На этот раз Аня все-таки вскрикнула, содрогнувшись всем телом. Подняла глаза. Перед ней стоял Лёха. Она облегченно выдохнула. Но выражение бульдожьего лица с рыбьими глазами ясно давало понять, что она рано расслабилась. Аня знала такое выражение слишком хорошо.
— Кто-то сунул нос, куда не следует?
Лёха торжествовал, и такая гаденькая в этом торжестве была радость, что хотелось стереть ее с его рожи во что бы то ни стало.
— Дай пройти! — как можно тверже процедила Аня, понимая, что нельзя показывать страх.
— Я смотрю, ты больно смелая. Ничего, и не таких сук объезжали! — он стиснул её локоть и подтолкнул к заводскому корпусу. — Пойдем!
— Отвали! — брыкаясь, потребовала Аня.
Поглубже вздохнув, она что есть мочи заорала:
— Пожар! На помощь! — она где-то слышала, что кричать нужно именно о пожаре, тогда люди охотней сбегаются на зов.
Но людям здесь взяться было неоткуда, разве что из подземелья выползут.
Лёха второй рукой зажал ей рот и потащил к вытянутому одноэтажному зданию, со стороны которого и слышались приглушенные голоса. Превозмогая отвращение, Аня укусила его. Пальцы разжались. Лёха разразился отборной руганью. Аня рванула прочь.
Но Лёха опомнился быстро. В два прыжка нагнав Аню, схватил её за шиворот и потянул назад. Она отчаянно пыталась вырваться, но добилась лишь яростной оплеухи. Дыхание перехватило. Лёха вошел во вкус, и не успела она опомниться, как получила вторую еще более жесткую пощечину. Она пошатнулась и, запнувшись о высокий порог, кубарем слетела вниз по подвальной лестнице. Аня ударилась затылком, в ушах зазвенело. Она застонала от боли, сознание притупилось. Он сгреб её и затащил в дверь.
Лёха волок её по длинному коридору, идущему под наклоном в самый низ. Пахло краской и известью, где-то шел ремонт.
Он толкнул вторую, менее массивную дверь и впихнул Аню в помещение. На миг Аня оглохла и ослепла.
Зрение и звуки возвращались сегментарно. Сначала из света выплыла толпа с перекошенными лицами. Совсем молодые, не многим старше, а то и младше её самой, они окружили ее. Вскочив с паллетов, что, по всей видимости, служили зрительскими сидениями, люди со звериными лицами, возбужденно шевелили губами и размахивали руками. Потом появился звук. Вопли и свист, пробивающийся сквозь дикий звериный рев и жалобный собачий визг.
Аня всмотрелась в то, что так будоражило зрителей, и вздрогнула. На импровизированной арене, зарешеченной сеткой рабица, происходило нечто, что трудно было перенести, не разорвав душу. К приваренному посередине столбу приковали медведя и спустили на него свору бойцовых собак. Медведь боролся. Яростно. Отчаянно. На песчаной площадке валялись окровавленные тела изувеченных собак. Они корежились, подскуливая и судорожно хватая воздух. Уцелевшие, обезумевшие от страха псы, под дружное: «Атту» хозяев, продолжали рвать медведя. Медведь продолжал рвать собак.
— Идем! Чё опять встала-то?!
Аня отвела глаза от кровавого месива. Она была бы рада уйти и никогда не видеть этого зверства. Уйти куда угодно и как можно дальше. Но Лёха тащил её все ближе к арене. Запахло сырым мясом и кровью. Хотя Аня была приучена к этим «ароматам» еще на практике в морге, к горлу подступил ком.
Захотелось, чтобы все поскорей уже закончилось, как угодно, но разрешилось. Даже если исход значил оказаться в одной клетке с медведем и собаками, и ей придется разделить их участь. По телу поползла мелкая дрожь. Нет, к такому она была не готова.
Да, здесь же люди! Много людей! Она огляделась на орущую в экстазе толпу и поняла, что никто из них даже не подумает ей помочь.
Вот бы позвонить отцу, услышать еще хоть раз голос Вадика. Она спохватилась, что потеряла сумку. Как же она теперь без сумки будет? Если её съест медведь, то это больше не будет проблемой. Но если медведь есть не станет, то сумку нужно вернуть.
Аня завертела головой. Они подошли к кожаному дивану кислотно-желтого цвета, расположенному у самой арены. На нем вольготно сидело двое и курили кальяны. Один из них закинул длинные ноги прямо на сетку. Это был, конечно же, Лакунин. Из-под приподнятых штанин виднелись белоснежные носочки с клеймом какого-то лейбла. Лёха подтолкнул Аню к нему.
— Илюх, у нас гости! Застукал суку, когда она что-то вынюхивала!
— Я просто шла мимо! — возразила Аня, голос предательски дрогнул.
Илья нехотя отвел взгляд от арены и отстранено посмотрел на неё с Лёхой. Забулькал трубкой и пустил в их сторону дым.
— И? — нетерпеливо вздернул он брови.
— Я бы не прочь её проучить на сцене, — гаденько улыбнулся Лёха. — Чтобы не совала нос, куда не следует!
— Скучно, — смерив Аню взглядом рептилии, бросил Илья.
— Я сделаю нескучно! Ты же меня знаешь. Как в тот раз было… Всем понравилось!
В сетку, в то место, где Илья пригрел свои чистенькие ноги, ударилось изуродованное тело собаки. Аня вскрикнула. Лёха, громко сглотнув, сделал пару шагов назад. Это была овчарка. В детстве Аня под впечатлением от сериала «Комиссар Рекс», мечтала о друге из этой породы. На белые носки Ильи брызнуло пару капель крови. Илья не шелохнулся, продолжая курить, как ни в чем не бывало.
«Психопат!» — утвердилась в своих догадках Аня.
— Медведя догрызают. Обожди, — вставая, кивнул Илья и достал пистолет. — Сиди и смотри за ней. Тронешь мой кальян — убью.
Лёха нервно хихикнул. Толкнул Аню на диван, сел рядом и принялся громко дышать ей в ухо. Но Аня этого не замечала, потому что на арене умирал медведь. Ревел и умирал. Ревел протяжной болью, тоской и укором всем присутствующим.
Аня закрыла голову руками и, уткнувшись взглядом в засыпанный песком пол, стала ковырять его носком ботинка. Пытаясь хоть как-то отгородиться от этого кошмара, но кошмар лез в неё.
Раздался выстрел. Аня вздрогнула. Рев затих. В уши забивался лишь собачий визг и скулёж. Но и они умолкли в грохоте выстрелов.
Аня с облегчением бросила взгляд за сетку. Там стоял Илья и еще один парень с ружьем. Илья отдал парню пистолет. Тот вышел с арены. Нажал на рычаг. Рабица с грохотом схлопнулась вниз, подняв вверх облако пыли. Между зрителями и Ильей больше не было преград.
Илья взял рупор и, выдержав паузу до полной тишины, обратился к толпе.
— Был в истории один человек, который пытался изменить мир, обратившись к публике с речью: «У меня есть мечта…» — уверенно начал он. — Но у меня никакой мечты нет. И у вас тоже нет мечты. Мы не мечтаем!
Пауза. Толпа выжидающе затаилась.
— Мы не мечтаем! — заорал Илья. — Мы деятели! У нас есть только цели и наше дело!
Толпа одобрительно загудела.
— Русского медведя уже давно порвали в клочья американские стаффорды и пит-були, английские бульдоги и мастифы. Медведь давно стал пугалом! — говорил Илья, с презрением попинывая мертвую тушу.
— И мы сожрем это грёбаное пугало! Каждый из вас сегодня возьмет его силу себе! И уничтожит к чёрту этот сукин мир!
Толпа одобрительно заорала:
— К чёрту этот сукин мир!
На арену вернулся парень с подкреплением в виде пяти накаченных тел. Они взялись за медведя и, с трудом погрузив его тушу на подвезенную телегу, потащили прочь.
— Запомните, они боятся, — Илья понизил голос до доверительного шепота и вновь поднял до проникновенного надрыва лозунгов. — Власть боится нас! Боится своих детей! Потому что мы молоды и свободны! Нам нечего терять! Они нам ничего не дали! У нас ничего нет! Мы сами себе господа и возьмем все, что нам причитается, сами! Мы ничего никому не должны! Мы идём! Мы идём и сметём к чёрту их прогнившую систему!
— Сметем прогнившую систему! — забазлали с паллетов.
Илья пнул лежащую рядом собаку.
— Мы избранные! Мы революционеры, а «революционер знает только одну науку, науку разрушения»![1]
— Разрушения!
Собака, которую пнул Илья, медленно поднялась. С клыков стекала красная пена. Взгляд налитых кровью глаз выражал абсолютное безумие. Израненное животное растерялось лишь на мгновение, завидев рядом двигающееся тело, собака кинулась.
Аня вскрикнула, соскочив с дивана, но Лёха с силой дернул её за руку, вынуждая сесть обратно.
Илья чудом успел среагировать. Собака прыгнула, метя ему в глотку. Он бросил рупор и выставил согнутую в локте руку, защищая уязвимое место. Зубы бойцовского пса мертвой хваткой сомкнулись на предплечье. Илья свободной рукой, будто обнял собаку и, сделав плавное движение, свернул ей голову.
Толпа пришла в неописуемый восторг. Затопали, завопили в бешеном экстазе, все больше напоминая стадо диких зверей.
Илья швырнул труп на песок. Поднял брошенный рупор и продолжил:
— «Суровый для себя, он должен быть суровым и для других»![2]
Скинул с руки толстовку и продемонстрировал толпе рану от укуса.
У Ани перехватило дыхание, собака разорвала руку до самой кости. Илья должен был уже потерять сознание от болевого шока.
— «Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодною страстью революционного дела»![3]
— Революционного дела!!! — неистово вторила ему толпа.
Почувствовав напряженное внимание Ани, Илья уставился на неё холодным немигающим взглядом. Аню всасывало в черную дыру его глаз. Но любопытство было сильнее страха, а может, именно страх подстегивал любопытство. Аня пыталась отыскать в Илье хоть какие-то признаки боли, которую он превозмогал. Но ни лицо, ни глаза не выражали ничего, кроме всепоглощающей пустоты.
— «Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение — успех революции»![4]
— Успех революции!
— «Стремясь хладнокровно и неутомимо к этой цели, он должен быть всегда готов и сам погибнуть и погубить своими руками все, что мешает ея достижению»![5]
— Всегда готов! — подхватила со смехом толпа.
Надо признать, что Илья звучал убедительно. Его харизма и гипнотическая магия в голосе, его кровоточащая рана — призывали всё внутри подняться, вознегодовать и идти за ним. Аня даже поймала себя на том, что поддается чарующей силе его речи и готова вслед за ним и толпой выкрикивать пионерский клич: «Всегда готов!». Хотя говорил Илья полную ерунду.
Толпа верила в Илью, и эта вера подкидывала его над всеми. Наделяла властью и силой. Собравшиеся даже не пытались противиться этой паутине иллюзий.
— Всегда готовы! Помните это! Мы есть история! Мы те, кого она избрала своими солдатами! Карфаген должен быть разрушен!
Зрителя опять ответили взрывом восторга и обожания. Они неистовствовали так дико, что, казалось, вот-вот начнут рвать на себе одежду.
— И точка! На этом все! — И помолчав, добавил. — Камон, дальше культур про: Димончик понасилует ваши ушки и зачитает реп, традиционные бои без правил, присяга и пир с медведем! Сегодня мы обретем силу для борьбы!
Илья сошел с арены и на неё тут же прыгнул худощавый парень, обвешанный цепями, и с криками «Ёу-Ёу-Ёу, народ!» стал бессвязно бормотать в микрофон: «…Gold on my wrist, я юморист Пошутил не так, и ты попал в black-list Государева немилость, хоть я вроде бы и чистый Небо — самолётам, а цензура для артиста…».[6]
Аня пропустила момент, когда рядом с их диваном появился Илья. Он стоял чуть в стороне с тем самым парнем, который помогал ему добить животных, и с лаской удава внушал ему:
— Ма-акс, рили, полудохлая тварь испортила мне шкуру. Видишь? А татуха была зачетная. Кто-то должен мне это компенсировать. Рили? Но чушь, чушь!.. — вдруг перебил он себя. — Камон, я ведь не мелочная свинья?!
Макс в противовес спокойствию Ильи замер навытяжку, потупив глаза. На лбу выступила испарина, он сдавленно выдавил:
— Нет.
Илья нежно провел искалеченной рукой по щеке Макса, оставляя на ней кровавый след, дружелюбно улыбнулся.
— Моя проблема в том, что я не люблю тех, кто плохо делает свою работу. Я начинаю подозревать, что они специально, что они предатели. А эта сука… Она ведь кинулась с той стороны, с той самой от которой я не ожидал удара — с твоей стороны, бро.
— Прости, Илья. Я не специально, я просто не заметил… — плаксиво забормотал Макс.
— Да, изи! Камон, не надо оправдываться, Ма-акс. Это произвело нужный эффект. Если бы у меня возникли сомнения на твой счет, то…
У Ани шевелились волосы от этой спокойной, доверительной угрозы. Хотелось зажать уши, но вместо этого она жадно вслушивалась в беседу. Илья притянул парня поближе к себе, и что-то шепнул ему на ухо, отчего тот побелел еще сильнее.
— Камон, скажи тупоголовым, чтоб убрали эту дохлятину! — быстро перешел Илья на свой обычный повелительный тон.
— Ок, — кивнул Макс, облегченно выдыхая.
— И еще, сука вырвала мне мясцо, — Илья опять махнул перед лицом Макса порванной рукой, — нужно обработать и остановить кровь. Аптечка внизу. В темпе двигай, чё тормозишь?!
Макс еще раз кивнул и, спотыкаясь, побежал исполнять поручения.
Аня вернула фокус внимания в себя. За просмотром чужой драмы она как-то забыла о своей. Но Лёха любезно напомнил:
— Илюх, вы пока здесь заняты, и культ про у нас забита интересными зрелищами, — подорвался к Илье обиженный, что его нет в списке развлечений, Лёха. — Я пойду, займусь девкой наедине, в своей машине?
Мозг заработал, стал прикидывать варианты собственного спасения: сбежать от этого урода у нее не получится, но Аня где-то слышала, что как средство от изнасилования девушкам советовали обоссаться. Мочевой полный, но это казалось очередным бредом, из разряда кричите: «Пожар!»
Илья даже не посмотрел на Лёху, качнул головой.
— Нет, держи её здесь.
— Ты, значит, все-таки не откажешься от десерта на сцене? — с надеждой спросил Лёха.
— Этого не будет.
— Но…
— Лёха, ты рили тупой. Думаешь, кому-то интересно смотреть на твой пыхтеж в две минуты?! Это напрочь лишено эстетики. В тот раз было шоу, телки были приготовленные и под наркотой. А то, что ты предлагаешь, унылое дерьмо. Поэтому прикройся пока и не отсвечивай.
Илья всем видом дал понять Лёхе, что разговор окончен. Тот вновь раскинулся на диване, сверля Илью выжидающим взглядом. При этом не забывая сжимать Анино запястье с такой силой, что передавливал кровоток. Рука онемела.
— Ты все равно ответишь! — шипел он.
Прибежал с аптечкой Макс. Аня опять переключила себя на Илью. Макс сел перед ним на колени, поставил рядом аптечку и стал внимательно осматривать травму.
— Илюх, швы надо наложить, — голос Макса подрагивал.
— Так действуй, в аптечке же нитки есть.
— А-аннестезии же нету! — неуверенно пробормотал Макс, растерянно глядя на Илью.
— Не требуется, шей давай! И жгут наложи!
Макс сначала долго возился со жгутом, потом долго не мог вдеть нитку в иголку и мучительно долго обрабатывал поле.
Укус действительно порвал татуировку какого-то уродливого клоуна на руке Ильи. Рваная улыбка этого клоуна походила на улыбку человека, который смеётся, Виктора Гюго. Аня припоминала, что клоун — герой фильмов по комиксам. Такие фильмы нравились Матфею. Верхняя часть лица изображения теперь была помята, и к жуткой улыбке добавилась жуткая асимметрия всех черт.
Макс примерялся, как сунуть иглу: подносил её к коже и снова отводил в сторону. Не в силах решиться, он пыхтел, кусал губы. А кровь между тем опять заливала поле.
Ане хотелось уже забрать иголку и самой наложить шов. Она даже привстала, но, сжав зубы, заставила себя сесть обратно. Предлагать помощь было рискованно. А Илья после всего, что он сделал, заслужил эту пытку. «Заслужил», — подавляя в себе жалость, уверяла себя Аня.
— Камон, чел. эт вообще не айс! Сам!.. — потерял терпение Илья, оттолкнув Макса ногой, отобрал у него иглу. — Проследи лучше, чтобы нормально разгрузили пивас, а то эти качки опять утащат пару ящиков. И на кухне проконтролируй поваров — все должно быть чисто и быстро, как в больнице.
Опять Аню дернуло помочь. Совесть напомнила клятву Гиппократа. Пусть из нее хирург никакой, но все лучше, чем левой рукой самому себе шов накладывать. Да и он же уйму крови потерял, это, в конце концов, опасно.
— Даже не думай, сука, — зашипел Леха в ухо, вновь вцепившись в нее мертвой хваткой.
Илья уверенно стал сшивать края. Работать одной рукой ему было неудобно, но он и одной орудовал так, как Аня не смогла бы тремя.
Аня понимала, что они сидят рядом, и она может просто предложить Илье свою помощь, и, если он согласится, Лёхе ничего не останется, как отпустить ее или поссориться с Ильей. А если Илья не согласится, то это ухудшит ее без того нехорошее положение.
— Пойдем! — прошипел Лёха, видимо додумавшись до того же, до чего и она, он встал и потащил ее к выходу.
Бросилась краска в лицо: если с ней это случится — она не переживет. Тогда Вадик с Ариной останутся одни. Она не могла этого допустить, поэтому, собрав остатки храбрости, Аня повернулась в сторону Ильи, громко, стараясь перекричать репера на арене, попросила:
— Помоги!
Она знала, что, скорее всего, только вредит себе этой отчаянной просьбой, но все равно попросила.
Илья поднял голову. Их взгляды опять встретились. Коленки Ани от этой встречи подломились, она буквально повисла на руках Лёхи.
— Тупая сука!
Лёха толкнул ее на пол, песок смягчил падение, но от пинка в живот перехватило дыхание.
Когда её бил отец, Аня сворачивалась клубком, закрывала глаза, воспроизводила в памяти желтоватый, давно не беленный потолок и пересчитывала на нём трещины. Аня зажмурилась, запоздало поджимая под себя колени и представляя потолок — прошлый раз она насчитала 13.
— Оставь! — властно прозвучало совсем рядом.
Удары прекратились.
— Да с хрена ли?! — прорычал над ней Лёха.
Аня открыла глаза в тот момент, когда Илья ударил Лёху в нос. Тот инстинктивно зажал его руками, задирая голову повыше.
Аня вскочила и, не оглядываясь, рванула, что есть мочи прочь. Она бежала через толпу. Повезло, что увлеченные потасовкой зрители не кинулись ее останавливать.
Дверь. Длинный коридор, бежать наверх. Еще одна дверь, тяжелая.
Влажный воздух ударил по лицу…
[1] Нечаев «Катехизис революционера»
[2] Там же
[3] Там же
[4] Там же
[5] Там же
[6] Фейс «Юморист»