— Значит, наследница моего рода в руках эдзенов?! — взревел Шоно. Купаве казалось, что сейчас огромные зубы сомкнутся на её несчастном теле, но Шоно лишь нырнул в речку, обдав русалку брызгами. Сквозь тёмную воду было видно, как он носится там затейливыми кругами — а потом выскочил и звучно выпустил водяные струи из ноздрей.
— В Катае верят в то, что мы и весь наш род будут расплачиваться за грехи, если не в этой жизни, так в следующей, — сказал он. Никакого бешенства в его голосе, просто скорбь. — Наверное, мне пришло время платить по счетам.
— Но, может быть, мне удастся им помочь, — сказала Купава. — Если я смогу принести травы забвения и отдам её владычице перед всеми… Вы не поможете мне?
Шоно смотрел на неё… Странно.
— Дева, ты же понимаешь, с кем говоришь? — спросил он. — Со… Змеем.
— О, я далека от того, чтобы считать всех змеев чудовищами, — рассмеялась Купава.
— Зря, — он прикрыл морщинистые веки. — Если бы мы встретились с тобой, когда я был жив, ты бы уже давно молила меня подарить тебе смерть. Но я бы её тебе не дал. Я бы просто отдал тебя своим воинам, когда бы мне наскучили твои крики.
Это звучало так зловеще, что Купава зябко дёрнула плечами.
— Но сейчас вы не такой, правда ведь? Вы не выглядите злым, — честно сказала она. Ответом ей снова было долгое молчание. В конце концов Шоно сказал:
— Если хочешь, чтобы я тебе помог, садись ко мне на голову. Я отвезу тебя в одно место. Там ты найдёшь траву.
Он положил голову на берег, и Купава осторожно на неё влезла. Чешуя под ногами была холодная и скользкая, так что ей пришлось обеими руками взяться за рога. Шоно заскользил по реке, держа голову под водой.
— Скажи, что мешает мне сейчас нырнуть и утопить тебя? — вдруг спросил он.
— Я русалка. Я уже утонула один раз, второй раз не получится, — рассмеялась Купава.
— Тогда нырнуть, стряхнуть тебя с головы и просто перекусить пополам… Ты очень неосторожно доверилась мне, наивная малышка.
— Вам незачем меня обманывать — сожрать меня вы могли давно, вам для этого даже не понадобилось бы заманивать меня в ловушку, — сказала Купава, немного раздражённая, что её все почему-то считают наивной. — А если я что-то и понимаю в вас, змеях, вы весьма преданы семье. Я — ваша единственная надежда спасти Оюун. Зачем вам меня убивать?
— Месть. Жажда крови. Просто веселье, — перечислил Шоно.
— Тогда убейте уже, и дело с концом, — фыркнула Купава. — Только браслетом не подавитесь. Но вы ведь не собираетесь этого делать, так?
Шоно издал булькающий смех.
— Да, девочка, ты права. Смерть меняет человека. Не всегда в ту сторону, в которую он ожидает. Я не думал, что стану луном.
— Луной?
— Луном. Не знаю, как это звучит на вашем языке. Такие существа живут в Катае. Это мудрые и мирные духи рек и озёр…
— Как русалки?
— Не знаю. Я не был в Катае ни разу. Лишь слушал сказки рабынь оттуда… Скажи, дева, почему я стал луном? Я не был мирным. Я не был добрым и мудрым. Я… Никого никогда не любил, дева. Ни свою жену. Ни наложниц. Лишь кровь. Почему я превратился не в упыря, а вот в такое существо? В духа, который должен быть добрым? Все мои соратники просто умерли… А я превратился, — тоскливо спросил Шоно.
— Не знаю. Может, кто-то любил вас очень сильно и молил богов о вашей душе, — сказала Купава первое, что пришло в голову. — Сиверские боги мертвы, а ваши, степные, ещё живы, ведь так?
— Может быть. Но я всё равно не заслужил. Когда я осознал, что стал духом, я хотел начать мстить. Я съел пару эдзенов, дева, таких же, как ты. Но не почувствовал ни наслаждения, ни удовлетворения. Я смотрел на своё отражение и вспоминал их. Сказки, в которых луны помогали героям… Но как я могу проявлять доброту и мудрость сейчас, когда при жизни её не знал?
— У нас в Сивере русалками тоже не от безгрешной жизни становятся, — сказала Купава. — Это скорее… Наказание и возможность искупления, — она сжала стеклянный браслет. Почему у неё так кольнуло сердце? Неужто оно помнило что-то? — И даже я вижу, что вы стараетесь. Вы проявили доброту ко мне, не правда ли? К том же вы говорите, что были злым и жестоким. Так что вам нужно просто думать о том, как вы бы поступили при жизни, и делать наоборот!
Лун замолчал, раздумывая. Купава тоже молчала, размышляя — является ли грехом такая вот успокаивающая болтовня. Ведь она просто сказала то, что собеседник хотел услышать. Что она понимала в грехах и искуплении? Она даже не знала, почему стала русалкой: потому что ей надо было что-то искупить или из-за желания вновь увидеть возлюбленного… Или просто потому что нитка её судьбы случайно запуталась, затянулась узелком, когда должна была оборваться.
В плотно сплетавшихся над головой ветках наметились просветы, в которые лился солнечный свет. Купава было залюбовалась им, но тут же вздрогнула и прижалась к голове луна: свет померк, когда над лесом скользнула огромная крылатая тень.
— Это она, — прошептала русалка в ужасе. — Владычица Белояра…
Конечно, глупо было ожидать, что старуха от неё отстанет, да ещё после случившегося. Русалка не знала, заметила её женщина-птица или нет, но знак был нехороший. Если они вновь встретятся, то птица уже не купится на её болтовню, убьёт на месте.
— Именно она держит моего потомка в плену? — спросил Шоно. — Если я разорву её на куски, это тебе поможет?
— А вы можете? — спросила Купава.
— Я могу попробовать, — сказал дракон с сомнением, и русалка поняла, что надежды нет.
— Надо придумать что-то другое… — пробормотала русалка. Мысли носили в голове перепуганными утками, и в руки попадались только какие-то бесполезные. Например, достать где-то колдовской меч и убить владычицу. Чушь полнейшая! Она и меч! Она умеет только лепить фигурки из тумана и болтать языком…
…Болтать языком. Купава закусила губу, стараясь не упустить вдруг сверкнувшую в голове идею. Она была безумной, совершенно безумной — и именно поэтому могла сработать. Русалка нащупала в растрепавшейся косе подаренные ей Гориславой ленты. И спросила:
— Сударь Шоно, вы можете притвориться злым? Очень-очень злым?
***
Усыпанный цветами луг выглядел настолько чуждо среди тёмного навьего леса, что казался ловушкой. Посередине лежал серый камень, в котором, в аккуратно выдолбленной нише, лежал кривой степной клинок, выщербленный и с пятнами ржавчины, и остатки доспехов, среди которых белели кости. Купава слезла на берег; трава успокаивающе защекотала босую ступню, словно говоря — чего ты такая напряжённая, на поляне же никого, и хлопания гигантских крыльев не слышно, и никакая тень солнце не застит… Два шага русалка сделала по лугу, когда на камне появился, соткавшись из воздуха, тёмный силуэт: Владычица сидела, сложив чёрные крылья, и смотрела прямо на неё. Ох и недобрый был у неё взгляд.
— Твой трюк с полынью был подлым, — сказала Владычица. — Неужто ты думала, что так сможешь победить меня? Прими свою судьбу, икринка, или же можешь поиграть с ней в догонялки ещё. Но твои быстрые ноги и сладкий голосок тебя не спасут. Не спасёт и склизский дружок, которого ты завела. Твоё противоестественное влечение к змеям воистину не знает границ… — чёрная птица скривила губы.
Шоно издал булькающее рычание, оскалив огромные зубы.
«Вы можете притвориться злым? Очень-очень злым?»
Наверное, более эффектно было бы, если бы он раскрыл пасть — но он не мог, потому что его вытянутая, похожая на собачью морда была перетянута лентой. Точнее, двумя — светло-зелёной и сине-зелёной, связанных вместе.
— Тихо! — прикрикнула на него Купава.
«Как ты до такого додумалась, девочка? Неужто это… может сработать?» — «Я не уверена, но стоит попробовать».
Лучшая ложь — та, в которую веришь сама. С того момента, как эта безумная идея пришла ей в голову, Купава заставляла себя в неё поверить. И, кажется, ей это удалось.
— Владычица, разве вы ещё не поняли? — сказала Купава, глядя на неё ясными глазами. — Таков дар, которым наделила меня Богиня. Приручать и подчинять себе змеев, — она положила руку на чешуйчатую морду Шоно. Тот ещё раз рыкнул и покорно склонился, прикрыв жёлтые глаза. — Вы считаете, что я дружу с ними. Нет. Я подчиняю их своей воле. Кто сказал, что врагов нужно непременно убивать? Почему их нельзя сделать нашими пленниками?
Шоно недовольно рыкнул под её рукой: кажется, идея даже понарошку изображать пленника совсем ему не нравилась.
— Что за чушь… — сказала владычица, но совсем неуверенно. — Ты говорила о змеине как о своей сестре, не как о пленнице…
— С чего я должна её унижать при всех? — пожала плечами Купава. — Да и когда я её «сестрой» зову, вопросов меньше задают. Если я несу чушь, то скажите, как я заставила двух змеинь плясать под свою дудку? Скажите, возможно ли, чтобы степная диаволица по своей воле стала сестрой русалки? — Купава усмехнулась. — Или чтобы чудище, в которое переродился Шоно Голодный Волк, позволило мне плавать на его голове. Перевязать морду лентой. Вы знаете змеев — и знаете, что я не вру.
Женщина-птица ошеломлённо молчала.
— Но если вы хотите убить меня за то, что я использую свой дар, я приму эту смерть, — Купава покорно склонила голову. — Я не хочу умирать, но вы правильно сказали — от вас мне не убежать. И лучше я приму смерть глядя в глаза Глашатой Богини, чем дрожащая и истекающая потом.
Несколько тягучих мгновений — а смерть всё не приходила.
— Значит… Я неправильно поняла тебя, икринка, — сказала наконец русалочья владычица. — Всё это время. Я не прошу прощения, но… Я позволю тебе и твоим пленницам уйти из моих владений живыми. Сестра с таким даром должна жить.
«Неужто поверила?!»
— Но с этим змеем ты должна покончить здесь и сейчас, — жёстко сказала женщина-птица. Шоно тревожно моргнул: мол, как теперь будешь выкручиваться?
— Я служу Живе, о владычица. Я убиваю только когда нужно защитить себя, и тем более не убиваю пленников, — сказала она. — Но я собираюсь избавит вас от него иным способом. Я смогла заставить… убедить его открыть мне, где покоится то, что осталось от его тела. Если я отдам это степной ведьме, то она сможет похоронить их по степным обычаям — и душа Шоно уйдёт, куда ей положено.
— Ты хочешь сказать — он переродится? После всего, что сделал? — птица зло скривила губы.
— При всём моём уважении, владычица, не нам решать, как должны быть наказаны души после смерти, — сказала Купава, понимая, что сейчас балансирует на опасной черте. — Но я уверена — вы понимаете, что змею не место в нашей нави. Пусть степные боги его судят. Я лишь исполняю свой долг.
Купава снова покорно склонила голову. Птица издала тяжёлый прерывистый вздох, и русалка поняла, что прощена.
— Что ж, дитя. Удивительно — но ты смогла убедить меня в том, что достойна, — сказала владычица, прикрывая морщинистые веки. — Богиня действительно одарила тебя. Учти только, что всё, что произошло между нами в этом лесу, здесь и останется. Иначе тебе снова придётся почувствовать мой гнев. Ты поняла меня?
«Не хочешь, чтобы я рассказала всем, как ты чихала и плевалась, когда я забила тебе весь нос полынным духом?» — мысленно фыркнула Купава, но вслух только сказала:
— Конечно, владычица Белояра.
И с облегчением вздохнула, когда порыв ветра от взмаха крыльев взъерошил её волосы; женщина-птица унеслась в небо. Лишь несколько чёрных перьев, кружась, упали среди белых цветов. Выждав для верности некоторое время, Купава подошла к Чоно и принялась снимать ленточку с его морды.
— Простите, — прошептала она, надеясь, что Белояра не спряталась в кустах и не подслушивает.
— Я понимаю. Это было унизительно, но что не потерпишь ради своего потомка, — лун издал булькающий смешок. — И ради того, чтобы тебе наконец-то даровали погребение.
Назад они плыли молча. Купава одной рукой держалась за рог луна, а другой прижимала к груди завёрнутые в остатки плаща останки Шоно. Река расширилась, перетекая в озеро. Когда из тумана показался знакомый причал, Купава сказала:
— Вот здесь, пожалуйста.
Она осторожно перелезла на причал, и обернулась к Шоно Голодному Волку. Нужно было что-то сказать, хоть что-то. Ведь они, скорее всего, никогда не увидятся. Купава не ожидала, что на глаза у неё выступят слёзы.
— Спасибо за всё, — сказала она, шмыгая носом.
— Ты действительно думаешь, что погребение дарует мне перерождение? — спросил Шоно.
— Думаю, — Купава изловчилась, прижав объёмистый свёрток к груди одной рукой, другой вытерла слёзы. — Никто не заслужил…
— А я не знаю, хотел бы я этого, — сказал Шоно задумчиво. — Если это шанс искупить свои грехи — то я даже не начал. Первый раз я заставляю девушку плакать не потому, что сделал ей больно…
— Я в вас верю, — сказала Купава, улыбнувшись сквозь слёзы.
— Не поверила бы, если б знала меня при жизни, — жёстко сказал лун. — Ладно. Я не буду длить прощанье. Спасибо тебе за добрые слова, маленькая эдзен. Может быть, мы даже увидимся как-нибудь…
Одна из лент, которые Купава намотала на руку, соскользнула и повисла точно на драконьем роге. Подчиняясь сердечному порыву, русалка брякнула свёрток на доски причала, и, сев на колени, завязала ленту бантиком.
— Это вам на память, — сказала она. Лун фыркнул.
— Ты воистину не от мира сего, дева, — сказал он, скосив глаза в попытке разглядеть ленточку на своём роге. — Но пусть остаётся. Передавай привет моему потомку. И скажи, что если у меня будет выбор, я не буду перерождаться. Я останусь духом и буду сопровождать мой род… Прощай, странное дитя, — он склонил огромную усатую голову — и нырнул в глубину. Только светло-зелёная лента, привязанная к рогу, и мелькнула.
Купава вытерла слёзы рукавом. Посмотрела на прожжённую в нём дырку — там, где в неё вцепились руки Герасима Зачьей Губы — и сосредоточилась: ткань поплыла белым туманом, затягивая прореху, и скрывая ожог под ней. Только после этого русалка достала из-за пояса свечу — та вспыхнула знакомым белым пламенем, и вскоре стала видна лодка, скользящая к причалу сквозь туман.
Увидев, как блеснули рыжие волосы Ульяны, Купава расплылась в улыбке и замахала рукой.