Летопись смерти - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 4

Часть пятая

Глава 1. Раскрыть парус, у моря к нам разговор.

Каюта капитана была прибрана, матросы не знали, как именно отблагодарить капитана за спасение, поэтому, в силу своей мужицкой простоты — прибрались в его покоях.

Твикс натирал свои шпаги, он не грелся в лучах славы, сейчас ему была по душе тишина холода ночи. Как и предполагалось, хвоста за ними не следовало. Выйдя из порта, они рьяно двинулись на всех парусах в сторону восточных земель. Капитан сидел в своём кресле, когда его посетил очень частый гость.

— Что судьба говорит на счёт этого выбора? — послышался голос Твикса в темноте.

— Судьба никогда ничего не говорит. — Тихо ответил пастырь, стоящий у дальней стены.

Капитан откинулся в кресле и задрал голову назад:

— Я устал бродить по тёмным морям без путеводной звезды.

— Вы сами себе звезда над небом.

— Скажи мне, пастырь. Вот, зачем ты увязался за мной следом, а? Что такого я должен сделать, чтобы ты исчез из моего поля зрения?

— Вам наскучила компания собственного спасителя?

— Знаешь, спаситель, — съязвил князь, — если от окружающих нет проку, зачем окружать себя ими?

— Я вас не окружаю, князь Творимир.

Капитан искривился, это имя соединяло прошлое князя с его настоящим, как и клеймо на его груди.

— Судьба, — продолжил пастырь, — судьба всегда мудрей всех, она посылает нас друг другу вовремя и отбирает тогда, когда положено.

— И зачем она послала тебя сейчас? — возмутился капитан. — Какую цель судьба преследует, отправляя тебя ко мне посреди ночи? Может ты здесь, чтобы ублажить меня? Так вот, разочарую, хоть я и не заглядывал под подол твоего балахона, могу спорить — врат в мир удовольствий я там не найду. Да и не по душе мне худоба до костей, если уж на то пошло.

Пастырь не реагировал на колкости Твикса. У этого существа была определённая цель, невозмутимость сопровождала его на всём пути, дарованным судьбой, и сейчас он этого качества не обронил.

— Утро даст вам шанс, капитан. — Сказал пастырь.

— Шанс? — переспросил Твикс. — И какой именно.

— Шанс, найти то, чего вы поистине жаждете.

Твикс обернулся лицом к существу:

— Всё чего я сейчас жажду, — он встал с кресла, обнажив клинки в руках, — искупаться в крови трёх поганых тварей, конкретных тварей.

Пастырь стал отдаляться вглубь каюты, растворяясь в темноте:

— Судьба награждает исполнением желаний.

Настроение Твикса заметно поднялось, он вышел из каюты и вошёл в круг своих моряков, как герой. До глубокой ночи они пили и затягивали песни морских широт. Капитан чувствовал — судьба точно даст ему желаемое, а потому нужно лишь не проглядеть его.

Немыслимая жажда вырваться из объятий постели настигла капитана аккурат перед рассветом. Он выскочил на палубу, где столкнулся лбом с боцманом.

— Мать честная, драная шакалом, вы ж меня за борт обронить могли! — воскликнул старый морской волк и плюнул за борт.

— Есть что-то, что могло бы меня заинтересовать? — возбуждённо спросил капитан, прожигая боцмана пылающими глазами.

— Оно есть такое, — ответил моряк, — в надлежащей близости от «Служанки» идёт судно. Судно не большое, на рыбацкое походит. Да вот разглядели в нём некоторые отсеки матросики наши — видать перевозкой животины, а может и людей занимается. Как решать прикажете?

Твикс выдвинулся к краю палубы и стал рассматривать в трубу шхуну, идущую неподалёку от них.

— Шанс…

— Чего-сь? — поинтересовался боцман.

— Это наш шанс, господин боцман! Немедленно, всем подняться на палубу! Мы больше не играем по правилам, мы создаём свои.

Морские ветра были на отдыхе, и захват судна оказался настоящим подарком судьбы. Матросы пополнили запасы еды и питья, даже нашлось не плохое снаряжение, однако никто не ослушался приказа капитана — никаких убийств, строгий плен и личная беседа с каждым.

На палубе «Служанки» горели споры о том, что делать с задержанными — к мачте привязать, под килем пустить, дать волю прогуляться по доске. Но у капитана были другие планы. Твикс допросил каждого из пленённых, каждому он показал свои рисунки и требовал хоть какой-то информации об этих трёх… господах. Взамен он обещал отпустить всех, именно так, если хоть один сумеет дать ему наводку, спасутся все.

Пойманные моряки не могли сказать ничего, они бы точно заметили описанных существ: гниющее тело невозможно укрыть от стольких глаз, а уж большущего огра они бы точно заприметили.

Твиксу стало надоедать происходящее, он чувствовал, он был предупреждён и уверен в том, что с этим судном связано его отмщение.

— Кто командир этой шайки поганых крыс? — громко вопросил капитан.

Один из пойманных мужчин вышел вперёд и назвался:

— Я капитан захваченного судна.

— Засим позвольте откланяться, господа. Взрослым есть о чём поговорить. — Твикс повёл капитана в свою каюту, дав наказ, не убивать никого из пойманной команды, но и удовольствия от издёвок он тоже не отменял.

Твикс уселся у стола, не предлагая капитану присесть.

— Моё имя Твикс, капитан. Давайте знакомиться.

— Я Эльгун, господин Твикс. — Капитан не скрывал недовольство.

— Что ж, капитан Эльгун, я не стану изображать радушия, так как вы все под моей властью, но могу предложить вам выпить. — Твикс достал бутылку вина Карбудского сада и налил в два бокала, протягивая один из них захваченному капитану.

Эльгун принял кубок, но пить не стал, несчастный человек ждал развязки. Твикс же, напротив, почти сразу осушил бокал и, насладившись прекрасной работой Карбудских виноделов, прямо сказал.

— Я прекрасно знаю, что вы имели честь быть знакомы с этими тремя. — Он показал капитану свои точные рисунки, в деталях повторяющие черты каждого из похитителей. — И вот какое предложение у меня имеется на этот счёт.

Твикс встал из-за стола и приблизился к капитану, сменив спокойствие на давление.

— Если ты сейчас же не предоставишь мне сведений, которые я очень хочу получить, я обещаю, мои парни сию секунду подожгут вашу гнилую посудину. Затем мы свяжем вас на палубе «Служанки» и каждый Божий день станем делать вот что, — Твикс практически упёрся лбом в лицо Эльгуна, — на каждом рассвете я буду давать распоряжение, чтобы одного из членов твоей никчёмной команды сковывали кандалами, привязывали к одному из бортов и швыряли в море.

Эльгун опустил глаза, ему стало очень страшно, Твикс продолжал:

— Эти купания будут длиться до тех пор, пока бедолага не отключиться, но не бойся, я не дам ему умереть. Мои люди станут доставать их на судно, приводить в чувства и снова швырять за борт. Смерть не наступит быстро, твои моряки будут биться о корабль, они будут захлёбываться и страдать, покуда не испустят дух. Как ты мог догадаться, ты в этом списке будешь последним. Что, капитан, ценишь ли ты жизни матросов, как я почитаю своих собственных? Готов ли ты увидеть муки этих несчастных, и стоит ли того сокрытие информации об этих мерзких подонках?

Эльгун понимал, что в словах капитана Твикса нет ни капли сомнений, он верил, что человек, стоящий перед ним сделает всё так, как говорит. Сердце Эльгуна дрогнуло и он ощутил ответственность за своих людей.

— А если я смогу дать вам то, чего вы хотите, что тогда?

— Тогда. Тогда, мой друг, я верну всё, что было у тебя отобрано. И команду и припасы и снаряжение. И есть ещё кое-что. — Он вынул из кармана блестящий самоцвет, подобранный в порту. — Достойную компенсацию за мою нетерпимость.

Капитан Эльгун отложил кубок на стол и попросил следовать за ним на захваченное судно.

В маленьком неприметном местечке, поодаль от мачты порабощённого судна, Эльгун озарил изуродованное лицо Твикса неподдельной улыбкой. Когда в руки капитана «Служанки» попал договор о перевозке, дословно, «трёх путников без имени». Никаких дополнительных наводящих слов, записка не походила на настоящее соглашение, обыкновенная писанина на клочке бумаги, не внушающая обычному человеку доверия. Но, кто сказал, что капитан-князь обычный человек? Кто бы посмел посчитать того, кому благоволит судьба, того, кого ведёт настоящий проводник, обычным человеком?

Твикс был несказанно рад. Практически невозможное стало явью — он наткнулся на зацепку, способную утолить его исполинский голод, он нашёл отвар, способный уничтожить боль в его груди, и на ней (имеется в виду клеймо раба Эллеании).

Бальзамом на душу капитана стал пункт среди строк этого маленького договора: «… место встречи среди прочих — залив «Клешня» у места под расколотым клёном».

Твикс не имел понятия, что именно было зашифровано в этих строках: то ли речь действительно шла о каком-то конкретном дереве, то ли эти трое хитро завуалировали очередное место встречи. Несмотря на то, что капитан был абсолютно уверен в изворотливости этих наёмников, кое в чём он был уверен больше — никакая хитрость не спасёт их от гнева потомка Камнеземного Чудовища.

Хотя Твикс и не разобрался до конца, как именно найти расколотое древо, он знал о нахождении залива «Клешня», туда и подул северный ветер, туда и понесла длань судьбы быстроходную «Служанку».

Капитан Твикс не оказался голословен; вопреки неистовому желанию команды пустить под ножи захваченных моряков, капитан распорядился освободить пленённых. За сим он отдал практически весь провиант, добытый в трюме маленького судна, а так же вложил в руки капитана Эльгуна добрую горсть самоцветов из своего тайника. Несомненно, он бы отдал все камни, по-хорошему, он бы оторвал каждый ржавый гвоздь из «Служанки» и поднёс бы его в дар капитану, ибо лёгкая рука судьбы, наконец, направила Творимира на правильный путь.

Разумеется, Эльгун должен был плыть совсем в другое место, залив «Клешня» отныне стал для него зоной полного отчуждения. Корабли разошлись на разные судьбоносные пути, капитаны разошлись на выгодных условиях.

Средь бесконечных глубин и непроглядной лазури, капитан Твикс разрезал морскую гладь своей, ставшей родной, «Служанкой». Каждую минуту его сердце разгоралось всё сильнее, каждую минуту, приближающую его к заливу «Клешня», его тело закипало всё больше.

Разобравшись с координатами, Твикс заключил, что плавание займёт, по меньшей мере с четыре дюжины ночей. Путь не близкий, но и приз не дешёвый. Пополнение запасов провианта не стало затруднительным — ни пиратства, ни разбоев детям «Служанки» устраивать не приходилось, как оказалось, капитан был крестьянином зажиточным.

Творимир замечал, как члены команды всё меньше походили на грозную силу, обращаясь в сытых и усталых потребителей. Но мог ли он допустить осаду своих злейших врагов ослабленным кулаком?

Путь следования вывел «Служанку» к Чистоморскому торговому пути, где над лазурным небом поднялся небывалый шторм.

Никто бы не усомнился в смелости и достоинстве матросов под руководством капитана Твикса, однако, горделивое море никогда не считается со смелостью людей, бросившихся его покорять.

С горечью во рту, Твикс направил судно к небольшому острову, укрытому тёплым течением Голиствит, а потому покрытым пальмами и золотистым песком.

Едва добравшись поближе к берегу, матросы бездумно стали бросаться и нырять в прозрачную воду, распугивая местную подводную фауну.

Твикс не стал их останавливать, он уважал нелёгкий труд моряков, и свято чтил право на отдых. Однако, был на судне и тот, кто не слишком терпел нарушение дисциплины — боцман.

Матёрый и затасканный жизнью моряк стал тянуть команду за шивороты и гнать их на палубу, чуть ли не хватая парней в воздухе.

— Мать вашу, макаку на банане! — кричал боцман, краснея. — Я что, сам якорь кидать за борт должен, а?! — Он схватил одного из членов команды помоложе. — Это не крючок рыболовный! — боцман указывал пальцем на огромный стальной якорь, нетронутый командой, перед тем, как покинуть корабль.

— Господин боцман, — Твикс снисходительно обратился к мужчине, — неужто, мы с вами не способны вести это чудное судно по бескрайним морям, но не способны в четыре могучие руки остановить его в этом заливе?

Боцман отпустил матросика, который немедленно сиганул в море. Как и предсказал Твикс — судно оказалось опустошённым. Боцман кряхтел и бубнил под нос, когда пришлось поднимать и сбрасывать громадный якорь за борт:

— Клянусь шишкой на моей заднице, каждому, сука, каждому песка с солью в портки насыплю и руки свяжу, посмотрим, как попрыгают тогда!

Твикс проникся к этому человеку настоящей дружеской симпатией. Боцман олицетворял собой не только образ настоящего морехода, но и образ настоящего мужчины. Не было сомнений, что старый моряк не вышел из семьи богатой или хотя бы семьи порядочной, вполне возможно, что и семьи моряк никогда не знавал, отчего человеческие отношения были ему чужды. Однако, ясно было одно — самые горькие жизненные уроки этот человек усваивал с первого раза.

Капитан и основной (единственный) помощник разобрались с подготовкой корабля к упокоению на ближайшие несколько дней, после чего они и сами выбрались на берег. Господин боцман не стал церемониться и взял заботы об обустройстве временного лагеря на себя.

Чуткими ласковыми выкриками, наподобие: «Достать пальцы из носа и натянуть полотно» или «Кто первый свалится пьяным под пальму, завтра проснётся в бочке посреди моря» или же «По нужде ходить на километр от лагеря, не то найду источник аромата и уложу негодника на добрую кучку, аки на подушку».

Спустя какое-то время, на берегу безымянного островка был разложен настоящий приют для усталого моряка: матросы расставили и разожгли несколько костров, натянули поодаль от песка пару полотен, служивших крышей, разложили бочки с вяленым мясом и ящики с настоявшейся выпивкой.

Твикс призвал своих подопечных не отказывать себе в радостях до самого утра, и сам же принял участие в распитии напитков и танцах у костра.

Ночное небо облачилось звёздным платьем и лишь вдали виднелась буря, которая мгновенно бы распустила команду и судно.

На берегу лилось веселье, и лишь отсутствие тепла женской ласки немного подпортило настроение изголодавшихся моряков. Среди карнавала мужской славы, выделялся лишь боцман, который не покидал поста ни на минуту, он стоял у котла, где варил на пару с коком суп из пойманных накануне среди пальм разноцветных птиц, поджаривал рыбу на открытом огне и командовал не падать с ног, позоря имя «Служанки».

Твикс наслаждался долгожданным и заслуженным отдыхом, чувствуя прилив жизни, украденной у него в сухопутном походе. Он будто бы не переставал быть князем, но теперь поистине близким к своему народу.

Выпивка и веселье подвело матросов к пению песен, коих в загашнике пропитанного солью океана моряка всегда было предостаточно.

«На земле нам места мало,

Нам давит стопы твёрдый настил.

Моряк не ест свиное сало,

Моряк не пьёт, моряк пропил.

Не первый парус рвётся в море,

И на груди врагами рваны майки,

Матрос и зубы потеряет в споре,

Но греют душу песни чайки.

Не плачь, красотка, не страдай,

Но ты — попутчица матросу,

Ты лучше спой ему и дай,

Помять себя за длинну косу.

Море, соль, лазурь и бездна,

Рыба мчит на нерест скоро,

И фортуна к нам любезна,

Все мы волки, все мы свора!»

Как и всё хорошее, как и всё в этом мире, вечер подходил к концу. Большинство членов команды уже расползлось по спальным местам: кто собрал силы и взобрался обратно на «Служанку», занимай родной гамак, у кого-то не сбился ориентир, и он расположился под натянутым полотном, но были и те бродяги морской волны, что свалились прямо возле мест попойки.

Боцман прогуливался по лагерю, накидывая на своих товарищей пледы, дабы, как он сам говаривал: «Последние шарики наутро не выкатились из мешочка». Твикс сидел у костра, наблюдая, как корабельный кок похрапывает, обнимая свой черпак.

Капитан чувствовал покой. Нет, обжигающая сердце жажда мести никуда не делась, она грызла его разум по-прежнему, но именно в эти мгновения, не она правила балом, сейчас душой князя властвовал чудесный вечер.

Боцман добрался и до своего начальника, усаживаясь напротив капитана, он брякнул:

— Звиняйте, милорд, нам с в вами задницу прикрывать нечем. — Он указывал рукой на моряков, которые были тепло укрыты, как яйца морских черепах.

— Господин боцман, — Твикс обращался к своему подчинённому, не отрывая глаз от затухающего пламени костра, — имею ли я честь разделить с вами бутылочку настоящего алкоголя?

Боцман шмыгнул носом и плюнул в сторону, после чего прошёлся до ближайшего лежбища смельчаков, павших в бою с дешёвым спиртом. Он вынул из зажатых кулаков пару кружек и вернулся к костру. Твикс откупорил, раскрытую им недавно бутылку вина из садов Карбудской земли. Они чокнулись кружками, подняли тост и выпили замечательный напиток до дна.

— Таким нектаром, — сказал боцман, — из любой порядочной дамы можно смыть честь.

— Нельзя отказать вам в наблюдательности. — Ответил Твикс, вспоминая, как подобные вина обращали юных дев в его руках в настоящих блудниц.

— Кэп, — обратился боцман к Твиксу, — так ли важно мчать, как подбитые за призрачной наводкой?

— …

— Скажу, как оно есть, вам-то ума у меня не почерпать, но, где гарантия, что это не ловушка?

— Про ум ты подметил верно, — сказал Твикс, наливая следующую чарку, — я знаю то, о чём тебе, боцман, и полагать не положено.

— Капитан вы, уважаемый. — Боцман ни капельки не менял манеры говорить: всё так же бубнил и выглядел недовольным. — А что потом?

— Какое потом ты имеешь ввиду?

— Что будет? — спросил боцман, нахмурив брови, — когда головы ваших врагов падут без тел?

Твикс вовсе не задумывался об этом. Его страсть затмевала голову, а потому, будущего без погони за похитителями он и не рассматривал.

— Я вам не князь, ваши труды зачтутся, господин боцман. — Сказал Творимир, выпивая очередную порцию. — А что бы вы предпочли?

— Мы-то? Нам, любезный, срать на жизни на свои. И срать на них с самой высокой колокольни. «Служанка» — дом наш, другого и знать не хотим. А коль вам не по пути с ней станется, додумаем, кого-сь на капитанское место ставить.

Твикс ценил прямолинейность, привитое отцом правило в выборе соратников играло важную роль в его княжеской деятельности. И боцман был настоящим примером этого правила, он имел при себе самую ценную валюту, чей номинал не упадёт ни при каких временах — он был верным. Верным «Служанке», своей команде, своему слову, своему делу.

Творимир был бы несказанно счастлив, окажись этот человек рядом при его правлении. Но боцман непреклонно следовал тем же курсом, что «Служанка». Едва улыбнувшись, капитан наполнил кружки.

— Море морем. — Сказал Твикс. — А как же иное? Неужто вам нет места вдали от корабельной тряски?

Боцман выпил вино, вытер свою щетину и ответил, не торопясь:

— Как моряк бывалый, я свой долг выполнил. — Он оттянул левую щёку, раскрыв наполовину свободный от зубов рот, подальше от клыков виднелся золотой моляр.

— Чудеса, господин боцман, — удивленно высказался Твикс, — и к чему в вашем распоряжении такая роскошь?

— Кхм, кхм, — прокашлялся матрос, — у бывалого морского пса есть правило — хоть какой-то грош при себе вдали от дома иметь. Если концы отдашь, то будет хоть на что тушку придать земле.

Твикс и подумать не мог, что моряки заботятся о собственной кончине. Ему всегда казалось, что смерть в море — это высшая награда за жизнь в море.

— Тебе есть в этом мире место, которое можно считать домом? — Твикс обратился к собеседнику на очень низком тоне.

Боцман явно не любил подобных тем, но ни капельки не смутился от заданного вопроса.

— Мой дом, кэп, стоит позади меня. — Он намекал на «Служанку», ставшую на якорь за спиной боцмана. — Другого не было, другого и не пожелаю.

Необъяснимая тоска охватила нутро капитана. Как же так выходит, что человек верный себе и не отвергающий правил жизни не имеет своего, даже самого никчёмного закуточка под небом?

Костёр постукивал, озаряя лица сидящих, к небесам из него вырывались последние искорки, очаг становился не горящим, а тёплым, и разговор становился согретым.

— Семьи тоже нет? — Твикс понимал абсурдность вопроса, но ему хотелось услышать ответ, данный самим моряком.

— Вон оне, лежат, кто тут, кто там! — боцман указывал подбородком на морячков, разбросанных по всему пляжу.

— Не это имею ввиду, господин боцман. — Твикс настаивал на точном ответе.

— Там, по ту сторону океана, нет. — Говорил боцман, подёргивая угли палкой. — Ни отцов не знавал, ни детей на руках не держал.

— И женщины нет, той которая каждую ночь выходила бы к пристани и молилась увидеть знакомый силуэт?

— Женщины, капитан, они готовы ждать таких, как вы.

На удивление Твикса, боцман отреагировал, показав пустую кружку. Они разлили вино, выпили. Матрос продолжил:

— Дамочкам надобно авантюриста, который ихнее желание к любовям утолит, да бросит, как лошадь с ногой поломанной на обочине. А мне такой черты с роду не дано, такие, как я у женщин трепета не вызывают.

Несмотря на явное отсутствие языкового воспитания, боцман глаголил речью мудреца. Юный капитан не отрывал глаз от лица своего компаньона, он трепетно ждал продолжения.

— Вот ведь оно, капитан, как бывает. Можно сколько угодно слушать, что бабу добиваться надо, но этот номер никогда не проходит. Предложи красотке любовь, она ею кошкин зад подотрёт. Предложи заботу, она заявит, что не нуждается в опеке. Предложи ей душу на распашку, и, непременно, словишь плевок.

Творимир понимал, о чём идёт речь. Будучи самым завидным женихом Вышеграда, он сорвал не один цветок. Беспощадно бросая женщин, он разогревал в них ещё большую страсть. Поступая с ними самым безобразным образом, Творимир становился в их глазах самым желанным мужчиной. И не было в его судьбе иных сюжетов.

Неужели мир лишился настоящей и чистой любви? А как же сами женщины? Где их ласка к тем, кто по-настоящему её заслуживает? Твикс подумал, а если бы он сам хоть разочек отнёсся к женщине, не как к подстилке, а как к равному? И ему тогда светило лишь непростительное снисхождение, в лучшем случае?

Боцман решил продолжить, вглядываясь в мерцающие угольки:

— Вот то-то и оно, кэп. Я знаю, чего дамы хотят, но дать им этого не могу.

Твикс удивлённо уставился на боцмана, он замер в ожидании.

— Нету у меня манеры героя-любовника. — Было очевидно, что боцман говорил откровенно, что душа этого побитого жизнью человека не смогла найти хотя бы пары тёплых рук, отчего он был вынужден подарить себя «Служанке». — К мальчикам я равнодушен, а женщинам уже не нужен. Я всегда и везде не вовремя. Когда хлопцы гнали девок на сеновалы, я рвал цветы для соседки в приюте. Когда мои товарищи по несчастью стали воровать и выкручиваться из нашей поганой ситуации, я впахивал в порту. И всё это время, я не находил нужной спутницы. Все они уходили, капитан, все они уходили от доброты, ведь кто-то неподалёку предлагал им унижение. Удивительные создания, эти бабы!

Твикс был заворожён этими словами. Его ни на секунду не отпускало чувство бесконечной печали. Он не мог поверить, что ценность настоящего тепла была настолько никому не нужной. Твикс понимал, что сейчас человеку, сидящему напротив, женщина и задаром ни к чему. И вот к чему завели его немые рассуждения: тогда по дороге к Киву, когда к Творимиру обратился волхв с вопросом, о тоске в глазах, князь чувствовал именно то же, что и боцман.

Князь Вышеграда хотел бы быть с настоящей дамой сердца. Конечно, он был искушён вниманием красавиц, но каждая, совершенно каждая из них хотела, чтобы ей владели, как кузнец владеет молотом и наковальней. Ни одна из них не проявила себя настоящей добротой и нежностью. Накапливая опыт, он стал бесподобным любовником — никто из девушек, прошедших постель князя, не остался обиженным. Но каждая осталась брошена, отчего лишь возрастало их желание вновь оказаться в объятиях князя. Но Творимир устал владеть: он хотел быть; не тащить кого-то за волосы, а идти рядом за руку.

Боцман, вставший с насиженного места, размял затёкшие колени и обратился к капитану:

— Пора и мне честь знать, — от его тёплой завораживающей интонации ничего не осталось, — дойду-ка я до своего места, поди какой щегол его уже занял, надо бы пнуть.

Моряк ушёл, оставив, князя один на один с самим собой. Пламени не было и вовсе, угольки почти отжили свою яркую жизнь. Думу капитана прервал некий едва различимый шорох песка. Как и ожидал Твикс, на сцену явился пастырь.

— Неужто страсть угасла? — пастырь обратился к Твиксу, стоя на месте, где находился боцман несколько минут назад.

— Нет влаги, что сумеет её остудить. — Твёрдо заявил Твикс. — Лишь кровь троих ублюдков.

— Но сейчас вы не выглядите метающимся. Ведь путь ваш прервала буря.

— Из любого положения необходимо находить выгоду.

— Отдых — выгода достойная.

— Отдых был сегодня, скелет! Я не явлюсь на свидание с врагом отдохнувшим, я явлюсь на него готовым!

Пастырь кивнул. Это существо не очень поддерживало позицию князя, обложенную кровью и смертью. Но это был его выбор, а пастырь может лишь указать направление, но никак не тянуть за собой. Скелет, объятый в балахон, направился по берегу прочь от лагеря моряков. Никто не заметил его, никто не узнал о его существовании. Всё осталось на своих местах, все остались на своих местах.

Всеопоясывающий покой обнимал каждую душу, высаженную на берег острова.

***

Моряки грезили во снах — о драках, о деньгах, о женских слабых местах. И лишь один сидел на берегу, тревога, страх, готовность глотки рвать врагу; он знал, что будет враг готов, он знал, что шансов нет у моряков, ему затмила разум лишь одна идея: как сам он может сильным стать, и как команда сможет стать сильнее?

И лишь к утру, с восходом света, герой сумел принять один лишь правильный ответ — не только духом сильному достанется победа, она приходит к тем, кто тело тренирует, как атлет. И капитан уверовал в успех, усвоив правило — у каждого своя пята, он принялся готовить воинов из тех, кого не напугает боль, страдания, и у кого в основе стержня политика порядка и труда.

***

Твикс сумел проанализировать свои собственные тренировки, он вспомнил о дисциплине и строгой подготовке к сражениям с лучшими противниками в море. Везение было на его стороне, ибо на «Служанке» несли вахту настоящие матросы, имевшие недюжинный опыт в походах по волнам. Оттого и загорелась с новой силой его страсть к готовности встретить врага. Теперь Твикс был не один, теперь за ним будет идти настоящий отряд, с оружием, с подготовкой.

Не имея времени на передышку, капитан «Служанки» принялся готовить своих матросов к предстоящему сражению. Они выстроили настоящий стадион, в рамках возможностей, отведённых им на безлюдном острове. В обмен на ценные камни, Твикс раздобыл оружие и снаряжение, которым наградил каждого члена команды.

И преодолевалась подготовка семимильными шагами. И стали превращаться моряки в непоколебимых гладиаторов. Князь не имел бы своего статуса, не имея высочайшего мастерства подготовки бойцов. Ночами, капитан направлял боцмана за определёнными отварами — ибо когда наступало утро, матросы выпивали сие эликсиры, обретая новую силу и мощь.

Их неистовые руки были способны выдирать деревья из земли (подростковые, надо сказать, деревья, но, зато с корнями). Твикс делал из моряков воинов, он бы поклялся, что мог взять с собой на флагман флотилии Вышеграда любого из них, не задумываясь. Шторм над водой утих, шторм в душе капитана нарастал. Добившись от команды полной отдачи, он приказал разрушить тренировочный лагерь.

Тренировки и хмельная подпитка сделали своё дело — на золотом песке был воспитан настоящий передовой отряд. Практика, взятая в основу подготовки приближенных к князю морских вояк, очень уместно вошла в настоящий коллектив. И пусть среди матросов едва-едва возникал вопрос: а зачем, собственно, происходит то, что происходит? Усиленный рацион и жесткий физический труд распыляли эту мысль, словно песок на берегу.

Хоть и мелькала в голове Твикса мысль о скороспешном ведении дел, однако не было в душе бывшего князя покоя. Его лицо, его клеймо — они напоминали о цели, напоминали о главном. Кровь Камнеземного чудовища подпитывала его пылающий разум, и никакой рассудок здесь не имел силы. Вот в чём смысл князя Кондра — он был завоевателем, беспощадным и непобедимым. И это перешло к сыновьям. Как бы мы не хотели это изменить, как бы мы не старались исправить свою природу — у волка не родится шакалёнок.

Вся команда преобразилась в настоящий боевой механизм. Твикс направил «Служанку» на восток; теперь вопрос добычи информации не станет сложным делом — каждый, кто попадётся на его курсе и будет способен говорить — будет говорить.

Ветер, доносящийся с севера, толкал судно к заветной цели. Капитан решительно вёл своё войско к желанной встрече. Последний вопрос, который оставался в воздухе — вопрос времени.

Глава 2. На своих местах.

Оставив позади общение с сельскими жителями, Брин и Лексан скакали вдоль лесной просеки к большой дороге. Бывший беглец, периодически, захаживал в лес, оставляя лошадь на водопой, и приносил приличный охотничий улов. Лексан всё меньше печалился об утратах. Брин казался ему самым настоящим другом, он имел качества, которыми гонец хотел бы обладать сам.

Бесконечный лес всё же вывел путников из своих извилистых пучин. На большаке и дышать стало легче. Но кому может быть по душе лёгкое дыхание, когда любезные деревенские жители дают тебе в подарок славно иссушенный курительный табак?

— Ну-с… — Брин затянулся, выпуская дым, полностью прячущий лицо беглеца, — каков же следующий пункт?

— Нам стоит добраться до перевала у врат Северных островов. Вот наш указующий курс.

— Дескать, у нас есть план. Свертесь-ка, с картой, милсдарь.

Лексан осмотрел места удобные для скорейшего выхода к перевалу. Дорога не ближняя, но и не самый край света, как оказалось.

К работе Лексана, за всем прочим, не было бы претензий при царском дворе — ибо в срок выполнялся княжеский приказ. Как выяснилось, гонец не опаздывал по времени. Каким-то неведомым чудом он шёл к своей цели успешно.

Приближаясь к очередному городку, гонец стал размышлять — а примут ли их здесь так, же как и в скромном селении? В конце концов, пронести с собой маленького полевика не выглядит задачей неподъёмной, но другое дело — провести беглого заключённого.

— Прежде, чем мы войдём в город. — Лексан не мог быть уверен в том, что произойдёт за воротами. — Скажи мне, Брин — почему тебя заперли в той клетке?

Брин понимал, что разумнее всего было бы развернуть коня, пришпорить его и дать дёру в лес и поодаль от такой крупной дороги. Не выглядел паршивым вариант остаться жить в деревне, из которой им поспешно пришлось уехать. Этот город, приближающийся к ним не мог быть тихой отправной точкой, а потому самым бездумным решением оказывалось направиться к главным воротам.

Парень закурил ещё раз, поправил волосы и ответил Лексану без доли иронии:

— Потому что нарушал законы.

Ожидавший чего-то конкретного, Лексан отвернулся. Ему, порядком, надоела эта поездка. Слишком долгая дорога и слишком глубокие раны — вот, что должно остаться после неё. Лексан распрощался с одним другом, терять второго он намерен не был. В случае задержания Брина, гонец решил использовать версию о своём спасении. Это могло бы иметь вес — речь шла не только о приближённой к княжескому двору персоне, но и о настоящей княжеской доставке.

Без каких-либо светлых надежд, путники прошли в город, оставив лошадей у ворот на попечительстве привратных стражей. Перво-наперво, Лексан хотел поговорить с исполняющим обязанности старшего в этом месте. Узнав у прохожих о том, что это за место, путники убедились, что перевал не так уж и далеко: они находились в местечке под названием Наратиин, стоящим у текущей подле него реки Гахн.

Карта оказалась права — перевал совсем недалеко, оттуда придётся пройти «Последний предел», после чего можно было спокойно сесть на судно, которое смогло бы вывести гонца с материка и доставить его к Северным островам.

Город был вполне оживлённым — улицы полнились от занятых людей, спешащих в непонятную даль, всё сильнее Наратиин походил на Великий Кив.

«Как будто домой попал, — подумал Лексан, — интересно, а Анфиса будет стоять за соседним углом?»

Они прошли по площади, вымощенной тяжёлой плиткой к большому дому из белого обожженного кирпича с вывеской над известняковой дверью: «Мэрия».

Лексан не знал, как лучше попросить Брина побыть подальше от представителей закона. Но, как и следовало ожидать, беглец сам предложил остаться на улице. Как выразился Брин:

— Бледные рожи господ отталкивают, а красные морды пьянчуг, напротив, притягательны.

На том и порешили. Пока Лексан старался решить вопрос о своём движении дальше к назначенному месту, Брин обнаружил приличное место, где можно было хорошо отдохнуть, а самое главное, хорошо поднапрячься.

Внутри мэрии оказалось так же скучно, как на свидании с сорокалетним девственником. В одном кабинете говорили о проверке достоверности печати, в другом о невозможности идентификации шрифта на грамоте, бюрократия всячески пыталась приостановить движение Лексана к северу.

Знатно уставший от этого издевательства, гонец стал требовать аудиенции с самим мэром. На подобное действо последовал незамедлительный ответ, вкратце он звучал так: «Деятельность мэра раскинута на месяц вперёд, отчего личная встреча возможна относительно не скоро».

Сложно представить, насколько приятно было слушать подобное от дамочки с каменным лицом и голосом старой скрипучей двери. Лексан старался объясниться, он убеждал, что столько времени у посла княжеской воли попросту нет.

Но, как и в каждом змеином гнезде, всегда попадается безвредный уж. Среди прочих запыленных кабинетов, Лексану встретился достаточно приятный на внешность мужчина, по всему, видимо, знавший мир не понаслышке.

Представившись одним из министров славного града Наратиин, мужчина, весьма стройного телосложения, не без седины в волосах и на пышных усах, поправил очки и провёл гонца в пункт приёма голубиной почты.

Люди, бывшие рангом пониже особо привилегированных господ из мэрии, были куда сговорчивее и понятливее. В чертогах бесконечных клеток с почтовыми голубями располагались сотни писем и тонны зерна. Один из крайне любезных сотрудников сего места предложил гонцу письмо, положенное лично в руки послу княжеской воли. Лексан, едва коснувшись края гладкой бумаги, был одурманен запахом знакомого парфюма. Будто бы коснувшись руки придворной советницы, гонец осыпался мурашками. Небезразличность была очевидна, самое важное — она была взаимна.

Наскоро благодаря работника почты, гонец попросился в уединённое место, дабы распечатать столь важный и столь секретный документ. Чувствуя важность собственного положения, сотрудник почты направил гонца в маленький кабинет с угловым столиком. Лексана оставили наедине с письмом, закрыли дверь на ключ и предоставили шифр к готовности покинуть здание — два удара о ручку и скрип ноготком по древесине.

Гонец уселся на стул, его переполняло желание прочесть написанное. Самообладания он, конечно, не терял, как-никак, этот юноша олицетворял княжескую волю, даже находясь один на один с самим собой.

Острожным движением ножа для бумаги Лексан разрезал конвертик. Лёгкий белый пергамент скользнул сквозь края освежёванной древесины в ладонь гонца, и запах от бумаги озарил всю комнату. Юноша закрыл глаза, словно стоя в самом центре на главной площади Кива, он держал руку прекрасной девы, отвечающей согласием на самое нежное предложение. Тело охватило необъяснимое тепло, сквозь кошмары дороги, несущей потери, гонцу пришло что-то светлое. Он бы сохранил этот миг навсегда, остался бы в нём на целую вечность. Но глаза пришлось открывать.

Чернилами высшего качества было написано очень немного, да и сам почерк совершенно не походил на тот, что был в письмах, сохранённых у гонца в сумке:

«Чем скорее вы окажетесь у границ Северных островов, тем краше будет мнение о вас у всех, кто за вас поручился…»

Лексану не очень нравилось, как было начато письмо. Но этот приятный запах заставлял буквы летать перед глазами и смысл слов не казался каким-то громоздким.

«… Как бы ни было, весь княжеский двор ждёт вашего скорейшего успеха. А потому, будет просьба — как только вы пересечёте последний рубеж Камнеземья, немедля пришлите весточку в княжеский двор, ибо важность сего послания имеет ценность не менее важную, чем сама цель поездки…»

Гонец не мог взять в толк — отчего такая важность? Обычно гонцов оставляют с их работой в одиночестве; конечно, оценивается нужность конкретного задания, но она никогда не контролируется столь усердно.

«… Ваша задача крайне важна, как и не менее важно ваше собственное место в ней…»

Лексану нравилось, когда советница князя писала «вы». Эта официальность, скрывающая кроткую надежду на тёплое общение, верно, она не может писать иначе — это её работа. Гонец впитывал написанное, распределяя каждое словечко в своём туманном разуме. Это было долгожданное письмо, очень ценное письмо.

Переборов желание уснуть в обнимку с бумагой в руках, Лексан, не скрывая улыбки, дочитал последние строки.

«… Цель близка. Будьте бдительны, будьте внимательны. Мы переживаем за вас, каждый из нас…»

Это заставило Лексана улыбаться шире. Какая нежность была заключена в этих словах, какой трепет пылал в сердце Анфисы, когда она выкручивала буковки своей гладкой ручкой? Лексан собрался с силами и прочёл постскриптум:

«С уважением и ожиданием, советник княжеского двора Илларион П.»

— …

Лексан тихо свернул письмо, вложил его в конверт и попросился выйти из кабинета. Стоит ли говорить о тупом молчании, что сопровождало его по пути в мэрию?

Как ни прискорбно, мальчик слишком замечтался, забыв чем он занимается. Что ж, подобный урок пойдёт только на пользу — не надо греться у камина, который ещё не разожгли.

В мэрии приняли письмо на рассмотрение, люди стали как-то располагаться теплее к послу княжеской воли. Ему предоставили право не на одну ночь в постоялом дворе, а столько, сколько будет необходимо. Ибо рассмотрение сего дела не вмещалось в пару-тройку суток. Было и одно важное условие — место на одного человека. Точка.

Лексан пришёл в себя, отодвигая мысли о теплоте рук советника Иллариона… Ему, неожиданно, вспомнилось, что путь был разделён с беглым пленником каравана. Через оживлённую площадь, гонец направился к месту, куда ранее последовал Брин.

Оживлённый гул стоял в красиво обустроенном трактире: люди, одетые в достойные шелка, пили игристые вина и играли в карты, барышни напудренные и напомаженные завлекали гостей в свои пылкие объятия, и музыка лилась из флейт и лютен — это место много отличалось от трактира «Сети рыбака», возможно, превосходило местечки в самом Киве.

Пробираясь к барной стойке, гонец осматривался. Невозможность распознать Брина нависла над глазами гонца — беглец был одет аккурат так же, как и все посетители сего места. Трактирщик предложил пива, но гонец не желал угощаться, во-первых, деньжата не поджимали карманы, а во-вторых, он настойчиво интересовался о своём компаньоне:

— Молодой господин, — говорил Лексан, описывая Брина, — повыше чем я сам, с гладко уложенной бородой и достойно одетый. Так, что ещё, ах, да! Он крайне худ.

Трактирщик почесал затылок, но, видимо, не от того, что пытался вспомнить, видел ли человека подобного этому описанию, а потому что, блохи изрядно искусали его волосистую часть головы. Он протянул свободную руку, указывая в дальний угол трактира. Лексан кивнул и направился к тому самому месту — была шумиха.

Окружённые приличной компанией господ — посреди круга из людей дрались двое: один был лысым громилой, явно пренебрегающим правилами гигиены, а второй и вовсе казался не человеком, а пещерным троллем. Битва гремела не на шутку, оба молотили друг друга гигантскими кулаками, выкручивали суставы и мяли хрящи. Баталия завершилась ударом лба о нос троллевидного бойца. Кровь была разлита повсюду, отчего крохотный уборщик не успевал сделать свою работу, готовя ринг для следующего боя.

Лексану не было неприятно смотреть на кулачную схватку, но он никак не мог заприметить Бриннэйна. В конце концов, в центр круга вышел глашатай и громко объявил о следующем поединке:

— В финале нашего кулачного противостояния сойдутся!

Лексан старался охватить глазами всю толпу, чтобы хоть немного заприметить Брина.

— Наш достойный постоялец и настоящий зверь, без преувеличения сильнейший боец славного Наратиина — камнелобый Гиринбак! — глашатай подзывал того самого тролля, который разнёс нос громилы своим, видимо, действительно каменным лбом.

Лексан никак не мог отыскать Брина и решил было выйти из толпы, чтобы осмотреть её со стороны, как, вдруг, мужчина в середине круга выкрикнул:

— И теперь, дошедший до финала без единой травмы!

Лексан прищурился, эти слова напомнили ему о стычке в страшном поместье в лесу. Он повернулся лицом к арене и стал слушать:

— Человек, чья худоба не мешает ему трясти наших бойцов, как яблони!

Лексан вконец убедился, что нашёл своего попутчика.

— Встречайте, любимец местных модников и гроза местного центра боёв, Бриннэйн Караванский!

Толпа заревела, будто наблюдая выход солнца из воды, чудо для них по масштабам было не меньшим. Гонец усмехнулся: «Брин и правда взял себе прозвище Караванский? Вот, чудак!». Лексан стал высовываться повыше и пытаться пропихнуться поближе к рингу, но люди сжимали со всех сторон. Гонец решил, что было бы неплохо занять своё нынешнее положение и не потерять хотя бы его. Ринг был виден, а этого пока хватало.

Расступившись, люди впустили в центр круга самого Бриннэйна. Он вошёл в ринг, как король на собственный праздник. Играя на публику, он больше походил на дворянского щёголя, нежели на настоящего бойца. Лексан обратил внимание, что сейчас, без верхней одежды и с голым торсом, Брин не выглядел столь же худым, как после крушения каравана: конечно, за достаточно продолжительной срок он прибавил в весе, но, вся эта масса была исключительно мышечной. Дело в том, что беглец всё ещё казался худощавым, однако, рельефные сухие мышцы стали обтягивать его скелет по всему телу — на животе блестели кубики брюшного пресса, по которым стекал пот, красиво расположенные мышцы спины стягивали лопатки, и в целом, он выглядел куда приличней, чем раньше.

«Так вот зачем он всюду старался урвать куриное мясо!» — подумал гонец. Лексан помнил, что на выступлениях атлетов в столице их кормили на убой, чуть ли не с утра до ночи куриным филе, сваренным без специй.

«Наверняка, он не впервые знаком с диетой, но когда же он умудрялся набирать сухой мышечный вес, если мы почти всегда были вместе?» — Лексан искал в памяти пробелы, когда Брин мог остаться с собой наедине. «Ну, конечно!» — прозрел гонец: «Он не мог так часто и долго спать! Почти всё свободное время, пока я уходил в себя и пил вино, он тотчас мог упражняться!».

Теперь гонцу стало поистине интересно узреть самолично — чем ещё может удивить его этот беглый заключенный? С кем же гонец разделил свою дорогу? Насколько опасен он может быть? Лексан потёр шею, вспоминая мёртвую хватку Брина и принялся ждать поединка.

Глашатай свёл бойцов в центре ринга и стал объяснять правила боя. Никто не слушал его, казалось, он и сам не слушал себя, ведь единственное, что бросалось в глаза — это очень разрозненные габариты противников. Если Брин был суховат, строен и достаточно складен, то ужасный Гиринбак выглядел огромной горой мяса. Совершенно нечестные соперники — это больше походило на схватку мухи с мухобойкой: один замах и хлоп!

Мужчина закончил свою речь и выбежал из круга, разрешая начать поединок. Бойцы отошли друг от друга и подняли кулаки, защищая лицо и торс. Каждый в толпе умолк, ожидая побоища, и грянул гром: Гиринбак стал махать кулаками перед Брином, казавшимся крошечным ребёнком рядом с ним, но беглец ловко-таки уворачивался от хуков громилы. Поддав пару лёгких ударов по бокам Гиринбака, Брин отошёл на среднюю дистанцию, очевидно, корпус этого чудовища он пробить бы не смог. Беглец улыбался, его глаза горели неподдельным восторгом.

Огромный боец взревел, видимо, уставший ждать развязки и решивший учинить её сам. Он набросился на Брина, схватил его и попытался побороть на землю, дабы закончить бой. Словно змея облитая оливковым маслом, Брин выскочил из «объятий» здоровяка и с силой пнул его с боку в коленный сустав — громила свалился с ног. Народ сильно возбудился, они кричали, казалось, вот-вот они вырвутся на сам ринг.

Брин махал своей рукой, он улыбался и артистично кланялся толпе. Гиринбак пришёл в неистовую ярость, он выдернул бутылку из рук посетителя и швырнул её в Брина. Сосуд попал беглецу в затылок, отчего он упал на одно колено, а из раны на голове пошла кровь.

На долю секунды громадный соперник заулыбался и набросился на Брина со спины, но он-то не видел, как улыбался его оппонент.

Как профессиональный танцор, Брин совершил рывок и поворот на месте, отчего оказался лицом к лицу со своим врагом и схватился за его предплечья, подтягивая их кверху. Одной ногой он снова нанёс удар по, уже травмированной, коленной чашечке, отчего громила наспех повалился аккурат перед Брином.

Беглец улыбался, скручивая огромные волосатые руки тролля. Несчастный Гиринбак не мог противопоставить ничего, даже ударить о пол, чтобы остановить поединок: для него это было невозможно. Брин тянул и выкручивал руки гиганта, удлиняя его муки — он был очень недоволен грязной работой на ринге и желал проучить неумеху.

Глашатай уже было вырвался на ринг, как Брин уверенным толчком оттолкнул громилу от себя, затем, как кот, одним движением он оказался за спиной соперника и, поймав точку опоры, он поднял того на ноги.

Брин отошёл от соперника, давая понять, что бой не окончен. Он широко улыбался, чем сильно разогревал толпу. Гиринбак всё ещё пребывал в ярости, но его тело не было способно выкатить эту ярость в бою. К сожалению, голова этого гиганта была столь большой, сколь и пустой. Он совершил яростный набег на соперника, нога, как и следовало ожидать, не вынесла ускорения и боец стал падать прямо перед Брином. Дабы сие действо не закончилось так нелепо, Брин сделал шажок вперёд и ловко заехал громиле кулаком в челюсть.

Зверь, с грохотом, пал перед Бриннэйном. Поднялась пыль, а за ней поднялся и восторженный крик толпы.

Победитель сиял в лучах заслуженной славы, он не переставал улыбаться. Напоследок, Брин наклонился над поверженным исполином и сказал, уже не слышащему противнику:

— Не так много печали в достойном поражении, сколько позора в грязной победе.

Лексан, казалось, был единственным, кто услышал сии слова. Он всё ещё не понимал — кем на самом деле являлся этот человек.

Над поверженным соперником Брин стоял гордо и отдавал почести толпе, которая не могла утихомириться. Глашатай влез в круг и поднял руку победителя. Народ кричал громче, Брин светился ярче. Виртуозная победа, чего тут сказать.

Когда народ понемногу разошёлся по своим делам, Лексан сумел вытащить своего компаньона к свободному столу. Брин поправил бороду и капну волос, которые взъерошились от его безустанных танцев на ринге. Какая-то милая дама принесла им обоим вина, за что Брин крайне манерно, поблагодарил её и поцеловал ручку девушки; надо добавить, сделал он это так, как пылкий любовник целует ручку дамы сердца на светском приёме, оставаясь неудовлетворённым одним лишь поцелуем.

Лексан помотал головой. Они взялись за кружки и славно выпили терпкое вино. Брин примял бороду и сказал, потирая затылок шёлковым платком, по видимому, подаренным другой дамой:

— Не очень люблю, когда люди поступают бессовестно. Эх, совсем народец забывает о порядочности!

— Зверь, — ответил гонец, — зверь, загнанный в угол, теряет рассудок.

Брин бросил на гонца ехидный взгляд:

— Разве же, мы похожи на зверей? Когтей и клыков у того шкафа я не наблюдал, может ты их рассмотрел?

— Не слыхал ли ты когда-нибудь в своей жизни, — Лексан, на собственное удивление, стал говорить таким же манером, что и Брин, — о такой замысловатой вещице, как метафора?

Брин поднял угол одной брови, лестно кивнув, он стукнул своей кружкой о кружку Лексана и выпил, после чего сказал:

— Одобряю, одобряю, милсдарь. Удивляете своими манерами, молодой человек. — Он посмеивался, но не терял своего притягательного шарма. — Но всё же. Мы в большом городе, в большой цивилизации, над нами глаза больших людей — в какой момент времени мы снова обращаемся в зверей? Тут и всплывает правда, с которой я соглашусь — когда нас загоняют в угол.

Брин дал одобрение словам Лексана таким образом, что гонец не смог понять — это настоящее согласие или Брин просто издевается?

— Так, что же у нас на повестке дня? — поинтересовался Брин.

— Как и ожидалось, — начал Лексан, — на мой счёт всё идёт очень гладко. Однако отправка к «Последнему пределу», стоит сказать, будет отложена. Я предполагал, что крайняя точка Камнеземья не будет близка или легко доступна, но ожидание займёт какое-то время.

— Значит, мы тут задержимся, так?

— Выходит, да. Брин, послушай, ты выступил бесподобно, да, словами не описать, как ты сумел противостоять такому бугаю, но…

Лексан подвинулся поближе к победителю и прошептал:

— Не слишком ли громко ты заявил о своём существовании. Думаю о тебе теперь узнают многие, и нужные и не нужные.

Брин допил вино, поджимая губы в знак своего одобрения. Потом поставил руки на стол и выпрямил спину:

— Практически все теперь будут наслышаны обо мне. Знаешь, чем хорош этот город?

Лексан помотал головой.

— Они не очень дружны с Генмельским правительством, то же можно сказать о Кивской голове, которая местным не указ. Конкретно этот город немного выходит за границу областных карт. Мы с тобой, мой друг, стоим на земле Мор-Сах.

Лексан будто прозрел:

— Земля, свободная от власти?! Конечно! Вот почему они столь долго шли со мной на контакт, я здесь не более, чем обычный доставщик.

— Совершенно верно, дорогой друг. Мор-Сах — земля, свободная от власти, не здесь ли растут корни самых больших кочевых племён? Не отсюда ли князь Кондр начал свой легендарный поход? Это место желанно для таких, как я или таких, как ты. Ох, небеса, да это лучшее место в мире!

Лексан читал об этом месте, краешек материка, который Кондр, действительно, не завоёвывал, ибо тут никогда ничего не было. Лишь после окончания времён кровопролития и порабощения, здесь стали возводить города, но уже никто не смел хватать эту землю, самостоятельным государством, где всё решалось путём решения народа. Никто не мог приказать идти на войну или идти пасти коз. Здесь нет приказывающих, нет тех, кто указывает и тех, кто пресмыкается. Это места для утешения путников, пристанище купцов. Можно быть кем пожелаешь — хочешь сиди на площади клянчи милостыню, хочешь разгребай бумаги в мэрии, а если сильно захотеть, то можно бить морды в весёлых трактирах.

Брин потёр затылок, на пальцах оказалось немного крови. Он сложил платок и вытер кровь с небольшой раны на голове. Лексан решил, что его попутчику совсем не хватило этого побоища; гонец был готов поспорить, что Брин с удовольствием выступил бы ещё против двух-трёх, а то и десятерых человек.

Навыки ведения рукопашной схватки беглеца были слишком плавны: не просто выучены и закреплены — он двигался так, словно иначе попросту не умеет. Использовать своё тело и разум подобным образом могут научить лишь на службе знатной армии, а конкретнее — в элитных войсках. Неужели, Бриннэйн, был политическим заключённым? Это могло бы объяснить его навыки и умение ухаживать за собой. Так же, это могло бы объяснить, почему он оказался за решёткой — видимо, его везли в Генмель, как изменника или пленника.

Кем был этот человек — совсем не важно. Брин показывал исключительно достойный набор навыков. Такой попутчик был очень ценен, особенно для княжеского гонца…

В какой-то момент Лексан погрузился в себя. Его разум стала затмевать одна очень назойливая мысль: а что, если Бриннэйн вовсе не случайный попутчик? Как узнать, что человек, которому удалось выжить при крушении целого каравана, оказаться подле гонца и вытащить его в такую даль — не шпион?

В силу крайне резко развивающихся событий, Лексан не задумывался об этом. Однако отталкивать подобную возможность он, боле, не мог. Гонец решил вести себя крайне настороженно, решил придержать свои тайны при себе и постараться отойти ото всех на безопасное расстояние.

— Я считаю, что нам нужно держаться друг от друга поодаль, в ближайшее время. — Сказал Бриннэйн.

Лексан надул щёки, как отвергнутая дама. Несмотря на то, что Брин озвучил мысли самого гонца, Лексан был крайне возмущён. Не подпускать кого-то близко — это же его идея, в конце концов!

— Кхм, — Лексан практически пустил слезу, — но что же стало причиной?

— Господин посол княжеской воли, — Брин говорил спокойно, ровно, гипнотизируя, — ваше пребывание в земле, свободной от власти затянется на неопределённый срок, как, видимо, и моё тоже. В твоих интересах сохранение секретности задания, данного княжескими советниками. А я буду привлекать не мало внимания к себе, а так же к своим спутникам. Вот как сейчас, например. Глянь в дальний угол слева.

Брин указал взглядом на место, которое необходимо было увидеть. Гонец повернул голову к дальнему столу и заметил, что сидевшие за ним мужчины очень недоброжелательно посматривали на победителя сегодняшних боёв. Возможно, их агрессивный настрой подогревал сваленный недавно с ног Гиринбак, который нашёл себе местечко у этого стола.

— Некоторым не достаточно одного урока воспитания. — Сказал Брин, улыбаясь. — Поверь, мой друг, пока мы здесь — умнее всего будет сократить общение. В силу своего положения, ты сможешь провести время до отбытия к северным вратам очень комфортно. Рекомендую провести эти дни с пользой для себя, а не во вред себе.

Брин указывал глазами на чарку вина, лежащую в сумке гонца, давая понять о своём неодобрении. Лексан смутился, но решил, что идея очень разумна. Более того, они смогут отдохнуть и набраться сил. Но прежде, чем окончить разговор Лексан спросил прямо:

— Неужели, всё, что ты делаешь, происходит в знак благодарности за выпивку, которой я поделился там, на караване?

Брин улыбнулся, немного прищурил глаза и ответил, без малейшего сомнения или раздумья:

— Как выпивка пришлась мне очень по душе, так и спасение жизни, едва не оставленной в жутком поместье.

Гонец успел забыть о произошедшем в спиралесьи. И, ведь, действительно, если бы не расторопность и вовремя обнажённый клинок — Брин бы здесь не сидел. Оказавшись поодаль от безумных приключений, Лексан стал впускать в голову переоценённые мысли. Сейчас он был уверен в своём собеседнике. В любом случае, в земле, свободной от власти ему помощи искать больше негде. Согласившись с Брином, Лексан решил удалиться к мэрии, где он мог бы рассчитывать хотя бы на одну ночь отдыха.

Бриннэйн «Караванский» схватил уходящего гонца за рукав и вложил в ладонь мешочек с монетами.

— Твоё княжеское право не распространится на нужды, которые появятся в скором будущем. Мне деньги ни к чему, так как уже после твоего ухода я получу больше (указывая на громил, сидящих в дальнем углу помещения).

Лексан хотел отказаться, но Брин решительно сжал руку гонца.

— Следуй отдыхать. Как только возникнет нужда, приходи сюда. Скорее всего, очень скоро ты сможешь найти меня даже не глядя, а так, на звук.

Гонец ушёл из трактира, так и не поняв до конца значения выражения: «… не глядя, а так, на звук.»

Как только Лексан добрался до мэрии, до него долетел шум доносящийся с другого конца площади, аккурат оттуда, где находился трактир. Понимая, что Брин, скорее всего колотит тех громил, что сидели в дальнем углу, гонец улыбнулся и отправился отдыхать.

Танец пылинок в пробивающемся свете уличного фонаря не отпускал взгляда гонца. Лексан утопал в тёплой чистой постели, вспоминая родные края. Обретая уверенность в собственной нужности этому миру, он стал засыпать, понимая: он находится на своём месте.

Глава 3. Когда слова становятся лишними.

В штабе Каргопольского правителя царило безостановочное суматошное движение. Походя на рой неумолимых пчёл, вся грамотная свита князя Нестора собирала информацию о внезапном восхождении Кроллим на престол. Надеясь обнаружить скорую и очень грубую ошибку в заполнении документов, Нестор был неистово разгневан — ошибок совсем не находилось.

Князь стал понимать всю картину происходящего: очевидно, семейка Кроллим готовила сие действо не первый день, а то и не первый год. Зная, что дядюшка Мегандер и пискнуть лишний раз в присутствии Святослава не посмел бы, Нестор решил, что Кроллим старший избрал политику выжидания. Есть занимательный хищник — водяная змея: этот гад способен надолго задерживать дыхание (чем очень часто пользуется) — спускаясь на самое дно водоёма, змея делает вид, что умерла, оставаясь в таком состоянии очень подолгу. Рыбка подплывает и начинает пробовать змейку. Хищник неподвижен, его цель — это заставить жертву поверить в собственную неприкосновенность, ибо жертва легко забывает, находясь под толщей воды — неприкосновенных нет. Рыбка пробует снова, потом снова, пощипывает тушку змеи сильнее… Как только жертва теряет чувство безопасного расстояния — хищник совершает молниеносный бросок.

Как итог: терпение — залог неминуемой победы. И Кроллим проявил терпение. Выбрал момент, когда Святослав окажется максимально близко к смертельному броску.

Нестор не скрывал своего желания править Великим Кивом. Он получил бы титул единоправителя, не будь воля отца несколько иной. Кондр отдал столицу своей империи в руки старшего сына — таков был его неоспоримый указ. Хотя земли Нового Каргополя и были куда привлекательней: и выход к морю, уходившему в океан, и чернозём, на котором росли даже самые прихотливые растения, и горы, в которых добывается железная и серебряная руда; но Нестор чувствовал себя на окраине. Кив — это его город, Кив — это его место. Умея работать лицом, Нестор бы решал все споры города одним-двумя словами, не отличаясь былинной силой, как брат Святослав, он с лихвой компенсировал её навыками острого ума.

Сейчас он всё ещё рылся в бумагах, надеясь отыскать зацепку, которая позволит прогнать сию гадкую семейку с престола. Но не только дипломатия была игральной картой Нестора — его войско, оснащённое лучшим оружием и снаряжением, отлитым и выкованным в кузнечных и оружейных домах Нового Каргополя, ожидало силового свержения лжевласти. Более того, поиски следов Творимира тоже не оставались без внимания: часть морской обороны Камнеземья направилась аккурат к берегам Релены, чьи протоки служили основой водного снабжения Кива. А это означало, что подготовленные, озлобленные и послушные морские псы Творимира будут рьяно выступать во славу князей, яростно сокрушая тех, на кого укажет княжеский двор.

Пока Каргопольский правитель исследовал каждый возможный вариант, князь Василий, отныне ни для кого не представлявший политического интереса, бродил по огромному поместью старшего брата. Иной раз ему приходилось прятаться за углами или колоннами, ибо едва заслышав голос брата Нестора, Василий желал лишь сокрыться.

Несмотря на всё, что случилось в столице, Василий не переставал оставаться Нелюбимом. Он пробыл с клеймом Князя отхожих мест слишком долго, чтобы отряхнуться от пыли Могили и выпрямиться во весь рост. Он прятался, презирал совесть, выживал.

Единственной возможностью противостоять или хотя бы вести полновесный диалог с домом Кроллим и братом Нестором, было войско, подходящее к Киву. Его собственное войско, те, кто уж точно не перепрыгнут с одной стороны окопов на другую. Настоящие головорезы — вот обитатели Могильской армии. Им не по душе совесть, у них нет кодекса чести, земли Могили слишком суровы, чтобы отвлекаться на что-то, кроме выживания. Закон природы в тех краях работает особенно чутко — либо приспосабливаешься, либо умираешь.

Князь отхожих мест бесцельно бродил по замку, дарованному Святославу от отца и старался всё больше времени проводить в библиотеках. Так как раны от недавних побоев были свежи, он решил проводить свой досуг с пользой. Среди множества книг он нашёл любопытные экземпляры, где описывалась жизнь Кондра, чуть ли не от самого рождения. И жизнь его сыновей там была. Удивительно, но всё было записано, будто бы со слов самих участников той поры.

Детство князей, их нравы, всё было изложено утончённо и равномерно. Добравшись до строк, указывающих на изгнание Василия из земель Великого Кива, Нелюбим поморщился. Он слишком хорошо помнил тот временной отрезок, и не сильно хотел освежать его ненужными эпитетами писаря.

Несколько дней подряд Василий прохаживался глазами по старым, никем не изведанным страницам, пока его взгляд не приковал любопытный момент. Среди большого числа пожелтевшего и иссушенного пергамента виднелись фрагменты наспех вырванных страниц.

Василий вовсе не горел желанием обнаружить недостающие звенья, но, понимая, что его единственным занятием на ближайшее время станет изучение этих исторических экскурсов, он всё же заинтересовался. Пытаясь понять, что же было написано на маленьком куске пергамента, не до конца оторванного от основного пула книжных страниц, Василий сумел разглядеть слово. Запись велась на раннем Камнеземном диалекте, отчего буквы несколько отличались от общепризнанных.

Нелюбим стал обыскивать полки, в поиске необходимого словаря, с наличием транскрипции и пояснения основных первородных Камнеземных букв и словосочетаний.

Добравшись до «Источника Камнеземного слога» — так назывался первый на материке полновесный словарь первоязыка, Нелюбим стал искать похожие символы.

Сравнивая однородность того и другого текста, он сумел разобраться, какое именно слово являлось первым на странице варварски вырванного листа.

«Пять» — вот с чего начиналась новая страница почти в самом конце книги. А если точнее, оно было написано, как «пятый».

«Пятый? — прошептал Василий. — Что может начинаться с такого слова?»

Князь отхожих мест отложил словарь и принялся жадно вчитываться в ветхое писание. Он прошёл всю книгу от обложки, вплоть до вырванных страниц. По его подсчётам, в данном экземпляре не хватало ровно трёх страниц. Трёх страниц, начало которых следовало с числа пять.

Из содержания повествования, Василий заметил, что практически всё записанное относилось к описанию походов и завоеваний Кондра, расписывалось его ведение боя и стратегия ведения войск. Но заканчивалось всё не смертью великого князя, ибо писарь не мог знать, как именно умирал единоправитель — эта ноша принадлежала младшему из четырёх сыновей…

Повесть оканчивалась тем, что князь Кондр заключил пакт с правительством Северных островов. А если точнее, с его правительницей. В голову Василия стали проникать, как мыши в кладовую через узкие щели, мысли о том: а что именно входило в условия того соглашения?

Ненароком, князь привлёк к себе внимание, когда снова и снова слонялся по библиотеке, поднимая столетнюю пыль.

Сам Нестор удостоил Нелюбима своим визитом. Василий охладил свой пыл, опустив взгляд в пол. Нестор прошёлся вокруг стола, где восседал новоиспечённый книжный червь и взял в руки одну из толстых книг.

— «Источник Камнеземного слога» — сощурившись прочёл Нестор вслух. — Интерес к нашему праязыку? С какой такой радости?

Нелюбим не желал говорить, ни о языке, ни о слухе.

— Что ж ты не отвечаешь? — снова вопросил Нестор, его голос более не звучал, словно удар молотом о наковальню, как это было в трофейной комнате, теперь он говорил уверенно, рассудительно, но при этом не теряя презрения к своему младшему брату. — Неужто, простой вопрос твоего личного спасителя, так легко ставит в тупик?

Василий не двигался, каким-то странным образом, присутствие среднего брата подле него вызывало обострение боли от свежих ран.

— В принципе, я и не ожидал иного поворота. — Нестор бросил книгу на стол, отчего в воздух взмыли клубки пыли, воздымающейся и снова оседающей на древних полках. — Проявив свою натуру десятки лет назад, ты лишь отточил её острые края в своей помойке.

Василий молчал, он терпел боль.

— Вот именно. Могиль — это единственное место, где ты смог прижиться. Иного жилья для твоей поганой натуры и быть не могло. Думаю, отец не смог вынести такого. Среди всего потомства всегда попадается паршивая овца. Нам не стоило отправлять тебя во след за ним.

Василий начал гореть изнури: не то лихорадка стала прогрессировать, не то кровь Кондра стала кипеть в его венах.

— Листай свои книжки, — Нестор не смотрел на брата, его не заботило существование князя отхожих мест, — поправляйся, и как только сумеешь, убирайся в свою грязную нору. Твоё место там, среди других трусов и подлецов.

Уходя, Нестор увидел краешек оторванной страницы в раскрытой книге:

— Пятый? — слегка удивлённо спросил он, — любимое число нашего любимого отца.

Оставив младшего брата в тёмном пыльном помещении, Нестор направился в свой кабинет, где всё ещё кипела работа.

Нелюбим понемногу остывал. Смешанные чувства — с одно стороны, Василий понимал, что не должен был оставлять больного отца, с другой, его душило несправедливое обвинение мальчика, который незаслуженно вырос уродливым как внутри, так и снаружи.

Приходя в себя, Василий стал искать дальше. Но информация об этих страницах терялась. Не было и намёка на то, какой именно фрагмент рукописи навсегда был утерян.

Не лишая себя возможности на отдых, Василий направился в покои, которые при Кондре принадлежали самой бесполезной служанке. По пути среди бесчисленных коридоров, он оказался у двери, за которой находился кабинет княжеских советников. Заметив царившую внутри помещения суету, Василий ускорил шаг, дабы не сталкиваться с людьми, которых он видеть и в повседневной жизни не очень-то любил, а здесь и подавно устал от их общества.

Оказавшись почти у самого порога кабинета, Нелюбим остановился, так как дверь стала широко раскрываться. Василий поступил так, как делал в чертогах поместья очень часто — он спрятался. Князь Нестор неистово доказывал советникам их некомпетентность и настаивал на скором отстранении их от занимаемых должностей.

Анфиса и Илларион пытались вставить в полемику хоть немного аргументированных доводов в свою защиту, однако Каргопольский князь, а, так как существовали документы с печатью, с недавних пор Каргопольский король, не желал выслушивать оправданий. Когда Нестор ушёл из кабинета, оставляя за своей спиной суматоху, советники поспешно направились за ним, взяв в руки по охапке ценных бумаг.

Дверь они закрыть не успели.

Василий прошёлся глазами вдоль коридоров — чисто. На улице царила ночь, в её полномочиях была тишина, которая легко раскрывает любой источник шума. Нелюбим не стал мешкать — неизвестно, на несколько минут ли кабинет опустел или на несколько суток. Время — слишком ценный ресурс, а Нелюбим умел распоряжаться ценностями.

Князь пробрался в кабинет, не закрывая дверь плотно: маленький зазор служил связью с коридорами. Осмотревшись, он увидел огромный, встроенный в дальнюю стену кабинета стеллаж, с, просто немыслимым, количеством бумаг и книг. Связанные в толстые тома, эти документы подпирали друг друга, как стайка воробьёв на ветке в зимнюю пору — ни миллиметра свободного пространства.

Непонятно, чего именно искал князь. Возможно, он просто хотел понять жизнь Кива с новой стороны, порыться в его грязном белье; по большей части он искал зацепки, связанные с историей числа пять. Но с чего начать?

Принимая ценность времени на вес золота, он сразу же направился мимо двух громоздких столов к стеллажу, где царила настоящая упорядоченная красота, которая, увы, была неразличима издалека. Все документы находились ровно на своих местах, под каждой полкой виднелись намертво прибитые таблички с описанием документа, находившегося над ними. Настоящий порядок.

Бегая глазами по табличкам, князь остановил взгляд на очень любопытной надписи. Она гласила: «Княжеский род.»

Так как книга в библиотеке была полностью посвящена семье Кондра, он уверовал, что найдёт недостающий фрагмент именно здесь. Или хотя бы приблизится к нему.

Медленно вынимая папку с документами, Василий не сумел удержать цепной реакции, и произошло непоправимое — весь стеллаж, включая все ценные бумаги, всё это стало лететь прямо на князя. Василий, преодолевая боль от ран, сумел-таки отпрыгнуть назад, но спасти стеллаж от неминуемого падения ему не удалось.

Воцарился настоящий хаос: часть бумаг оказалась на полу, часть из них летала в воздухе, как перья. Оба стола были перевёрнуты под тяжёлым ударом (как оказалось, стеллаж не был встроен в стену, а просто прилегал к ней). От порядка, царившего здесь несколько мгновений назад не осталось и следа.

Князь ощутил на себе тяжесть вины. Он представил, какую мороку испытают слуги, когда им придётся прибирать здесь. Но на то они и слуги, чтобы служить. Так заключил Василий, уходя в свои покои. Ему было всё равно, заподозрят ли его в учинении беспорядка, так как ценность его персоны была сильно занижена, он мог оставаться в стороне даже при непосредственной принадлежности к сему действу.

Василий ушёл в маленькую комнатку. Под чёрной мантией он прижимал к груди документ, который мог бы внести ясность в любопытное дело. Бумага грела его — он действительно хотел разгадать смысл числа пять.

Расположившись за маленьким столиком у маленького окна, Василий снял мантию, оголив красивое лицо — ночь и одиночество работали, как всегда, он снова стал красивым молодым мужчиной, сохраняя секрет своего проклятья с самим собой. Василий зажёг маленькую свечу, стоявшую на столе и плотно закрыл дверь, подперев ручку свободным стулом.

Боль от ран стихла — лучшее лекарство от подобных увечий, это покой и тишина. Дело в том, что свойства крови князя Кондра распространилось и на его сыновей: они быстро залечивали раны, их не брали даже самые сильные яды, а порой, оказавшись загнанными в угол, они могли раскрывать в себе ярость пылающего пожара. И в этом случае всё работало на пользу младшего из князей — тишина, покой и неразгаданный ребус.

Большая часть писания, находившегося в папке с бумагами, практически в точности повторяла строки из книги, находившейся в библиотеке. Как только текст доходил до заключения пакта с правительницей Северных островов, писание заканчивалось. Слово «пятый» не фигурировало в папке с документами, напротив, эта рукопись была куда более упорядоченной, лишая читателя возможности наткнуться на небрежно вырванные страницы.

Василий негодовал, его распирало любопытство. Обращаться с подобным вопросом к советникам было неразумно — скорее всего их познания строились как раз на данных из сего писания, ибо в библиотеку им спускаться нужды не было (у советников и без старинных книг бумажной работы, хоть отбавляй).

Но как же быть дальше? Это непростое число, и его оставили не просто так. Конечно, возможно, страницы были вырваны наспех, а потому и не аккуратно. Но какая спешка может быть, если краешек бумаги оставляет такую тонкую деталь на поколения вперёд, храня и оберегая её. Ведь тот, кто вырвал страницы мог с лёгкостью вернуться и закончить работу чисто, в конце концов, он мог полностью уничтожить книгу. Но это было не так.

Маленькое послание, которое могло таить большое дело. Этот вопрос Василий был обязан разгадать. По большей части оттого, что ему особо нечем было заняться.

Решив, что сама рукопись не может дать ответы на поставленные вопросы, Василий обратился к оглавлению, где сумел разыскать человека, который непосредственно вёл эти самые записи. Некий придворный писарь Алек Налос. Это уже было хоть какой-то зацепкой. Судя по всему, этого человека в живых не было уже давно. Но подобный персонаж не мог просто исчезнуть без вести. Наверняка, о нём найдутся сведения. А со временем могут и найтись факты о вырванных страницах, а в случае большого везения и сами страницы.

Василий вышел из своей комнаты и направился обратно в библиотеку, проходя мимо кабинета советников он услышал шум, доносящийся из-за двери:

— Я говорил полсотни раз! — кричал Илларион. — Надо зафиксировать стеллаж металлическими гвоздями. Он не был предназначен для такого большого объёма бумаг!

Советница Анфиса не терялась под ударами слов, а, напротив, успешно парировала:

— Если бы кое-кто не впихивал всё новые и новые партии бумаг туда, где комару чихнуть тесно, стеллаж бы стоял, как прежде!

Пока советники искали крайнего, виновник удалялся вглубь коридоров к библиотеке. Василий был доволен тем, что остался непричастным. Ему удалось миновать разбирательств и лишнего внимания, что, несомненно, было ему по душе.

Оказавшись среди знакомых полок, Василий взял книгу, с которой провёл не мало времени наедине и уселся за стол. Сравнивая написанное в старой книге с документом из кабинета советников, он определил, что изложены эти текста были в совсем разное время: иной почерк, качество бумаги и даже качество чернил.

Но кое-что объединяло обе рукописи: и в одной и в другой автором выступал некий Алек Налос. Возможно, этот человек и не мёртв. Теперь Василию предстояло найти придворного писаря, дабы суметь задать тревожащий вопрос: в чём скрывается смысл слова «пятый»?

Бессонная ночь, проведённая в библиотеке не оказала на потомка Камнеземного чудовища гнетущей усталости. Как и все наследники Кондра, Василий легко переживал усталость. А потому, с наступлением рассвета к нему вернулся привычный облик. Потрогав, вновь ставшее испорченным, лицо, князь сжал руку в кулак и с силой ударил им по столу, отчего все бумаги подпрыгнули. Князю надоело сидеть здесь в полумраке. Пытаясь убедить себя в важности и глубоком смысле потерянных страниц, он всё лучше понимал — всё это лишь способ борьбы с ожиданием.

От войск Могили не было вестей, отчего ожидание становилось непосильной ношей. Решив, что ему удастся выбраться из замка и попытаться отправить весточку к своим офицерам, он забросил идею о поиске недостающих страниц.

Когда князь выходил из библиотеки, он, захлопнув дверь, нервно направился к своей обители. Грохот пронёсся по всей библиотеке, отчего книга с вырванными страницами упала на пол, раскрыв рукопись на имени автора повести: Алек Налос — эта надпись была сделана каллиграфически, не спеша. Если бы Василию хватило усидчивости и терпения или, хотя бы, вернись Нелюбим обратно на пару секунд, он бы сумел заметить деталь, что бросается в глаза.

Так как книга лежала вверх тормашками, имя автора, написанное красивым почерком можно было прочитать задом наперёд: Алек Налос — Кела Солан…

Именно старейшина Солан и был тем самым писарем при дворе князя Кондра. Он вёл очень кропотливую работу, собирая историю княжеского рода воедино. Никому не доверяя подступа к своей рукописи, он лично вёл все записи, а так же лично редактировал текст. Как не трудно догадаться — его рука вырвала три недостающие страницы.

Василий не увидел этого. Он был терзаем мыслями о братьях, о своём войске, о своём проклятье. Будь на его счету чуть меньше забот, он бы точно разгадал реверсное написание имени старейшины. Но забот, напротив, прибавлялось. Василий сумел договориться с Анфисой о возможности покинуть замок. И даже шанс попасть на голубиную почту казался весьма реальным.

Наступление ночи ознаменовало выход на улицу. Анфиса провела князя до дверей, после чего дала чёткие координаты нахождения почты. Нелюбим поблагодарил советницу, уважая её старание ни в коем случае не предавать княжеский двор.

Князь сумел добраться до почты. Скрывая личность, он быстро договаривался со всеми служащими при помощи Элленов. Преодолев все барьеры, Василий написал зашифрованное письмо, в котором требовал немедленного появления войска у врат Кива. Он объяснил, что находится в плену собственного положения, и вызволить его из этого плена удастся лишь силами Могильских воинов.

Голубь был отправлен. Василий не стал задерживаться и поспешил к выходу.

Прямо у дверей, ведущих на улицу его ждал Нестор со своей личной охраной, а рядом с ним нашлось место и самому Мегандеру Кроллим. Капкан захлопнулся, Нелюбим вновь оказался в тисках.

— Принести послание, написанное этим человеком. — Нестор отдал чёткий приказ.

Служитель почты растерялся, но самообладания не потерял, а потому вернул голубя с запиской, привязанной к лапке.

Князь Каргополя раскрыл письмо, но шифр был крайне непонятен. Работа Могильского мастера — вот как можно охарактеризовать послание: сама по себе Могиль была чуть ли не автономным государством, со своими устоями и порядками. Шифр, созданный для посланий был искусной работой тех земель, а потому разгадать его возможности не было. Но Нестор и не желал вести расследования, напротив, интереса данное послание у него не вызывало. Он, будто бы, знал больше, чем Василий мог вообразить.

Мегандер и Нестор стояли напротив князя Нелюбима. Все присутствующие ощущали близость развязки, и Нестор заговорил:

— Если ты считал, что какое-то войско бессовестных ублюдков могло спасти твоё положение, то ошибка фатальна, брат мой.

Васлий более не смотрел в пол. Сняв капюшон и глядя брату в глаза он задал вопрос:

— Всех до единого?

Мегандер ворвался в диалог со своей речью:

— Все восемьсот шестьдесят шесть пеших воинов Могили уже оказались в могиле. — Кроллим старший сострил, понимая, что шутка никому не покажется смешной. — Ни один из них не смог дать отпора настоящим солдатам Каргополя и наёмникам нашей семьи.

— Эта партия проиграна полностью, брат Василий. — Нестор не говорил презрительно, он вёл себя как победитель. — У тебя не остаётся выбора. А потому, имеется предложение, которое сможет тебя заинтересовать.

Василий сжал кулаки. Его переполнял гнев. Он догадывался об условиях, что подготовили эти люди:

— Подарить вам на двоих мою Могиль — в этом смысл вашего щедрого предложения?

Нестор и Мегандер переглянулись, князь Каргополя даже почувствовал смущение, но продолжил:

— Точно так.

— Забудь, мразь! — Василий не скрывал своей ярости, стало казаться, что он был готов наброситься на неприятеля голыми руками. — Ты лично изгнал меня в те бесплодные земли, а теперь, когда я сумел выстроить на болотах настоящую крепость, ты требуешь отдать её в руки, которые никогда не касались грязи?

Нестор сглотнул, ему стало не по себе. Уверенность в том, что личная охрана остановит Василия его грела, но в какой момент это случиться? Что, если Нелюбим успеет нанести урон по нему? А если непоправимый? Вдруг одного удара хватит, чтобы лишить Нестора жизни?

Каргопольский правитель занервничал, а потому, Кроллим старший приковал внимание Василия к себе:

— Ты должен понимать, что даже Могиль не устоит против наших совместных сил. Разумнее всего будет сдать полномочия и оказаться под нашей защитой. Гарантированный переезд в столицу и её самые тёплые услуги — не лучше ли жить среди цивилизации и быть частью её, нежели скитаться на окраине, прибывая в облике нелюдимого зверя?

Василий выслушал Мегандера. Ему не было дела до слов, испускаемых змеёй. Больше всего его тревожило поведение Нестора, который пошёл на сделку с этой мразью, стоя напротив собственного брата.

— Ты бы хотел этого, король Нестор? — Василий сделал акцент на титуле, который был присвоен княжеской семье, после того, как Валерас занял место правителя.

— Этот мир нуждается в переменах, брат. — Нестор звучал отчаянно. — Мы — не отец. Он мог править в одиночку, он мог быть везде и сразу, но не мы. В нашем случае есть необходимость в разграничении власти. Пойми, сохранить мир таким, какой он есть мы не в силах: либо мы следуем новой волне, либо тонем, сбитые ею с ног…

Ни одно слово, сказанное этими людьми, не находило отклика в сердце Василия. Он рьяно ненавидел господ, стоящих напротив, и вот-вот был готов наброситься на них, чтобы никогда не оказаться во власти гнёта. Нелюбим уже приготовился вырвать поганые языки, но пылающий разговор был прерван внезапным появлением советников княжеского двора и старейшиной Соланом.

— Ваше губящее неистовство должно быть прекращено. — Солан не подлизывался, как он обычно это делал, напротив, неся в себе закалку, дарованную князем Кондром, он говорил прямолинейно и ответственно. — Нынешние разногласия приведут нас всех к неминуемой беде!

Мужчины, спорящие несколько мгновений назад, пристально уставились на старейшину.

— Мы в преддверии больших перемен, господа. — Продолжал старейшина. — Аккурат три месяца назад, нами был послан гонец в земли, именуемые Северными островами. Это послание было крайне важным, ибо сложные отношения с народом, живущим за чертой Последнего предела, должны были быть разрешены сией доставкой.

Все были в недоумении, а потому никто не встревал:

— Я помню, как вёл старые записи… Вся история князя Кондра была сложена в один толстый том. И каждый из сыновей Чудовища из Камнеземья был запечатлён в нём. Солан продолжил:

***

Старший сын, князь Святослав. Первенец был обязан остаться в столице и возглавить правление Камнеземьем. Несмотря на крайнюю нелюбовь к рутинному правлению, он принял свою судьбу. Всеми силами стараясь избегать необходимость вести деловые заботы, князь Святослав всё чаще обращался к политике сражений и походов. Его место было среди рядов таких же воинов, что были приняты в ряды Кивской армии. Среди них он и остался навсегда (намекая на кончину князя).

***

Князь Нестор — человек, который по праву мог занять место Святослава, но был вынужден править на окраине. Новый Каргополь по достоинству стал называться западной столицей. Имея в своём распоряжении большой запас ресурсов, как природных, так и человеческих, князь Нестор сумел укрепить влияние семьи Кондра на западных уделах. Сейчас Новый Каргополь стал могущественной частью материка, способной противостоять силам Кива.

Находясь здесь, в столице, князь Нестор может претендовать на революцию и гражданскую войну, в которой сумеет одержать победу. Но междоусобица — это крайне неуместная и глупая затея. Именно слова должны решать сегодняшнюю политику, а никак не клинки.

***

Вышеград — настоящая клоака морских завоевателей. Князь Творимир, к огромному несчастью, оказался исключён из игры престолов. Ему были дарованы великие качества, а потому, он с гордостью занимал свой пост.

***

Тем временем в пучинах бескрайнего океана Анилан.

Выковав из морских разбойников настоящих демонов, Творимир добыл необходимую информацию о местонахождении троицы, похитившей его на пути в Великий Кив.

Хотя их поджидали небольшие трудности в стремлении добраться до наёмников, Творимир, а отныне капитан Твикс, всё же нашёл своих недругов.

Высадившись на одном безымянном острове, подле залива «Клешня», капитан заприметил дым, кротко вырывающийся с самого центра суши. Твикс понял — его цель там, среди бесчисленных пальм и кустов. Оставалось лишь бесшумно пройти сквозь непроглядную чащу и месть свершится.

Хотя троица и расставила ловушки на пути к своему лагерю, команда Волнореза была на совсем ином уровне бытия. Одурманенные заговорённым зельем, матросы видели спрятанное, отчего легко избавлялись от сокрытых ловушек. Когда джунгли вывели команду к лагерю наёмников, капитан сразу заметил знакомые лица.

Все трое были заняты своими делами — их образы были навсегда впечатаны в память Твикса, и, наконец, он видел их воочию. Ненависть переполняла князя, отчего он тут же отдал приказ о нападении: яростном, неистовом, беспощадном.

Наёмники не были готовы встретить неприятеля такой силы. Великан Лентус схватил дубину, которая была сделана именно под его габариты, и принялся размахивать ею, стараясь зацепить как можно больше врагов. Моряки наступали. Они не испытывали страха или усталости, они должны были уничтожить врагов капитана, они должны были выполнить приказ капитана.

Среди прочих, первой пала сколопендра, бывшая постоянным спутником троицы. Лентус пришёл в бешенство, увидев неподвижное тело своего ручного зверя. Тролль швырнул дубину в толпу и схватил одного из изменённых моряков в руки, приложив огромную силу, он разорвал этого человека пополам.

Кровь разлетелась на лица моряков, отчего они сами пришли в ярость. Отбрасываемые могучими руками, они вновь и вновь накатывались на Лентуса волнами, стараясь сбить его с ног.

В то же время гуль Акут ловко сражался с частью команды, напавшей на него. Он был искусным фехтовальщиком, невзирая на гниющее тело, Акут смело использовал навыки ведения боя, отчего мог давать отпор не одному противнику. Он бился, как герой, но всё же попался: кто-то из матросов сумел оказаться за спиной гуля. Сила, которой обладала команда давала о себе знать, матрос схватил гуля в тиски, не давая возможности выбраться. Остальные члены команды набросили на Акута цепи и приковали его к дереву. Отходя, чтобы осмотреться, моряки увидели третью цель — главную цель.

Вся команда стала стремительно бросаться на человека, который походил на любого селянина Камнеземья. Твикс стоял позади битвы, он ждал момента, когда месть свершится. Последний удар был за ним, а потому, спешить он не собирался. Слишком долго ему пришлось ждать этого дня, и испортить всё он попросту не мог.

Безымянный человек дрался намного тактичнее, нежели его товарищи. Он отступал, делал выпады, кувыркался и бросался в те моменты, которые были уместны. Никто не мог ухватиться за этого человека, он был столь же неуловим, как дым — вот он развивается прямо перед тобой, но стараясь схватить его, ты будешь разочарован, ибо утечёт он сквозь пальцы.

Сумев зажать безымянного человека в угол, один из матросов замахнулся гарпуном, стоя позади основной подавляющей толпы. Лентус увидел, как его товарища готовятся пригвоздить к камням. Тролль собрал свои силы в едином порыве, преодолев озлобленную команду, он бросился на помощь. Закрыв собой безымянного человека, Лентус пал с дырой в горле от брошенного гарпуна.

Акут стал свидетелем смерти близкого друга. Переполненный злобой, он стал вырываться из оков. Лишь правая рука его была намертво прибита к дереву и обвита цепью. Снова взглянув в сторону своих товарищей, гуль накинулся на собственную руку и стал отгрызать её. Проходя зубами по гниющей плоти, он не чувствовал боли. Оторвав кисть, он оголил локтевую кость. Из раны кровь не бежала — ибо гуль не был жив в привычном смысле.

Яростно ворвавшись толпу, он стал сражаться бездумно, отчаянно. Используя повреждённую руку, как оружие, он сумел лишить жизни нескольких моряков. Но его сил оказалось недостаточно — Твикс знал, на что идёт, знал с самого начала.

Гуль пал в яростном сражении. Безымянный человек, спасённый троллем, видел. Он видел, и сделать он ничего не мог.

Волнорез направился в сторону безымянного человека, шёл он медленно, продлевая момент.

Проходя мимо сколопендры, он вонзил в её тело шпагу, отчего насекомое согнулось и окончательно оставило этот бренный мир.

Находясь возле тела гуля, капитан перерезал горло Акуту, на что смердящее создание издало один единственный хрип. Твикс улыбался, он был опьянён своим отмщением, но самый сладкий кусок пирога ждал его впереди.

Матросы отодвинули тролля, который всё ещё был жив и вытащили безымянного человека. Тролль хрипел, из его пробитой глотки сочилась и пузырилась кровь. Безымянный человек был переполнен ужасом. Он дрожал, он боялся.

Твикс прошёл мимо безымянного похитителя, вплотную подойдя к троллю.

— Ну что, Лентус, — прошептал он, — удар держишь?

Тролль закатил глаза, мощный прямой выпад и лезвие клинка поразило толстый череп насквозь. Тролль умер.

Безымянный человек плакал. Так плачут мужчины, тихо, но заметно. Его взгляд был направлен в пустоту, а разум взмыл в небеса. Он был уже не тут, он уже присоединился к своим друзьям.

Твикс вынул меч из головы тролля. Он чувствовал небывалый прилив сил. Отмщение свершалось, его поход заканчивался. Творимир вернулся на землю с небес. Ему надлежало совершить последнее действо, настала пора закончить начатое.

Безымянный человек расслабил тело — ему ни к чему было сопротивляться, этот мир его больше не держал.

Твикс подошёл к своему похитителю, едва сдерживаясь, чтобы не начать разрывать его на куски. Он хотел уничтожить этого человека; он бы жизнь отдал за подобную возможность. Но был один нерешённый вопрос, который капитан напрямую задал своему врагу:

— Кто был нанимателем?

Человек без имени не поднимал глаз, он утопал в горе, которое будет длиться не долго. Твикс начинал терять остатки терпения, но повторять вопрос он не намеревался, готовясь убить мужчину, стоявшего на коленях, он замахнулся клинком.

— Твой брат. — Гранитным камнем прилетело Твиксу в лицо заявление.

Капитан замер, он не мог поверить в сказанное. Твикс уже было схватил человека без имени, дабы вытрясти из него всю правду, но тот лишь качнул головой в сторону стола, стоявшего под настилом из пальмовых ветвей. Очевидно, там находились все документы, подтверждавшие сказанное безымянным человеком.

Волнорез направился к столу, оставив пленника без внимания. Матросы швырнули человека без имени на песок, окружая его. Твикс стал просматривать бумаги, среди которых было много любопытных документов. Он раздобыл дневник человека без имени и отложил его в сторону. После некоторых поисков он всё же нашёл контракт, в котором говорилось о похищении и забвении князя Творимира.

Клеймо на груди стало гореть, искажённое лицо напомнило о забытой боли. Творимиру стало наплевать на мотивы и сюжет похищения, среди строк он искал лишь имя заказчика, добравшись до которого он пришёл в ужас:

«… приказ отдан личной воле князя Н.»

Сам Нестор отдал этот заказ в руки наёмников. Твикс мог бы долго стоять и думать о том, за что ему выпала такая участь. Но он не любил думать, князь Волнорез предпочитал действовать, а потому решил направляться в Великий Кив и лично спросить у Каргопольского правителя — почему?

Человек без имени стал медленно подползать к своим павшим товарищам. Он был скрючен, подавлен, растоптан. Словно маленький ребёнок, немощный и беспомощный, он протянул руку к троллю. Твикс прибил своим клинком вытянутую руку. Лезвие прошло через кисть, углубившись в песок.

Человек без почувствовал боль, но значения ей не предал. Он стал тянуться к телу Акута, участь второй руки была такой же, как и в первом случае. Человек без имени бессильно упал лицом в песок. Он сдался.

Твикс вынул мечи и перевернул человека без имени на спину. Солнце ослепило безымянного похитителя. Он щурился, чувствуя приближение смерти.

Волнорез не стал церемониться, жажда мести и крови не могла быть утолена этими существами, она поднялась на новую ступень. Творимир приказал снять с безымянного человека рубаху, после чего он с силой приложил к груди похитителя заготовленное раскалённое клеймо Элеанского раба. Безымянный человек уже не чувствовал боли, он был отрешён от неё. Тогда Твикс схватил чан с кипящей водой и окатил им лицо павшего похитителя.

Главным отличием между случившимся с ним было то, что никаких заклинаний и порошков Твикс при себе не имел. Вот почему человек без имени скончался от ожогов на песке безымянного острова.

Пастырь не подходил к князю, к нему больше никто не подходил. «Служанка» держала курс на Великий Кив, где предстояло великое воссоединение.

На песке безымянного острова царила гармония. Ветерок с моря покачивал верхушки пальм, развеивая дымок от потухшего костра. Расколотый клён, под которым располагался лагерь наёмников, тихо доживал свою длинную жизнь. Тела павших моряков были преданы земле, тела павших похитителей были преданы сами себе. Их история закончилась здесь, но начало пути трёх наёмников было изложено в дневнике безымянного человека, который остался верен своим принципам до конца. Как и своим товарищам…

***

Могиль — это настоящая заслуга таланта князя Василия. Воздвигнуть нерушимую крепость на болотистых землях. Кондр был бы горд. И всё произошедшее теперь малозначимо, ибо есть нечто важное.

Солан развернул руку, сокрытую под мантией и достал три листа бумаги, которые были вырваны из библиотечной книги. Василий всерьёз заинтересовался происходящим, Мегандер и Нестор разделили интерес.

— Это фрагменты рукописи, раскрывающей секрет семьи князя Кондра до конца. — Солан покашлял и стал зачитывать написанное. — Пятый сын…

Лексан пробудился ото сна. Его стало тревожить нечто необъяснимое. Как только гонец оделся, в его дверях оказался Брин. Беглец был возбуждён.

— Скорее, друг мой! — поторопил гонца Брин. — На мой след вышли! Нам нужно убегать, иначе и тебя привлекут, а там разбираться никто не пожелает.

Гонец не стал терять времени, перетянув сумку через плечо, он одобрительно кивнул. Компаньоны выдвинулись на площадь, где уже поджидали люди в форме Генмельской армии. Военные бросились в погоню за юношами. Брин и Лексан помчались к главным воротам, где их ждали кони. Едва успев вскочить на лошадей, они во всю прыть умчались по дороге, ведущей к границе последнего предела.

Перед ними выросла колонна конницы с Генмельскими знамёнами, отчего возникла необходимость свернуть в лес. Погоня продолжалась долго, животные уставали и боялись нестись во весь опор через деревья. Оказавшись у реки, попутчики бросили лошадей и сумели перебраться через русло, миновав сильное течение.

Мокрые и уставшие они двинулись дальше, но солдаты Генмеля преследовали их. Ухабистая тропа вела вверх к узкому проходу меж двух отвесных скал — это рубеж, ведущий ко вратам Последнего предела.

Лексан тяжело дышал, наперебой его хватали за горло удушение от холодного воздуха и мокрая одежда. Брин держался стойко. Спустя месяц нахождения в землях без власти, он довёл своё тело до формы олимпийского атлета, гонец не удивился сим метаморфозам — Бриннэйн был очень силён, находясь на грани истощения, пока сидел за решёткой. А теперь, попав в благополучную среду, он сумел довести свой организм до достойной формы.

Гонец кинул взгляд на контур тела своего спутника, и лишь одна мысль проникла в его замерзающее сознание: «Какой формой обладал этот человек до заключения?»

Люди Генмеля следовали по пятам, лишь какие-то минуты разделяли их от измотанных путников. На пике двух скал поднялся небывалый ветер, он дул с самого севера, отчего пробирал до самих костей.

Лексан изнемогал от холода, его разум постепенно угасал, он едва не терял сознание. Путники остановились, чтобы перевести дух.

— Эта дорога погубит нас. — Заметил Лексан, чуть ли не падая в сугробы.

— Эта дорога не для нас, друг мой. — Брин отвечал с дрожью в голосе, но не от холода.

— О чём ты говоришь? Последний предел совсем близко, остаётся лишь спуститься по склону, и мы свободны!

— Лексан… Я, ведь, прочёл содержание твоего донесения. И потому хочу сказать — эта дорога не для двоих.

— Нет, нечего нести чушь! Тебя возьмут под опеку. В Киве для тебя выделят лучшие благодетели после того, как я расскажу о нашем пути.

— Лексан, — Брин стал говорить расстроено, обречённо, — Лексан, только ТЫ должен добраться до Северных островов. Только ты…

— Но я не пониманию! — воскликнул гонец.

Словесный диалог не успел получить логичный финал. Генмельские преследователи подходили всё ближе. Не прошло и мгновения, как они оголили оружие и направились к двум юношам. Брин достал меч из ножен и встал в оборонительную стойку, Лексан и сам воспрянул духом — внутри он ощутил сильный жар.

Развязалась потасовка. Брину ничего не стоило отбиваться от солдат Генмеля, несмотря на численное превосходство, в узком проходе они не могли использовать его полновесно. Лексан давал не менее достойный отпор. Даже простуда, которая валила его с ног, в сию же секунду прекратила накатывать тяжёлыми симптомами.

Они дрались уверенно, практически одержали победу. Однако, расщелина не была местом для полноценной баталии — слишком нестабильное положение, слишком опасное место.

В порыве атаки, Генмельские солдаты смогли отпихнуть беглеца к одной из скал. Удар Брина о камни был сокрушителен, словно о скалу только что ударилась повозка, летящая с горы.

Скалы пошатнулись. Битва стала утихать, ибо природа устала наблюдать за схваткой и решила положить ей конец в один акт. С высоты белых скал стали сыпаться валуны, вперемешку со снегом. Свистящий ветер разыгрывал музыку титанического возмездия — природа показывала своё превосходство.

Несколько солдат Генмеля отступили, оказавшись отрезанными от беглецов, остальные навеки оказались погребены под толщей ледяных камней.

Лексан почувствовал тёплую кровь на своей груди. Вокруг было темно, ветер гулял, будто бы снаружи, отчего гонец заключил, что находится по завалом.

Пытаясь хоть как-то определить своё местоположение он стал шевелиться. Вдруг, прямо перед его лицом послышался знакомый голос:

— Замри на секунду.

— Брин, — шипел Лексан, превозмогая боль. Он стал догадываться, что на грудь ему падала кровь именно его спутника. — Как мы выберемся?

— Замри на секунду, — вторил Бртннэйн, стискивая зубы.

Спустя пару мгновений показался тонкий лучик поднебесного света. Брин стал приподнимать груду камней, от которой он накрыл собой гонца. Свет пробивался всё ярче меж щелей, расширяющихся под каждым новым толчком беглеца.

В конце концов, зазор стал достаточно проходим, чтобы гонец сумел выбраться. Брин взглянул в глаза своего спутника, которые были практически сомкнуты.

— Скорее, выползай наружу. — Говорил Брин, едва не испуская дух. — На вторую попытку моих сил не хватит.

Лексан оказался в состоянии прострации — он не мог воспринять реальность, перед глазами летали искры, вырисовывающие смерть Лисика, Морваса, а теперь и наступающую смерть Бриннэйна. Гонец тонул в смоле собственного проклятья. Он предпочёл остаться под завалами, чтобы ни одна мирская забота более не стала его тревожить.

Брин заметил, как гонец перестал шевелиться. Подперев тяжёлый груз одной рукой, он взялся свободными пальцами за шиворот гонца и растряс Лексана, гневно донося до него свою мысль:

— Это твой поход, и больше ничей. Ты обязан выползти. Судьба твоя не может кончиться здесь, она там, в землях Северных островов. Живо, наружу! — Брин стал отпихивать гонца в сторону расщелины, отчего камни над ними зашевелились.

Гонец упёрся ногами, захлёбываясь от недостатка кислорода, он стал хвататься за края камней и карабкаться наружу на спине, раздирая свой кафтан и плоть под ним. Брин видел, как его друг устремлялся к выходу. Беглец заулыбался, когда Лексан окончательно выбрался из завала.

В свои последние секунды он закрыл глаза, а голову пронзила затейливая мысль: «Хм-м. А насколько высоко я смогу разогнуться с этим грузом?»

Брин принял точку опоры и стал выпрямляться.

Лексан, оказавшись снаружи, лежал в снегу и крови. Огромная груда камней, вперемешку со снегом двинулась. Лексан тут же стал смотреть в расщелину меж камней. Брин вытягивался, почти достигнув стоячего положения… но природа всегда побеждает. И в этот раз тоже. Огромная тяжёлая куча рухнула прямо перед лицом гонца, навеки заточив под собой одного из сильнейших людей Камнеземья.

Лексан был опустошён. Он попытался встать, но раны со спины потянули его к земле. Кровь стекала из открытых повреждений, клубясь над гонцом горячим паром. Лексан пошатнулся и свалился с ног. Скользкая тропа, ведущая вниз со склона, подхватила его. Он стал катится к подножию Последнего предела, исчезая из этого мира.

Какие-то люди в тёплых одеждах нашли едва живого гонца. Они одели его, замотали раны свежей тканью и взяли с собой на какое-то судно. Их говор был Лексану не знаком, но он догадался, что попал в руки северян, к которым и направлялся.

Гонец стянул с себя сумку и вынул послание, переживая, что не доживёт до момента, когда его нужно будет дочитать. Северяне раскрыли посылку и стали вчитываться, после чего укрыли гонца потеплее и направились в темноту морской ночи.

В себя Лексан пришёл уже в уютном помещении. Вокруг было тихо, за стеной гулял ветер. Стены из чёрного камня, с редкими подсвечниками и лампами на них — это всё, что окружало юношу. Вымотанный и раздавленный, он вышел из помещения в соседнюю комнату. Минуя дверь, он оказался в огромной зале, заполненной людьми, которые молчали и смотрели, как гонец выходит из своих покоев.

Лексан не понимал, что происходит. Он хотел вернуться в место из которого вышел, чтобы выпрыгнуть из окна, в надежде, что оно установлено достаточно высоко и приземление, после судьбоносного прыжка, будет жёстким. Но какой-то монах остановил юношу, обращаясь к нему, как к вельможе:

— Не уходите, господин. Едва не покинув нас вчера, вы лишаете этих людей аудиенции и сегодня?

Лексан не мог взять в толк, о чём говорил этот человек. Он не был в состоянии анализировать происходящее, а потому не стал сопротивляться, когда монах обнял гонца.

Тело Лексана было расслаблено и податливо, поэтому монаху не стоило усилий провести юношу к алтарю. Видимо, здесь совершалась какая-то церемония, и гонцу было необходимо лично присутствовать на ней. Лексан не желал читать послание от княжеского двора лично, он и жить-то особо не желал. Однако работа должна была быть завершена, а посему, гонец взял в руки свиток, развернул его, прищурился, дабы поймать буквы в поле зрения и стал зачитывать вслух, едва не теряя сознание:

«Исполняя волю заключённого договора, сим подтверждается непоколебимое слово Камнеземного народа.

Взятый за основу мира пакт о разрешении военного конфликта между правителем Великого Кива князем Кондром и правительницей Северных островов, мы возвращаем обещанную часть сделки.

По прошествии необходимых лет, в земли Северных островов возвращается истинный наследник ледяного престола. Достойный и готовый занять своё место, правитель Севера лично прибывает в распоряжение совета холодной обители. Пройдя сложный путь, наш общий наследник входит в свои полномочия немедленно.

Наша часть договора выполнена — наследник Севера отныне в своих землях, а посему, примите его, как достойного. В знак честной сделки, он прибыл в одиночку и, имея при себе символ отличительной принадлежности, принимает условия своего нового титула.

Вечный мир возможен — дитя материка возглавит его почтенный марш.»

Лексан с трудом закончил читать. Его голос обрывался, а в глазах мутнело. Юноша не мог целиком принять происходящее, лишь, когда монах возвысил над собой медный кулак, сжимающий свиток, Лексан понял, о ком идёт речь.

Юноша шатнулся, отходя к стене, накрытой полотном, он ухватился за край плотной ткани.

Монах следовал за ним, говоря о судьбе, которая дарована Лексану с рождения. Этот человек извещал Лексана о семье, которую он никогда не знал, рассказывая о матери, коей являлась правительница Северных островов, монах не лишал себя возможности вплетать в речь самые лестные эпитеты. Он говорил, что Лексан — это совместное дитя князя Кондра и правительницы Иссииды. Что он символ мира, который должен был расти в опеке Кива, чтобы в своё время занять место на Севере. Он говорил, что это время наконец пришло и вся правда в том, что Север и по сей день ненавидит Камнеземье, что он презирает методы беспощадных завоеваний; и Север готов дать отпор, разорвав тот унизительный пакт, а не хватало им лишь правителя, того, за кем Северяне последуют в битву.

Лексан отходил от монаха, его голова разрывалась от информации, которая с каждым новым словом погружала его в пучину безумия. Лексан схватил край полотна и стянул его по огромной стене. Показались фрески, вымощенные с трепетной детальностью.

Стена олицетворяла картину событий, произошедших более двадцати лет назад: приход князя Кондра в земли Севера, его страшное нападение, а после и крах. Затем узоры переплетались в иную стезю, превращаясь в картину, представляющую образ заключения мира, рождения ребёнка чистых царских кровей и отправку этого ребёнка в чужие земли.

Лексан прикоснулся к той части фрески, что изображала правительницу Иссииду, склонившуюся на колени и тонущую в собственных слезах.

— Ваша матушка не дождалась этого дня. — Молвил монах, стоя позади Лексана. — Она очень хотела, чтобы вы оказались здесь. В родных землях. Чтобы Камнеземные порядки не разрушали вашу жизнь.

Лексан и вовсе потерял рассудок. Переполненный событиями и узнавший правду, которая не укладывалась в голове, он разразился неистовым воплем. Отходя от стены, юноша уткнулся в алтарь, на котором виднелись латы, сияющие, переливающиеся узорами под светом фонарей, они выглядели безупречно, столь дивный доспех даже князья не решились бы надевать в походы. Сокрушённый, он позволил облачить себя в латы и сомкнуть тяжёлый плащ за своей спиной. Будучи одержим гневом ко всему, что связано с Камнеземьем, он решительно утвердил свой поход обратно в Великий Кив, дабы уничтожить всю скверну, что отравляла его жизнь.

Монах надел на лицо Северного правителя железную маску, служившую защитой лица его матери в момент зачатия Лексана, ибо не хотела Иссиида видеть черт неприятеля, с которым она была вынуждена возлежать.

Север получил своё, и отныне он был готов дать заслуженное

всему Камнеземью.

***

— Пятый сын… — заключил старейшина. — Наша задача состояла в том, чтобы это дитя выросло в неведении. Никто из живущих не знал о причастности гонца Лексана к крови двух царских домов. А теперь, когда наш долг уплачен, Северяне решили отомстить наследию князя Кондра. По материку идут слухи о чёрных воинах, беспощадно уничтожающих селения, стоящие далеко у северных границ. А командует ими некто человек в железной маске. Время для распрей самое неподходящее. Общий враг идёт с Севера. Не знаю, какая дорога сложилась у Лексана, но, очевидно, преодолев её, он навсегда отвернулся от Камнеземной части своей души.

Каждый из присутствующих сделал свои выводы.

Василий, наконец, получил ответ на неразгаданную загадку. Не сказать, что он сильно поменял своего отношения к собственному семейству, но заключил, что внешний враг всегда опаснее, когда внутри страны царит хаос.

Нестор решил, что необходимо подавить нападение Севера общими усилиями, кои могут предоставить дом семейства Кроллим, а так же брат Василий и все остальные крупные военачальники.

Мегандер смутился. Понимая, что в военное время власть его семьи может как укрепиться, так и рухнуть, он решил не развязывать войну внутри государства, а пойти на компромисс. Во всяком случае, до окончания предстоящих событий.

Но лишь личность среди прочих, услышав историю о надвигающемся кошмаре, проникласб чувством не к неминуемой войне, а к человеку, ставшему заложником собственной судьбы. Анфиса сжимала платочек, которым Лексан вытирал своё лицо, лёжа перед ней, как маленький щенок. Она вспоминала их последнюю встречу, день, когда она коснулась его руки и поняла смысл слова любовь. Она готовилась встретить этого человека, как единственного в своей жизни мужчину: за годы службы ей удалось выкупить достойный участок земли, стоящий восточнее Кива, построить на нём приличное поместье. Она мечтала, как будет ухаживать за уставшим гонцом, готовить ему и даже кормить, если возникнет необходимость. Она мечтала быть рядом с ним. Но теперь, чем ближе будет подходить человек в железной маске, тем выше в небеса будут улетать её мечты.

Камнеземье переживало времена тяжёлые, тучные. Беспощадное войско шло войной на беспомощные деревни, ввергая мирную жизнь в пожар. Никого не щадили чёрные ряды, никому не досталось спасения.

Словно и двадцать лет назад, как когда-то Кондр прошёлся тараном по материку, его пятый сын повторял путь отца.

Когда слова становятся лишними, на сцену выступает оружие.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• »