В остальном же мужчина выглядел точно так же, как и его сверстники во всех концах Дарствия: стройный, явно не брезгующий занятиями, укрепляющими тело, самоуверенный и старающийся казаться взрослее своих лет. Последнее всегда смешило Роханну в поведении юнцов, и сейчас женщина тоже не смогла удержаться от улыбки. Впрочем, движение ее черт вряд ли было замечено, потому что вошедший начал разговор спокойным и неподдельно равнодушным тоном:
— Вы достаточно отдохнули после своего путешествия, эррита?
— Это будет понятно много позже, — вполне правдиво ответила женщина. — Но я не в том возрасте, чтобы позволять себе тратить время на отдых.
— У вас впереди целая вечность. И не меньшая вечность уже осталась позади.
Он не ухмылялся, не язвил, не угрожал, всего лишь намекнул, что знает, с кем имеет дело. И безыскусно исполненный намек говорил о многом. В частности, о том, что положение, и так представлявшееся Роханне не слишком приятным, на деле заметно сложнее.
— Знаете, Иакин… Вас ведь так зовут? Чем дольше живешь, тем больше начинаешь ценить каждое мгновение.
— И насколько вы цените свои мгновения?
В его словах послышался интерес. Все еще невнятный, словно только зарождающийся, но уже позволяющий себя заметить. А еще над верхней, чисто выбритой губой мужчины начали выступать капельки пота.
В комнате не было жарко, теперь эрте Мон это отчетливо понимала. Даже солнечные лучи, пробивающиеся сквозь решетку, не нагревали облицованные камнем покои, и сухость воздуха, вначале показавшаяся горячей, на самом деле больше походила на морозную. Откуда же тогда взялся пот?
— Ценю дорого. Вы это хотели услышать?
Он кивнул, а потом невольно коснулся пальцами губ, впрочем стараясь сделать вид, что движение было случайным.
— Если дорого, значит, вы не захотите их потерять? — Роханне почудилось, что ее натруженное сердце остановилось передохнуть.
Пожалуй, еще ни разу в кажущейся бесконечной жизни ей не угрожали так явно. Даже никому из одержимых в голову не приходило таким способом принуждать эрте Мон к чему бы то ни было. Но этот, молодой да ранний… Да что он себе позволяет?!
Крупная капля пота скатилась от корней волос по лбу мужчины, зацепилась за брови и только благодаря этому избежала падения. Роханна еще раз всмотрелась в лицо Иакина Кавалено и наконец-то увидела то, что заставило ее вжаться в спинку кресла, в упругие и не слишком приветливые лозовые узлы.
Да он же недокровка! И как всякий недокровка в присутствии демона, сгорает сейчас в пламени невозможных к исполнению желаний.
Новое знание было очень важным, это женщина даже не понимала, а чувствовала всем телом, но пока, увы, не помогало сообразить, как же воспользоваться обнаруженной слабостью своего противника. А в том, что хозяин дома был именно противником, а еще вернее врагом, сомнений уже не оставалось.
Что ж, если не знаешь, как действовать, нужно выжидать. А для ожидания требуется время, которое легче всего заполучить, если сделаешь шаг назад.
— Вы угрожаете мне?
— Предупреждаю.
— Вы убьете меня?
Иакин Кавалено впервые улыбнулся, но по-прежнему не вложил в движение губ никаких чувств.
— Если вы сами того захотите.
— Я?
Он подошел к окну, однако не приближаясь, а увеличивая расстояние между собой и Роханной, положил пальцы правой руки на скрещивающиеся плашки ставен, и женщина с давно позабытым ужасом отметила, что ее собеседнику дрожь, по всей видимости, вообще незнакома.
— Вы можете мне помочь. И я буду благодарен за помощь. А можете отказаться. Решать вам.
— И если откажусь, снисхождения мне не ждать?
Иакин не ответил, всматриваясь во что-то, находящееся за окном.
В подобных обстоятельствах эрте Мон, пожалуй; оказалась впервые. Все недокровки, с которыми она прежде имела дело, были лишь послушными слугами, но сейчас ей противостоял не слуга, а господин. Каким образом ему удалось стать таковым и какие цели он преследовал, женщина могла только предполагать. Зато ясно было другое: любви и почитания в Катрале искать не следовало.
— Что вам нужно? Смогу ли я это дать?
— Сможете. Я не попрошу от вас ничего чрезмерного.
Роханна выдержала паузу, вопросительно глядя на спасителя, превратившегося в тюремщика, и получила ответ, внесший в мысли еще большую сумятицу:
— Вы живете дольше всех прочих. А время всегда дает знания, не так ли? Сколько демонов приходило в этот мир и исчезало из него на вашем веку?
Зачем отрицать очевидное?
— Много, — признала эрте Мон.
— Вы знали их имена. Знали их лица. Разумеется, я допускаю, что ваша память могла и прохудиться за все это время… Но кое-что в ней должно было остаться. По крайней мере, я очень на это рассчитываю.
Он желает заполучить в свое распоряжение сведения обо всех демонах, некогда пришедших в этот мир? Но с какой целью? Неужели…
Роханна почувствовала, как к горлу подкатывает тошнота.
Когда один противник желает все узнать о другом, это означает подготовку к войне. Решительной, жестокой, кровопролитной. Такой, чтобы одним ударом можно было уничтожить нескольких врагов сразу, если не всех. И ей, хранительнице знаний, почтенной эрте Мон, предстояло стать безвольным орудием в руках самонадеянного юнца… Впрочем, руки как раз уверенные. Сильные, не знающие волнения.
Женщина покорно сложила ладони на коленях.
— Я сделаю то, что вы хотите.
— Желаете начать тотчас же?
Роханна поджала губы.
Иакин Кавалено нетерпелив, это заметно. Но отпустил поводок чувств только сейчас, дорвавшись до сокровищницы и оценив величину золотых гор. А на все остальное выдержки у него хватит.
— Я могу получить хотя бы завтрак?
— О, разумеется! Я распоряжусь об этом.
Он быстрым шагом добрался до дверей, вновь услужливо раскрывшихся перед хозяином дома и захлопнувшихся за черной спиной.
Времени на раздумья оставалось немного. Но именно в течение этих коротких минут Роханна должна была принять решение.
Нет, не о том, помогать ли своему тюремщику — на этот вопрос ответ существовал только один. Но все еще можно было решить, с какими настроениями оказывать требуемую помощь. Искренне? Или дожидаясь удобного момента, чтобы…
Эрте Мон улыбнулась. Широко-широко. Теперь о морщинах можно было перестать заботиться навсегда, и почему-то осознание этого помогло женщине ощутить самую настоящую свободу. И в мыслях, и в действиях.
И сейчас…
— Ну разве он не великолепен?
Прозвучавший голос был мне знаком, но вот нотки, старательно вытащенные на первый план… А впрочем, именно так слащаво, фальшиво и одновременно уверенно в своей правоте должен был разговаривать мужчина с напомаженными волосами, узнать в котором Натти можно было разве что с третьего взгляда.
На язык сразу начали карабкаться многочисленные вопросы, но место и общество для их оглашения вслух оказалось неподходящим: бритоголовая сереброзвенница в портальной комнате явно не собиралась оценивать притворство рыжего по достоинству. По крайней мере, громогласный восторг ее ничуть не тронул. На меня скучающе посмотрели, убедились, что во время путешествия от моего тела ничего не отвалилось, и отвернулись, возвращаясь к каким-то другим делам. Правда, спина в синей мантии довольно красноречиво заявляла, что мне и моему сопровождающему надлежит поскорее убраться восвояси, а то, не ровен час, кто-то еще воспользуется порталом и свалится прямо на наши головы. Пришлось уйти, изо всех сил сохраняя гордое и молчаливое спокойствие.
В коридоре Натти накинул мне на плечи плащ. Когда догнал.
— Ты же не будешь здесь шататься голым?
Вместо ответа я посмотрел на рыжего. Коротенечко, но выразительно.
По большому счету мне было все равно, в каком виде и куда двигаться дальше. Собственно, я даже не хотел знать, на каком краю Дарствия очутился. Но мои желания конечно же по-прежнему не имели значения.
— Сюда! — Натти распахнул дверь по правую руку от себя.
Одежда, разложенная на низкой скамье — единственном предмете мебели, умещавшемся в крохотной комнате — чуть было не вынудила меня нарушить молчание. То, что мне предлагалось надеть, выглядело… Чужим. Не в том смысле, что раньше все это принадлежало другому человеку, нет: рубашка и исподнее были новехонькими, да и костюм выглядел разве что лишь чуть поношенным. Но я никогда так не одевался, ни в юности, ни потом.
Одежда была богатой в самом полном значении этого слова Пусть она не сверкала пуговицами, выточенными из цельных драгоценных камней, золотыми шнурами и прочими знаками роскоши, одна только ткань говорила о многом. Вернее, ткани, из которых костюм был пошит. И конечно же все пришлось впору, хотя я и не мог припомнить, чтобы с меня в последнее время хоть кто-то снимал мерки.
— Отлично! — оценил Натти результат моего неторопливого облачения. — Теперь осталось только выправить подорожную.
Я поднял со скамьи последнее, что на ней оставалось и что, по всей видимости, являлось неотъемлемой частью маскарада.
Посох, в отличие от одежды, был далеко не новым и лоснился пятнами полировки, которая возникает лишь от частых прикосновений. Навершие, сделанное в виде лобастой кошачьей головы, выглядело цельнодеревянным по сравнению с наконечником, окованным железом, но полностью уравновешивало его, стало быть, где-то внутри прятались свинцовые вкладки.
— Нравится? — спросил рыжий, наблюдая, как я кручу посох в руке.
— Да. У кого стянул?
— Обижаешь! Это подарок. Тебе.
После слова «тебе» Натти поставил жирную и окончательную точку. А жаль. Интересно было бы знать, кто так расщедрился.
— Ну ладно, хватит играться, пошли!
Он распахнул передо мной дверь, как заправский привратник, а в коридор вышел только после меня, ровно на том отдалении, на котором слуга должен находиться от своего господина, чтобы быть готовым к исполнению любого приказа. Всё это вкупе с костюмом расписывало наши роли однозначно. И, надо сказать, не слишком приятно. Можно было предположить именно такое развитие событий, но я все же надеялся, что мы будем действовать на равных. Хотя…
Да, слуге куда проще что-то разнюхать и разглядеть, ведь мало кто обратит на него внимание в присутствии других, куда более занимательных объектов для наблюдения. В любом случае первый удар любопытства должен буду принять на себя я. А значит, следовало подготовиться. Вот только как, когда и к чему? Да еще коридор закончился слишком быстро, выйдя в небольшой зал, где за просторным столом сидел человек, вольный распоряжаться свободой нашего передвижения.
Чиновные люди узнаваемы сразу, без всяких сомнений. У любого из них обязательно натянута на лицо самодовольная маска уверенности в собственной значимости, а главное, в собственном всемогуществе, пусть все, что он может сделать — это поставить печать. Причем поставить исключительно по своему желанию, а не учитывая заслуги или прегрешения того, кто оказался просителем. Вот и мужчина средних лет — одетый во все черное южанин с бледной, а потому нездорово желтой кожей — первым делом взглянул на меня сверху вниз, хотя его голова находилась намного ниже моих плеч.
Смотрел он долго, словно искал какой-то изъян в моем облачении или в чертах лица. Наконец, вроде бы удовлетворившись произведенным осмотром, опустил взгляд к бумаге, пока еще девственно-чистой.
— Ваше имя, эррете?
Эррете. Так звучит обращение на местном наречии? Раскатисто и звонко. Чуть угрожающе. Прямо как гром, накатывающийся из-за горизонта. Эррете… А что он спросил-то? Ага, вот и первый просчет моего беспощадного напарника! Что я, по его мнению, должен отвечать? Времени-то на придумки нет. И желания, кстати, тоже. Остается только одно: правда.
— Ханнер Мори со-Веента.
Последнее слово явно заставило чиновника задуматься. Столичный житель, отправившийся Бож знает куда, всегда вызывает если не подозрение, то хотя бы вопрос «почему?».
— Цель вашего прибытия в Катралу?
Еще лучше! Что рассказывать дальше? Какая надобность привела меня сюда? Поиски сбежавшей преступницы? Тогда можно заранее начинать копать могилу, иначе не поспеешь к тому часу, когда за тобой придут, чтобы избавить от страданий, именуемых жизнью. От страданий…
— Собираюсь поправить пошатнувшееся здоровье.
Чиновник снова поднял на меня взгляд. Мягко говоря, недоверчивый. Конечно, кому бы рассказывать о тягостной болезни, но только не мне: худобой и раньше не отличался, а проведя некоторое время в сельской местности, еще вширь раздался, и лицо заметно посвежело.
— И что же его… пошатнуло, ваше здоровье?
Спросили с заметной издевкой. Мол, знаю, что вы все придумываете, так извольте теперь соврать убедительно, иначе никаких подорожных не получите. Было бы гораздо проще его подкупить, право слово! Кто в здравом уме откажется от дармового заработка? Но хотя меня обрядили богато, деньгами не снабдили, дали лишь…
Навершие посоха застыло у груди чиновника, касаясь ткани камзола. Не прижимая противника к спинке кресла, потому что это означало бы необходимость замаха, если сражение продолжится. А так у меня в распоряжении оставалось несколько пядей свободного пространства, достаточного для нанесения смертельного удара.
— Показать?
Он оказался неглупым человеком, способным оценить мое любезное предложение. Может быть, сам не брезговал в юности драками, может быть, попал в это кресло после военной службы. В любом случае испугаться не испугался, но взгляд отвел. Обратно к бумагам.
— Пошатнувшееся здоровье… Повреждения в груди?
— Да.
Перо заскрипело по бумаге.
— Едете в южные края по совету лекаря… — Он уже не спрашивал, а проговаривал то, что пишет, только для того, чтобы у меня была возможность поправить. Если понадобится. — В сопровождении…
— Слуги.
— Именуемого…
— Натти.
— Собираетесь оставаться в Катрале…
— Не менее месяца, а то и двух.
Он кивнул, заканчивая писать, прижал печатку к лужице застывающей восковой смеси, осторожно присыпал строчки песком, потом аккуратно собрал крупинки, впитавшие излишки чернил, в коробочку. И покосился на посох, навершие которого все еще покачивалось рядом с грудью.
— Извольте получить вашу подорожную.
* * *
Натти ждал окончания разговора, разумеется, подальше от чиновника — у входа в зал, впрочем, внимательно прислушиваясь к каждому произнесенному слову. Только когда бумага оказалась у меня в руках, рыжий бочком подобрался ко мне, и выходили мы уже вместе. Наружу. Под яркое, почти злое солнце.
Я никогда не был любителем жары, но сейчас, невольно вдохнув полной грудью сухой, как раскаленная сковорода, воздух, к несказанному удивлению, почувствовал себя намного лучше, чем в затененной комнате. Значит, лекарица не обманывала: на юге мне будет дышаться легче. Осталось проверить, насколько будет хватать паров тысячезрачника. Кстати о траве.
— Где твое зелье?
Рыжий протянул мне флакончик, похожий на те, в который столичные дамы складывают душистую соль.
— Можно нюхать просто так? Или тряпку все-таки придется мочить?
— Необязательно. Просто большой вдох не делай, а то голову поведет.
Я открыл крышку и поднес горлышко склянки к лицу. В нос ударил терпкий, уже не кажущийся непривычным аромат. Но вдыхать его глубоко и в самом деле не стоило. Хотя бы чтобы не превратиться в глазах окружающих из столичного щеголя в человека, чья жизнь целиком и полностью зависит от дурных травок.
А окружающих было много. Слишком много для того места, где мы оказались, и для того времени суток, когда солнце висит едва ли не в середине небосклона. Правда, прохожие больше были увлечены своими делами и нуждами, чем остановившимися у стены дома путешественниками. По крайней мере, ни один из них не скользнул любопытным взглядом за моей рукой, убирающей флакончик в поясную сумку. И ни один не изъявил желания оказать путешественникам, впервые прибывшим в здешние края, какие-либо услуги.