Злой родич хуже змея степного.
— Отец Варфоломей, кажется, хороший человек, — сказала Купава. Она устроилась на носу лодки, а Горислава гребла.
— И скорее всего догадался, что ты русалка, — сказала Горислава. Грести она умела плохо, но быстро приноровилась. — Всё думал, как ты на остров к ним попала, чтобы лодку стащить.
На щеках Купавы появились улыбчивые ямочки.
— Ха, тут я не придумала, что ему соврать! Но он лишних вопросов задавать не стал. Я ж говорю, он хороший человек: служитель Финиста — а не стал нападать на нежить!
Тут Горислава не нашлась чего сказать. Но убраться подальше от монастыря она была рада, пусть её раны зажили не до конца: новые зубы отрасти на успели, а почерневший ноготь на указательном пальце — наступил чей-то кованый сапог — не посветлел ни капли.
Жабки были деревенькой, обычной, насколько это было можно. Хаты, резные наличники, подсолнухи в огородах да свиньи, валяющиеся в грязи. Мирянин Егор лишних вопросов задавать не стал — хоть и поглядел на девушек с удивлением. А вот его дебелая жена смотрела из-за плетня враждебно: ревновала, что ли? Из-за её плеча с любопытством глазела конопатая девушка. Не было сомнений, что не успеет солнце зайти, она растрезвонит всем подружкам о двух девках, одной босой, другой змееглазой….
Поэтому и тут задерживаться Горислава не стала. Сторговала у коробейника обрезки ткани — перемотать синяки Купавы на запястьях — и пару лент.
— Что ты, Горька, не стоило, — сказала Купава, глядя на протянутый Гориславой подарок. Одна лента была синей, другая — зелёной, как те, что она хотела купить в Лукарецке. — У нас и так немного денег, а ты…
— Не болтай, а бери, — сказала змеиня хмуро. — Ты мою задницу спасла и хоть такой малости заслуживаешь.
Просияв, Купава тут же навертела ленты на косу. Кое-как навертела, по-дурацки, и Горислава дала себе зарок переплести ей косу нормально, как только окажутся в безопасном месте.
Только вот где оно…
Они прошагали версту по дороге, ведущей к Осинову и как раз собрались передохнуть и перекусить, когда их догнала телега.
— Вы в Осиново, значит, идёте? — окликнула их возница — молодая женщина в зелёном платке. — Я тоже туда. Подвезти вас?
Горислава заколебалась: усталые ноги хотели сказать «да», а подозрительность, точившая сердце — категорическое «нет». Купава же без колебаний выпалила:
— Да!!!Хранит вас Финист, не иначе как Он вас к нам послал. Мы уже совсем умаялись!
Змеиня с трудом сдержала смешок, так забавно звучало поминание Финиста на устах Купавы. Учитывая, что сама змеиня Пресветлого поминала раз в год, то у неё этому русалка научиться не могла. Не иначе как от отца Варфоломея нахваталась — и когда успела!
Купава тем временем бодро вспрыгнула на телегу и протянула Гориславе руку.
«Чёрт с тобой, — подумала змеиня, хватаясь за прохладные пальцы сестрицы. — Если уж эта крестьянка на самом деле работает на Ставра и заведёт нас в ловушку — лучше мы попадёмся в неё не умотанными дорогой».
Смирная лошадка неторопливо трюхала по полю, которое — как сейчас поняла Горислава, приглядевшись — было огромным пожарищем, уже почти заросшим. Купава взахлёб болтала с крестьянкой — как выяснилось, её звали Татьяна. Змеине оставалось только дивиться, как беспамятная нежить умеет начинать и поддерживать разговор.
— Два года назад тут всё выгорело. Из степи огонь принесло. Это Острожье выжигало всё вдоль шляха. Коням нечего жрать — степняки в набег не пойдут… — рассказывала Рябина. — А ветер подул в нашу сторону. Даже в Осинках что-то сгорело.
— Разве это не опасно? — охнула Купава. — Что может быть страшнее пожара!
— А что делать? — Татьяна пожала плечами. — Змеи-то похуже будут. Острожье ведь всё-таки сожгли несколько месяцев назад… Царица у нас блаженная, — вдруг забранилась она, нахмурив брови. — Говорят, когда змеи нашими землями владели, они набег устраивали только на тех, кто дань не платил… А теперь как от них откупиться? Какому из ста ихних ханов платить и сколько?
Горислава закатила глаза. И тут разговоры о князьях и ханах. Что за проклятое место этот Лукорецк, что тут даже крестьяне чешут языки не о том, с кем Авдотья через плетень целовалась.
— Вот как! Много зла вам змеи чинят, — сочувственно сказала Купава. — Но на сестрицу мою вы косо не смотрите. Хороший вы человек — не все такие…
— А что на неё смотреть? Одёжка-то наша, значит, и сестрица твоя наша, — усмехнулась Татьяна. — У меня самой кровный прадед змей, бабка с жёлтыми глазами была, но уже мать обычной родилась. Прабабке свезло, что дед от неё не отказался, хоть порченая была. Не всем так повезло…
— Не всем, — глухо сказала Горислава. История мытарств матери после побега из плена была вечной болью змеини, хоть рассказывала она её дочери нечасто. И с пугающе каменным лицом.
— Говоря, Осиново заново пришлось отстраивать от того набега. Ничего, отстроили!
«Точно как материну родную деревню…» — рассеянно подумала Горислава.
— Осиново на берегу Роси стоит? — поинтересовалась русалка, вдруг встрепенувшись. Значит, учуяла реку.
— Нет, на Камышовке… Приток Роси великой, её сестрица, — ответила Рябинка. — Уже почти приехали!
Она показала на блеснувший над лесом блеснул символ Финиста на колокольне церквы.
— Что с тобой? — спросила Купава. Затылком, что ли, она видеть умеет? Потому что как иначе она заметила, что Горислава вздрогнула так, что прокусила до крови губу.
— Ничего, — глухо ответила Горислава.
Мать никогда не говорила, как называлась её родное село. Упоминала только, что оно стояло на берегу речки Камышовки…. Неужто то самое?! Когда они наконец въехали в Осиново, Горислава заозиралась по сторонам. Ничего необычного: село как село, наличники резные, берёзка ветви на дорогу свесила… Плющ плетень увил… Может, на этом месте стояла родная изба матери, которую змеи сожгли. Где-то тут, может, и дядя матери живёт. Который ей плюнул под ноги, когда та вернулась, назвав «змиевой жинкой». Или жених. Который на порог её не пустил. И мать его. Которая орала вслед Косане «потаскуха»… Горислава вцепилась в борт телеги так, что тот затрещал. Она ведь даже их имён не знает!! Ни имён, ни лиц…. Любой взрослый может оказаться тем самым, из-за кого мама разучилась улыбаться.
— Горька, — Купава положила ей руку на плечо. От ладони русалки исходила прохлада, и разгоравшийся гнев присмирел. Горислава прерывисто вздохнула.
— Всё в порядке, — глухо сказала она. Соврала: ничего в порядке не было, её трясло. Но дала себе зарок — не расспрашивать тут никого о красной девке Косане. Не выяснять, где те люди, что так жестоко поступили с её матерью.
Потому что не сдержится ведь. Убьёт.
***
Татьяна, как выяснилась, приехала к куму. Кум был не против, если девушки переночуют у них; Горислава попросила дать им угол в сенном сарае, пусть кум и хотел постелить на лавке в сенях.
Так ей было спокойнее.
Она развалилась в сене, прикрыв глаза, а Купава легла рядом, прижалась, как маленький ребёнок (хотя почему «как»…).
— Что произошло? Что с Осиновым не так? — спросила она шёпотом.
— Моя мать тут родилась, — глухо сказала Горислава. — Семья была. Младшие братья-сёстры. Жених. А потом змеи пришли, всё сожгли. Младшие перепугались и под лавку спрятались. Так и сгорели и с избой. Старики схватили вилы, пытались задержать змеев, чтобы дать детям время бежать… Умерли от змеиных стрел. Мать моя у колодца была, когда добежала до дома, то только мертвецов увидела. Говорила, что кинулась в горящий дом, там кричали, а змеи её за косу схватили и прочь потащили…
— Бедная ты моя, — прошептала Купава, погладив её по груди.
— Да что я! Это ведь не со мной случилось, — Горислава болезненно скривилась. — Пару лет мать моя в рабстве у змеев была, вся спина в шрамах от кнута. А потом украла коня и сбежала. Чудом смогла добраться до родной деревни, а вся выжившая родня ей сказала — «Потаскуха, вали назад к змеям»! — она с силой ударила кулаком об пол, едва сдерживаясь, чтобы не закричать. — Только подумай — сказать такое своей племяннице, своей невесте!
— Но ты считаешь, что из-за тебя, — проницательно заметила Купава.
— Ну, из-за меня, — Горислава не любила об этом задумываться. — Если бы ма родила меня и в речке потопила бы, то, может, родня её б не выгнала. Была бы ещё одна русалка. Мелкая и злобная, не чета тебе, — она запустила руку в Купавины волосы. Та засмеялась:
— Тогда бы мы с тобой, может, вместе за жемчугом ныряли!
— Надеюсь, мне хватило бы ума на неё не обижаться. Потому что такие, как я, рождаться не должны, — глухо сказала Горислава. — Она меня никогда в этом не винила. Но я-то понимаю, что лучше б я мёртвой родилась…
— Чушню не неси! — Купава вывернулась из-под руки Гориславы и села. — Кто бы мне тогда ленты покупал, а? Лучше косу переплети. Я вижу, ты на неё смотришь — нибось ленты я по-дурацки завязала!
Горислава достала гребешок и принялась расчёсывать волосы сестрицы. Это успокаивало.
— А что должны — не должны… Матушка Параскева говорила, что раньше судьбу людей ткала Богиня, Матерь-Земля, — сказала Купава. — Но после того, как боги умерли, люди судьбу стали ткать сами. И если ты родилась змеиней, значит, ты этого хотела…
— Теперь ты чушню несёшь, — проворчала Горислава. — Как можно захотеть чего-то ещё до того, как родилась?
— Ну так а прошлая жизнь на что? — Купава сказала это, как будто ребёнку что-то очевидное объясняла.
— Священники Финиста говорят, нет никаких прошлых жизней, — фыркнула Горислава.
— А матушка Параскева говорит, что есть. Кому ты больше веришь?
— Себе. Пока не вспомню прошлую жизнь, не поверю, — Горислава завязала косу и полюбовалась на плод своих рук. Было чем гордиться: коса вышла куда лучше и ровнее, чем в прошлый раз.
— Смотри, вдруг там что-то скверное, — сказала Купава, погрустнев. — Вдруг у нас обеих что-то скверное… А, ладно. Пошли купаться! От тебя уже воняет.
— Купаться?! — от Гориславы действительно попахивало, да и рубашку простирнуть не помешает, но… — После того, как я переплела косу?!
***
Пока Горислава, раздевшаяся до нижней рубашки, плескалась в реке, Купава сидела на крутом берегу, опустив ноги в воду. Змеиня настояла, чтобы она в воду не лезла. Во-первых, ей было жалко косу. Во-вторых, Купава, забывшись, могла мы просто нырнуть на дно и начать гоняться за рыбами — объясняй потом деревенским детишкам, что плескались неподалёку, куда её сестрёнка делась и почему не потонула. В-третьих, кто-то должен был сторожить её одежду и драгоценный нож (спрятанный в сапоге). Вид у сестрёнки был кислый, а потом Горислава подплыла к ней и, вынырнув, схватила за лодыжку.
— Помогите, русалка меня потопить пытается! — рассмеялась Купава, ничуть не испугавшись.
— Потопить и съесть, — Горислава хищно оскалилась.
— Не надо. Я костлявая. И вообще дохлая! — Купава толкнула её другой ногой в лоб.
С губ Гориславы уже был готов сорваться шуточный ответ, но тут воздух над озером разорвал крик:
— Помогите! Помогите!! Сима, Симушка!
Вопила женщина, упав на колени около мостков неподалёку; вокруг было разбросано бельё.
— Утащила! Под воду утащила!! — визжала она.
Это было непохоже на шутку, совсем непохоже.
Прежде, чем Горислава сообразила — Купава вскочила и прыгнула в воду.
— Чёрт! — выругалась Горислава; край синей понёвы мелькнул, уходя на глубину. — Дурища!!
Ей, жестокосердной, было не очень-то жалко Симушку. Ей было заранее жалко их с Купавой: деревенские наверняка начнут интересоваться, откуда зеленоглазая девочка так хорошо плавать научилась.
Она выскочила на берег и принялась натягивать штаны — пытаться догнать русалку в реке было делом провальным, так что лучше ждать на берегу. С зажатым в руке ножом, с сапогами под мышкой она поспешила к мосткам, и поспела как раз в тот момент, когда Купава вылезла из воды, передав сбежавшимся мужикам бесчувственного Симушку — мальчишку лет одиннадцати.
— Симушка, милый мой! Ангелочек! Не дышит! — взвыла мать. Хмурая Горислава оттолкнула её в сторону, и, схватив Симушку за шиворот, перекинула животом через колено. Изо рта мальчишки хлынула вода, и он закашлялся.
— Симушка!! — теперь уже женщина оттолкнула Гориславу в сторону с недюжинной силой. Рыдая, она баюкала на руках хрипло дышащего сына. Потерев ушибленную грудь, змеиня протянула руку Купаве, помогая выбраться — у русалки хватило ума на людях не показывать, как она выпрыгивает из воды. Вид у сестрицы был виноватый, коса растрепалась, концы разноцветных лент грустно обвисли. Горислава только покачала головой. Ругать Купаву не хотелось. Она как щенок, дружелюбный и не умеющий осторожничать — такого ругай ни ругай, пока сам пинков достаточно не получит, не научится…
— А ты хорошо плаваешь, девка, — сказала мужик выжимающей косу Купаве.
— Спасибо! Я детство, почитай, в реке провела, — виноватая гримаса мигом исчезла, и Купава лучезарно улыбнулась. — Оттуда и научилась…
— Русалка, — вдруг глухо сказала мать Симушки.
Горислава окаменела. Если деревенские на них набросятся, разумнее всего прыгнуть в воду — пусть Купава опять сделает ту штуку, которая позволяет под водой дышать — и плыть прочь… Но как же вещи, оставшиеся на берегу? Как же деньги?! Они снова останутся без всего!!
— Русалка, — повторила женщина, поднимая заплаканные глаза. — Она Симушку схватила. Стащила с мостков, потащила на дно… Точно я видела её! Видела голову её белобрысую!! Так бы потопила сыночка моего, если бы не эта благодетельница! — она показала на Купаву. — Безумной меня считаете, да? Спятившей?! Да только это уже не в первый раз! Я точно знаю— русалка, чертовка речная, за Симушкой моим охотится!
***
Похоже, семья подала на стол лучшее, что у них было: щи были наваристые, так что ложка стояла, а гречка с курицей таяла во рту. Гориславе было даже немного стыдно объедать не очень-то богатую семью, учитывая что мальчишку спасла Купава (сама русалка безо всякого стеснения уплетала за обе щеки да нахваливала). Но Макария Федотовна — так звали мать Симушки, полностью — Серафима — настояла на том чтобы плотно накормить спасительниц. Её муж, Тихон Миронович, сидел во главе стола, прижимая к себе бледного молчаливого сына, и покуривал трубку, пока Макария носилась вокруг, то принося хлеб, то перекладывая полотенца, которые, как ей казалось, плохо лежали. При этом она не переставала болтать:
— Было бы золото — всё бы отдала… За мальчишку моего, за звездочку мою, ничего не жалко… Он— всё наше счастья, вся надежда. Дочек-то моих Финист прибрал, он один выжил…
— Замолчи уже, баба, шуму от тебя, как от стада гусей, — проворчал Тихон, выпуская колечко дыма. — И хватит болтать, что русалку какую-то видела. Народ и так считает тебя кликушей. Какие в наших краях русалки, их всех давно перебили…
— И пусть считает! Финиста, заступника нашего, тоже безумным считали, когда он о Небесном Пламени говорил! — зашумела Макария ещё громче. — Симушка уже третий раз чуть не тонет. И в этот раз я точно видела, голова под водой мелькнула, и тело, белое, как червь какой!
— Не кричи, померещилось тебе, — Тихон морщился.
— Вот и нет! Своими глазами видела, на Финистовой Книге могу поклясться! Попу на исповеди скажу! Перед всей деревней поведаю!! — Макария уперла руки в бока. — Симушка, вот скажи — была русалка аль нет? Кто тебя под воду тащил?
— Никто, — пробормотал мальчишка, отводя глаза. — Сам упал.
— Вот видишь, а ты собралась уже попу исповедаться, — хмыкнул Тихон.
— Так как же ты упал? Ты ведь даже не краю стоял! Но стоило мне отвернуться, как ты раз! И в воде! И ушёл под неё, как камень! — Макария энергично взмахнула поварёшкой, раскидывая вокруг капли щей. — Совсем мать не жалеешь, окаянный, и зачем со мной к реке пошёл!
— Ребята дразнятся, — пробурчал Симшка. — Говорят, слабак я, плавать не умею, как топор проглотил. Дружить никто не хочет. Я вижу, они там плещутся, я и подошёл к краю посмотреть… И поскользнулся.
— Да как же там поскользнуться можно… Симушка, вспомни, а когда первый раз ты чуть не утонул — ты ж говорил, что тебя бледная девочка схватила за ногу и не пускала!
— Не было никакой девки. Соврал я, — Серафим уткнулся носом в плечо отца. — Помстилось мне. Судорогой ногу свело…
— Так что в рот воды набери и хватит нас позорить, — заключил Тихон. Макария замолчала — и отвернулась, вытирая обиженные слёзы.
Горислава уткнулась в миску с кашей: к семейным ссорам она не привыкла, и каша сразу стала менее вкусной. Грешным делом подумалось — хорошо, что её отец в степи остался, а не то бы ей тоже пришлось слушать всё детство крики друг на друга. Хотя её мать, наверное, вообще кричать не умела — ей было достаточно посмотреть грозным взглядом, чтобы Гориславе расхотелось проказничать…
— А нож у вас хорош, — сказал Тихон. Горислава перевесила драгоценный клинок на пояс: в сапоге он натирал ногу. — Даже по рукояти видно. Северяне ковали?
— Угу, — сказала Горислава, вспоминая рассказы Велимира. Воронья застава лежала на севере, и ножи делали там же.
— Боевой ножик-то… А набалдашник — голова воронья? — Тихон рассматривал нож, позабыв даже о трубке. Гориславе очень захотелось спрятать его назад в сапог. — Тонкая работа…
Серафим высунулся из-под отцовской подмышки, тоже пытаясь рассмотреть гориславино оружие.
— Встречал я раз воинов с такими ножами, — сказал Тихон задумчиво. — Трое мужчин, одна девица. Через деревню проходили по следу упыря. Он у нас двоих тогда сожрал…
— Постеснялся б при гостях рассказывать мерзость такую, когда я про русалок говорю, ему, значит, не нравится, а сам про упырей за столом говорит! — Макария принялась убирать тарелки. Из печи она достала чайник и налила полные кружки душистого травяного отвара.
— Помолчи, баба, — с достоинством ответил Тихон. — Я-то по делу говорю. Четверо эти звали себя витязями, охотниками на всякую нечисть с далёкого севера. Говорят, у нас тут тоже такие были, но перевелись почему-то…. Ты севера, дева-витязь? Аль у нас они тоже появились?
Горислава чуть не поперхнулась отваром; что ответить, она не знала. Сказать, что она ещё не витязь? Тогда все будут подозревать, что посеребрённый нож она украла или сняла с трупа. Можно рассказать всё, как есть — что она из Изока, что нож ей отдал старый витязь, и идёт она в Вороний Кром — лесную заставу, что она хочет попросить витязей принять её к себе в дружину… Но выкладывать всё незнакомым людям — себе дороже.
— А вам что за дело? — вдруг включилась Купава. — Или рассказам жены про русалку всё же поверили?
— Да как тут поверить, если русалок у нас давно всех извели, — Тихон смущённо затянулся дымом. — С другой стороны, на сыне моём всё равно что проклятье какое. Как к речке подходит, что-то плохое случается, да и ночью спит плохо. Жене моей приходится с ним лежать, как с маленьким, иначе кошмары мучают. Вот я и думаю. Денег у нас немного, но, может, вы всё-таки посмотрите? Наверняка с проклятием вам не в первый раз разбираться…
К Гориславе никто так уважительно не обращался. Даже подобострастно как-то.
Змеиня одним глотком допила отвар и встала.
— Простите, я ничем вам не могу помочь, — сказала она. — Проклятия снимать не мастак. Спасибо за гостеприимство. Нам наутро нужно выходить.
— Переночуйте у нас, я вам на полатях постелю! — всполошилась Макария.
— Спасибо, у нас уже есть где переночевать, — сказала Горислава. Выходило не очень-то вежливо, но ей не нравилось преувеличенное внимание к её персоне, а к купавиной — ещё меньше.
Когда они отошли от гостеприимной избы достаточно далеко, Купава вдруг сказала:
— Горька, а ведь жена-то права.
Горислава обернулась. Русалка серьёзно смотрела на неё, сжимая в руках кулёк с гостинцами, который им дали на дорожку.
— Там была русалка. Она парня под воду тащила, я его едва у неё из рук вырвала, — сказала она. — Давай им поможем!