Ещё не открыв глаза, Горислава поняла, что лежит на чём-то мягком. Не перина, но… Солома? Да. Точно, солома.
Змеиня медленно открыла глаза и поняла, что лежит на полу полутёмного круглого помещения без окон. Единственным источником света было светлеющее небо в дверном проёме, лишённом двери. Где-то за стеной квакали лягушки и чирикали птицы. Тянуло холодом и пахло рекой. Коснувшись рукой лба, Горислава поняла, что голова у неё перевязана.
Медленно, чтобы не потерять сознание опять, девушка села; покрывало съехало на колени, открывая обнажённую грудь. Некоторое время змеиня тупо пялилась на свой пупок, осознавая, что она полностью голая, не считая лунницы на шее и синяков по всему телу.
«Что за…?»
Сжав руками ноющую голову, Горислава принялась вспоминать, что произошло с ней вчера.
Она заплутала, и уже в ночи вышла к придорожной корчме. Та ей сразу не понравилось — потолок низкий, воняет, местные таращатся откровенно недружелюбно — но ночевать снаружи не хотелось. Ночлег в комнате корчмарь ей дать отказались, разрешил поспать в сарае. Взгляд корчмаря — холодный, изучающий — ей понравился ещё меньше. Дурища! Нужно было сразу уносить ноги из этого разбойничьего притона — но она самонадеянно решила, что сможет справиться с неприятностями.
Не справилась. Пусть спала, положив руку на рукоять ножа. На неё накинулись во сне; кажется, одного из падавших она успела порезать, но их было слишком много… Пять… Шесть? Удар по лбу обухом топора свалил её с ног, а дальше они от души её отлупили. Пришла в себя она только когда разбойники волокли её к реке.
Почему к реке, почему на месте не прибили? Чёрт знает! Наверное, обычай у них такой: ведьм в реке топить.
Ведьм. Горислава зарычала сквозь сжатые зубы. Конечно, то, что девчонка, защищаясь, расшвыряла мужиков вдвое больше неё, стало несомненным доказательством — тут замешана чёрная ворожба, и эта девчонка заслуживает смерти!
Она вскочила, переполненная яростью. Голова закружилась, и пришлось опереться рукой о стену.
— Я их убью… — прохрипела она. — Убью, убью, убью…
Всё, что она хотела — это просто поесть и передохнуть, не привлекая внимания. Она не собиралась причинять им вред! Колдовать сроду не умела. А то, что сила у ней, как у здорового мужика — что с того? Разве это колдовство?!
Опустошённая, Горислава медленно опустилась на лежанку. Что толку злиться и оправдываться: пора бы привыкнуть, что её первой винят во всех грехах, не разбираясь, кто первый начал. Хотя разбойники эти не из-за жёлтых глаз её ограбили, а потому что посчитали, что с неё есть что взять. Они забрали все её пожитки, оставив только одежду и материну лунницу на шее. Больше всего было жалко сапоги. И посеребрённый боевой нож, подарок Велимира — её главное сокровище…
Горислава спрятала лицо в руках. Ей хотелось заплакать, но она себе не позволила. Плачут слабачки. Она сильная. Она не сдастся. Поэтому хрипло перевела дыхание, пинками загоняя отчаяние куда поглубже, и заставляя себя сосредоточиться на хорошем.
Она выжила. Чёрт побери, она выжила! Чудом, ибо о русалках в этих землях уже давно никто не слышал, с тех пор как их всех перебили по приказу царя Андрия Богонравного; чудом вдвойне, потому что о речных девках, которые топят людей, говорили куда чаще, чем о спасительницах. А раз выжила, значит, ещё сможет выпустить кишки своим врагам, пусть пока и не знает, как.
Для начала следовало разобраться, куда делась её одежда.
Оглядевшись, Горислава поняла, что находится на заброшенной мельнице: в сумраке угадывался неподвижный жернов, и полусгнившая лестница, ведущая на второй этаж. Вместе с тем, кто-то неумело попытался обжить эти руины. Мусор оттащили к стенам, соорудили соломенную лежанку у стены, сложили из камней немудрёный очаг. В углу стояла посудина для муки, на которую сверху было положено несколько досок — замена столу.
Своих вещей змеиня нигде не увидела.
Взглянув на то, чем была накрыта, Горислава поняла, что это сорочка — старая, рваная, но чистая. Она быстро натянула её на себя, не из стыдливости, но из желания почувствовать хоть сколько-то защищённой. Одного рукава, как и значительного куска подола, у сорочки не хватало. Похоже, именно оторванные куски пошли на перевязку головы.
Прихрамывая — бок ныл, видимо, пару рёбер ей всё-таки сломали — Горислава вышла наружу. Восходящее солнце блеснуло из-за деревьев — заброшенную мельницу окружал сумрачный лес. Похоже, прошло несколько лет после того как люди прекратили захаживать в эти места: молодая поросль уже начала затягивать пологий берег, спускавшийся к тихой заводи. Мельничное колесо почернело и практически сгнило. Мимо неторопливо волочил воду заросший камышом приток реки Росы, покачивая кувшинки у берега.
Наконец-то Горислава увидела свою одежду: та была аккуратно развешана на ветках дерева неподалёку от реки, и была ещё влажной. Несмотря на это, змеиня схватила её и принялась натягивать на себя, шипя от боли в избитом теле.
Ничего. Не в первый и не в последний раз. Заживёт. Всегда заживало.
В озере плеснула рыба; вздрогнув и непроизвольно потянувшись к ножу на поясе (которого не было, как и пояса), Горислава подняла голову — и встретилась глазами с русалкой. Та стояла на листке кувшинки, который лишь чуть осел под её весом. Теперь змеиня смогла разглядеть свою спасительницу полностью, от тощих бледных щиколоток, торчащих из-под подола белой сорочки, до длинных влажных волос, сохших на глазах. На вид русалке было столько же, сколько и Гориславе, может, чуть поменьше, но она была хрупко сложена и уже в плечах. Сейчас, лучах рассветного солнца русалка почему-то казалась менее бледной, чем под водой, и мало напоминала нежить. Ни дать ни взять обычная девица, у которой шутники-мальчишки стащили всю одежду кроме нижней рубахи, пока она купалась.
Или хорошо отмытая деревенская дурочка.
Горислава замешкалась, не зная, что сказать спасительнице. Что она, чёрт побери, вообще знает о русалках? Священники Пресветлого Финиста учили, что русалки — это нежить, в которую превращаются девушки, утопившиеся или утонувшие в реке. Если при жизни они были добры — то становятся просто несчастными потерянными душами, если злы — то хищными, злобными чудовищами. Когда-то невежественные язычники поклонялись им как речным богам и даже отдавали реке своих детей — топили, проще говоря. Но после царя Андрия Богонравного их в Сиверии почти не осталось, хоть до сих пор рассказывали истории вроде «Сам я не видел, но вот мой двоюродный брат один раз, когда выпил, ну, всего ничего, проходил мимо реки…».
Пока Горислава думала, русалка заговорила первой.
— Ты пришла в себя! Хорошо. И не испугалась меня! — на лице девушки расплылась улыбка. Рот у неё был широкий, лягушачий какой-то, но круглое лицо всё равно было очень милым. На щеках появились ямочки, как у ребёнка. — Вот, я тебе поесть принесла.
Она протянула горстку чёрных колючих катышков, напоминающих цеплючие семена какого-то растения, только размером с крупную земляничину. Приглядевшись, Горислава узнала чилим — водный орех, которым приходилось лакомиться пару раз.
Ступая по листьям кувшинок, русалка вышла на берег, и, присев на ствол упавшего дерев, принялась ловко расковывать обломком камня скорлупу водяного ореха. Горислава присела рядом, приняла у русалки белое ядрышко и невольно остановилась взглядом на её руках. Под водой змеине это показалось игрой теней, но теперь было видно ясно: на запястьях девушки чернели синяки. Сомнений нет, их оставили крепко затянутые верёвки — у змеини сейчас самой руки были не лучше… А ещё лицо, живот, да и вообще выглядела она более дохлой, чем нежить, что сидела рядом с ней.
— Как тебя зовут? — спросила русалка, протягивая очередной орех.
— Горислава, — буркнула девушка.
— А меня Купава.
— У нас так кувшинки бабы называли, — сказала Горислава с полным орехов ртом.
— Ха-ха, да! — Купава заправила за ухо локон и подмигнула. — Я потому так себя и назвала. Они живут в воде, я живу в воде, они красивые, я ещё красивее!
— Ты спасла меня. Спасибо, — сказать слова благодарности Гориславе было неожиданно трудно. Наверное потому что это значило признать собственную слабость перед такой хрупкой девицей.
— Хах, не стоит благодарности, это было не сложно! Я живу там, под обрывом, и решила, что мне пока соседок не надо, — Купава беззаботно рассмеялась. — Тем более что этот обрыв — место моей и только моей смерти, не хочу его ни с кем делить.
Горислава чуть не поперхнулась орехом.
— Что? Тебе противно сидеть рядом с мертвячкой? — русалка истолковала это по-своему. — Так и скажи, чай не обижусь.
— Нет, — Горислава проглотила орех. — Не противно. Просто ты говоришь о… О смерти… Своей смерти! И так, ну, весело.
— А что зря плакать? — удивилась Купава. — Насколько я понимаю, большинство людей умрут — и с концами, а я под луной потанцевать могу, и утопить кого-нибудь в отместку, или вот спасти… — он пожала плечами и закинула себе в рот ядрышко последнего ореха. — Так что всё хорошо.
Она просто излучала жизнерадостность. И это нежить?! Да в ней жизни было побольше чем в иных людях!
— За что тебя хотели убить? — спросила Купава. Горислава сжала зубы, чувствуя, как в груди снова занимается гнев.
— За вот это, — сказала она, показав на глаза.
— Люди так не любят желтоглазых? — удивилась Купава. — Почему? Ведь у тебя такие красивые глаза!
— Ты что, вчера родилась? — буркнула Горислава. — Это ж значит, что моим родителем был змей с восходных степей. Вся Сиверия их ненавидит.
— За что?
— За то, что те когда-то стольный град Семигорск сожгли к херам собачьим, а тамошних князей живьём похоронили. Мы им дань платили две сотни лет, пока не освободились.
— А… Понятно. А кто у тебя змей — папа или мама?
— Сама догадайся, — буркнула Горислава, отводя взгляд.
— Ну Горислаааава! — протянула Купава, как маленькая капризная девочка. — Мы разве с тобой не друзья? Я тебя спасла, а ты даже такую малость не можешь…
— Папа! — прорычала Горислава, яростно блеснув глазами. — Кто ж ещё?! Они до сих пор нападают на деревни, жгут, девок в полон уводят. Вот и мать мою… — она сжала зубы.
Её мать звали Косаной, и она была одной из самых красивых девушек в деревне. Поэтому змеи её и пощадили — в отличие от родителей. Два года она прислуживала змеям где-то в их степных городах, а потом ей удалось сбежать, но уже непраздной. С трудом добралась до родной деревни, которую уже отстроили заново. Но выжившая родня показала ей на дверь, а жених, клявшийся ей в вечной любви, вообще на порог не пустил. Тогда Косана потащила свой тяжёлый живот в Изок, город на большой реке Росе. Там жила её последняя надежда — брат, женившийся на городской и к ней переехавший. Только вот на пороге дома встретил Косану не брат, а его жена, ставшая несколько месяцев назад вдовой…
Тут бы Косане только лечь в канаву и умереть, но оказалось, что мир не без добрых людей: вдова пустила мать к себе жить.
Тётушка Божена их спасла. И молилась в церкве, чтобы ребёнок Косаны родился человеком — ведь, если змей обрюхатит человеческую девицу, это как монетку подкидывают: упадёт решкой — родится змеёныш, а Финистом, Ясным Соколом — человек.
Но боги не помогли. Наверное, они действительно были мертвы.
— Что сделали с твоей матерью? — спросила Купава. Горислава вздохнула.
— Ты чего, совсем дура? — резкие слова для спасительницы, но русалка сейчас тыкала пальцем в самое больное место змеини. — Изнасиловали её. Что это такое, тебе объяснись?
— Нет-нет, не надо! — Купава замахала руками, прекратив улыбаться.
— Извини, — добавила она после небольшой паузы. — Я… Не очень хорошо понимаю, о чём можно говорить, а о чём нельзя. И как вообще люди живут. Ха-ха. Я в какой-то мере действительно дурочка. Я не помню, как была человеком, понимаешь? Помню только смерть. Не жизнь. И… Ты сильно обиделась?
— Переживу, — вздохнула Горислава. Всё вставало на свои места. Её жизнерадостность, её незнание таких элементарных вещей, как «почему ненавидят змеев». Выглядит на шестнадцать вёсен, а разуму — шесть.
Повисла неловкое молчание. Русалка болтала босыми ногами, как ребёнок, а потом спросила:
— Куда отправишься теперь?
— Понятия не имею, — вздохнула Горислава. — Они забрали у меня всё, что было. Деньги, сапоги… Нож, — он сжала зубы. — Нужно подумать, как у них это отобрать.
— Я помогу, — лицо Купавы так и засияло.
— Что? Ты для меня и так уже много сделала… — нерешительно сказала Горислава.
— Я тебя обидела и должна загладить обиду! — Купава энергично взмахнула рукой, задев Гориславе по носу широким рукавом. — Ты ведь не выбирала родиться с жёлтыми глазами?
— Да я бы лучше псом шелудливым родилась, — буркнула Горислава.
— Значит, эти люди ограбили и чуть не убили невиновную! А, значит, нужно их наказать и вернуть украденное, — Купава закружилась вокруг в танце. — Это будет добрым делом! — она обернулась к Гориславе. — Верно я рассуждаю?
— Мне нравится, — та пожала плечами. Она плохо представляла, как возвращать украденное, но может у этой наивной русалки есть план получше. Всё-таки нежить, и умеет какие-то колдовские штучки.
— Тогда пойдём туда, где тебя ограбили, может, они ещё там и нам удастся вернуть твои вещи! — Купава с детской непосредственностью потянула её за руку.
— Ограбили меня местные, — сказала Горислава, потирая голову. — Уверена, корчмарь у них главный, и хранится всё тоже в корчме, как пить дать… Ты умеешь драться?
— Нет, но я умею вот так, — Купава вытащила из широкого белого рукава платок, тоже белый, но c затейливой синей вышивкой. Она взмахнула им, над землёй тут же поплыл туман, который вскоре стал густым, как молоко, — И вот так, — она взмахнула платком ещё раз, и туман сжался в плотный шар, который превратился в голубя и сел ей на плечо, — И вот так, конечно, — ещё один взмах и туман исчез.
— Ничего себе, — выдохнула Горислава. — Это… Волшебно… Но это не оружие. Эх, мне бы хоть мой нож…
— О, тут как раз в речку нож выбросили! — Купава хлопнула себя по лбу. — Погоди!
Она понеслась к берегу и прыгнула в воду. Совершенно бесшумно — ни плеска, ни брызг, только круги разошлись, и тут же исчезла, как растворилась. Горислава только рот открыла.
Через четверть лучины, которую змеиня провела, пожёвывая сорванную травинку и отмахиваясь от комаров, из-под воды показалась голова Купавы, а потом она и вся она. Русалка выпрыгнула из воды, как иной раз прыгает окунь — и приземлилась на берег в облаке серебристых брызг.
— Держи. Не твой случайно? — она хитро улыбнулась, протягивая Гориславе кожаные ножны с ножом. С ножен и с набалдашника на рукояти, сделанного в виде соколиной головы, текла вода.
— Мой, — Горислава схватила ножны и наполовину вытащила нож. Тот успокаивающе блеснул посеребрённым лезвием. — Это… Спасибо.
Она не знала, как выразить благодарность. Не на шею же русалке кидаться.
— Хи-хи-хи! — Купава прикрыла рот рукой. — Ты улыбаешься! Ты действительно улыбаешься!! Ты это умеешь делать! Умеешь! — она снова закружилась вокруг в танце.
Как ребёнок.
— Естественно, умею, — проворчала Горислава, опоясываясь ножом. Видимо, суеверные дураки испугались черт и резов на клинке, и предпочли выкинуть даже такую ценную вещь вслед за ведьмой. Или Велимир не врал, говоря что у ножа есть собственный разум и он любой ценой возвращается к хозяину. — Ну теперь они у меня попляшут… Слушай, Купава. Вот что будем делать…