Горислава не удивилась, очнувшись в темнице. Она удивилась, что вообще очнулась. Некоторое время просто лежала, оценивая, насколько она помята. Выходило, что не очень: конечно, ей наставили синяков, пока тащили в озеро, и воды она наглоталась, но ничего, с чем её пламя не могло справиться.
Только вот само пламя в груди едва тлело.
Горислава заставила одеревеневшее тело сесть. Некоторое время она тупо смотрела на решётку — сырую, ржавую, покрытую какой-то тиной — затем перевела взгляд на позеленевшие стены. Пахло болотом. В зарешеченное окошко под потолком падал тусклый свет. Горислава моргнула — в очумевшей голове не сразу родилось понимание, что она попала в плен к русалкам. И сейчас находится, похоже, в легендарном святом граде-Ките.
Будь он трижды проклят.
За спиной всхлипнули. Обернувшись, Горислава увидела Оюун — та сжалась в углу, прижав к груди колени и уткнувшись в них носом. Вид у неё был не лучше, чем у мокрой крысы; но следов побоев видно не было.
— Что ревёшь? — хрипло спросила Горислава. — Не предполагала такого?
— Они… — всхлипнула степнячка, — они убили Нэргуя… Он пытался меня защитить…
— Твоего телохранителя? — Горислава подёргала ржавую решётку. Несмотря на хрупкий вид, держалась она крепко. За ней виднелся коридор, пол которого влажно блестел.
— Он был со мной всегда… С того самого момента, как я сделала свой первый шаг, — прошептала Оюун. — А теперь его просто… Нет. Я потеряла его…
Горислава попыталась найти в себе хоть каплю сочувствия — и не смогла. Не только потому, что Нэргуй был для неё просто молчаливым громилой в меховой шапке.
— Ты серьёзно думала, что русалки встретят нас хлебом-солью? — сказала она желчно. — Если это действительно бывшие жители града-Кита, то они ненавидят змеев больше, чем кого-либо. А мы с собой ещё двух монахов притащили, последователей тех, кто русалок убивал. Да ещё и этой, полынной настойкой, их святой камень залили! — Горислава не смогла сдержать сардонического смешка. — Знаешь, худшее приветствие невозможно придумать!
— Если ты такая умная, то зачем в это влезла? — огрызнулась Оюун. Она сейчас казалась совсем девочкой, не старше Гориславы.
— Угадай с трёх раз, зачем, — змеиня ещё раз подёргала решётку. Скорее чтобы чем-то занять руки чем серьёзно надеясь её разломать. — Купава. Для тебя она просто наивная девочка, которой можно просто заморочить голову, чтобы заставить плясать под твою дудку… Но мне она сестра. Названая, конечно, но сестра.
— Твоя эдзен не наивная дурочка, она знала, на что идёт.
— Серьёзно? Судя по тому, что сейчас ты размазываешь сопли, сидя в сырой темнице, даже ты не знала, на что идёшь, — фыркнула Горислава. — Чего ты вообще хотела добиться?!
— Слепец Даниил — особенный. Одарённый. Кам, — сказала Оюун. — Так иногда бывает. Духи дают дар, но забирают что-то. Зрение, слух, ноги, или родичей… Если такой взывает к духам, они отвечают на зов. Я хотела, чтобы Даниил позвал… В священном месте… Но проклятый Дорофей со своей полынью всё испортил! — Оюун сердито ударила кулаком по заплесневелой стене.
— Всё было испорчено ещё до полыни, когда вы, степные твари, пришли на наши земли и принялись сжигать города, — буркнула Горислава. Она пыталась выглянуть в окно под потолком, но оно было слишком высоко. Всё, что она могла увидеть — небо. Вроде обычное, на первый взгляд, но на второй — его синева была глубже и ярче, чем змеиня привыкла видеть. Она дёрнула плечами, прогоняя бегущие по спине мурашки; где бы они не были, это был… Не обычный мир.
— К слову. Я не думала, что русалки будут такими сильными, — сказала Горислава, пытаясь справиться с грызущим её страхом. — Я-то думала, что они только колдовать горазды, а они, оказываются, могут и навешать.
— Это были не русалки, — сказала Оюун. Её голос был едва слышен за тяжёлым шлёпаньем по коридору. По ту сторону решётки возникла огромная фигура: раздутый живот мотался между кривыми ногами, длинные руки сжимали нечто вроде копья. Существо покрывала серо-зелёная чешуя, а глаза были тусклые, рыбьи, но Горислава сразу поняла — перед ней нечто, что некогда было человеком.
Пока не утонуло.
Существо окинуло их взглядом — покрытое наростами лицо оставалось непроницаемым — а затем издало полухрип-полушипение, оскалив мелкие острые зубы. И вперевалку пошло прочь, помахивая мясистым рыбьим хвостом между ягодицами.
— Вот чёрт… Это водяник, — пробормотала Горислава ошеломлённо. Водяные вместе с русалками были героями быличек и небылиц — но стоило ли говорить, что змеиня никогда не видела их, только слышала рассказы. Поговаривали, что они разделили судьбу русалок — были перебиты при Андрии Богонравном. Врали, выходит. Как и врали насчёт того, что водяник главный надо всеми русалками. Этот не выглядел главным — просто стражником в тюрьме.
Горислава медленно сползла по стенке на пол, наконец осознавая, в какой переплёт попала. Горло сжимал страх.
— Оюун, — кажется, она в первый раз назвала степнячку по имени, — У тебя есть какой-нибудь план?
Степнячка покачала головой.
— Они забрали мою жаровню. И убили моего защитника. Я… Я бессильна, — прошептала она.
— Значит, нам остаётся надеяться на Купаву и её медовые речи, — сказала Горислава, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
***
По улицам святого града-Кита гулял свежий ветер и пахло рекой. Кричали чайки. Журчала вода — вместо некоторых улиц тут были вырыты каналы. Другие же были замощены брусчаткой, влажно блестящей в свете солнца, которое тут было больше… чем в обычном мире.
Купава не знала, где она находится, где сейчас находится город Кит. Он стоял на острове посреди огромного озера, берега которого терялись в тумане. Несмотря на невеликие размеры, он казался полупустым. Жизнь тут не бурлила, а неторопливо текла. По улицам расхаживали женщины, некоторые — в сарафанах, другие же были облачены в мужскую одежду. А может, это и были мужчины, миловидные безусые юноши.
Других мужчин тут не было. Были толстые люди-рыбы, плававшие по каналам. Городские не обращали на них внимания — а вот Купава вздрогнула, когда такой вдруг вынырнул, окинул взглядом улицу — и снова нырнул под воду. Над белокаменными строениями и синими крышами возвышалась церква с колокольней. Только символа Финиста над ними не было. Да и откуда ему быть, в городе русалок-то…
Купава вздохнула. При других обстоятельствах она была бы в восторге, очутившись в таком волшебном месте. Но сейчас могла думать только о Гориславе. И немного об Оюун. Судьба монахов её беспокоила гораздо меньше.
Она сидела в тереме, комнате светлой и просторной, и смотрела на улицы русалочьего града сквозь широкое окно — рама со слюдяной мозаикой была открыта. Только вот дверь заперта снаружи. Конечно, это не проблема: если Купава захочет сбежать, то просто вылезет в окно, легко спрыгнет на крышу вон того дома внизу, потом — на соседнюю, и… И куда? С острова не сбежать, что скрывается за туманом на чужих берегах — неизвестно, а тут где-то заперли Гориславу и ту степнячку. Русалки сказали, что они живы. Пока живы. Змеи были нежеланными гостями в святом граде.
Ещё более нежеланными, чем сама Купава.
«Прости, Горька, — в который раз подумала она. — Ну почему ты со мной пошла? Мне нужно было попасть в это святилище, не тебе. Нет, полезла вместе со мной в пасть к зверю! А теперь сиди и волнуйся за тебя!»
Совесть грызла её немилосердно. По всему выходило что это Купава подставила шею сестры под топор. Сначала обидела её неосторожными словами, а потом подставила. Горька не понимала, насколько важно для Купавы попасть к святилищу, узнать… Наконец узнать… Купава сжала стеклянный браслет, чувствуя, как в сердце поднимается знакомая, сосущая пустота. Жажда вспомнить то, что было у неё отнято.
Но разве Горислава заслужила стать жертвой её жажды?
Не заслужила, но сама пошла с ней! Значит, вина не на Купаве!
«Дурочка, она пошла, потому что боялась за тебя!» — сердито крикнула на себя Купава, до крови закусывая губу.
За спиной загремел засов. Купава обернулась, заставляя себя отвлечься от бесполезного самоедства. Горька ещё жива. Значит, не всё потеряно, значит, она ещё может всё исправить.
— Выходи, дева, — сказала русалка на пороге. Она выглядела совсем как обычная женщина, не считая распушенных волос и изумрудно-зелёных глаз. — Старшая сестра, владычица Белояра согласна видеть тебя.
***
Русалки провели её через двор, к церкве. Если без символа Финиста её можно было назвать церквой. Купава близко людские храмы не рассматривала из страха, что на неё кара обрушится или что-то такое, но даже при этом заметила отличия. Ну, вряд ли стены в церквах расписывать женщинами-птицами, белокрылыми и чернокрылыми, и женщинами с рыбьими хвостами вместо ног, плескавшимися в воде. И точно там не было деревянного трона, на котором сидела простоволосая женщина. Из-под подола длинной, неопоясанной белой рубахи выглядывали голые ступни ног.
Провожатые Купавы остановились. Русалка же сделала решительный шаг вперёд и низко поклонилась. Она понятия не имела, правильно ли поступает — делала так, как подсказывало сердце.
— Старшая сестра, я смиренно прошу вашей помощи, — сказала она. — Во имя милосердия Богини.
Старшая смотрела на неё внимательным, холодным взглядом. На её лице не было морщин, а волосы были просто светлыми, не седыми, но Купава могла с уверенностью сказать — перед ней очень и очень старая женщина. Наверное, потому что глаза у неё были блёклые и подёрнутые дымкой вечной усталости.
Старшая неторопливо встала, сделала несколько шагов и медленным, плавным движением взяла Купаву за подбородок.
— Знаешь ли ты, с кем говоришь, дева? — спросила она негромко, но голос её наполнил всю не-церкву.
— Со старшей сестрой. С озёрной владычицей Белоярой, — выдохнула Купава. Русалка вглядывалась в неё своими блёклыми глазами, а затем сказала:
— Малёк. Нет, даже не малёк. Икринка. Вот кто ты, — и отпустила Купаву. Она повернулась к ней спиной, глядя в глаза женщины, изображение которой занимало всю стену. — Богиня, зачем ты послала ко мне это дитя?
Женщина смотрела со стены спокойным и мудрым взором. Чем-то она напоминала ведьму Параскеву — рыжеватыми волосами, наверное, или зелёными глазами. Справа и слева от женщины стояли девушки, тоже зеленоглазые, но у одной волосы были золотые, а у другой, белокожей — чёрные, как вороново крыло.
«Богиня», — повторила Купава одними губами. Так вот как она выглядит… Точнее, как её рисуют… Значит, вот так она и выглядела в те времена, когда боги были живы? Или же это просто кто-то намалевал первое лицо, что в голову пришло?
— Она не знает наших путей, Богиня. Ни нашего долга. Но она пришла сюда. И привела скверну — двух убийц и двух проклятых, — пожаловалась Белояра изображению на стене. — Должна ли я простить её?
Тишина затянулась. Белояра невидящим взглядом смотрела на стену. Русалки вокруг молчали. Кто-то уже начал переминаться с ноги на ногу. Наконец Купава решилась прервать молчание:
— Я… Кое-что знаю на нашем долге.
Белояра резко обернулась — волосы взвились, как белое крыло — и уставилась на неё взглядом гневным и растерянным, как человек, которого разбудили среди ночи.
— И что же? Что может знать такой малёк неразумный, как ты?
— Мы должны хранить… Защищать смертных от упырей и других злых духов, — сказала Купава, надеясь, что не очень разозлила Белояру.
— И кто же тебе такое сказал?
— Одна ведьма.
Белрояра села на трон. Тонкие белые пальцы обхватили подлокотники.
— Как интересно. Она была твоей наставницей?
— Она мне немного рассказывала о магии, о мире вокруг… О Богине… Но об этом святилище мне рассказали русалки в Ро́се, — сказала Купава.
Белояра некоторое время молчала, глядя перед собой невидящим взглядом.
— Наш долг, — наконец сказала она, — действительно таков. Защищать смертных от тех, кто не нашёл после смерти покоя или предназначения. Охранять ту границу, что разделает мир живых и мир мёртвых. Но мы настолько хорошо исполняли свой долг, что в какой-то момент мы просто прекратили быть им нужны, — в голосе русалки прозвала ядовитая горечь.
— Вы же… Одна из тех русалок, что была здесь с самого начала? — ахнула Купава, догадываясь. — То есть из старого святилища?!
Когда глаза Белояры сверкнули гневом, она поняла, что сболтнула лишнее.
— Да, малёк. Я дитя того мира, что умер. Последний осколок, последняя из сестёр. Я выжила, когда они пали, затаилась в глубинах… Потерянная, молящая Богиню о том, чтобы она указала путь… Год за годом. Пока не услышала голоса, которые взывали к Богине. Целый хор. Они молили о прощении. О защите, — скорбь в голосе Белояры сменилась мрачным торжеством. Краем глаза Купава видела, как опустили головы сопровождавшие её русалки. На их лицах мелькнул страх и стыд. — Те люди, что звали нас нечистыми и заманивали в ловушки, начали умолять о спасении. Я поступила так, как велит путь Богини. Даровала им Её милосердие, Её объятие. И с тех пор они служат мне, служат Богине, искупая грехи предков. Здесь, на дне священного озера, мы ждём часа, когда смертные вновь взмолятся нам. Тогда мы вернёмся… И с нами вернётся старый мир. Сто лет, сто по сто лет, неважно, мы будем ждать. Хочешь ли ты присоединиться к нам в этом дозоре, дева?
— Нет, — сказала Купава удивлённо. — Простите, я…
— Зачем же ты потревожила нас, неразумная икринка? Зачем тратишь моё время? — белые пальца Белояры сжали подлокотники, и на мгновение они показались Купаве старыми и сморщенными.
— Я узнала об этом святилище у старших сестёр. Они говорили мне, что здесь живёт голос самой Живы. И я смогу узнать здесь ответы на мучающий меня вопрос, — выпалила Купава, сжимая в пальцах стеклянный браслет.
— А сёстры твои говорили тебе, что путь к Гласу Богини лежит через тяжёлые испытания? — голос Белояры громом прогремел под сводами не-церквы. Глаза её были полны гнева.
— Нет, но я готова их пройти, ведь ничего больше не остаётся, — твёрдо сказала Купава. —
Дело в том, что я не помню ничего из смертной жизни, и хочу это исправить.
— Не помнишь? — протянула владычица. — Возможно, такова воля Богини. А возможно… Тебе удалось заинтересовать меня, дитя.
Кажется, её глаза стали немного добрее. Поэтому Купава снова заговорила, склонившись в поклоне.
— А ещё… Владычица Белояра, я прошу вас о милосердии для моих спутников…
— О. Конечно, — Белояра сделала усталый вздох. — Конечно ты попросишь. Но скажи, дева, почему я должна его дать? Ты привела двоих… Последователей того же бога, что и наши убийцы. А ещё двоих осквернённых. Они живы лишь потому, что обе носят твой знак. А ты, я смотрю, носишь их знаки. В старые времена до подобного не опускалась ни одна из моих сестёр. Ты воистину невежественна, кривое отражение того, чем должна быть русалка!
Купава сжала кулаки, чувствуя, что начинает злиться. Пренебрежительный, высокомерный тон — да как она смеет говорить так со своей сестрой, пусть она даже трижды владычица озера?
— Я не знаю ваших путей и правил, Владычица Белояра, — сказала она, тем не менее, вежливо. — Меня не обучили им. Мне лишь сказали, что Богиня милосердна и отвечает на добро добром. А мои спутники не причинили зла ни мне, ни моему племени. Одну я назвала своей сестрой, — Купава дерзко посмотрела царице прямо в глаза. — Скажите, что я поняла неправильно, Владычица?
Наступила жутковатая тишина. «Мне конец. Нам конец», — подумала Купава с ужасом… И восторгом? То же самое она чувствовала, когда в Лукорецке убегала от погони. Она перевела дыхание и продолжила:
— Моя вина в том, что я… Пыталась ворваться к вам без приглашения. Но я лишь хотела попасть в святилище. Я готова пройти испытания, если надо — но я понятия не имела, как… Позвать вас. Обратится к вам. Степная ведьма предложила помощь, и я приняла её. Но разве она причинила вред хоть кому-то из вас? Разве она пыталась проникнуть в святилище? Равно как и монахи. Они лишь стали жертвами моей… Глупости.
— Воистину, глупости, — Белояра слушала её, облокотившись на один из подлокотников. — Малёк неразумный, подумай о том, что теперь о нашем граде знает четверо тех, кому знать о нём не следует.
— Я могу поклясться, что сестрица никому не расскажет…
— А степнячка? А монахи? — спросила Белояра, и Купава не нашлась, что ответить. Владычица продолжила:
— Они не будут молчать. Как ты уже поняла, некоторые мои сёстры живут среди людей — и если правда о граде-Ките выплывает, что станет с ними? Что станет со всеми нами? Сердца поклонников Финиста из камня, а их ал-кемию мы уже один раз недооценили… Нечего сказать, дева? — Белояра улыбнулась нежно-нежно. — На твой счастье, я чту заветы Богини, а она велела быть милосердной. Потому… Знаешь ли ты, где мы сейчас находимся?
— На дне озера Белояр, — сказала Купава. Ох и не нравился ей подобревший голос владычицы.
— Тогда почему над нами небо и солнце? — спросила владычица. — Нет, дитя, мы в Нави.
Купава непроизвольно сглотнула: мысль о том, что они сейчас прибывают в мире мёртвых из страшных сказок, пугала, даром что она сама была нежитью.
— Навь — отражение явного мира в тёмной воде. Сейчас там полночь, а у нас ясный день. Там волшебство течёт тонким ручейком, а здесь — бурной рекой. Хочешь исправить свои ошибки? Хочешь поговорить с Гласом Богини? Тогда садись в лодку отправляйся на навьи берега. Принеси мне пучок травы забвения — зелье из неё заставит твоих друзей забыть, что они слышали и видели, и наша тайна останется тайной.
Купава стиснула стеклянный браслет изо всех сил.
— И… Вы дадите мне возможность обратиться к Гласу Богини? — «Чем бы и кем бы он ни был…»
— Дам, дитя. Это будет твоим испытанием, и нелёгким. В навьем мире обитает множество опасных тварей. На твоё счастье, эта трава растёт не так далеко от берега — иначе мы не смогли бы собирать её, и другие травы — так что не считай испытание смертным приговором. Клянусь перед ликом Великой Матери и её дочерей, что если трава забвения будет у меня в руках, твои друзья покинут наши владения целыми и невредимыми, не считая потерянных воспоминаний. Ты же получишь возможность предстать перед Гласом Живы.
— И тоже смогу покинуть ваши владения… целой и невредимой? — с опаской уточнила Купава. Белояра кивнула.
Купава глубоко вздохнула. Не верила она словам Владычицы — хоть та поклялась перед ликом Богини. Верила злому и гневному блеску у неё в глазах. Верила своему сердцу, которое кричало — всё это хорошо, слишком хорошо, чтобы быть правдой.
Но что ей оставалось?
Купава подняла глаза на Богиню. Та смотрела на неё прямо, без злобы, но и без улыбки. В глазах её читалось: ты совершила глупость — тебе и платить по счетам.
Поэтому русалка перевела взгляд на Белояру и сказала:
— Я согласна, старшая сестра. Только… Опишите мне, как это трава выглядит-то.