешься этим ребёнком. — Её голос не скрывал раздражения.

— Неужели я не могу провести время в окружении кого-то, кто не даёт мне советов, в какой руке держать нож или как нынче не выгодно убивать врага, ломая его оружие, потому что мечи — ценный ресурс? — Князь был искренне возмущён.

— Если помнишь у тебя есть свой родной сын, а впечатление складывается, что дворняжка тебе, будто, дороже.

— Княгиня! — его голос обрёл грозный тон, — я помню своё дитя. Но скажи же, как часто мы ходили с ним в город без свиты и кареты?

— Он твой сын!

— Он — твоя кукла! — почти сорвавшись на крик, воскликнул князь, — ты сделала из Ростислава беспомощного ребёнка, осталось нарядить его в платье и сплести ему венок из одуванчиков!

Милена отпустила руки князя, решительно собираясь уйти. Святослав остановил её:

— Ты мать, и воспитываешь сына как считаешь правильным. Я в походах и часто не могу тебе помочь, но прошу, дай ему больше свободы. Освободи мальчика от навязчивых страхов и дай ему почувствовать самостоятельность.

— Ты прекрасно знаешь, почему я берегу своё дитя! Мы могли потерять его. Ростислав чуть не упал в котёл с кипящим бульоном, который ты поставил во дворе, когда праздновал ещё одну победу, так что не учи меня, как обращаться с сыном!

Она ушла через вторую дверь, ведущую в покои Ростислава. Князь хотел остановить супругу, но его решением было оставить всё как есть. Здесь, вдали от баталий и смерти, он часто так поступал: оставлял всё как есть.

Пройдя до входа в светлицу, где собирался совет, князь вошёл в просторное помещение. За большим каменным столом восседал его младший брат.

Услышав звук шагов, Василий повернулся к брату. Приподняв закрытое капюшоном лицо, он увидел высокого, крепкого мужчину с пышными усами и широкой грудью. Князь поднялся из-за стола, приветствуя главу государства стоя:

— Князь Кива. — Склонил покрытую капюшоном голову Василий.

Святослав наполнился чуждым ему ощущением неловкости. Переборов некоторую смущённость, он ответил:

— Я приветствую тебя, князь восточных земель, — Клин (таково было военное прозвище князя Кива) прошёл к трону, который располагался на возвышении, таким образом, что обзор открывался на всю залу. Князь расположился на своём месте. Вновь нависла пауза.

— Твой путь лежал через восточные угодья. Как обстоят дела в Могили?

Василий прошёл к изголовью трона, находясь ниже старшего брата, и отвечал не поднимая глаз:

— Стены надёжно сдерживают заключённых. Могиль — это крепость, и крепость неприступная.

— Я слышал, что стена высока, но её толщ заслуживает особого внимания, не так ли?

— Три метра закалённого гранитного камня, без щелей и полостей, истинная стена. — Василий говорил с ноткой гордости за особый порядок в городе, но голос его звучал отстранённым шёпотом в глухой зале.

Святослав нахмурился и обратился к брату как-то свысока:

— Почему мой брат скрывает лицо, говоря себе под нос?

Нелюбим приподнял глаза, не выдавая своего лица на свет, он продолжил:

— Капюшон — часть моих доспехов, великий князь. Сейчас я облачён в них, а значит и в капюшон.

Святослав стал нервничать, теряя непринуждённый вид, и переходя со спокойного тона на привычный громогласный бас:

— Я не на одеяния желаю смотреть, князь. Покажись же, будь любезен.

Василий вновь опустил голову, снова проговаривая еле слышно:

— Как полководец восточного войска, я имею право на ношение доспехов в виде таком, какой необходим по моему личному мнению.

— А я имею право посмотреть на брата! — В конец сорвавшись на гремящий тон, воскликнул князь, — мы не виделись четырнадцать лет, и теперь я вынужден терпеть ребяческие выходки? Сними эту тряпку с лица.

— Ты этого правда желаешь, князь?

— Да, я хочу смотреть своему брату в лицо!

— Что ж, смотри.

Взявшись за подол капюшона обеими руками, Василий медленно обнажил своё искажённое лицо, с отвращением и неодобрением глядя в глаза старшему брату.

Святослав расслабил напряжённую спину, его лицо смутилось, а глаза приобрели изумлённый вид. Князь с трудом вздохнул, совершенно неожиданным стало подобное появление брата спустя столько лет.

— Брат мой, неужели этот вид истин?

— Да, великий князь, ты видишь то, что видишь.

— Прости меня, — Святослав поднялся с трона и спустился к восточному правителю, пытаясь протянуть руку к лицу Василия, — я и знать не мог, что всё могло повернуться так.

Василий отодвинулся назад:

— Что же, теперь ты знаешь.

Могучий Святослав смутился ещё сильнее. Он совершенно не был готов ко встрече столь неприятной. Он надеялся встретить брата за музыкой и вином. Теперь же горечь чувствовалась без хмельного напитка.

— Неужели, это дело наших рук? — Растерянно спросил Клин.

— Эта правда разделена лишь на вас троих, великие правители Камнеземья.

— Духи предков, клянусь честью, я бы и в жизни подобного не пожелал. Юность сыграла с нами злую шутку. Потеря отца свела наши головы с ума, и это не произошло со зла.

— Хватит оправданий, Кивский правитель. Я служу государству и государю, и если такова была цена службы, значит я её выплатил.

Нахмурившись, Святослав остановился. Наступило новое молчание; среди горящих свеч стояли две фигуры, так или иначе презирающие прошлые поступки. Дверь позади князей быстро открылась, Илларион ворвался к правителям, стремительно направляясь к братьям с вестями:

— Прошу прощения господа, позвольте известить вас о случае с князем Творимиром.

— Почему ты так запыхался? Отдышись и продолжай. — Ответил Святослав, отвлекшись от тяжёлого разговора.

— Великий князь, Ваша светлость. Вышеградский правитель… Князь Творимир, он, был похищен.

Братья внимательно вслушались в слова советника, Илларион продолжил:

— Свита Волнореза и старый волхв Матвей у дворца, князя среди них нет.

— Как можно похитить князя?! — Вырвалось из глотки Святослава.

— Прошу вас, господа, волхв Матвей ждёт во дворе, он хочет лично поговорить с правителем.

Святослав устремился во двор, Василий проследовал за ним, надев капюшон. У ворот внутреннего двора, с опущенными лицами стояли проводники Волнореза. Среди прочих выделялся старый волхв, стоящий впереди и держащий посох, в его полный рост. В руке волхва была стеклянная ёмкость с голубой жидкостью внутри.

Князья немедленно направились к нему. Матвей опустил голову, приветствуя владык. Не ожидая бессмысленных вопросов, волхв сиюминутно вымолвил:

— Великие господа, — его голос был подавлен, — смею сообщить, что князь восточных земель был похищен. Три вечера назад мы обнаружили пустой шатёр. Часовые у входа были убиты, а после подвергнуты столбовому заговору.

Солдаты позади Матвея раскрыли тела двух сторожевых, которые не были похожи на мертвецов, они лежали на досках с открытыми глазами и здоровым цветом лиц, князья бы не сразу поняли, что эти люди мертвы.

— Кто это мог быть? — спросил Василий.

— Этот вопрос не покидал наши головы уже три дня. — Ответил Матвей.

— Куда его могли увезти? — произнёс Святослав.

— Мы наткнулись на след, идущий к северу, уходящий от Спиралесья к горе Аль-Арум, на нашу беду, на утро поиска сошёл осенний ливень, вот единственная деталь, найденная по пути (он указал на ёмкость). Это отвар лёгкого сна, — пояснил волхв. По капле в каждую ноздрю свалят с ног буйвола. Шпионы Танамского озера — мастера в изготовлении подобных снадобий. Если Великий Князь был похищен ими, то… Вероятно на пир стоит ожидать лишь его голову.

— Не говори чепухи, старик! — разразился громом Святослав. — Смогут ли твои люди указать дорогу к месту потери?

— Место, где след был утерян в полутора сутках от Кива.

— Значит, княжеский отряд выедет немедленно. — Окончательно постановил Клин.

С этими словами Святослав направился в свой арсенал. Придворные понимали, что наступило время собирать отряд, в подобной ситуации Илларион быстро находил необходимых людей и необходимое снаряжение.

Василий помчался за братом. В личной оружейной Святослава располагались трофеи с его бесчисленных походов, всевозможные щиты и доспехи, умело расколотые тяжёлым двуручным молотом Клина. Там же и находилось его походное облачение.

Начав поспешный сбор к уходу, Святослав был остановлен младшим братом, который говорил без той ненависти, заставшей столичного правителя несколько ранее:

— Быть может, мой отряд последует на Север? В любом случае, конница болотных земель не знает усталости, и, попав под дождь, мы не собьёмся с грязевых дорог.

На секунду Святослав остановился, отойдя к стене, на которой располагались одинокие оленьи рога, служащие подставкой для изумительного меча, выкованного не менее пяти десятков лет назад, но сияющего от лучей солнца падающих на лезвие. Святослав снял оружие с рогов, обернувшись к Василию, он сказал:

— «Рубин мятежного сердца» — это клинок нашего отца.

Василий взглянул на меч и вновь перевёл взгляд на брата.

— Кондр оставил его мне, как правителю столичных земель. Я желаю, чтобы ты занял это место на ближайшее время.

— Такой чести я не достоин!

— Я — Кивский князь, мне виднее, кто достоин подобной чести. Брат мой, поиски Творимира должны лечь на мои плечи. Никоим образом я не считаю твоих коней недостойными. Однако походы всегда были частью моей жизни, и наш брат был утерян, направляясь по моему приглашению.

Василий не мог противиться воле старшего по годам и чину. Его дыхание участилось, становясь глубже. Братские руки вручили восточному князю меч предка. Рассеянный взгляд Василия плавал от рукоятки к лезвию, он смотрел на клинок не как на оружие, но как на символ, символ силы и власти.

Не теряя времени, Клин направился ко двору, уверенный в том, что его ожидает дружина. Его целеустремлённые шаги, будто поднимали ветер под ногами, а усы развивались языками пламени. Верные воины были готовы к походу. Водрузившись на коня, князь отдал приказ о временном правлении в его отсутствии. Подняв свой двуручный молот, который умело использовался им и одной рукой, Святослав озарил свой новый поход лучом уверенности. Он знал — брат будет возвращён, при печальном исходе — брат будет отмщён.

Преклонив голову перед супругой, князь направился из врат на север, сопровождаемый дружиной и тысячами взглядов в свою широкую спину. Маленький Кильян наблюдал за уходом великого полководца с крыши, молча прощаясь и желая удачи.

Василия провели в тронный зал, Анфиса и Илларион преподнесли обязанности нового главы, прилюдно обозначив младшего брата главным. Василий перенёс процесс совершенно безмолвно, его мысли витали далеко от земли, от нынешнего времени Нелюбим перенёсся во время ушедшее:

Последние дни жизни Кондра не были поглощены болотным смрадом. Его полумёртвый отряд был найден юным Василием на окраинах топей. К тому времени, направленный заговор старших братьев уже сделал своё дело — прекрасное княжеское лицо изменилось, обретя тот вид, который Василий носит по сей день. Скрываемый капюшоном, он был рядом с отцом в последнюю ночь:

— Сын мой, я покидаю этот мир. Харад спел мне прощальную песнь.

— Я рядом, отец.

— Ты, ты, — он тяжело дышал, находясь в крайней близости от смерти, — ты — моё наследие. Святослав, твой старший брат, он сильный. Пожалуй, это единственная черта, которая поможет ему в правлении над людьми. Нестор же, он, он умён. О, да, Нестор умный юноша, но его руки скорее годятся для перелистывания книжных страниц, нежели для ношения меча. У Творимира есть много достоинств, но среди недостатков он имеет глубокое самолюбие, которое роднит его не с княжеским родом, а с павлинами в саду… Ты же совсем иной… Я хочу, хочу чтобы правление в Киве досталось именно тебе, мой сын.

— Отец?

— Выслушай. Твои братья поймут, в вас течёт одна кровь и бьётся одна жизнь, держитесь друг друга и правьте достойно.

Вытащив из-под тканей грамоту, с указом о передаче правления в столице своему младшему сыну, Кондр продолжил:

— Ты мой преемник, моё наследие, мой князь…

Под толщей капюшона послышались всхлипывания. Василий смотрел вниз, проливая слёзы сквозь темноту покрытого лица. Кондр держал грамоту из последних сил, протягивая свободную руку к младшему сыну. Василий обхватил предплечье отца, второй рукой он снял капюшон, так, что глаза Кондра расширились:

— Вот единство твоих сыновей отец, вот твоё наследие! Ты принимаешь меня, отец? Как сына? как наследника? Видишь ли во мне достойного правителя, отец?!

— Нет, нет… — едва выдавливал из себя Кондр, видя искажённое лицо сына почти вплотную прижатое к его собственному.

Под вопли Василия, великий единоправитель Камнеземья испустил дух. Василий побыл с отцом ещё какое-то время, сжимая грамоту одной рукой и прижимая голову отца к себе другой.

***

Эта грамота была в его руке и сейчас. Сегодня он занял место, дарованное отцом много лет назад. Он вспомнил гонца, присланного незадолго до отправления в столицу. Все будто забыли об этом важном элементе, которого в живых уж не было:

Обращаясь к горожанам, Василий держал руку на плече посланника. Закончив речь, он опустил взгляд, тяжёлый вздох сопровождал сильнейший бросок. Гонец воспарил над иными, подхваченный княжеской рукой. Его падение видели многие, так же как размозжённое тело на площади.

***

Сняв с головы капюшон, Василий сидел на троне, вглядываясь в закрытую дверь. Он не улыбался и не грустил, его безмолвное лицо не отражало никаких эмоций. Человек не должен иметь подобный вид, и уж тем более князь.

Проходя вдоль расщелиной дороги между скалами, Святослав не менял уверенной поступи, холодный северный ветерок подгонял правителя, не подозревавшего о приближающейся угрозе. Дойдя до середины ущелья, дружина услышала падение тяжёлых горных камней. Началось замешательство. Пытаясь выбраться, они направились вперёд. Однако огромный валун перекрыл свободный проход. Дружина оказалась в ловушке. Святослав оглядывался, видя, как его людей давят пласты горных пород. Подняв голову, он увидел людей на вершинах. Его разум был чистым, заглушаемые камнями крики не беспокоили грозного князя, лишь одна мысль не давала покоя правителю — кому же он доверил свой город? С этими мыслями, над Святославом возникла летящая плита, закрывшая ему солнце и жизнь.

До самого вечера, одиноким сычом просидел Василий в тронном зале. Спешащие Анфиса и Илларион несли весть об обвале на пути Святослава, которая не сильно изменила лица нового правителя. Увидевшие лицо Василия, советники ужаснулись, но князь встал с трона, сжимая в руке грамоту отца. Он обнажил «рубин мятежного сердца», провозглашая себя новым владыкой Камнеземного края, не заметив, как северный ветерок подул в открытые двери.

Глава 2. Есть ли выбор?

Неподъёмная тяжесть собственного тела — вот что ощущал Творимир, приходя в сознание. Лишь один глаз его обожжённого лица получилось раскрыть, но этого было достаточно, чтобы разглядеть очаг синего пламени.

Он лежал на тряпичном настиле, прикрываемый тонкой простынёй. В горле пересохло, а все движения, кроме как дыхание, были невозможны. Голова была свободна от мыслей, он словно выспался в собственной постели. Но князь понимал — это место — не Вышеград, а настил — не его перина.

Зорко рассматривая укромное убежище, он искал того, кто пришёл к нему на выручку. У входа виднелся силуэт, освещаемый солнцем и засим недосягаемый для детального рассмотрения. Он снова попытался пошевелиться, но поражённые ткани напомнили о себе, отчего князь всхлипнул. Незнакомец обернулся и стал медленно продвигаться к похищенному Творимиру.

Дыхание князя участилось, он занервничал. Тонкая костлявая ладонь потянулась к его лицу, князь онемел. Незнакомец приложил пальцы ко лбу Волнореза, убеждаясь в отсутствии жара. Подняв с пола чашу, он поднёс её к губам пострадавшего; князь обратился с вопросом:

— Магическое зелье?

— Самое целебное из существующих, — ответил пронзительный и тихий голос, — пейте.

Князь отхлебнул, тут же воскликнув:

— Обычная вода!

— Эликсир жизни. Ни вы, ни я, никакая иная жизнь не могла бы возникнуть и быть без этого чудесного дара небес. Допивайте.

Творимир послушно осушил чашу. Ему полегчало. Сознание прояснялось, а с ним возвращались фрагменты последних событий. Похитители, тролль и клеймо! Он приспустил взгляд на свою грудь и увидел зияющую рану с ровными краями — эллеанская метка раба. Бывший правитель откинулся на постель, тяжело вздохнув. Переведя дух, он обратился к своему спасителю:

— Вы принесли меня сюда?

— Именно.

— Но зачем вам это нужно?

— Вы начали не с того вопроса, князь.

Творимир слегка приподнялся:

— Знаете кто я?

— И снова не тот вопрос.

— Что значит не тот? Ты один из них, да?

— Вы почти вплотную приблизились к верному вопросу, но всё же…

— Чёрт возьми (напряжение вызвало боль по всему телу), кто ты?!

— Что ж, теперь вы начинаете спрашивать правильно. Порядок получения ответов стоит иметь ввиду до того, как задан ряд вопросов.

— Значит, я могу узнать, с кем имею честь?

— Я спас вас. На пустынной дороге мне довелось обнаружить едва живое тело. С вами беда приключилась, но не смертельная. Я — пастырь. Что спросите теперь?

Волнорез напрягся, ему удалось разглядеть внешность своего собеседника, повёрнутого к очагу. Значит это ему не померещилось: длинное одеяние, покрывающее всё тело, за исключением головы, черепа в кожаном мешке, если точнее. Точно различив пустые глазницы, Творимир спросил:

— Вы мертвы?

— Нет. — Сухо ответил спаситель.

— И я не мёртв?

— Вы тоже живы.

— Но как вы узнали, что я князь, неужели моё лицо не обезображено?

— И снова прозвучал достойный вопрос. Ответ таков: от пастыря трудно скрыть истину. Хотя, ваши похитители постарались. Боюсь, что теперь доказать кому-либо ваше происхождение будет затруднительно.

Творимир стал припоминать последние события одно за другим. Жгучая боль тающего лица, затем затишье, новая боль в груди от раскалённого металла, и самое главное… очищение…

— Почему вы помогли мне?

— Потому что вам это было нужно.

— Подаёте страждущим? — сострил Творимир.

— Глупый вопрос, князь. Вы нуждались в спасении. Вы его обрели. Не по собственной воле, но по знаку свыше.

Волнорез смотрел на пещерный потолок, улыбаясь:

— Вы — посланник божественной воли?

Ответа не последовало. Творимир, приложив усилия приподнялся. В пещере он был один, очаг более не горел завораживающим огнём, вместо него тлели синие угли. Творимир почувствовал достаточно сил, чтобы попытаться встать. Прилагая немалую волю, он сумел поднять своё изнеможённое тело, приняв сидячее положение. От входа в пещеру дул ветерок, приятно ласкающий его искажённое лицо. Спустя некоторое время, он смог подняться на ноги, неустойчиво держа равновесие. Прикрываясь простынями, он направился к выходу из убежища. Солнце ослепило его открытый глаз, но князь был рад его лучам. Привыкнув к свету, он увидел равнину Апар, расположенную в Кивских землях. Находясь на возвышенности, он рассмотрел опушку Спиралесья, с её лихо закрученными деревьями, в глаза попал незнакомый ему изгиб реки, и левее от просторов земель Святослава он увидел городок.

Вернувшись к своему ложу, князь обнаружил одежды. Они были простого покроя, узоров и вышивки не имея, они оказались очень удобными, как для надевания, так и для ношения. Прикрыв своё, жутко похудевшее тело, Творимир подобрал палку, нарочно оставленную у огня, и спустился по протоптанной тропинке к дороге.

Нельзя сказать, что князь был доволен тем, что остался в живых, о нет. Скорее наоборот, ему казалось, что утопиться в реке — пожалуй, лучший выбор. Но ноги несли его по пустой дороге, и он не сопротивлялся. В конце концов, его внешность ничего не значит, думал Творимир; стоит найти братьев, либо добраться до Вышеградских врат, как его тут же узнают. Эти мысли грели его расколотый разум.

«Значит, пастырь, — думал Волнорез, — кто же он был такой, почему же спас меня? И почему исчез?» — его голова была полна вопросов без должных пояснений. Подходя к открытому подвесному мосту, он увидел чистую лужу, отражавшую дневной свет, а с тем и его внешний вид. Вглядываясь в зеркало природного происхождения, князь пришёл в ярость. Не желая признавать потерянную красоту, он ударил концом своей палки об отражение, которое взволновалось, но отразив гнев расходящимися брызгами, снова стало гладким, показывая всё то же изуродованное лицо.

Творимир фыркнул, недовольно зашагав по мосту. Стражников украшал герб, на котором изображалась рыба, с золотой чешуёй. Очевидно, что это был рыбацкий городок. Пойдя на площадь, где царила суета, Творимир успел словить на себе несколько удивлённых взглядов. Стараясь не привлекать внимания, он прошёлся от солнца к тени, где обнаружил торговцев. Князь обратился к одному из горожан:

— Какое название носит сие поселение?

Немолодой мужчина, разделывающий рыбу, поспешно ответил, не поднимая головы:

— Парганот, град, стоящий на озере Кондра.

«Не может быть!» — подумал Творимир:

— Значит это озеро, именуемое в честь первого правителя Камнеземья?

— Именно так, — мужчина оглушал рыбу, ловко орудуя ножом, затем разворачивал своё орудие лезвием вниз, снимая чешую, — озеро Кондра, как вы и изволили сказать, господин. — Доброжелательно подняв глаза, мужчина застыл, выронив нож и начав нервно мычать.

— Что случилось? — спросил Творимир, сделав шаг к мужчине, но наскоро вспомнив своё искалеченное лицо, отступил, уйдя в сторону по улице прикрывая ожоги рукой.

Стараясь не попадаться людям на глаза, он свернул под мост. Находясь у канала, рассекающего город на два маленьких островка, разбитый усталостью, князь присел на траву, уронив палку куда-то в сторону. Он взялся обеими руками за лицо, с горечью к нему приходило осознание — более его не узнают. Никто. Ни братья, ни Вышеградские горожане. Его внешность отталкивает даже собственное отражение. Опустив взгляд на грудь, он увидел яркую метку.

— Мерзавцы, они всё продумали! — воскликнул Творимир.

— Вы зря бросаете свою опору. — Послышался голос из-за каменного настила.

Князь повернулся в сторону говорящего. Это было существо из пещеры. Оно протягивало длинную палку костлявой рукой. Князь принял дар обратно.

— Почему вы исчезли тогда?

Существо стояло неподвижно, прикрытое тело не двигалось, казалось оно и не дышало вовсе. Пастырь глядел пустыми глазницами, не проявляя эмоций.

— Потому что вы должны были преодолеть ту часть пути самостоятельно. Пастырь может дать вам опору, но не ноги.

— Почему же пастырь это делает? Даёт опору безногому? Вы видите меня? Судя по этим безжизненным впадинам вместо глаз, нет.

— Вы повторяетесь, восточный вельможа. Пастырь указывает заблудшим на дорогу. Вы явно сбиты со своей. Теперь вопрос появился у меня самого.

— Извольте, — князь относился к фантастическому существу, как к данности, принимая пастыря, словно это сосед по комнате.

— Какую именно дорогу вы выберете? — он указывал на расходящуюся тропинку. — Я понимаю, что ваш путь избирается самостоятельно, поэтому могу лишь предложить его продолжение.

Князь несколько вытянулся:

— Куда же поведёт каждый из них?

— Я ждал этого вопроса, князь. Та дорожка, что уходит направо извилистая, покрытая терновым кустом и ядовитым плющом тропа раскроет в вас жизнь, дарованную первым князем Камнеземья. Вы займёте своё место среди совета братьев, наставляя весь народ Камнеземья на путь истины: покалеченной, обожжённой, разбитой, но единственно достойной…

Творимир прищурил открытый глаз:

— А второй путь?

— Что же. В любом случае и левая тропа скалиста и непроста. Но она может послужить лишь продолжением вашей жизненной колеи. Вы не собьетесь, идя и по ней. Но мы оба знаем, куда поведёт эта дорога.

Князь обратил взор на пастыря. Собеседник, не имеющий глаз, словно, пронизывал до глубины души. Князь почувствовал, что это создание имеет очень много полезной информации под толщей костяного черепа. Тайны, которые нельзя обнародовать, более того, ему могли принадлежать знания, о которых не должны знать даже самые близкие. Осознавая, что скрывать ничего не выйдет, князь молча встал земли. Упираясь о палку, он подал знак, о принятии помощи, но после, стараясь изо всех сил, принял свой горделивый вид и прошёл мимо пастыря на левую тропу.

Существо проводило Волнореза пустым взглядом. Пастырю не дано менять мир, пастырь проводит черту, а пересекают эту черту лишь люди.

Князь шёл твёрдо, словно тело было в порядке, а дух не надломлен. Но у расходящихся троп он всё же остановился. Глядя на совершенно разные пути, он задал ещё один вопрос:

— А какой путь будет верным?

После короткой паузы, с надлежащим бездушием, пастырь ответил:

— Тот, который вы сами решите выбрать.

Князь не оборачивался, он понимал, что существо уже, скорее всего, ушло. Придав самому себе уверенности, он устремился по ранее выбранной дороге.

Рыбаки шумели, вытаскивая сети из вод озера Кондра. Пойманные осетры бессильно извивались, всё сильнее запутываясь в сетях. Парусники открыто и свободно ходили над глубинами озера, подгоняемые северным ветром. Этим же потоком обдувало спину Творимира, который сделал судьбоносный выбор.

Глава 3. Караван.

Блеклый свет пробивался сквозь полураскрытые ставни. В пространстве небольшой комнаты на одноместной кровати лежал юноша, разгоняющий потоки пыли дыханием трёхдневного запоя. Лексан не так часто выходил из этого состояния. Прибыв из Каргополя, гонец всё чаще гостил на дне бутылки. Ему не задавали лишних вопросов. Заслужив право на собственное место при царском дворе, он протягивал каждый новый день, который ничем не отличался от предыдущего. Всё потеряло былые краски: рассказы наставников о невероятных подвигах гонцов и правоте их дела остались далеко позади, ещё в той самой гончей школе. Сейчас реальность представляла собой один-два выезда в пригород с несрочным заданием, которое начиналось кубком вина, а заканчивалось бочонком медовухи.

Когда беспокойный сон всё же овладел его сознанием, в дверь постучали.

— Я не дома! — послышался пьяный отзыв.

Стук повторился, звучал он настойчивее.

— Я не дома! — отозвался Лексан, ещё глубже зарываясь в подушку.

На этот раз в дверь не стучали… её снесли с петель. Рухнув на пол рядом с кроватью, она неожиданно разбудила гонца. Его окосевший взгляд направился вниз. Не осознавая до конца, почему дверь не стоит во входном проёме, а находится тут, он посмотрел на место, где дверь висела обычно. Два огромных стражника, пугающе похожих на великанов, стояли позади молодой женщины, прикрывающей лицо платком. Это была советница князя По-видимому, запах грязных сапог, смешанный с трёхдневным перегаром и наглухо завешанными окнами был ей несколько не приятен.

— Для тебя есть поручение, будь любезен выйти ко двору, разговор продолжим там.

— Я уже говорил, — бормотал Лексан, отворачиваясь к стенке, поднося при этом к губам стальной кубок, — меня нет, — после этого он беспардонно стал отхлёбывать вино.

— Демонстрация затянулась, — нервно прошептала Анфиса.

Поняв суть слов советницы, громилы вошли в комнату. Один из них резко выдернул кубок из рук гонца, что выглядело как личная обида, на что Лексан резко вцепился в сосуд с выпивкой. Не плошая, второй стражник лёгким движением своей огромной руки взялся за шиворот его кафтана, подвесив гонца в воздухе. Лексан пытался дёргаться и изворачивался, как обезглавленная змея. Вскоре, осознав свою беспомощность, он просто расслабил мышцы и свис без сил, как трофейная охотничья туша. Второй стражник перекинул его через плечо, подвесив, словно мешок с картошкой, и все четверо направились к заднему двору.

Оказавшись в указанном месте, стражник сбросил юношу на землю.

Лексан был похож на побитую дворнягу. Его глаза расходились в разные стороны, чем-то напоминая рачьи. Анфиса стояла в трёх шагах от Лексана, позади неё закрывали солнце двое стражников.

— Не в моих правах навязывать нравоучения, тем более, когда передо мной взрослый человек. Однако твоё несвоевременное пьянство не позволяет воспринимать тебя всерьёз. Пожалуй, отступлений достаточно. На данный момент при дворе нет посыльных дальнего следования. Вспоминая достойно выполненное в срок поручение по Каргополю, совет решил назначить тебе ещё один поход.

Лексан ощущал вибрации, исходящие из вне, подсознательно понимая, что с ним говорят, он пытался воспринимать речь, но увы…

— Ты слышишь? Ты понимаешь? — повысила тон советница.

Гонец кивнул.

— Вполне возможно, что путь будет особо длителен. Дорога может занять не месяцы, а сезоны. Посему, в твоё распоряжение будет дана грамота царского приближения, — она протянула гонцу свиток, стянутый золотой плетью, и скованный восковой печатью. — Береги её, данный документ действителен на всём протяжении Камнеземного края: от северных гор, до южных морей, предоставляя владельцу право на одну ночь в постоялом дворе, один прием блюд и так далее. Главное, что в одном заведении грамота действует единожды.

Словно великан, заваленный камнями, гонец стал подниматься на ноги. Приложив недюжинное усилие, он сумел совладать с тяжёлым телом. Вдохнув очень глубоко, он продвинулся к бумаге. Подойдя к советнице почти вплотную, он приложил усилие для выдоха, что вызвало струйную рвоту. Окатив землю перед почётными людьми, он вероломно попал на каждого из трёх.

— Это более чем достойный ответ, — прошептала Анфиса, поднеся к носу платок.

Один из громил толкнул гонца в грудь, с силой, достаточной, чтобы он снова оказался на земле. Лексан расстелился на пыльной площадке, злобно хихикая.

— На закате быть у конюшен, — говорила в нос советница, зажимая его платком, — если не о себе, так о животном хотя бы позаботься.

Вечерело, гонец приближался к хлеву, выглядя совершенно иначе. Его лицо было выбрито, волосы помыты, кафтан вычищен от грязи, а сапоги натёрты до блеска. Анфиса ожидала его у одноглазого коня, теперь без стражников. Ведя своей мягкой белой ручкой по мускулистой шее, она чувствовала тепло этого несломленного исполина.

— Жизнь не справедлива, — полушёпотом говорила советница, не оборачиваясь к приближающемуся гонцу, — я помню, каким был этот гнедой на скачках.

— Благодаря потере, он смог увидеть новые места, Каргополь, например…

— Все что-то теряют, приобретая иное взамен.

— Хотелось бы верить.

— Что же, теперь пришло время увидеть ещё одно новое место. — Она протянула гонцу грамоту.

Лексан вытянул руку, прикоснувшись к плотной бумаге, он дотронулся до пальцев Анфисы. Лёгкие мурашки пробежались по их спинам, после чего молодые люди отодвинулись друг от друга.

Стоит ли говорить, что среди серых кардиналов княжеского окружения, где каждый напоминает восковую куклу, стремящуюся занять место потеплее, да откусить более жирный кусок, найти существо чувствующее — большая редкость?

Опустив глаза, она развернулась и ушла. Лексан остался с грамотой в руках, наблюдая неуверенную поступь. Желание догнать девушку и прижать к себе усиливалось с каждым её шагом. Однако, разумом гонец обделён не был. Ясно осознавая невозможность столь противоречивого союза, он просто опустил бумагу в суму и, пригладив гриву гнедого, водрузился в седло.

Дорога из города была широкой, протоптанной. Сейчас в столице было много гостей, лишь одинокие путники и часовые появлялись по дороге следования. Конечно, в голове гонца таились мысли о близком общении, возможно тёплом и взаимном, но проникаться ими он не желал, ибо это могло стать слишком тяжелым грузом для дальней дороги.

Когда городские ворота исчезли из поля зрения гонца, он ослабил осанку и потянулся в седле. Вокруг было тихо, следуя указателю, он повернул влево и двинулся сужающейся дорогой. Вдыхая прохладный осенний воздух, он наслаждался; в его груди проросло поэтическое зерно: «Чудесно быть природы порожденьем…» подумал гонец и тут же отхлебнул из бутылки, которую заранее подготовил ещё в городе: «Чудесно…».

Достаточно быстро голова стала тяжёлой. Гонец не решился продолжать путь в непотребном состоянии и сошёл с седла, усевшись в траву. Продолжая заливаться терпким напитком, он постепенно отрёкся от реальности, не заметив, что позади зашевелились кусты. Лексан не оборачивался, придаваясь своему занятию с большим интересом. Когда же бутыль почти опустела, прямо на спину посланника бросился маленький полевик:

— Поймал, поймал!

Едва не уронив ёмкость в траву, гонец поперхнулся:

— Гхм, гхм. Я так испугался!

— Не ожидал, не ожидал же?!

— (Намокшими глазами, обращаясь себе под нос) Чуть не пролил… — после чего он вылил последние глотки в раскрытое горло.

Полевик нахмурился, не получив достойной реакции на свой маленький розыгрыш. Разжав худенькие ручки, он сполз по спине Лексана. Надувшийся от обиды, Лисик плюхнулся рядом с гонцом. Скрестив ручки перед собой, он отвернул лицо.

— Хорошо под небом Кивских земель, правда? — С упоением спросил Лексан.

Лисик фыркнул.

— И небо, как — будто голубее.

Полевик нахмурился сильнее.

— И трава зеленее.

Малыш задрал подбородок.

— И мёд здесь золотистее…

Казалось, полевик уже готов замолчать навеки, закрыть рот на засов, но нагло используемая слабость снова оказалась козырной картой в рукаве гонца. Не поворачиваясь, всё ещё пытаясь держать мину обиды, полевик нащупал горшочек левой рукой, завернул правую руку с ложкой за спину и зачерпнул угощение.

— Полегче? — спросил гонец, слыша достаточно громкое жевание.

— Пока не полегче. Ещё.

— Да, пожалуйста!

Лисик снова наполнил ложку мёдом.

— А теперь? Лучше?

Лисик расслабился, но не остановился:

— Наверное, нужно ещё.

— Конечно, конечно.

Третья ложка окончательно погубила театральную обиду, и полевик обернулся:

— Да.

— Что значит, да?

— И небо голубее, и трава зеленее, и мёд… А-а-а, как мёд?

— Золотистее.

— Верно-верно, золотис… А куда сейчас?

— А сейчас за горизонт.

— За что?

— Не за что, но куда. — Лексан повернул малыша лицом к себе и усадил его на свои колени. — Это путь далёкий. Знаешь, к ночи я окажусь на переправе, где нам придётся расстаться до моего возвращения.

— А как же я?

— А ты, мой друг, должен дожидаться.

— А ты мой друг? — надломленным голосом спросил полевик.

— Самый близкий, — тепло ответил Лексан.

— Самый близкий…Но оставишь меня тут?

— Я должен. Слишком далёкий путь окажется не по силу даже моему коню, а он вон какой большой и сильный, — продолжал Лексан указывая пальцем на гнедого.

— Я тоже сильный, — загорелся полевик, напрягая свою тонкую ручку.

— И правда, вон какие мускулы. Но дорога оговорена на одного человека.

— Так, а я же не человек, ну?

Лексан оценил активность полевика, но уверенно продолжал свою речь:

— Более того, вдали от родной земли тебе будет совсем не по себе. — Лексан говорил это не просто так. Дело в том, что в книге бестиарии камнеземного края, полевик — существо с крайне осёдлым образом жизни. Для них покинуть родное поле — это самый крайний случай, покинуть же родную область является поступком из рук вон. Сейчас же Лисик пытается уйти в края, совершенно не похожие на родные, такой поход может попросту закончится гибелью.

— Значит до переправы? — спросил Лисик, нахмурившись.

— Да, до переправы, — ответил Лексан, снова протягивая горшочек.

— Ну, до переправы, значит до переправы. — На удивление задорно сказал полевик, зачёрпывая мёд с горкой.

Вечерело достаточно быстро. Привал затягивался, а значит времени на дорогу к переправе оставалось меньше. Юноша поднялся на ноги, отряхнулся, затем отряхнул Лисика. Перед тем, как влезть в седло, Лексан поднял на него полевика. Лисик уселся на подстеленное полотно, мягко втираясь в своё гнездо. Затем на коня забрался Лексан. Похлопав гнедого по шее, он подтянул узду. Рысью направились трое к переправе. Лисик подскакивал на насиженном месте на лад такта копыт. Лексан стал трезветь от ветерка, обдувающего его гладко выбритые щёки.

Привычным стали подобные выезды. Дело в том, что Лисик никуда не делся после близкого знакомства по пути в Каргополь. Напротив, маленькое создание стало, пожалуй, причиной того, что гонец не выпил последние капли собственной жизни. Теперь, каждое выездное задание сопровождалось высоким голосом и жизнерадостным смехом полевика. Видимо, Лексан не соврал, напомнив малышу, что тот его лучший друг.

Плеск и прохлада доносились от ночного течения реки. Здесь на переправе качались немые лодки, а в них располагались такие же немые капитаны. Сбавив ход, друзья добрались до побережья Пальенты вовремя.

Заметив на берегу будку с горящим светильником, Лексан направил вожжи к нему. Одиноким сычом сидел распределитель в будке. Хотя солнце закатилось за горизонт, очертания этого человека были вполне различимы — старый, весьма старый. Пожалуй это единственное, что могло охарактеризовать и его голос, и манеры, и характер поведения. Но, ещё одна деталь бросилась в глаза, когда он вышел из будки: внутри он не сидел, распределитель был горбат.

— До полуночи на плавь сойдёт лишь одна лодка, — послышался хриплый голос, — а потому, требуется доказательный документ.

Лексан, сошедший с коня, раскрыл суму и вынул свиток царского двора. Едва завидев золотую нить, обвивающую грамоту, он тут же взял уздечку в руку и повёл коня к стойлу, а пальцами другой руки подал знак следовать за собой. Гнедой стал нервничать, потому Лексан пригладил его, а паромщика попросил не подходить слева. Столь же безучастно переправщик перехватил узду в другую руку и повёл гнедого к стойлу.

Когда же все необходимые бумаги были заполнены, Лексан направился к полевику. Их прощание оказалось очень прозаичным. Переживая, что Лисик расстроится, гонец вручил ему мёд. Вложив горшочек в его маленькие ручки, юноша сказал:

— Неважно как долго мы не увидимся, от времени друзья не стираются из жизни.

— Да, да, — поспешно ответил Лисик, после чего подтянул горшочек к груди и стал поспешно уходить.

Удивлённый и возмущённый Лексан было окрикнул малыша, но сухая рука распределителя одёрнула его.

— Плот собран, извольте на борт.

Повернувшись в другую сторону, гонец совсем потерял полевика из вида. Тьма затянулась над причалом, отчего видимость совершенно терялась, если над головой не горел факел. Лексан подумал, что расставание оказалось непосильным грузом для маленьких плеч; расстроившись, он проследовал к непримечательной лодке. На борту сидел лодочник, в его руках находились вёсла, концы которых были опущены в вводу, а во рту дымилась прямая трубка.

Переправщик подал знак с помощью колокольчика, отчего лодка тут же тронулась. Видимо, переправщик спал или дремал, но по привычке пустил вёсла по реке. Лексан обернулся к берегу, где видел полевика в последний раз, и его разум овеяла грусть. Скорее он расстроился этой разлуке, нежели полевик.

Сплавляясь на другой берег, он ощутил истинную близость к Кивским берегам. Эта поездка отличалась от пути в Каргополь. Не только потому, что в ней не было кровавых событий с обвинениями в его адрес, но и оказалось достаточно времени, чтобы почувствовать тоску по родным землям.

Освещаемая луной, река изгибалась, где-то поднимался ветер, после чего гладь вновь становилась ровной. Тишина прерывалась гребками, которые походили на такт, будто создавалась незабываемая, характерная музыка.

Достаточно быстро они очутились на другом берегу. Переправщик помог гонцу вынести вещи, подняв шляпу в знак уважения, он прокашлялся и снова забрался в лодку. Когда же плот отплыл, и Лексан засобирался к приречному селению, в котором его ожидал ночлег, к берегу подплыла ещё одна лодка. Она располагалась метрах в пятнадцати от места высадки гонца, поэтому увидеть прибывших он не смог. Его озадачило появление неизвестных, ведь распределитель точно указал: «До полуночи отправится только одна лодка».

Опустив тревогу, он направился к посёлку, периодически оборачиваясь, чувствуя, что высадка другого пассажира затянулась. Невысокие ворота показались впереди, отчего гонцу стало легче. Он прибавил шаг, желая поскорее оказаться под крышей, однако остановившись у входа, он услышал кроткую поступь позади. Сошедший с лодки следовал за ним, такое не может оставить равнодушным. Лексан застыл; шаги прекратились. Сглотнув, он робко постучал. Часовой отворил засов, перед глазами тут же возникла грамота. Двери со скрипом открылись, гонец вошёл. Быстро пройдя к ближайшему дому, он спрятался за стену, даже не спросив о положении корчмы или постоялого двора. Он ждал. Ждал того, второго.

Снова послышался стук. Засов был вновь открыт. После некоторой паузы, двери снова заскрипели. Тьма медленно разрезала хорошо освещённую площадь при входе. Лексан затаил дыхание, его страх и любопытство подступили к горлу, голова стала кружиться и подкосились колени. Когда в поле зрения едва появились очертания незнакомца, кто-то хлопнул гонца по плечу.

Лексан одёрнулся, сума выпала из рук. Его глаза широко раскрылись и сердце заколотило изо всех сил.

— Вы ожидаете кого-то, господин? — Чётко произнёс патрульный.

Лексан, едва опомнившись, сразу заглянул за угол, чтобы открыть завесу тайны и увидеть преследователя. Увы, времени, чтобы скрыться от ворот было более чем достаточно, и гонец обратился к солдату:

— Наверняка у вас в селении есть не только исполнительные вояки, но и путные корчмари? — говорил он с иронией, подняв суму.

Не заметивший подвоха, патрульный гордо ответил, придавая словам оттенок некоего генерализма:

— Естественно! Пройдите-с прямо к трём факелам, затем-с, обернитесь на девяносто градусов, и ву а ля! — окончив напутствие, солдат кивнул на индюшачий манер.

«Неужто, вне столичных стен и впрямь живут одни лишь болваны?» — подумал гонец, направляясь к факелам.

Хотя три огонька горели во мраке ночи совсем неподалёку, прогулка до них казалась непомерной. Постоянное чувство слежки совершенно не покидало его мыслей. Практически переходя на бег, он добрался до заветного ночлега. Отдышавшись, гонец вошёл в здание, отличающееся от постоялых мест столицы. Сделанный из добротного сруба двухэтажный чертог был близок по описанию с запомнившимися «Сетями рыбака». Здесь же вывесок не наблюдалось, но на входной двери была приколочена потёртая табличка — «Прорубь».

Вполне приличное место для обычной деревенской ночлежки. Было видно, что хозяин трепетно относился к своему имению. Столы были чистыми, на них стояли кувшины с полевыми цветами, и в целом место совершенно не подходило по предназначению для солдатских попоек. Показав грамоту усатому корчмарю, Лексан был вежливо приглашён к столу. Во время приёма деревенской похлёбки, он заметил, что корчмарь просматривал какие-то бумаги, после нескольких минут одиночества, к нему присоединился мелкочинный офицер. Они оба вглядывались в пергамент, ведя пальцем сверху вниз. Что-то найдя, они переглянулись. Последующим оказалось, что они проверяли подлинность грамоты по перечню всеобъемлющей энциклопедии, и — таки нашли упоминание о конкретной бумаге.

Офицер лично поднёс к столу бокал вина, после чего, поклонившись, и, совершенно не навязываясь, ушёл.

Комнату Лексану предоставили наверху, это навеяло воспоминания…

Как и следовало ожидать — спалось плохо. Ворочаясь и перекатываясь с бока на бок, он мешал в голове воспоминания о Морвасе, прощание с Лисиком и самые тяжёлые мысли одолевали о втором переправленном через реку.

Утро накатывалось медленно, осеннее солнце не торопилось показаться в небе. Поэтому гонец решил выйти на воздух; возможно прогулка сделала бы голову полегче.

Совершенно другие края были раскинуты перед его взором. Невзирая на расположение вдали от больших городов, деревушка выглядела достойно. Это красивое, тихое место. На улочки стали выползать маленькие люди, скорее всего это были предприниматели (так в столице называют тех, кто владеет своим делом), на глаза попался и корчмарь — Лексан приветливо кивнул.

Обойдя несколько домов, юноша вышел к колодцу. Луна ещё гостила на небе, и Лексан решил взглянуть вниз. У самого края, он остановился. Почувствовав прохладу, исходящую со дна, он укутался в кафтан. Лексан вытянулся, привстав на носочки. Луна и правда отражалась в воде. Будучи повисшим в данном положении, он ощутил присутствие кого-то за спиной. Мурашки пробежались вдоль позвоночника. Гонец застыл, его охватил леденящий ужас: сейчас не придётся приложить усилий, чтобы сбросить его вниз. Отчётливо слыша шаги позади себя, он зажмурил глаза, готовясь встретиться с бездной колодца.

Кто-то кинулся ему на спину, кто-то… небольшой. Лексан резко развернулся на месте, сбросив нападавшего.

Оказавшись на земле, полевик захныкал:

— Ай, коленку расшиб!

Описать возмущение гонца не выйдет обычными словами, в то же время он испытывал облегчение, узнав своего преследователя.

— Не верю! Откуда и, и как?

— На лодке, как! — раскричался малыш.

Лексан поспешил на помощь, осмотрев коленку, он сказал:

— Ты и впрямь поранился, — его голос звучал тепло, — нужно обработать. Пойдём в мою комнату.

— Не пойду, не смогу. — Надулся Лисик, театрально выражая боль от глубокого ранения.

— Значит донесу, — сказал гонец и поднял малыша на руки.

Оказавшись в тёплом месте, Лисик расслабился и стал дрожать. Лексан поспешно окутал его в плед, и поднёс этот свёрток к маленькому камину. Малыш отогрелся и стал ждать медицинской помощи.

Опуская мягкое полотно в чашу с горячей водой, юноша улыбался. Он был рад такой короткой разлуке, и потому, совершенно не злился на полевика.

Лексан подошёл к камину. Он осторожно приложил компресс к ранке, отчего Лисик взбудоражился, будто укушенный змеёй.

— Тихо, спокойно, — утешил Лексан, — надо вымыть грязь из пореза.

Голос друга успокоил малыша. Они молчали, очаг похрустывал сгорающими поленьями и обстановка стала очень уютной. Когда процедура закончилась, Лексан отошёл к столу и заговорил уже оттуда:

— Я добрался на этот берег, по приказу царского двора. На переправе мне ясно дали понять, что более никто не отплывёт в ту ночь. Может ты объяснишь, как сумел переубедить их?

Лисик устроился поудобнее, но свежая травма мешала ему расслабиться; рассматривая танец костра, он надуто ответил:

— Ты знаешь про камни?

— Камни? — Лексан знал о камнях, а потому вопрос такого характера ввёл его в некое замешательство.

— Да, камни. Они разные бывают ещё.

— Конечно разные, валуны, например большие, щебень — наоборот, а из некоторых строят дома.

— Я про другие!

— Не совсем понимаю, может пояснишь?

— Ну вот! Ты же знаешь! — возмутился полевик и снял свой крохотный сапожок. Когда он потряс обувку, из неё выпали несколько блестящих самоцветов, — вот такие камни!

Лексан подошёл к камину и стал разглядывать драгоценности, но трогать их не стал.

— Эти камушки меня и раньше выручали.

(Неужели, так просто переправщики пошли на нарушение договора, увидев несколько блестяшек? Почему подобное толкает наш вид на недостойные поступки?)

— А ещё я сказал, что рожаю.

***

Неловкий ступор.

***

— А-а-а, — очень недоверительно заговорил Лексан, — но… они не заметили, что ты, как бы, мальчик?

— Не, — ответил малыш, глядя на искорки костра, — голос писклявый и волосы длинные. А под штаны они не заглядывали. И пузо я наел себе, во — смотри!

Тишина. Они просто смотрели друг на друга. В какой-то момент угол рта одного из них чуть поднялся вверх. За этим тут же последовал раскатистый смех.

Первые лучи солнца привели городок в движение. В дверь друзей постучались.

— Завтрак!

В открывшейся двери никого видно не было, служанка стала осматриваться. Вдруг послышался голос снизу:

— Спасибо! — две маленькие ручки потянулись к подносу.

Бедняжка откинулась назад, отчего опрокинула поднос прямо на голову полевика. Хватаясь за сердце, она никак не могла прийти в себя. Лисик подытожил:

— На чай ни гроша.

После этого дверь закрылась. Лисик шел к столу, на котором виднелся кувшин с водой, приличный след от яств тянулся сразу за ним. Гонец спал, поэтому малыш подставил стул и вкарабкался наверх. Рука ухватилась за край кувшина, но скользкие подошвы были коварны, и вот, спустя мгновение, он с грохотом полетел на пол, попутно держась за скатерть, от чего всё полетело за ним вниз.

Лексан подорвался с кровати. Сузив веки он увидел следующее: длинный шлейф грязи на полу от самой двери к столу который заканчивался крушением корабля!

Среди кучи побитых вещей лежал маленький полевик. Пока гонец вставал с кровати, Лисик принял сидячее положение, вся его голова была мокрой и грязной. Даже сапожок полевика висел на настенных рогах. Его взгляд был пусто уставлен вперёд.

Потирая затылок, Лексан подошёл к месту бедствия. Лисик поднял глаза:

— Искупаешь?

— Искупаю.

— Только сам тут не убирай! Служанка сама.

— Думаешь, ей это понравится?

— Она пожелала приятного аппетита и сказала, что всё сама приберёт.

— Приятного аппетита? И где еда?

На правой коленке полевика лежал желток от яичницы:

— Приятного аппетита?

Они снова засмеялись. Пока Лексан отдирал засыхающий на теле полевика завтрак, Лисик смотрел в окно. Вид открывался на рынок. Мимо прилавков ходили покупатели, пышные румяные дамы заманивали людей купить выпечку и ткани. Сидя в тазу с тёплой водой, полевик спросил:

— А ты всегда хотел стать гонцом?

— Думаю, — Лексан натирал спину малыша губкой, — думаю, да.

— И больше никем?

— Думаю, да.

— Думаю-думаю, точно скажи! — Возмутился малыш.

— Может, в детстве и были мысли, но гонец — это моё призвание. В школе нас воспитали и выходили, родителей ведь я никогда не видел.

— А кем они были?

— Старшие рассказывали, что отец был человеком военного времени. А мать была совсем юной, ничем не известна была…

Лисик приуныл:

— Она, наверное, была красивой?

— Наверное, очень.

— Значит ты похож на неё!

— Спасибо! — Лексан отвечал глядя в зеркало и прихорашиваясь. — Думаю, ты прав. А какими были твои?

Лисик промолчал, Лексан догадался, что не следовало спрашивать подобное. Решив перевести тему разговора, он хотел разузнать про камни в сапожке, но Лисик ответил:

— Они были ужасные!

Лексан оторопел.

— Я младший, поэтому ко мне сносно относились. Но к Рарику… Его всё время ругали.

— Рарик?

— Старший брат мой. Всегда получал за нас двоих.

— Старшие должны вступаться за младших.

— Должны, и в тот день он тоже вступился за меня.

Лексан остановился, внимательно вслушиваясь в слова полевика. Дым затихающего очага стал извиваться. Сплетаясь в неповторимые узоры, он рисовал небольшое воспоминание:

«— Лисииик! Лисииик! Мать уже дала мне под зад! Если ты сейчас же не явишься, я надеру твой!

— Не надерёшь! Мать снова тебе наваляет!

— Мелкий, хватит шарить по болотам, ты ж в трясину угодишь! — голос Рарика выдавал усталость.

— А ты зачем нужен? Не вытащишь?

— Ещё ногой на макушку давить стану, чтобы побыстрее затянуло!

— Ха, мать тебя рядышком потом и притопит!

Глаза Рарика поблекли ещё сильнее:

— В этом-то всё и дело…

Лисик высунулся из кустов камыша, отряхнулся и подбежал к брату. Ловким заворотом он оказался позади и запрыгнул к нему на плечи:

— Ты потяжелел.

— Я просто покушал!

— Съел другого полевика? Чего ты такой тяжёлый-то?

— Всё, всё, кони говорить не могут, сена дома получишь, коняшка, а теперь, но!»

Сплетения дымного рисунка стали ровнее, когда в дверь постучали. Друзья отвлеклись. В комнату вошёл офицер, он был взволнован. Позади него стоял солдат.

— Господин посланник, извиняюсь! До нас донесли, что в вашей комнате есть нечто!

Лисик успел накрыться полотенцем. Лексан ответил офицеру:

— Вы правы. Нечто — это разбитый завтрак, — он указывал пальцем к столу, — моя рассеянность, но уверяю, гувернантка обязалась прибрать сама.

Лисик прошептал из своего убежища: «Я наврал! Она ничего не обещала!».

Гонец искривился, ведь он лгал, более того, не стоило приводить незваных гостей без предупреждения.

Видя неловкий вид столичного гостя, офицер поправил осанку и сказал:

— Рассеянность простительна, господин. Ведь вы с большой дороги и на неё же собираетесь снова?

— Ваше утверждение верно, — гонцу стало полегче.

— Что же. Беспорядок будет исправлен, а вам прибыло послание. Я распоряжусь о новом завтраке!

— Нет, что вы, уверяю. Я совершенно не голоден.

— Тогда, извольте. — Он прошёл к окну, положил на подоконник конверт, закреплённый печатью Великого Кива, возвращаясь, он заметил, что полотенце слишком заметно поднималось и опускалось. — Видимо, мало воздуха в помещении, господин.

После этого он поспешно удалился. Лексан смотрел на послание, а малыш молниеносно скинул с себя полотно:

— Я чуть не задохнулся! Чего он так долго не уходил?!

— Прости, Лисик. Думаю, он выручил нас.

— Думаю, думаю… Ты слишком много думаешь, — бормотал малыш, натягивая штанишки.

Лексан развернул конверт, нежный женский почерк оповещал его о следующем шаге (стоит отметить, что от пергамента доносился запах садовых цветов):

" О прибытии в приречный городок нам сообщил голубь, сей указ действителен на протяжении ближайших суток, затем его сила теряется, посему незамедлительно требуется направиться к месту отправления указанного в условии следования каравана.

Представитель княжеского двора А.М.»

Без сомнения, это послание было необходимым напутствием к действию. Ведь, Анфиса знала, что гонец портит отношение к себе, придворные это прекрасно видели. И теперь можно заслуженно задать вопрос — кто настоял на кандидатуре именно этого гонца? Но стоит отбросить потоки мысли, ведь Лексан прекрасно понимал возложенную на него ответственность.

У путников появилась нова задача. Хотя полевик и не был одарен ростом, пронести его мимо деревенских было проблематично. Лексан решил, что будет разумно спустить малыша из окна, но Лисик яро кричал, что боится высоты. Сложно сказать, фортуна ли, а может чья-то великодушная воля, но когда отчаяние вот-вот настигло гонца, в дверь вновь постучали.

Лисик спрятался, Лексан открыл. Перед входом никого не было, но прямо перед дверью стоял деревянный ящик. Гонец занёс предмет в комнату и разглядел его. Оказалось, что это была сколоченная клетка, сделанная так добротно, что никакие любопытные глаза не увидят находящееся внутри.

Долгие уговоры дали плоды — Лисик забрался в новую обитель. Гонец спешно стал покидать корчму. На первом этаже он отдал ключ от комнаты и решил направиться к выходу. Корчмарь остановил торопящегося путника, сказав, что нужно расписаться о сдаче комнаты. Лексан поставил подпись и снова направился к двери, корчмарь опять остановил его:

— Кхм, кхм. А что находится, простите, в этом ящике?

Сердце гонца стало биться, как дятел о ствол дерева. Он застыл, как мышь перед глазами гремучей змеи.

— Господин гонец, клетка пуста? — корчмарь говорил заинтересованно.

Словно заколдованный, Лексан положил клетку на стойку. Он отошёл от неё, будто собираясь рвануть через окно.

Корчмарь сильно возмутился:

— Вы хотите, чтобы я сам открыл?

Лексан молчал.

— Ну, что же, извольте. — Он осторожно стал оттягивать дверку.

Лексан стал трястись. Его нутро сжимали тысячи кожаных ремней, и то, что он был вынужден скрывать, было готово вот-вот раскрыться. Неожиданно, из клетки послышался почти собачий лай. Корчмарь откинулся, потом посмотрел на гонца, но решил всё же уточнить, кто издаёт столь неправдоподобный звук?

Когда клетка была почти отворена, рука корчмаря была остановлена офицером.

— Господин корчмарь, это не вежливо, обыскивать подарок!

— Подарок? Но, гонец…

— Никаких но! — радушно возмутился офицер, — это мой подарок гостю из столицы! И клетка, и то, что внутри.

— Ну, раз уж всё так. — Корчмарь посмотрел на гонца, который сменил бледный окрас, на нормальный цвет кожи.

— Господин посол княжеской воли, — офицер прикрыл дверцу и протянул клетку гонцу, — надеемся, что вам понравилось у нас?

Лексан благодарно кивнул.

— Мы будем ждать вас снова, господин. Надеемся, что вы оцените этот жест.

Корчмарь подумал, что даровать гонцу зверушку — это не самый приятный и уместный жест, ведь ему придётся таскаться с собачкой по целому миру, но Лексан прекрасно понял о каком жесте идёт речь.

Повозка с друзьями была отправлена прямиком к каравану. Лексан ехал спиной к подступающей дороге и разглядывал деревья и поля, скрывающиеся одно за другим. Когда колёса остановились, спереди послышалось:

— Господин, мы прибыли!

Лексан повернулся, и его глазам предстояло небывалое зрелище: слева — направо, от одного конца горизонта до другого, один за одним, заключённые в единую цепь, стояли исполинские существа — алифанты. Они были похожи на серых слонов, но очень и очень отличались своими великанскими размерами. Составляя высоту, которую могут воссоздать пятнадцать человек, встав друг другу на плечи, они были похожи на горные скалы. Крупные ноги стояли на земной тверди, казалось, что они могут протоптать её до самого ядра. Их бивни расходились надвое, осуществляя защитную функцию. На каждом звере был растянут шатёр, кончики которого украшали разноцветные флаги.

Напротив друзей развернулась подвесная лестница. Рядом с ней спустился канат, по которому сошёл юркий паренёк. Он был смуглым, со щетиной, как у старой обувной щётки.

— Грамоту, пожалуйста! — Обратился он к гонцу.

Лексан был приободрён видом исполинов и показал княжеский документ.

— Хорошо, — задорно сказал юноша, — ваши вещи со мной, а сами, пожалуйста, взбирайтесь по лестнице.

С этими словами он собрал все пожитки гонца в кучу. Невзирая на тяжесть, он бойко забрался по канату на спину животного.

Оказавшись наверху, гонец стал очевидцем бесподобной картины. За полосой нависающих облаков, перед смотрящим раскрывался мир созерцаемый глазами летающих существ. Здесь на высоте ветер обтекает тебя, он шепчет тебе на ухо, словно правителю миров, шепчет своё благословение и откровение. Закрывая глаза, ты чувствуешь себя неодолимым, самым большим, единым со всем миром и единым над всем миром. В раскрытые веки заливается солнечный дождь, и взор озаряется горизонтом, который лежит здесь, под твоей пятой, он принадлежит только тебе.

Когда желание стоять на краю животного прошло, гонец оглянулся вокруг. Вид под ногами был великолепен, но и здесь, наверху, было чему подивиться. Так как они поднялись на головную часть транспорта, Лексану довелось узреть нечто необычное: в лобную часть головы животного были вбиты два кола, от них тянулись равномерно сплетённые канаты, которые соединялись с двумя кольями, так же пристроенными к задней части существа спереди. Меж тяжами была проложена досочная раскладка. Вся конструкция представляла собой подвесной мост, соединяющий звенья каравана. Лексан посчитал, что добровольно по такому переходу он бы точно не ступил.

Когда гонец перевёл взгляд на спину исполина, он был удивлён ничуть не меньше: мастерски сотканный шатёр из шёлковой ткани, цвета небесного заката, соединяющие конструкцию крепления из столетнего красного дерева, раскинутый туда-сюда противовес.

Сооружение касалось небес своими верхушками, которые, казалось, разрезали облака, как плуг, разделяющий гладь Камнеземных полей.

С нетерпением гонец последовал за встречающим. Внутри всё оказалось ещё более сказочно: прекрасно отделённые мягким занавесом отсеки, которые здесь назывались квартирами; в одном из них перед гонцом оказалось просторное помещение. На полу, то есть непосредственно на спине алифанта, были разбросаны подушки, расписанные бархатом, маленькие резные столики были украшены блюдами с фруктами и гроздьями винограда и цветами, также в глаза бросалась приметная ваза, от которой отходила длинная трубка, позже Лексану пояснили, что этот прибор называется кальян.

Пространство было достаточным, чтобы расположиться не одному. Наконец, Лисика можно было освободить из хранилища, в котором он находился так долго, что практически привык к сжимающим стенам. Когда Лексан прикоснулся к клетке, дверца аккуратно раскрылась.

Лисик выкатился на свободу, его тяжёлая одышка походила на признак недостаточности сердечной мышцы. Подняв глаза к своему освободителю, он воскликнул:

— Никогда, никогда-никогда, не нарушай законов!

— О чём ты говоришь, приятель? — Лексан поспешно отряхивал запыленную спину полевика.

— Если законы нарушать, в тюрьму угодишь! Я не знаю как в людских, но, но если она такая как эта! — развернувшись, полевик со всей силы пнул свою клетку, — ай!

— Тихо, спокойно. Не шуми, пожалуйста. Нас с тобой раскрыть не должны.

Полевик прикрыл рот ладонью, покачивая головой в знак согласия; через мгновение он снова пнул клетку, в этот раз, прислонив вторую ладонь ко рту, отчего визг прозвучал приглушённо.

Они стали располагаться. Приятные запахи доносились со всех сторон. Вот, кажется, слева за занавесом готовится мясной бульон, справа же ощущается запах тлеющих благовоний, в коридоре гуляет свежий воздух, который охватывает шатёр насквозь, гонимый мятежным ветром. И главное — ароматы не навязчивы, они не пытаются бороться за место в носу, все эти запахи сливаются воедино, они как крупицы сложенные между собой в прекрасную мозаику песчаного пляжа.

Стало вечереть. Лисик наелся фруктов, поднос был полностью опустошён. Теперь он спал на одной из подушек, накрывшись другой. Лексан сидел на стуле и смотрел в вырезанное в стене шатра окно. В коридоре послышался колокольчик. Лексан отодвинул занавес, перед ним предстал тот самый парень, встречавший Лекскана внизу.

— Господин, предлагаю вам выйти к смотровому мостику, караван скоро двинется.

— Неужели более никто не выйдет?

— Шатёр был подготовлен для вас лично, господин. Вы обнаружите мостик сразу справа при выходе из шатра. Позвольте откланяться. — Он приклонил голову и направился к выходу.

Лексан вернулся в квартиру, у него уже было занятие, не трудно догадаться, что гонец пил: со стола в корчме в его суму были вложены несколько заполненных бутылей.

— Нельзя оставлять дело не доделанным. — Шёпотом заключил Лексан и осушил сосуд.

Комната плыла, но разум был достаточно твёрд, чтобы ходить ровно. Тем более выход на свежий воздух стал бы отличным продолжением вечера. Более того, калейдоскоп запахов стал надоедать.

Оказавшись точно на мостике, он увидел тот же пейзаж, что и несколько часов назад. Но солнце уже закатилось, и вдали были видны маленькие огоньки Камнеземных деревень. Звёзды над ним были так близки, что гонец протянул руку, предполагая, что сумеет коснуться одной из них. Чудесный вид вдохновлял. Весь мир был у ног одного человека.

Откуда-то сверху послышался крик:

— Подняться над землёй.

Внезапно со всех сторон послышался шорох заплетающихся верёвочных лестниц. Всё происходило быстро.

— О готовности сообщить!

С мостика было видно всех семерых алифантов. Гигант, замыкающий колонну, подтянул хобот и взялся за хвостик зверя идущего впереди. Каждый алифант сделал то же самое. Они постепенно стали сливаться в единый механизм. После данных действий, стоящий во главе каравана алифант издал звук из хобота, походящий на военный рог.

Животные двинулись вперёд, толчок был ощутим, поэтому пришлось ухватиться за перила, дабы не грохнуться вниз. Но после первой раскачки тряски совершенно не было. По протоптанной колее караван направлялся вдоль неведомых пустынных земель. Ощущения пассажира этого чудесного транспорта невозможно передать, их можно лишь прочувствовать.

Лексан долго стоял на мостике, восхищаясь величием подобного зрелища. Ветерок обдувал его мягкие выбритые скулы. Он дышал полной грудью. Это привело к частичному отрезвлению.

Оставлять свои бутыли в одиночестве было неприемлемой инициативой. В комнате было темно, Лексан зажёг настенный светильник. Лисик спал, сума была раскрыта, и горлышко бутылки манило своего хозяина, выглядывая исподлобья. На какое-то время гонец задержался на бархатной подушке, снова доведя себя до хмеля.

Прибывая в занимательном состоянии, сидеть в полупустой квартире совсем не хотелось. Вдруг он задался вопросом: а почему шатёр полностью предоставлен исключительно ему? Любопытство — это такая потребность, которую необходимо утолить, поэтому он двинулся к выходу, чтобы получить ответ от паренька, что взбирался на спину животного, как обезьяна по лиане. Бутыль была взята с собой, как обязательный спутник.

Оказавшись перед подвесной лестницей, гонец остановился. Конструкция была внушительной, но высота над которой был проложен сей путь казалась бездонной. Сделав ещё один глоток, для храбрости, он ступил на мост. Невероятно оказалось то, что закреплена эта конструкция была понадёжнее, чем мосты над пропастями Камнеземных гор. По бокам были натянуты канаты для хватки руками, но в них совершенно не было нужды. Лексан шёл ровно, несмотря на опьянение. Алифанты шагали умеренно, могло показаться, что они и вовсе стоят на месте.

Путь был преодолён. Луна на небесах уже вошла в зенит и освещала своим холодным лицом землю вокруг. Над входом в шатёр висели два светильника. Охраны видно не было. Уверенной поступью, гонец вошёл внутрь. Это место отличалось от чудесной обители посла княжеской воли: единственный стол стоял с одной стороны комнаты, а в глубине шатра с другой стороны была возведена большая клетка, в таких обычно перевозят диких зверей. За столом сидели трое стражей. Кто-то спал, опершись о спинку стула, кто-то на сложенных на столе руках.

Лексану не хотелось будить стражей, было очевидно, что они здесь не просто так, и увидеть незваного гостя в их планы точно не входило. Поэтому он стал проходить мимо стола, обходя стражей на цыпочках. В клетке послышалось ритмичное дыхание, которое перешло в тихое пение:

— Над землёю стоит весенний туман,

Этот гость не прошен, этот гость не зван.

И мальчик видит в той синеве

Яблоки сочные на старом древе.

Дитя смотрит смело на плод за забором,

О сочности яблок он мечеться спором;

Но не древо одно за забором сокрыто:

Там пылает изба, в ней хозяин двора.

Смотри на то, как растенья цветут.

Пусть огонь не тревожит сердце твоё.

Пока твои недруги сплетни плетут,

Ты окрепнешь, как зверь, и сожрёшь вороньё…

Гонец остановился, он заслушался, низкий голос и тихий ритм заманивал. В глубине комнаты, в глубине клетки сидел один единственный заключённый.

Вовсе не хотелось, чтобы кто-то увидел пассажира, болтающегося по коридорам без присмотра. Конечно, шанс того, что кто-то поверит заточённому крайне мал, но всё же рисковать не хотелось. Остановившись и убедившись, что узник не движется, Лексан осторожно направился к выходу. Из глубины клетки послышался разоблачающий кашель.

— Кхе, кхе. Если смотреть на человека так долго, появляется необходимость поздороваться.

Лексан остановился, ощущая дрожь. Через силу ему удалось повернуться в сторону говорившего.

— Не вежливо молчать, когда к вам обращаются.

— П-приветствую вас.

— Вы очень любезны. Подозреваю, что вы спешите?

Безрассудство и разоблачение привели Лексана в себя. Он пожелал тут же броситься к выходу, но, поддавшись завязываемому разговору, остался, тем более — речь узника была рассудительной, а стражники возражений не изъявили.

Беседа проходила полушёпотом, Лексан несколько расслабился:

— Спешка, видимо, ни к чему?

— Раз уж я оказался свидетелем вашего пути, то ни к чему.

Лексан полностью повернулся к клетке. Человек во тьме зашевелился и медленно встал во весь рост.

— Мы не знакомы, полагаю?

— Вас, к сожалению, не видно, поэтому судить поспешно.

— Молодой человек, вы, несомненно, правы. — После этой фразы заключённый направился к своему собеседнику. В свете факелов показалось лицо и тело. Человек, который стоял перед Лексаном полностью отличался от того, кто говорил с ним. Сложилось впечатление, что с гонцом говорил не этот бездомный: борода, разросшиеся волосы, грязные тряпки, прикрывающие худощавое тело. Это не мог быть человек, обладающий светским слогом. Однако размышления были прерваны следующим:

— Удивлены, полагаю?

Гонец действительно был удивлён. Без сомнения, всё это время с ним говорил именно этот человек.

— Не могу подобрать слов, если честно.

— Кажется, вы ожидали другого зрелища?

— Не думаю, но…

— А чего можно было ждать? Я узник, нахожусь здесь давно, в клетке есть сено и немного грязи, считаете, вы бы выглядели по-другому? — его голос стал твёрже и громче.

— Я не пытался вас оскорбить. — Лексан неожиданно понял: «Я оправдываюсь перед заключённым».

— Прошу простить мой порыв. — Узник приложил ладонь к груди и поклонился в лад придворного гостя. — Видите ли, тюрьма накладывает некий отпечаток. Никоим образом я не желал задеть ваше самолюбие, мне приятна компания человека, не рыгающего после каждого слова.

Лексан улыбнулся, ему нравилось общество тактичного господина.

— Лексан, посол княжеской воли, гонец Великого Кива и самого правителя. — Раскрыть свою личность, на тот момент, не казалось чем-то не правильным.

— Приятно познакомиться с таким важным гражданином. — Он снова поклонился, ещё ниже и изящнее. — Моё имя Бриннэйн, и похвалиться я могу лишь наличием личной, хотя и сомнительной, охраны. — Он указывал ладонью на храпящих стражей.

Приятный голос и обаяние вызвали новую улыбку на лице гонца:

— Откуда же вы прибыли и куда направляетесь?

— Мой путь достаточно длинный, чтобы совершенно позабыть, что именно происходит вокруг.

Лексан понял, что собеседник лукавит, кажется, новый знакомый и сам этого не скрывал.

— Видимо, у гонца княжеской воли есть особое назначение?

— Вы правы, я думаю, у каждого из нас оно особое.

— У меня точно, — Бриннэйн постучал по решётке.

Раздался негромкий смех.

— Я бы пригласил вас в свою обитель, но, видите ли, здесь не так много места, а мои собственные ключи совсем куда-то задевались. Пожалуй, единственный способ продолжить беседу — это присесть. — Он протянул сквозь решётку кусок ткани, который был на порядок чище его собственной одежды. Лексан постелился и присел в опасной близости к узнику. Пленник сделал тоже самое.

— Видимо, вы открыто доверяете незнакомому заключённому?

— Не вижу проблему, а вы?

— Я вполне могу протянуть к вам руки, взять вас в плен, в конце концов нанести непоправимую рану.

— Можете. Но кто сказал, что в этом случае, я не среагирую в ответ?

— Считаете, что успеете меня остановить?

— Считаю, что вы не хотите проблем.

— Проблем?

— Я представился послом княжеской воли, вы оценили мои одежды, манеры и свободу передвижения, в любом случае, стражи вряд ли встанут на вашу сторону.

— Вы удивили меня. Но, не кажется ли вам, — он придвинул лицо к решётке, — что мне плевать на них? А что, если я абсолютный психопат, убивающий людей этими руками? — Он поднял ладони перед своим лицом.

Лексан осторожно оттянулся назад, ведь только сейчас ему пришло осознание — узник действительно может быть опасен, крайне опасен.

Бриннэйн отодвинулся от решётки и ухмыльнулся:

— Юноша, вы считаете, что проявив любезность, я стану вести себя как дикарь?

— Тюрьма накладывает отпечаток, ваши слова.

— Верно. Но за её пределами я провёл куда больше времени, чем в её чертогах.

Лексан не осмеливался что-то говорить, ему казалось, что уже было сказано много лишнего.

— Что же, оставим карьеру, есть ли у вас занятия вне гончей службы? Естественно, кроме алкоголя.

«Учуял» — тут же заключил гонец.

— Учуял, — повторил мысль вслух узник.

— Я думаю, моя работа и есть главное увлечение. Я вижу мир с другой стороны, когда двигаюсь через столь длинные пути.

— И он вам нравится?

— В целом наш мир прекрасен.

— Через дыру в стене шатра я увидел мир во всём его величии. Лучше бы её зашили.

— Вас не устраивает происходящее?

— Находясь здесь, я не могу на что-то жаловаться.

Возможно алкоголь, а может личные мотивы, но Лексан несколько возбудился:

— А как же свобода?

— Свобода? И в чём же её смысл? Я могу позволить себе полежать на спине или, о чудо, на животе, разве же это не она?

— Вы рассуждаете о свободе с точки зрения птицы в клетке.

— Птица в клетке? Но я уверен в завтрашнем дне.

— Каким же образом?

— Я уверен, что меня, без сомнения, покормят, и, в отличие от «вольной птицы», точно не сожрут.

Лексан уловил смысл метафоры. Ему стало казаться, что голоса звучат слишком громко:

— Ваши спутники не будут возмущены незваному гостю?

— Будьте уверены, им это не понравится.

После короткой паузы, узник постучал кончиком пальца по решётке, а потом небрежно бросил фразу: «Хорошая работа». После этого он потёр ладони и встал.

— Как бы то ни было, чего вы — не птица в клетке, можете предложить такому, как я?

Лексан, будто ожидавший подобного вопроса, протянул бутылку.

— Неплохо, — прищурился узник и взял подарок, — не побрезгуете?

— Надеюсь, что вы сами не побрезгуете.

Узник вытянул пробку, покрутил бутылку, держась за горлышко, затем он прикрыл глаза и вдохнул благородный запах напитка — лицо Бриннэйна разгладилось, эмоции выдавали воспоминания, он улыбнулся и молча отхлебнул.

— Честное слово, — он разглядывал бутылку, — душа винограда теперь течёт в моих сосудах. Юноша, каким бы ни был ваш порыв, он благороден. Позвольте заметить, это суждение дал мне отец, полезнее его не припомню ничего: «Юноша, запомни: никогда не оборачивайся назад, когда идёшь дорогой славы».

Лексан нахмурился, его вид стал серьёзен. Почему-то в голове вспомнился старый стражник — Морвас. Бриннэйн протёр горлышко, протянул бутылку гонцу и приклонил голову:

— Поспешите, молодой человек, время быстротечно, а вы, кажется, торопились.

— Вы правы, мне стоит спешить. Я предполагаю, что этот разговор останется сегодня и здесь?

— Вы подарили мне чудесное общество, не менее достойный напиток. Было бы совершенно не вежливо, поступить как стукач.

Заключённый направился к дальней стене, Лексан окликнул его, желая вернуть ткань. Но Бриннэйн прошептал еле слышно: «А это мой вам подарок».

Стражники стали ворочаться, и гонец поспешил удалиться в свой шатёр. Только оказавшись в комнате с Лисиком, гонец смог отдышаться. Лишь тут он увидел, что красная шёлковая ткань имела на себе вышитый герб — это был щит, с двумя ветвями, оплетающими меч, с золотой рукоятью. Такой знакомый рисунок. Это был символ чего-то важного, недаром он находился в руках заключённого с повадками вельможи.

Через окно проглядывал лунный свет, звёздное небо не пряталось за облаками. Лексан уснул, ничто его не тревожило: приятный разговор подействовал как снотворное, действующее до тех пор, пока не наступило утро. Жуткий, громкий, пронзительный кашель разносился на весь шатёр. Лексан подорвался с места. Лисик катался по полу и давился воздухом. Рядом с ним лежала трубка от кальяна. Видимо, полевик решил воспользоваться притягательным предметом, и теперь раскаивался за своё любопытство.

«Ещё одно не скучное утро» — заключил гонец и поспешно направился к другу, готовясь вновь помочь непутёвому компаньону.

Глава 4. Ирония.

Время шло, а в столице оно, казалось, мчалось. Тяготы правления легли на плечи Нелюбима, словно огромный валун. Могиль — это его мир, в Киве — граде было всегда тихо, он правил стадом, где никто не повышал голоса, а порой и вовсе не раскрывал рта. Кив представился совершенно иначе. Здесь бушевали людские нравы, не выходящие за берега: злобные торгаши требовали снизить налог на продажи, военачальники просили прибавки к жалованию, представители других государств просились на личный приём, и каждый, абсолютно каждый, чего-то хотел. Эти люди находились в постоянном прошении, им не нужно думать самим — для них есть правитель, который должен решить их проблемы лично и, желательно, сиюсекундно.

Печально то, что исчезновение истинного столичного правителя не потревожило страждущих, во всяком случае, их горе оказалось не сильно. Василий же был погружён в раздумья. Бальзамом для души стали Илларион и Анфиса, эти люди бескорыстно выполняли свою работу, чаще беря на себя больше забот, чем предполагала присяга.

— Вы не покидаете чертогов собственных мыслей. — Заметил Илларион.

Василий сидел выше советников. Его подбородок упирался в кулак. Он не слышал ничего происходящего вокруг. Люди подле трона стали подозревать, не сошёл ли новый владыка с ума — два брата, две потери, и никто не стал припоминать о «Князе отхожих мест».

Повседневные заботы не вызывали отклика в сердце владыки. Каждый день его приглашали на совет, и каждый день за него являлись советники. Такое поведение не оставалось не замеченным. Среди представителей совета был тот, кому больше остальных показалось недопустимым, столь пренебрежительное отношение. Мегандер Кроллим вёл себя спокойно, призывая все силы души, он делал вид нетерпимого сноба, которому совершенно не интересна политика столицы:

— Любопытно (глядя в окно), деревья почти полностью сбросили шубы листвы, а новое правительство так и не появилось. Возможно оно расцветёт с весенними побегами.

Советники высокомерно захихикали.

— Предлагаю начать, — озвучил Мегандер.

— Но советники ещё не прибыли, — осторожно возразил старейшина Солан.

— Не проявляя уважения к нам, они сами вызвали подобное расположение. — Повысил тон Мегандер. — Никто не поспорит, что с советом необходимо считаться. Повторно предлагаю — начать!

— Итак, собрание советников Великого Кива официально начато. — Заключил один из присутствующих.

— Так скоро? — отрезал Илларион, ворвавшийся в залу. Он встал во главе стола, где уже крутился Кроллим. — Извольте, господа, начинать. — Он сказал это в затылок советника Кивской знати, тот поморщился. Но секундная слабость сменилась привычной миной безучастия, и Кроллим проследовал к своему месту. — Прошу извинить меня за опоздание, и отсутствие князя Василия. У владыки имеются государственные дела не терпящие отлагания.

— Не новость! — фыркнул под нос Мегандер, но советники подле него прекрасно это слышали.

— Итак, уважаемые советники, на сегодняшний день у нас есть ряд вопросов для обсуждения. Если вы не возражаете, я бы хотел начать с насущного. — Приступил Илларион.

— Можно послушать. — Промолвил Солан.

— К сожалению для каждого из нас, известий о судьбе князя Святослава не предоставлено. Разведывательные отряды прочёсывают пути следования, но, к великой печали, безуспешно. Князь Василий прилагает все усилия для продолжения поисков, однако сейчас мы не имеем возможности дать каких-либо гарантий. По сему, имеет место просить помощи у уважаемого Пирина в предоставлении ещё одного отряда воинов.

— Ещё одного? — Недовольно переспросил начальник казарм.

— Именно так. — Спокойно и рассудительно ответил Илларион.

— Я итак жертвую своих людей на ваши нужды. Подчеркну — безвозмездно.

— Поиски нашего правителя требуют больше усилий, и вы, как один из приближённых государя, можете помочь отчизне.

— Эта помощь не окупается. Будто в море камни бросать — не наедается оно.

Илларион нахмурился:

— Это можно расценивать, как отказ?

Пирин смутился, нервно поправляя воротник, он ответил:

— Сейчас есть сложно с рекрутами. Тяжело будет выделить полноценный отряд. Но я постараюсь.

— И это не останется забытым. Княжеский двор ценит своих друзей. Лично благодарю вас за оказание поддержки. Далее хочется заметить достойный урожай зерна.

— Или же достойный урожай князей. — Вполголоса промолвил Кроллим.

Напряжение стало усиливаться. Мегандер был не доволен, а Илларион чувствовал, что люди, сидящие за столом чем-то озадачены. Княжеский советник посчитал не нужным давить на уважаемого в этих стенах Кроллима. Он сложил пальцы в замок и обратился к господину Кроллиму непосредственно:

— Если вас что-то тревожит, княжеский взор обратится и на вас. Не стоит утаивать своих мнений, господин Кроллим.

— Княжеский взор обращается лишь к его собственным ногам. — Он говорил громко. — Не я один считаю этого господина правителем не этих земель.

За столом послышался гул. Илларион прекрасно понимал, эти пчёлы готовы покинуть улей, их жало беспощадно настигнет неугодных, и сейчас неугоден был Василий. Конечно, его поведение не совершенно, ему привычен серый смрад Могили, однако князь Святослав оставил правление в его руках — и это было неоспоримо.

— Ваше мнение важно, — советник был тактичен, — однако ни я, ни вы не имеем права сомневаться в правильности решений действующей власти.

— Мы этого решения не застали. — Мегандер сказал то, чего Илларион боялся с момента вступления Василия в должность.

Дело в том, что скорый уход Святослава был политически не удачен для нового правителя. Официального объявления Нелюбима князем не произошло, маленький жест в маленькой комнате не доказывает статуса. И меч в его руках — был лишь оружием из прошлого. Всё это стало козырем в рукаве змеи, сидящей за столом совета.

— Здесь, в столице, никто не сомневается в принадлежности Василия к княжескому роду, поэтому, считаю, вы согласитесь, он имеет полное право на свой пост.

— Как мило, может быть следующим шагом будет становление правителем женщины? — Мегандер акцентировал внимание на последней части своей реплики.

Среди сидящих послышался смех. Иллариону были ясны мотивы Кроллима.

— Ваш князь — гость в нашем городе. А гостить не следует слишком долго, он задержался, не считаете? Как же его родная Могиль и узники? Неужели его глаза не болят от отсутствия повешенных и копоти на их ногах?

— Я готов потерпеть! — внезапно Василий появился в дверях.

Кроллим сузил веки, его мерзкое лицо стало ещё противнее:

— Какая милость на наши головы!

— Присядьте, господин, ваша челюсть, пожалуй, устала от длинных речей. — Василий был серьёзен, отсутствие капюшона смущало сидящих. Мегандер принял снисходительный вид и сел на место, презрительно глядя перед собой.

— Вы оказали нам честь, князь. — Сказал старейшина Солан. Все остальные приклонили головы. — Надеемся, ваше присутствие будет более частым, нежели раньше.

— Господа советники, я не могу более испытывать ваше терпение. Уважаемый Мегандер прав — это не мой город, но и желания оставаться здесь я не излагал. Это не пожелание, а приказ вашего главы, и каждый должен проявить к нему уважение.

Все молча слушали.

— Я не привык к публичным выступлениям. Каждому в этих стенах знакомо моё имя, — он пристально вглядывался в глаза сидящих, — и я не говорю о наречении при рождении.

Люди за столом взволновались.

— Теперь и лик мой более не тайна для вас. Я открыт вам, господа, примите это как знак полного доверия. Жизнь столицы не может занять мой разум больше, чем жизнь братьев. Вот почему эти советы не нуждались во мне, ибо у города есть вы.

Пирин, взволнованный и воодушевлённый речью встал со стула, приложил правый кулак к сердцу и, едва сдерживая эмоции, громко крикнул:

— Братьям поклон!

Сидящий напротив, смотритель конюшен, тут же подхватил инициативу и повторил действо:

— Врагам почтение моё!

Все остальные встали, приложив кулаки к груди. Даже Мегандер засучил длинный рукав, и попытался убрать с лица свою гримасу. Хор слился воедино, что даже содрогнулись стены:

— Собрав зерно, точи копьё!

Наполненные решимостью, все уважаемы господа удалились восвояси. Василий и Илларион же остались в палате советов. Впервые Василий проявил инициативу, видимо, он осознал в полной мере — пришло время принять судьбу, возложенную на него.

— Господин, значит ли ваше присутствие, что у города есть шанс на благодатное существование?

— Моё присутствие — не символ благодати. Неужто этот лик внушает тебе спокойствие?

Вид советника не изменился, он был тактичен, как и всю осознанную жизнь.

— Если бы книгу судили по обложке, я бы остался безграмотен, господин.

— Что же. Князь знал, кого стоит держать подле себя. А теперь, уважаемый советник, скажи мне — как давно эта старая мразь тянется к короне?

— Господин, при всём уважении, ваш голос — это голос истинного оратора, но сейчас я бы рекомендовал не давать ему полной силы. — Он пригнулся к князю. — «Уважаемый» Мегандер здесь давно. И место своё он занимает давно. При всём яде, что он выливает на окружающих, семья Кроллим входит в тройку богатейших в столице. Позволю себе дерзость господин — княжеская в неё не входит.

Василий нахмурился, советник продолжил.

— Их фамилия всегда была подле вашей. По записям архивов, сам князь Кондр плотно сотрудничал с дедом Мегандера. Они крупнейшие землевладельцы в стране. С ними всегда приходилось считаться, как вашему отцу, так и брату, — Илларион склонил голову, — простите за ещё одну дерзость, но негласно, в тот же миг, когда Святослав выходил в поход, Мегандер тут же брал правление на себя.

— Серый кардинал?

— Боюсь, что это так.

— А теперь у него есть опасный конкурент, он станет выделять ещё больше отравы.

— Подозреваю, что во многие разы больше.

— Если со мной что-то произойдёт, престол будет запросто перехвачен его костлявыми руками?

— В этом случае есть преимущество: так уж вышло, что Мегандер Кроллим был уличён в непотребных отношениях с маленькими девочками.

— Надо же, какая важная деталь. Уличён прилюдно?

— Совершенно верно. Его придали суду, публично. Но это было давно, и наш герой сумел откупиться.

— Но подобная формальность лишает права правления, не так ли?

— Так, именно так. Однако вы могли не заметить среди советников одного важного лица.

— Продолжай.

— Его имя Валерас. Он всегда сидит с краю. Пышный живот не даёт ему покоя за столом.

— Я заметил этого высокого мужчину. Уж больно походит на напудренного поросёнка.

— Всё же, фамилия Валераса вас может удивить.

Василий направил взгляд на место, где сидел Валерас:

— Кроллим.

— Вы правы, это племянник Мегандера, и…

— И он здесь по одной простой причине: так как дядюшка не сможет надеть княжескую корону, племянничек сделает это за него. А потом его ядовитыми словами заговорят уста этого пузана.

— Да, господин, пожалуй лучше не сказал бы никто.

— Хватит лести, советник. Теперь я понимаю. Люди в этой зале позаботятся обо всём, и о городе, и о правителе.

— Похоже, что наше с вами положение не столь радужно.

— Послушай, советник. Большая часть моих войск сейчас в Могили. Они не прибудут мне на помощь. Судя по всему, здешняя военная сила — это наёмники, а их карман пополняет Кроллим. Что остановит их от захвата власти?

— Боюсь, что так они и поступят. Дружина вашего брата была грозной стеной неприкаяния. Когда они были здесь, никто не мог усомниться в его положении. Но теперь всё стало иначе. — Илларион стал хмурым, как и многие приближённые княжеского двора, он считал Василия главным подозреваемым; теперь в его голове рождались новые и новые теории, каждая из которых становилась тяжелее предыдущей.

— Моя жизнь под угрозой, но я привык к такому. Но в данный момент мне не дают покоя мысли о супруге и ребёнке Святослава.

— Думаю, вы должны знать. Ростислав стал объектом дружбы семьи Кроллим уже давно. Несмотря на разность возраста, Валерас много времени проводит с вашим племянником.

— Они делают всё основательно. И как ты считаешь, советник, сколько мне осталось?

Лицо Иллариона побледнело. Он вытер лоб платком, и пожал плечами.

— Сейчас, каждое мгновение для вас может быть близко к последнему. Видите ли, мы изо всех старались удержать строй таким, какой он установлен давно. Но Кроллим проявил недюжинные усилия, чтобы заручиться поддержкой советников. И пусть ваше воодушевляющее выступление дало некоторый эффект, боюсь, их мнение будет непросто поколебить.

— Значит каждый тёмный уголок — может оказаться жёстким ложем судьбы.

— Для вас так и есть…

— Советник, — голос Василия стал твёрдым, — не засоряй голову. Пусть мне придётся делать то, что не нравится, я сделаю.

— О чём речь, господин?

— Люди ждут правителя, он у них будет.

По дороге в покои Василий заметил своего племянника в компании Валераса. Этот высокий толстый поросёнок совершенно не был похож на своего именитого дядю. Его голос был высок, не видя жирные щёки, можно было предположить, что говорит женщина. И манеры — если подобный недоумок будет править без помощи чужого мнения, Кива попросту не станет, Камнеземья не станет. Василий задумался, он стал размышлять о будущем, которое уже наступало на пятки.

Когда он снял свою лёгкую броню, лунные лучи полностью окутали мускулистое тело. Шрамы на идеальных мышцах будто специально описывали прекрасно обработанные контуры великолепной фигуры. Он стоял обнажённым, ветерок с улицы обдувал его сильную грудь. Если бы не события прошлого, сам Творимир стал бы ярым завистником такой красоты. Но лицо князя было обезображено, и мужественный вид совершенно не менял впечатления о нём. Василий мог стать прекрасным юношей, завидным женихом на всё Камнеземье. Но у судьбы всегда были свои планы.

Лёгкая ткань покрывала облегала его крепкие мускулы. Он сложил руки за головой и прикрыл глаза — тишина осенней ночи обнимала его чудесное тело, ласки хватило и для лица Князя отхожих мест. Лица, которое медленно изменялось в иные очертания — нос принял аккуратный вид, разрез глаз стал ровным, губы приняли пухлые черты, и всё сложилось, как чудесная мозаика. Василий лежал прикрытый простынёй, как воспетый в стихах идол. Невозможно не влюбиться в подобную красоту. Ни женщине, ни мужчине.

Князь заметил подобное преображение, когда оставался один. Лишь в пустой комнате, когда ни один людской взор не был обращён в его сторону, Василий принимал вид, великодушно наделённый матерью природой. Раньше он был импульсивен. Неспособный смириться со своей внешностью, он снова и снова кричал на придворных, пытаясь доказать, что он не урод, что в темноте пустых покоев он становится собой. Знахари боролись с буйной головой, и никто не верил в возможность преображения, ведь никто его не видел. Ирония. Князь смирился. Вместе с упокоением пришло кое-что ещё. Василий перестал чувствовать. Не совсем, следует уточнить. Его планы и решения основывались исключительно на умозаключениях, логике. Сердце же выполняло лишь функцию перегонки крови по сосудам, но в совершении деяний права голоса оно не имело.

Он раскрыл веки и почувствовал изменения. Прикоснувшись к своей щеке, он в сотый раз нахмурился. Князь более не смотрит в зеркало — это не его лицо, он — это уродливое существо, он Нелюбим, он Князь отхожих мест, а эта красота — всего лишь тёмная мечта. Несбыточная.

«Если они будут подстерегать меня за каждым тёмным углом, — думал он, — необходимо добавить света!».

Он быстро встал и оделся. Спустя считанные мгновения он оказался на улице, выпрыгнув из окна. Покинуть город не выйдет — стражи слушают приказы врагов. Спасение нашлось скоро — бордель.

В окружении страстных девиц, он нашёл упокоение. Но провести остаток жизни здесь он не мог, а остаток ночи — вполне. Взяв себе троих, он разложился прямо посреди основной залы, здесь было много людей, много знати, здесь никто не нападёт, не посмеет. Любви к вину он не испытывает, голод пока не навестил его желудок. Шумное веселье, где он с лёгкостью распознает неприятеля — отличное место, чтобы провести ночь и остаться целым.

На утро Илларион стоял у княжеских покоев. Поправляя воротник, он постучал. Дверь оказалась не заперта. Советник был охвачен страхом, неужели костлявые пальцы смерти добрались до нового правителя? Подойдя к кровати он немного успокоился, ведь не было видно ни крови, ни следов борьбы.

Оказавшись у окна, он стал свидетелем невиданного зрелища — нелюдимый, закрытый от собственных советников князь Нелюбим стоял посреди улицы, окружённый народом. Из-под тёмного капюшона доносились громкие слова:

— Я выслушаю каждого, но только по одному.

Илларион бросился к князю. Анфиса уже стояла подле Василия. Советница обратилась к своему коллеге:

— (шёпотом) Это его план на ближайшее время.

— Стоять посреди улицы и привлекать внимание тех, кто хочет насадить его голову на пику?

— Тише! Привлекать больше внимания народа, он хочет стать эпицентром людских глаз.

— Кажется я понял (глядя на Василия), на него не бросятся в толпе. Гнев народа не остановят деньги!

— Поэтому стоит ему подыграть!

Илларион растолкал толпящихся и громко провозгласил:

— Князь ответит каждому, никто не останется обижен. Прошу всех задуматься над вопросом, ибо от всех только один можно будет огласить.

Они стали выбирать случайных людей из толпы, которая становилась всё гуще. За всем этим следил господин Кроллим, он щурил глаза и поджимал губы, всё его нутро сжималось от понимания происходящего. Скоро, очень скоро его план может пойти по ветру. Но Мегандер не отдаст своё, не так легко.

Когда Кроллим проходил мимо дворцового пруда, на глаза попался молодой Ростислав, беседующий с Валерасом.

— А ты бы съел слизня? — Поинтересовался княжеский сын.

— Конечно же нет! — Возмутился Валерас. — А что бы мне за это было?

— Скажем, пятьдесят монет?!

Племянник Мегандера вновь возмутился:

— Я ведь уже дал ответ! Нет, конечно же.

— А если так, пятьдесят золотых монет, и я бы дал тебе ключи от женской бани на одну ночь?

Тонкие брови Валераса приподнялись, он проглотил накопившуюся слюну. Покрасневший, предвкушающий возможность увидеть обнаженных дам, он безвольно кивнул:

— Где и когда?

Ростислав взбудоражился, такая потеха по вкусу юноше его лет. Валерасу было около девятнадцати, сын князя отставал на три года, но по уму не уступал простаку Мегандерской крови.

— Сегодня вечером здесь: слизень в обмен на ключ!

Мегандер не слышал, о чём шёл разговор, но был доволен тесной связью между этими юношами. Кроллим проследовал в свои покои, обдумывая следующий шаг, а племянник в свои, надеясь, что слизняк окажется не очень большим.

В дворцовых стенах, Ростислав был знаком с каждым лицом. Все коридоры и двери впечатались в его память навсегда — его детство прошло под этой крышей. Мать внушала ему каждый день одну и ту же мысль — весь мир враждебен, и только она будет способна защитить своё дитя. По её словам, в далёком прошлом, князь Святослав чуть не уронил младенца в чан с кипятком, когда подбрасывал дитя в воздух. И дитя поверило.

Ему всё чаще хотелось совершить что-то выходящее за рамки: отрезать хвост коту, подлить масла кувшин с вином, как-то раз он даже поджог комод кухарки, не доложившей, по его мнению, мяса в его обед. Ладони несчастной женщины обгорели, и путь на кухню ей был закрыт. Но наказания дитя короны не понесло — на его стороне была любящая, чересчур любящая, мать. А отец не знал, да и не мог вразумить своё чадо. Его вечные отъезды напрочь выбили авторитет в глазах сына. Лишь Илларион мог провести какое-то время с мальчиком, как-то вразумить, дать дельный совет, но этого было очень и очень мало.

Ключник был толстым. Его лицо требовало больше блюд на тарелке. Ростислав не мог упустить возможность стащить заветный ключ. И слизня он уже раздобыл. За некоторое время до встречи, как раз когда матушка придавалась вечернему сну, он взял на кухне жирный кусок копчёной свиной шейки натёртый пряностями и дошёл до места заседания ключника. Толстый мужчина дремал, перед ним стояла пустая тарелка, в которой совсем недавно томилась прожаренная до хруста куриная тушка. Ростислав приметил связку ключей, ключ от женской бани был оплетён красной ниткой. Ему показалось, что попытка просто стащить ключ провалится, ведь шум сможет услышать даже этот жирдяй. Поэтому ему пришла на ум идея — отвлечь «голодающего» пищей.

Подкравшись сзади, он закинул сочный кусок прямо в тарелку. Резко проснувшись, ключник потёр глаза. Его удивило подобное зрелище; обед планировался не скоро, очевидно, что святые духи послали ему кусок божественно пахнущей пищи. Он облизнулся, едва сдерживая слёзы, он вцепился в мясо и стал разрывать его, как голодный хищник.

Ростислав понял, что пришла пора действовать. Перебирая ключи, он стал создавать столько шума, что даже глухой обратил бы внимание, но только не ключник. Предавшись упоенному куску, он вгрызался в подарок небес, откусывая всё больше, и совершенно не замечая происходящего вокруг. Для него не существовало ни дворца, ни ключей, ни мира, сейчас был он и его голод.

Ростислав удивился, что ключник совсем не обращал на него взора, он даже ткнул мужчину в выпирающий бок. Добыв необходимый ключ, мальчик притаился — трапеза завершена. Распустив пояс, ключник с довольным видом откинулся на спинку стула. Выдохнув, он обратился в высь:

— Спасибо предки за хлеб насущный.

В глазах ключника отражалось неподдельное счастье, и он снова прикрыл глаза.

Валерас грыз ногти, ожидая своего друга в беседке. Он очень хотел сбежать отсюда. Но такая возможность не выпадает дважды, он предвкушал вид обнажённых женских тел, представлял, как прекрасные дамы трут спинки друг друга, а их нежные руки опускаются до самых непристойных мест. Эти мысли возбуждали и разум его, и достоинство его. Прикрывая руками пах, Кроллим прижался к опоре. Ростислав подоспел как раз вовремя.

— Наша сделка в силе? — неуверенно спросил Валерас.

— Но я ведь пришёл! Подтвердил Ростислав. — И пришёл не с пустыми руками! — Он повертел в руках заветный ключ.

Ещё большее возбуждение охватило Кроллима. Он твёрдо решил — сейчас он готов проглотить хоть десять слизней и столько же червей. Этот ключ стоит любых жертв.

— Можем начинать? — лукаво поинтересовался Ростислав.

Его собеседник стоял весь красный. Безвольно кивнув, он снова прокрутил в голове мысли о красоте, которую отделяет от него ключ.

В руке княжеского сына блеснула склянка, на дне которой лежали серые слизни. Влажные, скользкие и совершенно не аппетитные. Ростислав покрутил ёмкость под светом ламп и обратился к Валерасу:

— Считаю, будет честно предложить тебе самому выбрать закуску. Не стесняйся, засунь туда руку и выбери.

Валерас в миг побледнел. К горлу подступил тяжёлый комок. Его желание тотчас пропало, как и твердое решение добыть ключ. Всё, чего ему хотелось — это убежать поскорее в свою спальню. Ноги Кроллима налились свинцом, и всё тело стало слабым, как сорванный ветром осенний листок. «Раз уж пути назад более нет, то лучше бы кончить всё побыстрее» — подумал он и вновь вообразил себе прелести, которые скрывает дверь в бани.

Кроллим с отвращением погрузил пальцы в склянку, Ростислав поддел её так, что рука полностью скрылась внутри. Валерас сморщился, он едва-едва сдерживал содержимое желудка в себе. Не глядя, покрытый холодным потом, он ухватился за одного из слизней и выдернул руку так, что все остальные полетели вслед за ней.

— Как неаккуратно! А что если у нас бы назрела ещё одна сделка? Прикажешь мне искать новых?

В одной руке Валерас держал слизняка, а другой прикрывал рот. Он отчаянно понимал, что сейчас произойдёт нечто неописуемо омерзительное. Ему было страшно, его тошнило, идея о поглощении слизкой твари сжимала нутро, и теперь даже самые нежные мысли о женских телах не помогали преодолеть ужас. Он сомкнул веки и решил сделать всё быстро — мигом проглотить скользкое существо, которое должно будет преодолеть пищевод без заминок. Валерас решительно потянул слизняка к раскрытому рту.

Неожиданно, его остановила рука Ростислава. Валерас воспрянул духом, неужели он сумеет избежать этого кошмара? Он был благодарен своему приятелю, и очень удивился, раскрыв глаза.

— Ты слишком торопишься, не находишь? — взгляд Ростислава был едким, как ядовитый пар, — думаешь я так легко отдам тебе ключ от святыни?

— Но-о, что не так? Я ведь делаю всё по договору!

— Не так быстро, уважаемый. Ты считаешь этот блестящий кусок металла ценным(указывая на ключ)?

— Считаю…

— И насколько он ценен?

— Бесценен? — Неуверенно подыгрывая, произнёс Кроллим.

— Совершенно верно, мой друг. Цена ему не придумана, а я соглашаюсь вручить его тебе за столь символическую плату (делая обиженный вид); кажется, будто тебе совершенно не интересны женщины и их прелести.

— Важны, важны, мой друг. Я готов признать, что несколько поторопился, и смело заявляю, что хочу обсудить условия.

— Условия просты(Ростислав зажёгся интересом), тебе нужно проглотить слизня, согласись, не самого большого?

— Согласен, согласен!

— Так вот, проглотить его не целиком, а по кускам.

Нависла тишина, Валерас стал ещё белее. Он почувствовал потерю контроля над ногами — колени затряслись. Связанный собственным разумом, он попытался отшутиться:

— Но я не наблюдаю здесь ножа.

— Не переживай, друг мой — у тебя есть прекрасные зубы. — Ехидно прошептал Ростислав.

Мир помутнел. В глазах Валераса не находило отражение более ничего. Он полностью оторвался от реальности. Сломленный, безвольный ребёнок стоял в беседке со слизнем в руках. Будто посаженный на пчелиный улей, он трясся перед пристальным взглядом Ростислава. Княжеский отпрыск видел отчаяние своего собеседника. Он сунул ключ в карман и стал направляться к выходу. Валерас преодолел оцепенение. Он топнул по старым доскам, привлекая внимание Ростислава. Юноша остановился, криво улыбнулся и направил взор на беспомощного Кроллима.

Валерас подтянул дрожащую руку ко рту, в ней извивался слизень. В момент его тело и разум поработила ярость, и он, как помешанный, стал истерично отрывать куски от бедного существа.

Захлёбываясь слезами, давясь от гнусного привкуса, он вновь и вновь откусывал части слизня. Когда рука опустела, он поднял голову, чтобы из последних сил сделать глоток. Твёрдая хватка остановила его. Сжимая пухлые щёки, Ростислав зашипел:

— Нельзя глотать, не прожевав.

Сила княжеской крови была наполнена его рукой. Он стал сжимать и разжимать, сжимать и разжимать челюсть Валераса, который совсем потерял голову. Он просто подчинялся, как всю свою жизнь. Не сопротивляясь, не подавая малейшего намёка на протест, он послушно жевал. Каша из слизи и внутренностей, наконец, стала невыносимой, в момент, когда Валерас стал сокращаться, Ростислав разжал руку и откинулся назад. Кроллим извергся, как коптевший годами в ожидании своего часа, вулкан. Весь пол беседки разукрасился содержимым его желудка.

Валерас стоял на коленях, он держался за живот, а из глаз лились горькие потоки. Ростислав смотрел на всё это сверху. Кроллим чувствовал себя униженным, такого поганого ощущения ещё не довелось испытывать никому из его семейства. Он плакал и стонал, неспособный встать с пола. Мысль о том, что его «друг» сотворил с ним такое — убивала изнутри. Он опустил голову и упёрся руками в пол, чтобы избавиться от вида своего нутра вплотную. Одна неловкая попытка, и рука соскользнула так, что лицо Кроллима стремительно направилось в эпицентр извержения. Закрыв глаза, он приготовился к очередной в близкой встрече со слизнем, но та самая твёрдая рука махом прервала надвигающееся свидание.

Ростиславу было тяжело, теперь он сам стоял в картине на полу и был в «скользком положении». Но крепкое наследие князя в его жилах помогло юноше выпрямить Кроллима и избавиться от неминуемого падения.

Когда оба оказались на ногах, их глаза были напуганы. Валерас был полон ненависти и отчаяния, неведомо почему, но эти же чувства испытывал и Ростислав.

— Никогда бы не подумал, что такое произойдёт. — Прошептал едва слышно княжеский отпрыск.

Валерас молчал. Он был отрешён от мира. Ростислав видел в глазах Кроллима умирающий свет. Юноша было развернулся, чтобы убежать, но тут он вспомнил о награде.

— Друг мой! — воскликнул он, — это было невероятно сложное испытание для нас обоих!

Валерас не реагировал на его слова. Он словно бы умер.

— Но ведь уговора никто не отменял! Пожалуй — это меньшее, что я могу предложить!

Он вытащил блестящий ключ из кармана и протянул его Кроллиму. Валерас заметил этот жест, но сощурившись, лишь вымолвил:

— Слизень съеден не был. Вот же он.

Ростислав был потрясён подобным ответом. Он точно знал, что Валерас тут же забудет обо всём, как только в поле зрения появится заветный предмет.

— Друг мой, я думаю, что произошло нечто ничуть не приуменьшающее акт поедания

— Да, друг… Ты думаешь?

— Как бы ни было, — неуверенно говорил Ростислав, — думаю, ты заслужил его.

Он вложил в ладонь Кроллима ключ и отступил. Юноши стояли молча какое-то время. Ростислав снова продолжил:

— И кстати, в знак моей некоторой резкости, я считаю справедливым отдать тебе, мой друг, все свои сбережения!

— Откупиться от такого? — пробормотал Валерас, указывая пустым взглядом на пол.

— В самом деле! — Ростислав грозно повысил голос, — это не катастрофа, и награда даже превышает затраченные усилия! Если этого мало, то могу отдать свою цепочку с изумрудом, на забирай! — он сорвал украшение с шеи и бросил его под ноги Кроллима.

Валерас всё больше терял человеческий вид, более походя на восковую фигуру. Ростислав сорвался к нему и стал трясти:

— Прошу тебя, друг мой! Мы ведь друзья! Такая мелочь не должна ломать дружбы! Просто взгляни в свою руку, взгляни на неё и скажи — не это ли мечта? Ты ведь желал этого так долго, куча женщин, обнажённых и томных! И всё это для тебя, друг, для тебя!

Лицо Валераса стало наполняться кровью. Разум потихоньку стал собираться в единое целое, а мысль о женщинах потихоньку разжигала свет. Он оттаял и слегка поднял уголок рта. Ростислав тут же среагировал:

— Вот видишь, друг! — радостно кричал он.

— Да, друг… — прошептал Кроллим, уже не замечая собственного творения на полу. — Об этом никто и никогда не узнает?

— Даю слово, даю княжеское слово, что эта неприятность навеки останется в этой беседке. Завтра же пришлю служанку. Более того, скажу ей, что это моих рук… то есть кишок, дело!

— Так значит, я могу отправиться к баням?

— Это твой ключ, друг мой! И желание твоё, так что советую поспешить, ибо ночь близка, и омывальни скоро закроют.

Валерас осторожно обступил красочное пятно, и тихой твёрдой поступью направился к баням.

Ростислав же откинулся к перилам, он был в ужасе. Какое же чудо помогло ему замять этот неловкий момент! Он последовал к себе, где не мог уснуть, думая о том, что же сейчас делает Валерас.

Следует указать, что ключ был от двери не самих бань, а их чердаков. Но огромные щели в балках давали прекрасный обзор и возможность оставаться не замеченным.

Когда Валерас оказался на месте, его сердце вновь заколотило. Кровь прилила к гениталиям и руки задрожали. Он опустил взор из своего укрытия и глазам предстало незабываемое зрелище:

В дымном одеянии, как на сцене большого театра, окутанные паром кипящей воды и благовоний, нежные богини омывали свои прелестные тела. Чудесные изгибы подмечал свет многочисленных ламп. Ласковые руки скользили по разгорячённой коже. Грудь воздымалась, когда горячий воздух наполнял лёгкие. Томные, горячие, они тёрли друг друга, прижимались друг к другу. Пальчики опускались ниже, касаясь самого сокровенного. При этом головы обращались к небу и раздавались вожделенным стоном.

Танец женской красоты будоражил Валераса. Он опустил руку в штаны и стал трогать себя. Поддавшийся первобытным желаниям, он испытывал наслаждение. Его наполняло чувствами. Он забыл о произошедшем только что инциденте, о постоянном давлении своего дяди, о тоске по родным, он был здесь и сейчас, подогреваемый жаром бань и жаром пылающих фигур.

В это время, в княжеских покоях на своей кровати, Ростислав взлетел с кровати на ноги, он вспомнил то, что ни в коем случае нельзя было забывать. Вылетая из комнаты, чтобы предупредить Валераса, он напоролся на мать:

— Мне срочно нужно выйти в город, матушка!

— В такое время? Даже не обсуждается! Я знаю, что ты только что вернулся с улицы. Немедленно к себе.

— Но матушка! Это очень важно!

— Я сказала нет! Скажи мне в чём дело, я сама передам необходимую информацию.

— Дело в том, что… — он запнулся. Обещание, данное Валерасу нарушать было нельзя, поэтому он покорно направился к себе, где из окна был виден дым банных печей.

Полностью преданный своему наслаждению, Валерас приблизился к пику. Когда спазм всего тела призвал семя из глубин, ставни открылись. Пар с силой помчался прочь из бань, раскрывая чаровниц внутри помещения. Валерас раскрыл глаза и увидел нечто. Когда манящая дымка развеялась, тела стали иными: безразмерные жирные руки, покрытые морщинами, обтирали складки фигур с седыми волосами. Старые придворные служанки, поварихи и швеи, все они мылись последними в банях.

Валерас сжал своё достоинство, пытаясь остановить извержение. Его глаза снова наполнились слезами. Стараясь удержаться, он бросился прочь. Не видя, куда бежать, он был направлен судьбой в ту самую беседку. Поскользнувшись на собственной рвоте, он упал в неё лицом. Пока по щекам размазывалась рвота, в паху размазывалось семя. Раздался пронзительный крик. Без слов. Но в этих адских муках можно было понять, как сильно изменится отношение мальчишек друг к другу.

Ростислав слышал это. Слышал откуда доносится шум. Он сильно перепугался, не знал, что будет дальше. Поэтому, единственным выходом для него стал побег к матери. Оказавшись у колен своей спасительницы, он прижался к ней. Не понимая происходящего, княгиня была тронута чувственностью своего отпрыска, и восприняла её как благодарность, крепко обнимая сына.

Мегандер нашёл племянника в самом непристойном виде. В своём роскошном доме, он приказал отмыть юношу. Когда долгими уговорами, он смог добиться рассказа, ядовитый взгляд стал ещё свирепее. Теперь не Василий был проблемой, вся княжеская семья должна будет предстать перед ними в ответе. Он уже понял, что скажет завтра на публичном выступлении действующего владыки. Всем наёмным убийцам был отдан приказ не действовать. Теперь он сам будет решать вопросы, теперь он сам будет действовать.

Глава 5. Овцам нужен сторожевой пёс.

На поприще государственных игр засияли новые перспективы. Василий строил планы стоя в толпе, в то же время, Мегандер вынашивал их в комнате племянника.

Естественным было, что Ростислав не спешил трепаться о произошедшем. Он старался не думать о случившемся и надеялся на лояльность друга и поддержку матери.

Валерас же забыть не мог. Он не отвлекался ни на что. Еда и сон стёрлись из его жизни. Его отмыли от грязи, но унижение стереть не удавалось.

На очередном собрании совета царила тишина. Кроллим предупредил всех о надвигающемся перевороте, и рассчитывал на поддержку господ.

Василий появился на пороге. Он поприветствовал присутствующих и сел на надлежащее место. Видя беспокойное состояние в зале, он начал говорить:

— Люди в Великом Киве куда радушнее, чем ожидалось.

Все собрали внимание на нём.

— Я провёл не мало времени с ними, и теперь не могу оставаться один.

— Вы стали популярной личностью. — Откликнулся Пирин.

— Оказалось, что я более близок к народу, чем считал раньше.

— Вам пришлось по душе новое положение дел? — продолжил Пирин.

— Совершенно верно. Видимо, это и есть моё предназначение, — промолвил Василий, глядя на Мегандера из под капюшона. — Люди рассказали много интересного, проблемы из первых уст прекрасно слышатся. Теперь у каждого из нас найдётся работа. — Он снова обратил взор на Мегандера.

— Вы активно взялись за работу вашего брата! — Воскликнул Пирин.

Кроллим поднялся со стула. Он совершенно не скрывал своего отношения к князю и всему происходящему.

— Вашими ласками можно подсластить чай. — Он отвечал в тон Василия, эмоционально пусто, безучастно, — совет, вне вашего присутствия, принял решение, — он осмотрел каждого, — единогласное.

— Решение? — Переспросил князь.

— Именно.

— Озвучите?

— Для того и прибыл. Итак, как было указано, совет принял важное решение для города и государства — княжеский род не справляется с обязанностями, возложенными свыше. Долг за аренду земель, людских душ и вооружения перевалил за все границы.

— Я в курсе проблем.

— Мы все в курсе проблем, — снова зашипел Кроллим, — однако их решения не последовало. Вы можете выслушать жалобы каждого, принять советы от всех горожан, но если за этим не возникнет продуктивных действий, может возникнуть резонное мнение — правитель не справляется.

— То есть то, что мы наблюдаем сейчас. — Подчеркнул Солан.

Василий не менял своего положения. Он всматривался в лица сидящих, они же лица князя не видели, но можно быть уверенным — чувствовали его холодный взгляд.

— Наше мнение сходится в том, что что-то нужно менять. Люди поддержат наше решение. Народу требуется надёжный правитель. — Сказал Мегандер.

— И вы хотите помочь мне стать надёжнее? — съязвил Василий.

— Некоторых подобному обучить невозможно. — Пояснил Мегандер, слегка приподняв бровь. — Необходимо обладать сим качеством с ранних лет, вероятно с рождения.

— Интересно, как много самородков вы повстречали на пути? Если вы не заинтересованы в помощи правителю, возможно, вы хотите нового?

— Это решение далось тяжело, все мы поддерживаем княжеский род и уважительно относимся к памяти о вашем отце. Но совет считает, что вне времён завоеваний ваше правление терпит неудачи.

— А кто кандидат? Не вы ли, любезный Мегандер?

— Я слишком занят делом своих предков. Однако совет поддерживает кандидатуру Валераса Кроллима.

Все стали кивать.

— А почему же его нет лично? — спросил Василий. Он решил, что Кроллим младший, попросту, струсил.

Мегандер презрительно посмотрел в сторону князя:

— Он попробовал горький привкус опыта и в данный момент переваривает его.

— У меня есть иное предложение, — оживился Василий. — Я готов лично передать власть над Кивским правлением господину Валерасу. Иные княжества по этому пути могут пойти только после всеобщего решения. Я понимаю, что никто из совета не присутствовал при вступлении меня в должность, и я не слепец, чтобы не разглядеть — я действительно не справляюсь. Но вот мои условия, — он повысил голос, — я не покину город до конца поисков князя Святослава, более того, я останусь в качестве главного советника новоизбранного правителя; далее, преследования за моей головой прекратятся, и ещё одно: царский дворец останется во владении семьи моего брата.

Мегандер поморщился, он не думал, что Василий начнёт открытый диалог, но вкус власти уже коснулся кончика его языка.

— Это вполне приемлемо. Но вы должны официально признать Валераса новым правителем. Могу заметить, что никаких преследований не было и уж точно не будет, — Мегандер прошёлся глазами по советникам.

— И долг. Княжеские советники не раз упомянули о крупной сумме заимствованной у вас на государственные расходы. Раз уж правительственные дела переходят к вашей семье, эти деньги должны последовать за ними.

Тяжело вздохнув и закатив глаза, Мегандер согласился:

— Обязанность за эти растраты мы возьмём на себя.

Солан вмешался:

— В ближайшее время будут подготовлены необходимые документы. Мы лично будем курировать их составление. Ни одна из сторон не останется не удовлетворённой.

Василий встал со своего места, он приложил кулак к груди, касаясь грудины внешней частью большого и указательного пальцев, в знак одобрения.

— Братьям поклон!

Мегандер повторил жест:

— Врагам почтение моё!

Все советники поднялись на ноги и громогласно заключили:

— Собрав зерно, точи копьё!

После собрания, Нелюбим остался наедине с Илларионом и Анфисой. Им была необходима минутка для рассуждений:

— Итак, итог, к которому катилась эта повозка, только что случился. — Отметил Илларион.

— Катилась она с горы, — добавил Василий. — Потеря титула оказалась болезненной, но потеря головы причинила бы куда больше неудобств.

— Несмотря на столь сложную ситуацию, вы сумели выгодно решить некоторые вопросы. — Анфиса поддерживала разговор полушёпотом.

— Я долго думал над этим советом. Совершенно точно, что Валерас будет говорить словами своего дядюшки. Но мы сумеем внести некоторые поправки в его речи. — Василий был хладнокровен, как всегда.

— Держи друзей близко, а врагов ещё ближе. — Подчеркнул Илларион.

— Именно так, поиски князя Святослава продолжаются, и что-то мне подсказывает, они могут затянуться навечно.

— Но сил выделено более, чем достаточно, — Анфиса была несколько взволнована, — терять надежду ни в коем случае нельзя.

— Как бы не вертелось чёртово колесо престола, мы сумеем усидеть на нём. Весточки в Каргополь и Могиль уже отправлены, осталось оттянуть время. — Пробормотал князь.

— Ваши публичные выступления отменяются? — продолжила советница.

— Ближайшие пару дней придётся посветиться. Людям понравилось быть подле господ, более того, не все могут быть предупреждены об отмене заказа. Нужно подготовить народ к смене власти. Пусть и люди и дом Кроллим со всеми его прихожанами думают, что мы сложили мечи в ножны, а руки в замки.

— Но господин, — Илларион взволновался, — не стоит недооценивать хитрость и коварство Мегандера. Он, я уверен, продолжит прижимать вас ногтем к столу, пока не раздавит, как блоху. Весточки дойдут до получателей, но до какой поры нам ждать ответа? И последует ли ответ вообще?

Василий направил взор в сторону советника, его ледяной голос тихо выливался из-под капюшона:

— Я уверен в верности своих людей, из Могили прибудет достаточно именитых вояк. Пусть с братьями по крови мне не повезло, но братьев по оружию упрекнуть мне не в чем. Это ваша инициатива, послать донесение Нестору, не моя.

По спинам советников пробежались мурашки. Илларион достал платок и стёр холодный пот со лба:

— Мы надеемся на любую помощь…

— Вы надеетесь, а мне необходимо лишь дождаться гостей.

Василий отправился к себе. Заботы наступавшего дня он оставил на завтра. Никто не знал, что было в голове отстраненного от должности правителя, никто, кроме него самого.

В душе Мегандера расцвела настоящая весна. Будучи избалованным деньгами и пропитанным желчью (премерзкое сочетание, стоит заметить), он испускал звёздный свет. Его мечта практически сбылась, и вот, оставалось лишь подождать пару дней, когда он сможет самостоятельно отдавать полноправные указы. Нужно лишь вернуть молодого владыку на «путь истинный». В комнату Валераса он вошёл без стука. Улыбаясь, не вполне естественно, но вполне искренне, он обратил взгляд на племянника, который молча смотрел в потухший камин.

— Как всё-таки прекрасно жить в столице.

Валерас молчал.

— И кажется, будто весь мир принадлежит тебе одному.

Валерас не реагировал.

— Но постойте-ка. Кажется, не кажется! — Он изобразил неказистую попытку сострить. — Мир отныне и вправду принадлежит кое-кому другому. Не хочешь узнать кому?

Валерас не поворачивал головы. Мегандер возмутился и встал перед лицом молодого человека:

— Ты станешь правителем. Правителем Кива, а затем и всего Камнеземья! Эта новость облетит весь свет, каждый министр и каждый нищий будут носить твоё имя в речах!

На миг показалось, что Валерас заинтересовался, Мегандер воспользовался этим и привлёк внимание племянника:

— Я повторю, каждый признает твоё имя: каждый торговец, рыбак, каждый новый гражданин, и… каждый старый друг.

Глаза Валераса заблестели. Он полностью вернулся из состояния отрешения, в его движениях появился азарт. Он встал перед дядей и сильно обнял худого мужчину. Мегандер смеялся, он победил, пойдя на уступки и соглашаясь на условия, но победа стоила любых жертв. Валерас думал о другом. В благодарность для дяди он сделает всё, что Мегандер прикажет сделать. Лишь одно ему должно возместиться с полна — это месть.

Дом Кроллим стал готовиться к вступлению в должность, мать Валераса заказала сверх дорогое платье, Мегандер предался терпким напиткам и молодым «закускам», а Валерас лихорадочно перебирал ужасные пытки, которыми он сумеет наградить друга Ростислава.

Сам же Ростислав, узнав о грядущих переменах, тут же взмолился перед матерью. Он просил спасти его от неминуемой участи, оградить, протянуть руку. Княгиня, подавленная последними новостями, не теряла головы. Она знала о собственной неприкосновенности, и была готова разделить её с сыном. Они оба решили, что дворец станет их замком, их фортом.

Все значимые фигуры ждали: кто-то подмогу, кто-то кару, кто-то новые перспективы. Анфиса же ждала ответа на свои письма, который всё никак не приходил.

Далеко от столичных страстей, на берегу Мракоморья сидел путник. Он опирался на палку и вдыхал морской воздух. Обожженное лицо обнимал тёплый ветер, а единственный зрячий глаз устремлялся за горизонт, на котором появился статный парусник.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• »