Рыжий да красный — человек опасный.
На прощанье матушка Параскева сказала:
— Я вам дам ворона. Он выведет к Лукарецку. А не то, змеиня, опять заплутаешь в историю попадёшь.
Чёрная птица с карканьем закружилась над ними и села на ветку дерева.
— Спасибо, — и снова Горислава отметила, как трудно проталкивать слова благодарности через горло. — За одежду для Купавки… — русалка уже выбежала за плетень, нетерпеливая, как щенок, — И за еду, за ночлег… И за ворона.
— Не стоит благодарности, — сказала матушка Параскева, с усмешкой глядя на Купаву. — Главное — помоги девочке. Таких, как она, мало осталось. Слишком мало…
Горислава кивнула и уже хотела уходить, когда пальцы ведьмы вдруг крепко сжали её руку.
— Прошлое идёт за тобой по пятам. Оно помнит о тебе, пусть ты не помнишь о нём, — прошептала она. Глаза у неё были пустые. — Беги, девочка, беги. Темна вода и холодна.
Горислава выдернула руку из хватки и отскочила. Сердце колотилось, как бешеное.
— Что… — хрипло пробормотала она. Глаза у ведьмы уже стали нормальные, и она лукаво подмигнула.
— Кто знает, — сказала она уклончиво. — Кто знает. Темна вода и холодна… Счастливой дороги.
— Горька, ты идёшь? — крикнула Купава из-за плетня.
Горислава отступила от ведьмы на несколько шагов, не смея повернуться спиной; затем всё-таки развернулась, и быстрым шагом, почти бегом, кинулась к русалке.
Пророчество ведьмы здорово попортило ей настроенье. Избушка скрылась за деревьями, а слова матушки Параскевы всё звучали в ушах. Особенно «темна вода и холодна». К чему это? Её что, утопят (снова)?! Кто-то из прошлого… О ком она не помнит. Горислава где-то с час перебирала, кому она насолила — неужто тот высокомерный боец из Щерцины, которого она побила в четырнадцать лет? — и кто может вернуться и отомстить, но потом махнула рукой. К чёрту эти мутные пророчества! Чем больше о них думаешь, тем вернее они сбываются.
Ворон, который вёл их, перелетая с ветки на ветку, согласно каркнул.
Настроенье Купавы являло полую противоположность гориславиному. Она носилась вокруг, как молодая козочка, но потом погрустнела и начала отставать.
— Устала? — ехидно поинтересовалась Горислава. — А я говорила — не прыгай, чай не жеребёнок. Теперь привал делать.
Они отыскали ручей — русалка, как выяснилось, чуяла воду за несколько вёрст — и сели, жуя лепёшки, которые дала Купаве в дорогу ведьма. Ворон уселся на ветке, демонстративно уронив крупную каплю — не на них, к счастью — показывая тем, что он думает об остановке.
— Откуда ты знаешь эту ведьму? — спросила она русалку.
— В полнолуние она ходит к речке собирать травы. Я её увидела, поздоровалась, и мы подружились, — сказала Купава, высовывая голову из воды. — Она мне рассказывает о мире вокруг и о колдовстве…
— А она рассказала тебе, откуда она, как поселилась в этой избушке? Где её родня? Параскева — это настоящее имя? — спросила Горислава.
— Нет, я не очень-то спрашивала, — отозвалась Купава. — Может, я и дурочка, но понимаю, что если человек поселился в одинокой избушке и заколдовал лес, чтобы он не пускал к нему людей — то он не хочет вспоминать о том, что было.
Она села, обхватив колени руками.
— Мы с ней как солнце и луна прямо. Она хочет быть подальше от прошлого, а я хочу вспомнить своё. Спасибо, Горислава, что согласилась мне помочь в этом, — Купава посмотрела на неё, склонив голову на бок. Горислава увидела своё отражение в огромных зелёных глазах и поспешно отвернулась.
— Твоя улыбка — это оружие не хуже моего ножа. Ты можешь использовать её, чтобы выпрашивать товар на ярмарках бесплатно, знаешь? — проворчала она.
И эти ямочки на щеках. Эти чёртовы ямочки на щеках….
— Хочешь сказать, я милая? — Купава неожиданно положила ей голову на колени.
— Хочу сказать, что выглядишь на шестнадцать вёсен, а ума на шесть, — фыркнула Горислава, спихивая голову. — Идём дальше.
— Слушай, я видела, что у людей есть эти… Лошади. Мы можем купить такую?
— У нет денег. Лошади дорого стоят. Только на хвост и хватит, — ответила Горислава.
— Но у тебя же есть деньги из той шкатулки, что ты взяла из корчмы!
— Там не настолько много, — хоть и больше, чем разбойники украли у Гориславы, что очень образовало змеиню.
— У меня ещё есть жемчуг, я в реке насобирала! — не сдавалась Купава, в первый раз познавшая радость долго хождения на своих двоих — и не проникшаяся.
— Даже с твоим жемчугом — разве что на тощую, полудохлую клячу, или горбатого жеребёнка. И хватит болтать, особенно с полным ртом! — одёрнула её Горислава на правах старшей сестры.
Дальше они жевали хлеб в молчании, и змеиня тихо улыбалась под нос. Иметь младшую сестру пока было забавно, хоть немного раздражающе, и о том, что она — нежить, абсолютно забывалось.
— Ты говоришь, что знакома с другими русалками, — спросила Горислава. — Они на тебя похожи? В том плане — ты не выглядишь как покойница. Они тоже такие… Живые?
— Кто как, — Купава снова сняла лапти и опустила ноги в ручей. — Есть те, кто мало от живых отличается, а у кого-то лицо чешуёй рыбьей обросло. Или тощие, как скелетина. А у пары даже не было кожи на спине, все потроха наружу, фууу…
— Отчего это зависит, не думала? — спросила Горислава.
— Не знай, — Купава подала плечами. — Может, от того, насколько злыми они умерли, или сколько им лет. Может, через пятьдесят вёсен и у меня кожа со спины облезет! — она вдруг шлёпнула по воде ногой, подняв тучу брызг.
— Купава, чёрт! — Горислава вытерла лицо рукавом. — Не безобразничай! — а русалка только смеялась.
Когда они слова отправились в путь, Горислава продолжала расспрашивать Купаву о русалочьей жизни:
— Как у русалок вообще всё устроено? У вас есть царь — или там царица? Города под водой?
— О царице не слышала! — Купава подобрала прутик и теперь размахивала им, отгоняя комаров. — Русалки говорили о морском царе, но он в море, а у нас пресная вода… Раньше, говорят, водяные были, но их всех перебили, как русалок. Давай я тебе всё по порядку расскажу. Я плохо помню первые дни. Тогда ничего не понимала, и считала себя большой рыбой, как сом или щука. Ела рыб и да спала, зарывшись в ил. Потом начала приглядываться к людям, что приходили на берег, и поняла, что я не рыба. Один раз вылезла знакомиться, но тот парнишка испугался и убежал. Потом я начала плавать по Росе и её притокам и встретила других русалок. Они-то мне и всё объяснили. И то, что я теперь нежить, и что нам нужно держаться от людей подальше, потому что они нас ненавидят. Там есть русалки, которые помнят Богонравного и учат молодых сторониться людей… Живут они — то есть мы — общинами, в каждой есть своя главная, её зовут старшая сестрица, — Купава схватила Гориславу за руку. — Поняла, старшая сестрица?
— Поняла, — сказала Горислава, — Что я теперь русалочья царица… Только этого не хватало. Но погоди — ты ведь сказала, что под обрывом одна живёшь. Значит, не осталась жить в русалочей общине? Ушла?
— Ушла, — вздохнула Купава. — Там скучно. Днём спишь, вечером и утром на рыбу охотишься, ночью можно и погулять, особенно когда луна полная, поиграть на берегу… Но всё время играть надоедает. Наверное, потому что я беспамятная. Большинство моих русалочьих сестриц были крестьянками и всю жизнь трудились, так что рады тому, что целыми днями можно дрыхнуть на дне. А я хочу чего-то большего. О любимом воспоминания мучали, не отставали, ну и… — Купава смущённо затеребила браслет, — …Поссорилась со старшей.
— Дай-ка угадаю. Потому что спасла ту девоку?
— Да! Старшая на меня раскричалась, что нам-де людям показываться нельзя, и топить — только в крайнем случае, — вздохнула Купава. — И я ушла от них под родной обрыв.
Горислава вдруг поглядела вниз и заметила, что Купава шлёпает босиком.
— Так, лапти надень! — нахмурилась она. Русалка тяжело вздохнула и принялась наматывать на испачканные ступни обмотки.
***
Ворон закружил, каркая, над самыми их головами, а потом полетел прочь. Его точёный силуэт выделялся на фоне вечереющего неба.
— Мы дошли? Вот сейчас мы дошли? — Купава смотрела на городские стены, слишком усталая, чтобы радоваться. Они шли — с привалами, конечно — почти весь день, и съели невеликие припасы. — Вот как выглядят человеческие города, значит…
— Пойдём, — Горислава подхватила её под локоть и они прошли через городские ворота Лукарецка. Город это был меньше, чем Изок, и вырос, как можно понять из названия, внутри изгиба великой Росы. Речные причалы уходили далеко в воду, и около них скучились лодочники, готовые за пару мелких монет переправить на другой берег; были и рыбаки, разгружавшие улов, и торговцы, чьи большие торговые суда покачивались на волнах реки.
— Сюда привозят сушей товары, загружают их на большие суда, и отправляют дальше, на юг, — вяло рассказывала Горислава. — Там, за Полуденным Морем, огромные города. Больше Семигорска и даже Серебрянска. Мы называем те земли Заморьем. Говорят, там много чудес.
— Угу, — у Купавы хватало сил с любопытством оглядываться по сторонам. — Ты идёшь к Полуденному Морю?
— Нет, на восток, в Порубежье, — сказала Горислава. — На рубеж между Сиверией и Степью. Именно там Соколиная Застава… Последняя застава богатырей-витязей, как говорил Велимир.
— А куда все остальные делись?
— Перевелись вместе с богатырями, говорят, — коротко ответила Горислава и душераздирающе зевнула.
— Ты!! — гневный крик заставил змеиню прервать зевок. Она обернулась, уже зная, кого увидит. К ней шагал пожилой мужчина с явным брюшком и растрёпанной бородкой. Брюхо гневно подрагивало.
— Пришла назад проситься? — сказал он, упирая руки в бока. — Не возьму. Не-возь-му!
— Это кто, Горислава? — Купава на всякий случай спряталась за спину змеини, но на мужчину смотрела без страха, блестящими от любопытства глазами.
— Гостомысл Терентьевич, изокский купец, — пробурчала Горислава. — Я нанялась в охрану его каравана. Но по пути мы… Повздорили.
— Повздорили?! — Гостомысл надулся, как жаба. — Так это называешь?! Ты моему сыну нос сломала, гадина желтоглазая!
— Твоему сынку нужно было держать руки при себе и не лезть ко мне! — прорычала Горислава, подаваясь вперёд.
— Мой сын никогда бы не дотронулся до такой твари, как ты! — купец упёр руки в бока. — Зря поверил Божене Микулишне, что ты на самом деле хорошая девочка и заслуживаешь шанса! Ты просто бешеная псина — кидаешься на всех, кто на тебя не так посмотрел…
Горислава, забыв себя, рванулась вперёд, но Купава повисла на ней, сжав руку ледяными пальцами.
— Горька, Горька, не надо, на нас люди смотрят! — пискнула она.
Горислава огляделась — действительно, их окружали местные: припозднившиеся рыбаки да посетители кабака неподалёку, разгорячённые выпивкой и высыпавшие наружу в надежде поглазеть на назревающую драку (а то и поучаствовать). Змеиня медленно опустила сжатую в кулак руку.
— Эй, змеиня, ты тут нам беспорядок не чини, — сказал седой мужчина. — А то за ворота вышвырнем.
— Да от неё везде беспорядок! — пробурчал Госмомысл. — Захотел к делу пристроить, в охрану обоза взял — а она моему сыну нос на сторону свернула…
— Девку в охрану? И она побила твоего сына? — тощий мужчина в толпе пьяно захихикал. — Что за ссыкун твой сын!
— Рот заткни! — щёки Гостомысла покраснели от гнева. — Дрань пьяная! Ты на её глаза посмотри, на её глаза! — он ткнул трясущимся пальцем в Гориславу. — Она ж диаволица степная! Вот от отца её ей и досталась сила проклятая! Сколькими мужиками она в кулачных боях землю вытерла — не сосчитать!
Горислава ухмыльнулась зло и гордо. Как же, вытирала, ещё как вытирала. И удовольствие получала от этого неописуемое.
— Они с Лихом промышляли этим, людей дурили, — продолжал разоряться Гостомысл. — Лихо — это скоморох, чёрт смуглорожий, конокрад да мошенник! На ярмарке выставлял её против здоровых мужиков, и потом собирал серебро! Специально находил таких, кто о ней не знает…
— Сестрица, пойдём отсюда, а то вдруг и эти захотят тебя утопить, — прошептала Купава, дёргая Гориславу за рукав.
Горислава с усилием перевела дыхание. Как же ей хотелось броситься на Гостомысла, врезать по этой красной роже так, что кровавые сопли все стороны полетели. А потом раз, другой, третий — пока руки не устанут, пока костяшки в кровь не собьёт. И кричать: «Не правда! Не правда!!».
Но разве это что-то изменит? Улыбка на лице Гориславы превратилась в кривую гримасу. Она развернулась и зашагала прочь, таща за собой Купаву. Зеваки расступились перед ней — не дали повода толкнуть, выместить свою злость. К счастью, наверное. Или даже не наверное. Не нужно драться. Нужно сдерживать себя. Сдерживать, пока кого-то не убила…
…Опять.
Когда они отошли от пристани, Гористава с утробным рычанием влепила кулак в ни в чём не повинное дерево, росшее на углу улицы. Кора треснула, Купава охнула. Змеиня перевела дыхание: гнев наконец-то начал остывать.
— Горька, кто он такой? Если не хочешь, не рассказывай, конечно…
— Купец из Изока. Не самый богатый, такой, из мелких, — ответила Горислава. Теперь, когда вспышка гнева прошла, она чувствовала себя измотанной. — Я… Нанялась к нему в охрану, в один конец, правда. Путешествовать безопаснее с обозом, а он аж до Маковины идёт. Ну и… — она потёрла лоб, — Всё пошло к чертям собачьим после первого же привала. Его сынок хлебнул лишнего и начал ко мне приставать. Я ему сказала отвалить — не понял, сказала куда пойти — не понял, я ему и врезала…
Врезала. Неоднократно. Её пятеро от него оттаскивали, а он рыдал, как ребёнок, размазывая кровь по лицу.
— После этого меня вышвырнули, — закончила Горислава вяло. — Я пошла через лес, короткой дорогой. Заплутала. Ну а дальше ты знаешь.
— Ох, сочувствую, — сказала Купава. Её голос звучал странно напряжённо; обернувшись, Горислава увидела, что русалка, покусывая губу, сморит куда-то в сторону. Вид у неё был виноватый и расстроенный — как у ребёнка, который разбил любимую мамину чашку и не знает, как маме об этом сказать.
— Купавка? Что с тобой? Что случилось?
— Когда мы уходили от этих зевак, я достала платок… Знаешь, боялась, что они за нами побегут, решила тумана напустить…
— С ума сошла?! Ведьмачить посреди города!!
— Я поняла, поняла! Я ошибку сделала, прости! Только вот ничего не вышло. Тумана не появилось, — Купава смотрела на Гориславу умоляюще. — Горька, неужто я теперь не могу колдовать?!
— Ох, — вырвалось у Гориславы. Она почесала затылок. — Спроси чего полегче. Я тебе не матушка Параскева, я в колдовстве не понимаю. Но, если подумать… Связав себя узами со мной, ты стала больше похожа на человека, так? А люди туман вызывать не умеют…
— Но я по-прежнему могу дышать под водой, — прошептала русалка. — И…
— И весишь, как тряпичная кукла, — Горислава схватила её под мышки и без усилий подняла над землёй. — Так что не расстраивайся, ты человеком не стала. А туман — и без него проживём.
— Просто, случись что, я больше не смогу тебя защитить, — пробормотала Купава, отводя глаза.
— Чего несёшь, малая, — Горислава легонько встряхнула её. — Тут я старшая сестрица, и я буду тебя защищать, поняла?
Купава рассмеялась; на щеках снова появились эти ямочки, способные пробудить материнский инстинкт даже в таком чёрством сердце, как гориславино.
— Конечно, конечно, с такой сильной сестрицей глупо чего-то бояться! — сказала она с облегчением. — Хаха, от усталости совсем не соображаю! Горислава, может, пойдём поедим где-нибудь? Или даже поспим?
***
День начался хорошо, просто отлично. Наверное, поэтому всё и случилось: Горислава потеряла бдительность, разморённая солнышком, тяжёлым от денег кошельком и Купавой, которая была в восторге от торговых рядов, пусть те не шли ни в какое сравнение с ярмаркой. Она, как ребёнок, сыпала вопросами о том и о сём, иногда пытаясь сама догадаться, для чего нужны те или иные вещи. И сама же смеялась над ответами. Горислава непроизвольно улыбалась в ответ. Отвыкшие от такого количества улыбок щёки скоро начали ныть.
Доставшиеся ей путём не особо праведным, но справедливым деньги змеиня старалась тратить с умом. Купила Купаве самые необходимые вещицы: кружку, ложку, небольшой нож, и суму, чтобы всё это складывать. Долго выбирали обувь: не привыкшей надевать что-то на ноги нежити было неудобно во всех. В конце концов, Горислава сама, на свой страх и риск, выбрала ей хорошенькие крепкие ботиночки, отчаянно надеясь, что русалке не будет натирать. Стоили они немало, но тётушка Божена всегда учила Гориславу, что на обувь денег жалеть не надо.
Уже покидая торговые ряды, они остановились около лотка, на котором были разложены яркие ленты. Точнее, остановилась Купава. Увидев, как загорелись её глаза, Горислава только усмехнулась:
— Хочешь? Покупай. От пары лент не обеднеем.
— Правда?! — Купава кинулась к прилавку. — Тогда хочу вот эту… И вот эту!
Она показала на голубую и зелёную ленты. «Ну конечно, какие могла выбрать русалка», — подумала Горислава, всё ещё улыбаясь. Но ответ торговки сразу стёр улыбку с её лица.
— Вон пошла. Змеиным подстилкам я даже лучины не продам.
Купава смотрела на неё ошеломлёнными круглыми глазами.
— Вон пошла! Что, не слышишь?! — торговка сердито толкнула её в грудь. — Не знаю, откуда взяла твоя желтоглазая подружка деньги, но кровью они пахнут! Как и всё у змеев!
Купава попятилась; Горислава схватила её за плечо.
— Попридержи язык, — прошипела она.
— Ещё и раскомандовалась! Вали в свои степи! — торговка сплюнула. — И девку свою забирай! Нибось, она соблазнила кого-то, а ты прирезала и деньги забрала! Что, права я? Права?!
— Гориславапойдёмненужнымнеленты! — протараторила Купавла, пытаясь оттащить змеиню от прилавка.
Горислава сделала несколько шагов вслед за ней, а затем, резко остановившись, обернулась — и плюнула точно под прилавок.
— Вот, держи. Твой товар больше не стоит, — сказала она сквозь сжатые зубы. Кровь в жилах змеини вспыхнула огнём, и время замедлилось: торговка медленно-медленно раздувалась, набирая в грудь побольше воздуха, чтобы закричать, медленно поворачивали головы другие торговцы, перегибаясь через прилавки, медленно останавливались прохожие.
— Ну, ну, что тут у нас? — голос, насмешливый и спокойный, тоже звучал для Гориславы медленно-медленно. Мужчина в богатом кафтане, отороченном лисьим мехом, и с тёмно-рыжими волосами неторопливо шагал к ним. Он грыз яблоко, и по подбородку ползла капля яблочного сока. — Путятишна — чего раскричалась?
Время вдруг пошло с прежней скоростью, и Горислава пошатнулась от неожиданно накатившей дурноты. Хорошо, что Купава сжимала её руку, не давая упасть.
— Сударь… Дак это… Змеиня… — Путятишна залепетала, подобострастно глядя в глаза рыжему. — Две девчонки… А денег, как у взрослого… Вот я поостерегалась, хе-хе…
— Путятишна, — рыжий мужчина оперся на её прилавок локтем, — Что ты в самом деле? Они тебе окровавленные сорочки пытались продать?
Путятишна сглотнула.
— Вот-вот, — рыжеволосый кивнул. — Так что впредь не считай деньги в чужой мошне и… — он швырнул огрызок яблока ней под ноги, — …не чини беспорядок на торгу. Добром предупреждаю.
Он окинул взглядом прилавок, затем лениво взял три ленты — зелёную, голубую и глубокого сине-зелёного цвета, который, как говорил Велимир, далеко на востоке зовут «цин».
— Возьми, красавица, — сказал он, протягивая ленты Купаве и тепло улыбаясь. — Не держи зла на глупую бабу.
— Спасибо… — тихо сказала Купава и полезла в кошель. — Сколько это стоит?
— Для тебя бесплатно. Она тебя обидела, и подругу твою, — мужчина взял Купаву за руку вложил ленты ей в ладонь.
— Но это же нечестно… — пискнула Купава.
— Честно. В следующий раз она подумает, прежде чем грубить, — мужчина улыбнулся, свернув зубами. — До встречи, девочки.
Махнув рукой, он пошёл прочь.
— Спасибо, — сказала Купава ему в слад, нерешительно сжимая ленты.
Горислава молча глядела ему вслед.
Он ей не нравился. Может быть, сейчас он спас её от очень серьёзной ошибки, вроде той, что заставила её бежать прочь из Изока, но всё равно не нравился. Не потому что рыжий, а потому что взгляд волчий, жестокий. И кафтан на плечах — слишком богатая одежда для простого горожанина, но для князя бедновата. Торговка его явно боялась — значит, было за что.
— Добрая женщина, — Купава уже стояла у прилавка со злосчастными лентами, протягивая горсть мелочи, — Этого достаточно? Я не хочу чувствовать себя вором… Скажите, а кто был этот мужчина?
— Нет, нет, — Путятишна замахала руками, не желая брать деньги. — Это подарок. Подарок. Ставр Елисеич сказал… Он прав… Я была груба… Простите, девочки, простите… — она всхлипнула и вытерла слезу, покатившуюся по щеке. — Нет, не давайте мне этих денег. Не возьму. Не возьму.
— Ставр Елисеич? — Купава сжала монетки в кулаке. — А кто он? Боярин? Или князь?
— Раб княжий, первый из всех, — торговка сжала губы, словно боялась сказать что-то ещё. — Идите, девочки, идите, да хранит вас Финист.
— Идём, — сказала Горислава. Как всегда после вспышки внутреннего огня, мир казался ей бесцветным и холодным.
Они молча шагали по улице. Хорошего настроения как ни бывало. Горислава не знала, что удручало её больше: грубость торговки, собственный припадок ярости, или вмешательство рыжеволосого мужчины, у которого на лице было написано «опасный тип». А может, то, что Купава уже второй раз видела, какой старшая сестрица бывает в гневе? Не пожалела ли, что связала себя узами с… бешеной степной тварью?
«Я имела полное право злиться!» — сжав зубы, подумала змеиня.
Имела. И тогда, в Изоке, и в караване, и с разбойником. И тут тоже — торговка унизила даже не её, а Купаву, чистую душу.
Только вот гнев был чрезмерным. Как только кровь в её жилах вспыхивала огнём — ярость затмевала всё. И чёрт её побери, если она знала, как им управлять.
— Горька, ты часто дралась в детстве? — спросила Купава.
— Часто, — глухо ответила змеиня. Ей было стыдно перед русалкой. Та же совершенный ребёнок, а с момента прибытия в этот город уже второй раз виснет у неё на руке, пытаясь удержать от опрометчивых поступков.
— Уверена, не ты начинала эти драки, — сказала Купава утешающе.
«Какая разница», — подумала Горислава. Она всё равно выходила виноватой. В глазах всех… Кроме собственной матери.
Когда она в первый раз заявилась домой с разбитым носом, вся в крови, тётушка Божена ахала и охала, будучи в совершеннейшем ужасе, а мать просто сняла с неё испачканную рубашку и принялась умывать дочери лицо.
— Кровь только твоя? — спросила она равнодушно.
— Нет, — Горислава шмыгнула носом. — Их тоже.
— Их?
— Мальчишки. Мал, Четвертак, Вячко… Они начали… Дразниться… — Горислава сжала губы. Она не хотела повторять матери, что кричали мальчишки. Ведь они кричали не только про саму Гориславу, но и про её мать.
— Понятно, — голос матери был всё так же равнодушен. — Со всеми троили дралась? Разом?
— Да! — Горислава подняла голову и взгляну на мать яростными, блестящими глазами. Мать, похоже, ей не верила: мальчишкам было уже по десять-одиннадцать, а Купаве только восемь. — Честное слово, мама! Я побила их, заставила землю целовать и извиняться! Я сильная! Очень сильная!
— Сильная? — мать вдруг улыбнулась. Её холодное лицо, напоминающее икону из церквы Финиста, вдруг ожило, стало человеческим. — Всех трёх побила, значит? Молодец! — и поцеловала в макушку. Горислава замерла, не веря, что это не сон: мать целовала её разве что на праздник Возрождения Финиста, раз в год.
К вечеру у девочки начался жар. Она лежала на скомканных простынях с мокрым полотенцем на лбу, дыша сквозь потрескавшиеся губы. В полузабытьи она слышала, как мать с тётушкой Боженой разговаривают.
— Попа надо звать. Видано ли это, чтобы восьмилетка трёх десятилеток побила? Бабы говорят, она их расшвыряла, как тряпичных кукол… Вдруг диавол в неё вселился? — шептала Божена.
— Диваол в ней с рождения, — ответила мать со вздохом. — От отца. Его не изгнать, пока всю змеиную кровь из жил не выцедишь.
— Так что же? Что ж делать-то? Пропадёт девчонка… — запричитала Божена.
— Пропадёт она, если защитить себя не сможет, — мать неожиданно ласково поправила одеяло на Гориславе. — Так что силушка от степного диавола — её спасение. По крайней мере, никто её силой в полон не уведёт, как меня.
Наутро Горислава проснулась совершенно здоровой.
Часто. Часто она дралась. И это сделало её жизнь лучше. Мальчишки прекратили её задирать, а потом они даже начали дружить. Дрались вместе против мальчишек с другого конца Изока. Мать, слушая о её победах, слегка улыбалась, а Божена качала головой.
«Так ты никогда замуж не выйдешь, — говорила она. — Кому нужна драчливая жена?»
«Зато никто меня силой в полон не уведёт!» — отвечала Горислава гордо.
Разницы между браком и полоном она не видела. Наверное, её сердце вообще любить не умело, только ненавидеть. Как же она отличается от Купавы, которая даже после смерти не забыла чувств к своему возлюбленному, хотя и не помнила его лица…
— Горька, мы на постоялый двор идём? — спросила Купава, вырвав змеиню из задумчивости.
— А, — Горислава огляделась и поняла, что мимо двора они прошли. — Наверное. Слушай, Купава, посидишь пока на дворе? Мне нужно…
— Побыть одной? — догадалась Купава. Она обхватила её ладонь своими двумя руками. Между пальцев свисали цветные ленты. — Конечно, сестрица. Только не попади в неприятности, ладно?
— Не попаду, — сказала Горислава. В душе она в это не верила.