— …Горька!
— Сладко, — пробормотала Горислава. Глаза открывать не хотелось. — Дай поспать.
— Ладно, — что-то щекотнуло про щеке. Вестимо, кончик купавкиной косы. Горислава перевернулась на другой бок и попыталась заснуть, но что-то ей мешало. Какая-то мысль, которую она никак не могла поймать. Какой-то смутный сон, который забылся как только она проснулась.
Погодите-ка… Они с Купавкой вроде поссорились. Вот только из-за чего? Кажется, та снова хотела совершить что-то глупое, но Горислава не помнила, что. Попытки вспомнить разбудили её окончательно.
Купавы рядом уже не было. Снаружи вовсю сияло солнце; позёвывая, Горислава вышла из сарая для сена и зашагала к колодцу. Налегла на колодезный ворот, поморщилась от боли в рёбрах. Повернулась что ли во сне не так? Ощущение было такое, будто она с кем-то дралась.
«Жить будешь, — говорит русалка по имени Осока с некоторым сожалением. — Девочек я накажу так, что надолго запомнят. Это ж надо чего удумали… Впрочем, не виню их. Вы, змеи, убили у них всю семью».
Горислава только хмыкает в ответ. Ей плевать, что будет со злыми девочками — она не собирается их прощать. Ей плевать, сколько чужих грехов на неё навесят — она не собирается молить о прощении…
…Нет. Не может вспомнить. Наверное, что-то приснилось. Горислава поставила ведро на край колодца и ополоснула лицо холодной водой. Затем, как крапивой ужаленная, принялась нащупывать на поясе нож — и вздохнула с облегчением, нащупав. Погодите-ка, почему ей казалось, что она его потеряла? Что за дурацкий сон ей снился? И куда убежала Купава?!
«Если с сестрой что-то случилось, я убью вас всех. Закончу то, что начал Голодный Волк. Не в этой жизни, так в следующей. Обещаю», — это говорит она, голос хриплый от гнева. И насмешливый ответ матушки Осоки: «Слова истинного змея. Ты можешь носить сиверскую одёжку, но ты дочь своего отца».
— …Говорите, потонул? — из попыток вспомнить сон Гориславу вырвали оживлённые голоса женщин неподалёку.
— Ага! Этого слепого опять к воде потянуло — Дорофей его пытался вытянуть, да сам… Тела так и не нашли. Ульяна всё рассказала — говорит, бросилась на помощь, но только Данилу и успела вытащить…
— Храни нас Финист! Страх-то какой!!
Даниил стоит на коленях перед русалкой Осокой, дрожа всем телом. Слова, слетающие с губ Осоки, холоднее любого льда: «Вернуть тебе зрение? С чего ты взял, что мы это можем? Даже если могли бы… Ты обычный убийца. Мы же служим богине жизни. Тебе среди нас не место».
Горислава снова плеснула себе в лицо гость холодной воды, пытаясь избавиться от странного головокружения.
Даниил обнимает тело Дорофея и воет, как выла над телом дочери Макария — «Брат! Брат!! Прости, я не хотел! Проснись, проснись!».
Да что это такое! Голова трещит, как с похмелья, хоть вчера она не пила. Не пила ведь? Горислава потёрла лоб, и только тогда заметила, что на пальце, от которого она собственноручно отковыряла ноготь, нет повязки. Более того, сам угльно-чёрный коготь на месте!
Змеиня выругалась, поспешно сжав руку в кулак. Люди, которые толклись около колодца, посмотрели на неё неодобрительно, но Гориславе дела не было. Она зашагала прочь. Её смурная голова наконец-то вспомнила, что Купава собиралась сделать какую-то глупость в компании степнячки Оюун.
Значит, нужно было искать их обеих.
***
Нэргуй лежал на лавке в сумрачном домике Ульяны. Он был бледен, на повязке, перетягивающей его грудь, темнели пятна крови. Но дышал ровно и спокойно. Оюун стояла на коленях рядом с ним, сжав его руку и прижавшись к ней губами. Она бормотала что-то на своём языке — то ли заклинание, то ли молитву. То ли просто извинялась.
— Ты скажешь Владычице Белояре, что зелье на неё не подействовало? — тихо сказала Купава Ульяне. Та покачала головой.
— Как видишь, я бунтарка. Змею вот не дала сдохнуть. И промолчу о том, что степная ведьма вспомнила всё, стоило ей погреться у очага…
Оставив Оюун с Нэргуем, они вышли во двор и уселись на скамью с видом на курятник. Куры уютно и успокаивающе квохтали.
— Не нравится мне всё это, — сказала Ульяна, подаваясь вперёд и облокачиваясь на собственные колени. — До чего мы дошли. Я как узнала, что девчонки с твоей сестрой чуть не сделали и с этой степнячкой, меня как ухватом огрели. Разве это угодно Богине?
— Сомневаюсь, — вздохнула Купава.
— Вот и я сомневаюсь. Ну ладно отомстить Шоно и его ублюдкам, сама их ненавижу. Ладно даже его детям. Но Оюун-то его пра-правнука какая-то, а твоя так вообще степи не нюхала…. Эх… — она откинула со лба медную прядь, — А ты нашла, что искала?
Купава ничего не ответила, сосредоточившись на попытках схватить пальцами ног соломинку. Затем спросила:
— А что вы будете делать со слепым?
— Даниилом-то? Ничего. Мне после того, что случилось, и видеть его лишний раз не охота. Зарезал своего поводыря, как свинью какую… С головой у него в не в порядке. Ты тему-то не переводи. Скажи, тебя действительно допустили в тайное святилище? И что ты там увидела?
Купава молча размотала ткань на запястье.
— Понятно, — сказала Ульяна с сочувствием, увидев, что поверх синяка по запястью Купавы идёт алая полоса. — Клятва молчания. Ты не может рассказать, иначе твоя рука начнёт гнить, и это убьёт тебя. Знаю. Сама такой ношу.
— Это было обязательно? Я бы и так никому не рассказала, — сказала Купава, пытаясь сдержать дрожь в голосе. Владычица Белояра холодно улыбнулась.
— Если так, то заклятье не причинит тебе вреда, — сказала она. — Ты не должна никому рассказывать, что увидишь в тайном святилище. И о нашем граде — тоже. А теперь иди; к Богине всегда входят в одиночестве.
Купава покрепче сжала стеклянный браслет — и шагнула вперёд. Вход в святилище был в сырых пещерах под бывшей церквой, но склизские ступени лестницы уходили ещё ниже. Волшебную свечку у неё отобрали, никакого другого источника света тут не было, так что Купаве пришлось идти в кромешной темноте, отчаянно цепляясь за стену, чтобы не поскользнуться и не упасть. До сего дня русалка была уверена, что отсутствие света её не пугает — на дне речки не больно-то светло даже днём — но сейчас она поняла, насколько ошибалась. Темнота змеёй обвивалась вокруг сердца, и то отчаянно вопило: бежать, бежать, бежать прочь! Назад к свету, к солнцу красному!! Но Купава только сжимала крепче стеклянный браслет, заставляя себя думать о том, ради кого она пошла на всё это. Ради кого рисковала жизнью сестры и своей собственной. Она не помнила его лица и имени, помнила только глаза — и то, как сладко-сладко сжималось сердце, когда их взгляды встречались.
— Я иду к тебе, — прошептала она в темноту. — Не важно, сколько железных ботинок я стопчу по дороге, я всё равно дойду… Дождись меня, любимый.
Ступеньки кончились неожиданно, превратившись в гладкий склон, и Купава только ойкнуть успела, прежде чем соскользнула в воду. Холодная и неподвижная вода словно была продолжением темноты, но пугала меньше — всё-таки это была родная стихия русалки. Подчиняясь чутью, она не стала пытаться выплыть, позволяя себе погружаться всё глубже и глубже, пока не увидела тусклый свет, который превратился в бесформенный белёсый силуэт. Сначала он показался Купаве кучей снега вроде тех что остаются весной в оврагах, но потом она поняла что это спящий лебедь. Причём огромный!
— Богиня Жива? — спросила она нерешительно. Лебедь пошевелился и вытащил голову из-под крыла. Голова была человеческая и женская, с нежными, мягкими чертами, и золотыми волосами; глаза Живы были зелёные, как свежая майская зелень. Богиня расправила крылья и потянулась, как самая настоящая птица.
— Дитя, — она не шевелила губами, но голос, юный и певучий, звучал у Купавы в голове, — приветствую тебя. Здесь, в утробе матери-земли, есть ответы на все вопросы. Но ты можешь задать только три. Один за Матерь-землю, другой за сестру-Жизнь, третий за сестру-Смерть. Спрашивай же.
Три вопроса! Всего три! У Купавы их было много тысяч. Действительно ли умерли боги? Если они умерли, то с кем она сейчас говорит? Существует ли Финист или его придумали южные священники? Как ёжики заводят детей, в конце концов, раз у них везде колючки?! Она глубоко вздохнула, заставляя себя успокоиться, и задала первый вопрос:
— Как мне вернуть память?
Птица прикрыла глаза, словно прислушиваясь к кому-то.
— Иди на полночь. Там, где сокол свил гнездо рядом с ласточкой, есть источник у корней дуба. Глоток из него вернёт тебе память, — ответила наконец она.
Ох. Снова святилище. Она и этим-то по горло сыта. Сжав покрепче стеклянный браслет, она задала второй вопрос, желая и боясь услышать ответ:
— Где мне найти своего возлюбленного, живым или мёртвым?
Когда Богиня изрекла ответ, пальцы Купавы сами собой разжались, и рука бессильно повисла. Была бы она жива — её сердце просто разорвалось бы.
Но она была уже мертва.
— Куда теперь отправишься? — спросила Ульяна.
— Богиня указала, куда, — ответила Купава. Горислава будет счастлива. А может, и наоборот.
— Жаль, что ты не можешь остаться, — сказала Ульяна. — Ты вроде милая. И главное с головой дружишь.
Вот тут уже Купава не выдержала — расхохоталась.
— Я — и с головой дружу?! Ой, не могу! Насмешила! Я и при жизни-то с ней не дружила, судя по всему, и сейчас этому не научилась! — она игриво толкнула русалку в плечо.
— Ладно, это я перегнула палку, ты просто милая, — проворчала Ульяна. — А, привет, — она кивнула Оюун, которая вышла на порог.
— Могу я поговорить с Купавой наедине? — спросила степнячка.
— Наедине? А не многого ли ты просишь? — возмущённо спросила Ульяна. — Я твоего приятеля спасла, тебе кров дала, а ты ещё и…
— Пожалуйста, — Оюун поклонилась, сложив руки у груди.
— Ладно, говорите, — Ульяна махнула рукой и удалилась.
Оюун села на скамейку рядом с Купавой. Её лицо было серьёзным и усталым — насмешливую девочку как подменили.
— Я надеюсь, ты не ненавидишь меня за то, что я сделала, — сказала она. — Использовала тебя в своих интересах.
— Нет. Потому что я тоже использовала тебя в своих интересах. Мы обе гадины, потому что втянули в это Гориславу и Нэргуя, — серьёзно сказала Купава. — Давай просто пообещаем друг другу, что больше не будем такими гадинами.
— Давай. Слава Умай, он выжил, и оправится, — вздохнула Оюун. — Его пламя горит ровно и сильно, я чувствую это.
— Он тоже может, как моя сестрица? Пальцами орехи колоть, синяки исцелять за одну ночь, и всё такое…
— У нет и пятой доли дара Гориславы, — сказала Оюун. — И всё равно он считается сильным. Я не знаю, кто был отцом твоей сестры, но надеюсь, что вам не придётся встретиться с ним на поле боя.
— Я надеюсь, нам вообще не придётся встречаться, — сказала Купава искренне. — Кстати, об отцах. Вот, — она вытащила из-под скамьи и протянула Оюун свёрток. — Тут клинок и кости Шоно Голодного Волка.
Степнячка приняла свёрток осторожно и нежно, как младенца.
— Ты видела его? Говорила с ним? — спросила она.
— Откуда ты…
— Просто угадала. Он стал неприкаянным духом, ведь так?
— Нет, он стал луном. Ну что-то вроде большой змеи, но морда похожа на собачью…
— Луном?! — ахнула Оюун, чуть не выронив свёрток. — Это… Невероятно! Конечно, у него мать была рабыней из Катая, но чтобы он превратился в… В… — она только тряхнула головой.
— Он сам был весьма удивлён, — сказала Купава.
— Ты не понимаешь. Луны — это почти боги. Мудрые и добрые существа, обитающие в реках.
— Говорю же, он сам удивлён. Но он старается быть добрым. Спас меня, — сказала Купава. — В Катае что, всё наоборот? Змеи спасают девиц, а не похищают?
— Судя по всему, да, — рассеянно сказала Оюун. — Это… Многое меняет, я ещё не знаю, как, но меняет. Спасибо тебе за всё, речная эдзен. Не знаю, правда, как я могу тебя отблагодарить достойно.
— Достаточно просто «спасибо».
— Мило.
— Да я вообще милая.
— Не без этого. Если ты научишься как-то развлекать людей, например, танцевать, то у нас на рынке за такую рабыню отсыплют много серебра.
Купава подняла брови.
— Это на случай, если вам двоим срочно понадобятся деньги. А потом ты просто сбегаешь, и делите прибыль на двоих, — невозмутимо сказала Оюун.
— А ведь отличная идея, — расхохоталась Купава. — Правда, Горьке не понравится, но мне по душе!
— Кстати, о своей сестре, — лицо Оюун стало серьёзным. — Я начала говорить, но, кажется, ты не услышала. Она у тебя сильная, Купава, очень.
— Я знаю.
— Нет, не знаешь, — Оюун покачала головой. — Видела её чёрный ноготь? Она с его помощью может создавать огонь. Сейчас редко кто из змеев так может. Правда, получилось у неё это только когда я усилила её пламя, но со временем она научится делать это сама.
— Так разве это плохо? Сможет костёр разжигать без возни с огнивом.
— Это не плохо. Это прекрасно. Но опасно. Чем сильнее бушует наше пламя, тем больше вероятность сгореть в нём, — сказала Оюун. — Не в прямом смысле. Выгорит человеческое, останется лишь чешуйчатая тварь. Если ты действительно любишь сестру, береги её. Не позволяй ей ненавидеть или бояться себя, и сделай всё, чтобы ей было ради кого остаться человеком.
Звучало очень серьёзно. Купава пообещала себе непременно поразмыслить об этом после, а пока просто сказала:
— Спасибо, Оюун.
— Нашла себе новую сестрицу, погляжу? — язвительный голос Гориславы прозвучал мёдом для купавиных ушей. Её сестра перемахнула через плетень, игнорируя калитку; куры испуганно заквохтали. — Я тебя по всему посёлку ищу, а ты со степнячкой милуешься.
— Мы просто говорили, как достать деньги на ленты, — невозмутимо сказала Оюун. — И я пойду… Хотя погоди, у меня есть идея. Не одолжишь своей ножик, Горислава? — спросила степнячка, и ухмыльнулась, увидев, как сверкнули глаза змеини. — Раз не хочешь, у меня есть свой.
И Оюун, поморщившись от боли, отхватила ножом клок своей косы.
— Держи, эдзен, — сказала она, бросив переплетённые чёрные волосы в руки Купаве. — Если тебе понадобится мой совет — дождись заката и брось несколько прядей в огонь. Обычно в это время я сижу у очага. Я услышу тебя. По нраву тебе мой дар?
— Очень даже! Спа…
— Не за что, — Оюун бросила лукавый взгляд на Гориславу. — Всё, можешь забирать свою сестру.
И скрылась в доме.
— Надеюсь, она не предлагала тебе продать себя в рабство, — проворчала Горислава, хмуро глядя ей вслед. Купава смотрела на сестру несколько мгновений — а потом бросилась ей на шею.
— Ты чего? Уже соскучилась, что ли? — поразилась Горислава. А Купава вспоминала, как Горислава обняла её в граде-Ките, чуть не задушила в объятиях.
«Ты больше не злишься на меня?» — спросила Купава, как только смогла вздохнуть. «Конечно, злюсь. Так бы и свернула тебе шею», — ответила ей Горислава и обняла ещё крепче.
«Сестрица, теперь ты всё, что у меня есть», — с болью подумала Купава. Потому что…
«Не ищи своего возлюбленного среди живых, — похоронным колоколом прозвенел в голове ответ Богини, — Он давно в холодных глубинах Нави».
Больше книг на сайте - Knigoed.net