В дорогу ей дали нож для срезания трав, сделанный из острого осколка ракушки, и свечу. «Зажжётся сама собой, когда войдёшь в навий лес, — сказала русалка, что вручила ей эти вещи. Её звали Осока и она была здешней травницей. — Учти, что Богиня не будет тебя защищать там. Это земля Велеха, бога всех тварей — а он мёртв». Купава обречённо кивнула; на защиту она не надеялась.
Девушку, которая правила лодкой, она узнала сразу.
— Ульяна, да? — спросила Купава, когда они отчалили от пристани в густой туман. — Эта полынь… — её передёрнуло от одного воспоминания об отвратительной вони, — не слишком обожгла тебя?
— Да уж изрядно, — проворчала Ульяна. В русалочьем облике на её лице не было и следа веснушек, и сама она казалась гораздо старше — не девочка, а взрослая девушка. — Не помню, когда мне в последний раз было так больно. Хорошо, что у Осоки есть снадобия на все случаи… — она вздохнула, — И снадобие забвения есть тоже. Зачем Старшей тебя посылать за травой — уму непостижимо…
— Хочет испытать меня, вестимо, — Купава интересом смотрела за борт. Кажется, там, под водой, проплыло что-то огромное и змееподобное. Такая рыба?
— Ты первая русалка за все эти годы — а ведь прошла почти сотня лет — которая пришла в наше Святилище. Или точнее заставила нас тебя впустить, — усмехнулась Ульяна. — И мы тебя вот так принимаем. Ну, притащила ты монахов, и что? Вот змеев — другое дело… До сих пор смотреть на них не могу…
— Почему? Погоди-ка — ты одна жительниц старого Кита?! — ахнула Купава.
— Как и все мы, кроме Владычицы Белояры, — сказала Ульяна хмуро.
Град-Кит удалялся, постепенно исчезая, растворяясь в белой дымке. Вскоре вокруг не осталось ничего, кроме тумана и чёрной воды внизу. Купаве стало не по себе, но Ульяна правила лодкой уверенно.
— Как это… С вами случилось? Нет, если тяжело, можешь не рассказывать… — осторожно попросила Купава.
— Тяжело. Но я расскажу. Жила я обычной жизнью, жених уже был, сватов скоро присылать был должен… В церкву ходила каждый седьмой день. Веровала в Финиста, — Ульяна рассеянно опустила руку в воду. В тёмной глубине вспыхнули изжелта-зелёные огоньки, и крошечные светящиеся рыбки закружили вокруг пальцев русалки. — Недостаточно, видимо. Когда пришли змеи и осадили город, мы прятались в церкве, как и полагается при осаде. Каменное здание, не сгорит. Молились. Если ад и существует, то он вот такой вот. Народу набилось, что рёбра трещат… Дети плачут, взрослые тоже… Священник читает молитвы… Кадилом дымит, дышать невозможно, — Ульяна резко вытащила руку из воды, стряхивая капли. — Молились мы, — повторила она. — А потом в дверь ввалился Никодим Егорыч… Весь окровавленный, кричит: «Змеи прорвались!». А что они делают с населением городов, все мы знаем… Священник ещё молится, но его уже не слышно. Все кричат. Молят Финиста о спасении. Я тоже кричала… Верила, что если кричать хором, небеса услышат. Они не услышали. А потом змеи ворвались. Резня началась. Помню их лица: желтые глаза горят, на лицах ухмылки, как волчьих мордах…
— Горислава не такая, — сказала Купава. Не могла не сказать.
— Откуда ты знаешь? — Ульяна недобро усмехнулась. — По мне так у них у всех внутри диавол сидит. Ладно, речь не о твоей сестре. О том, что было. Вдруг кто-то закричал: «Богиня! Богиня, спаси нас! Матушка-земля! Свентана!». И люди это подхватили. А потом всё словно застыло. И я услышала голос. Все услышали.
— Голос Белояры? — спросила Купава.
— Да, Старшей. Она спросила меня, нас всех, наверное, готовы ли мы отречься от Финиста, и поклониться истинным богам…
— И ты отреклась?
— Да. Отреклась, — Ульяна смотрела невидящим взглядом на воду. — Я не герой и не святая, я от чего угодно готова была отречься, только бы из этого ада спастись. Потом пол треснул и в церкву хлынула вода. За какие-то пару ударов сердца заполнила всю церкву до потолка. Когда схлынула, половина народа была мертва. Кого-то змеи прирезали, кто-то подавили, а кто-то, наверное, вестимо, не отрёкся. Поп наш например. Кто отрёкся — стали такими вот.
— Русалками, — выдохнула Купава. — А что с мужчинами? Они стали… Русалами? Русалы бывают? Я просто на улицах почти не видела мужчин…
— О, — Ульяна горько усмехнулась, — Только несколько безусых юношей стало русалками. Остальные же…
В воде что-то забулькало, и прямо перед носом лодки вынырнула покрытая зелёной чешуёй голова с усами, как у сома. Тусклые рыбьи глаза уставились на Купаву.
— Здравствуйте, Никодим Егорович, — Ульяна махнула ему рукой. Существо издало булькающий звук. — Мы к пристани. Всё тихо?
Рыбо-человек снова булькнул и ушёл под воду.
— Вот такими они стали, — грустно сказала Ульяна, провожая взглядом Никодима. — Водяниками их Владычица Белояра называет. Она сказала, что Жива, матерь всех русалок, берёт под своё белое крыло лишь девушек и очень редко — юношей. А мужчины… В старые времена они служили Велеху, богу тварей лесных. Но когда боги умерли, Велеховы слуги стали совсем дикими, как звери. Сначала они могли говорить, и были такие, как до обращения. Но день за днём они менялись, и сейчас… Хоть рядом с нами, даже слушаются нас, но уже совсем другие.
Она с болью посмотрела на Купаву, и та сочувственно коснулась руки Ульяны.
— Вот я тебе всё и рассказала, чужачка. Не смогла удержать в себе. В городе ведь про это ни с кем не поговоришь. За эти сто лет знаем друг друга, как свою ладонь, надоели друг другу. Детишек-то у нас не рождается, а те, что были, уж с умом совсем взрослым, некоторые выросли даже, хоть и нежить. Я потому и выбрала жить в Богомолье, приглядывать за людьми, за монахами, пусть и опасно это. Потому что невыносимо было видеть одни и те же лица каждый день. Не чувствуешь, что живёшь, как будто спишь и проснуться не можешь. Купава — так ведь тебя зовут? Что скажешь? Кто мы? Мы спаслись — или прокляли свои души навечно?
Лодка глухо ударила о причал. Из тумана стеной вставал тёмный лес, в котором поблёскивали тусклые холодные огни. То ли гнилушки, то ли чьи-то глаза. Купава посмотрела на них — а затем на тоскливое лицо Ульяны.
— Ты… Ближе в Богине, чем мы, — тихо сказала та. — Ты обратилась не из страха, как мы… А… Из-за чего?
— Не помню.
Это девушке — женщине, нежити — нужен был её ответ. Но какой ответ Купава могла дать? Неразумный малёк, из-за глупости которого старшая сестрица оказалась в смертельной опасности. Поэтому она просто обняла Ульяну.
— Не помню и не знаю, — прошептала Купава на ухо русалочьей сестре. — Просто… Ты ведь не делаешь никому зла, верно? Тогда какая же ты проклятая?
Так она всегда успокаивала себя; была надежда, что и Ульяне эти слова помогут. По крайней мере, глаза русалки стали задумчивыми. Купава осторожно выбралась из лодки, сжимая свечу, которая тут же вспыхнула белёсым светом.
— Ну… До свиданья. Пожелай мне удачи, — сказала она с деланным весельем. На самом деле у неё нутро смёрзлось от страха.
— Да хранит тебя Богиня, девочка, — сказала Ульяна, закидывая рыжую прядку за ухо. — Я буду ждать тебя до вечера. Просто выйди на причал и подними свечу над головой, её свет даже через туман видно.
Купава глубоко вдохнула — будто это чем-то могло помочь — и шагнула в тёмную чащу.
***
Навий лес выглядел почти как обычный. Просто очень тёмный: ветки сплетались над головой так, что ни один луч солнца не проникал. И деревья были больше — толще и выше. И мох на них рос более густой. В глубоких складках коры что-то копошилось, а в дуплах порой мелькали светящиеся глаза. Любопытствовали или оценивали, насколько вкусный из Купавы получится обед, русалка не знала.
«Держись тропы и смотри на знаки на деревьях, — сказала ей травница Осока. — Их оставили мы. Иногда лесные твари их слизывают, приходится постоянно обновлять, но они укажут тебе путь к тем местам, где мы обычно собираем целебные травы».
Тропы, ага. Её было не разглядеть — просто место, в котором было чуть меньше травы, чем во всех остальных. Но оставленные русалками знаки вспыхивали в свете свечи, как гнилушки. Первый светящийся знак — волнистую линию — Купава заметила сразу. Через несколько шагов — ещё один. Это радовало. Выходило, что путь к заветной поляне выйдет не таким уж и сложным, если, конечно, Осока не обманула её. Но свой платок Купава крепко сжимала в руке, готовая при малейшем признаке опасности напустить тумана (и надеясь, что здешних обитателей это способно хотя бы отвлечь на пару мгновений).
Пока что всё живое — ну, насколько можно назвать живыми существ, обитающих в мире мёртвых — не особо интересовалось Купавой. Чёрные блестящие многоножки копошились в гниющем стволе. Пробежала по древесному стволу огромная ящерица с двумя головами. Каркал высоко в темноте ворон — Купава не видела его, только светящиеся красным глаза.
«А тут интересно», — подумала она, и едва увернулась от нетопыря, спикировавшего с дерева. Русалка отмахнулась от него свечой — и существо с писком поспешило убраться подобру-поздорову.
— Ну и ну, — пробормотала Купава. Сердце колотилось, как бешеное. — Не теряй бдительности, дурочка.
Поэтому, когда за деревьями забрезжил свет, она не кинулась к нему радостно бегом — хоть и очень хотелось — а шла осторожно, крепко сжимая свечу в пальцах, и готовая к любой гадости. Но впереди действительно оказалась поляна, залитая здешним солнцем, а единственным неприятным сюрпризом были заросли полыни, притулившиеся в ложбине. Конечно, подходить к полыни Купава не стала, тем более что какая-то тварь уже прошлась по полынному пятну, обломала пару стеблей, и от омерзительного для всякой русалки запаха чуть наизнанку не выворачивало. Она подождала, пока глаза привыкнут к свету — и опустилась на колени, высматривая нужную траву. Как там сказала Осока? Мелкие такие розовые цветочки… Ага, вот она!
«Неужто всё будет так просто? — подумала она, и тут же услышала над головой хлопанье крыльев птицы.
Огромной.
***
Сидеть в плену у русалок было скучно. Конечно, Горислава должна была радоваться, что её не пытают, и что внутреннее пламя надёжно защищает её от сырого холода — но когда из развлечений только разглядывать мрачную и молчаливую степнячку, веселиться трудно. Она, кажется, изучила каждый камешек темницы, каждое пятнышко плесени, и даже не вздрагивала, когда мимо решётки шлёпал страхолюдный водяник. В итоге она уселась в противоположный от Оюун угол камеры и даже задремала; но проклятые русалки, конечно, не дали ей даже поспать.
— Вставай! — грубый окрик сопровождался тычком копья (к счастью, тупо стороной) в плечо. Горислава, ворча под нос ругательство, поднялась на ноги. В камере стояло трое русалок с лицами вредных девчонок, загнавших жертву своих издевательств в угол. В Изоке Горислава с такими разбиралась просто: врезать одной кулаком в нос, да посильнее, остальные сами разбегутся. Она была уверена, что и с русалками сможет разобраться так же. Если они ведьмачат не лучше Купавки, конечно; та была быстрой, но не сильной. Только вот русалки были не одни: с ними была пара водяников, таких толстых, что они в камеру едва влезали. Эти не испугаются разбитого носа, свернут шею в ответ…
— Что вам надо? — хмуро спросила Горислава, потирая ушибленное плечо. — Где Купава? Сестрица моя…
— Русалка змее не сестра, — фыркнула одна из русалок, та что держала копьё. — Пошли.
Оюун маячила за спинами русалок; водяник держал огромную руку с перепонками между пальцами у неё на плече. Вид у степнячки был сосредоточенный: наверное, пыталась просчитать, куда их поведут и что с ними сделают.
Горислава ничего просчитать не пыталась. Она чуяла: придётся драться. Но с кем?
Их не связали, но два вооружённых копьями водяника отбивали всякое желание попытаться сбежать — и пришлось покорно идти за русалками. Их вели по коридору, мимо скрывавшихся за ржавыми решётками темниц. Все были пусты. Горислава невольно задумалась: если они действительно в Граде-Ките, то почему тут столько темниц? Целое подземелье, как у Кощея, навьего князя, из сказки… Додуматься до чего-то определённого она не успела. Неожиданно они пришли в просторную пещеру — под ногами хлюпала вода, с потолка свисали каменные сосульки. В нишах стояли свечи, горевшие белёсым пламенем, которому, похоже, было плевать на сырость.
А ещё там были их с Купавой старые знакомые — монахи. Оба выглядели целыми и невредимыми, хотя Дорофей был, кажется, сильно перепуган. Он поддерживал слепого Даниила за руку, но при этом вцепился в собрата так, будто сам боялся упасть. Слепец же выглядел скорее заинтересованным. Горислава удивлённо отметила, что рада их видеть. Только вот…
— Где Купава? — спросила она русалок снова.
— Лучше б о себе побеспокоилась, — фыркнула одна из злых девчонок, видимо, их предводительница. — Смотрите, монахи. Нравится?
— Святотатство, — пробормотал Дорофей, дрожащим пальцем чертя солнечный круг. Горислава огляделась и поняла, о чём говорила русалка: у стену, покрытые плесенью и почерневшие от влаги, были свалены священные образа и книги. Кое-где поблёскивала золотая утварь — тоже церковная, вестимо.
Воистину святотатство. Но, может, что-то из этого можно использовать как оружие? Горислава пристально вглядывалась к кучу, прикидывая, как быстро она сможет к ней прыгнуть, и каковы ещё шансы против двух водяников и нескольких русалок…
…Нет. Против трёх водяников. Из источника в глубине пещеры вынырнул ещё один — огромнее первых двух, вместе взятых. Его рыбьи глаза остановились на Гориславе с Оюун — и он издал булькающий рык.
— Стоять, Самсон! — предводительница злых девочек подняла руку, и водяник замер, не сводя ненавидящего взгляда со змеинь. — Нравится? Это Самсон Игнатьевич. Гончар. У него когда-то была семья. Большая семья. Жена, два сына, и целых семеро дочерей. Любимых дочерей. Как ты думаешь, что с ними стало, степнячка?
Оюун молчала, а потому заговорила Горислава:
— Дай-ка угадаю. Змеи убили, и эта рыбина хочет отомстить нам, так?
Самсон негодующе взревел.
— А ты не настолько тупа, как кажешься, — злая девочка сощурила глаза. А ведь она действительно девочка. Подросток, даже младше Гориславы. — Змеи убили у него всех. Замучали. Воины твоего предка, степнячка. Скажи, зачем ты прошла сюда? Ты настолько глупа или умереть хочешь?
— Я пришла сюда, хранительницы вод, не за тем, чтобы устраивать с вами ссору, — сказала Оюун. Горислава отдала ей должное: та говорила уверенно и без страха. — Мой предок, Шоно Голодный Волк, пал под этими стенами. Я лишь желаю найти его останки или хотя бы его вещи, чтобы похоронить…
Русалка зло рассмеялась, остальные подхватили.
— С чего ты думаешь, что мы… Что нам вообще есть дело до того, что ты желаешь? Ты тут не гость, ты наш враг!
— Но я пришла с миром…
— Вы никогда не приходите с миром! Вы принесли нам столько бед и горя, что хватит бездну наполнить, и ещё через края перельётся! — выкрикнула одна из русалок. Её глаза сверкали.
— Вы — эдзены. Хранительницы вод, — Оюун смотрела на них с какими-то грустью и удивлением. — Вы перешагнули смертную черту и вернулись, чтобы стать чем-то большим, чем люди… Вы не должны держаться за вашу скорбь, иначе станете злобными духами…
— Ты ещё будешь говорить нам, что можно, а что нельзя! — фыркнула другая русалка. — Здесь наше царство и наши правила!
— Старшая сказала, что мы можем судить вас, просто должны помнить завет Богини, — сказала другая. — Вот мы вас и судим. Ты, потомок Голодного Волка, раскаиваешься ли в прегрешениях своего предка?
— Мой предок был воином. Воины забирают жизни. В этом нет греха, — сказала Оюун твёрдо. — Ибо в мире духов мы все перерождаемся…
— Тогда, выходит, всех убивать можно? Потому что все переродятся? — фыркнула предводительница злых девочек. — Не раскаиваешься и не жалеешь — всё с тобой понятно… А ты, стриженая степнячка? Раскаиваешься?
— В чём? — мрачно спросила Горислава. — Я степи этой не нюхала и змеиней родиться не желала…
— Ты ворвалась в наш дом! — русалка ткнула в её сторону копьём.
— Вы сами меня сюда притащили! — огрызнулась Горислава. — Я просто защищала свою сестру. Где она, кстати? Где Купава, в третий раз спрашиваю?
— Старшая послала её на испытание, — нерешительно сказала одна из русалок.
— Молчи! — шикнула на ней предводительница.
— А вы развлечься решили, значит? — Горислава скрестила руки на груди. — Сто лет прожили, ума не нажили! Ладно, змеев вы ненавидите, ясно. Но их-то за что судить будете? — она махнула рукой в сторону монахов.
— За обман, — тихо сказала предводительница русалок. — Слышите, чернецы? Вы нас всех обманывали!
— Головы дурили, — гневно сказала подружка.
— Говорили, что Финист защитит, если веровать будем! — сжала кулаки другая. — Мы веровали, веровали до последнего, и что, защитил он нас? От проклятых змеев?!
— Финист спасает не тела, но души! — возразил брат Дорофей. — Вы…
— Мы отреклись от него — и мы живы, как видишь! — русалка развела руками. — И телом, и душой!
— Нет. Вы отреклись и стали мерзкой нежитью, — дрожащим голосом сказал Дорофей. — Навсегда проклятые…
— Довольно болтовни! — предводительница злых девочек махнула рукой. — А не то забудем, зачем здесь собрались. У меня есть для вас подарок!
Нож пролетел под воздуху и воткнулся в песчаную отмель. Дрянной, ржавый нож.
— Вас четверо. Только один уйдёт отсюда живым, — сказала русалка, зло прищурясь. — Откажетесь или попробуете сделать ещё какую-то глупость, Самсон с вами с удовольствием покончит. Что так таращишься на меня, змеиня? Самсон-то никакими заветами не связан!