Некоторое время она бесцельно бродила по городу, потом уселась на берегу, рядом с брошенной, полусгнившей лодкой и тупо уставилась в воду. Змеиня завидовала воде: та текла по руслу к Полуденному Морю, ни о чём не думая и не беспокоясь. А вот ей, Гориславе, нужно было придумать, что делать дальше. Хорошо было бы пристать к какому-нибудь другому обозу, который отправлялся в Маковину, но кто захочет брать в охрану девицу, да ещё змеиню? Гостомысл взял её только по настоянию Божены, но она, Горислава, умудрилась всё испортить. И наверняка разболтал другим купцам, насколько бешеный у змеини нрав, так что просто пристать к обозу тоже не получится….
— Что, утопиться хочешь, красна девица? — насмешливый голос заставил Гориславу вздрогнуть. Рядом с ней стоял Ставр в своём слишком жарком для лета, слишком богатом для простого горожанина кафтане.
Змеиня покачала головой, глядя на незнакомца исподлобья. Она медленно поднялась.
— Спасибо, что заступились за Купаву, сударь, — сказала она, чтобы хоть что-то сказать.
— Да не за что. Путятишна — крикливая баба. Змеи у неё то ли кого угнали, то ли убили, увидит жёлтые глаза — и сразу орать начинает, — Ставр говорил весело, но смотрел как-то холодно. — А мне вот змеи по душе… Да не сверкай глазами — не буду я к тебе приставать, девица. Не в том смысле. А в том, что… Пойдём-ка в кабак, потолкуем.
— А если я откажусь? Дадите уйти, Ставр Елисеич? — спросила Горислава мрачно.
— Дам, что я, разбойник какой, — усмехнулся Ставр. — Только вот ты упустишь хорошую возможность. Меня в городе знают и любят, и я могу помочь тебе с чем-нибудь. Если ты поможешь мне.
«Любят? Скорее, боятся», — подумала Горислава. Но что если Ставр сможет ей помочь? Уговорит какого-нибудь купца, направляющегося в Маковну, взять Гориславу в охранники. Так что она сказала:
— Ладно. Только водку в кабаке я пить не буду.
— И не надо, — согласился Ставр. — У тебя и трезвой голова горячая.
Отвёл он её не в какой-нибудь паршивый шинок, а в лучший кабак в городе, находившийся в двух шагах от княжеского терема, который возвышался на холме надо всем городом. Полы тут были чисто выскоблены, а кроме общего зала были огороженные резными деревянными стенками комнатки. В такую её и провёл Ставр, крикнув:
— Хозяйка, дай-ка икорки с караваем! У меня тут гостья!
Буквально через пару ударов сердца перед ним появился и каравай, и миска с искрой, и дымящиеся кружки извара, пахнущего мятой.
— Угощайся, — сказал Ставр.
— Может, сразу к делу? — спросила Горислава.
— К делу так к делу. Понимаешь, у меня есть друзья в окрестностях, с которыми у меня вышел спор, — Ставр положил руки на скрещенные пальцы. — Мы решили разрешить его по-мужски. Мой боец против их бойца.
— Понятно, — Горислава криво усмехнулась. Что ж, её репутация бешеной твари неожиданно пригодилась. — У вас что, совсем с бойцами плохо, раз хотите меня? Вы ж ни разу не видели меня в деле.
— Они выставили со свой стороны змея, — сказал Ставр. — Такого же, как ты — с огнём внутри.
Улыбка мгновенно сползла с лица Гориславы.
— Может, простаков на ярмарке ты и могла дурить, но я знаю — степняка с огнём может забороть только другой степняк с нутряным огнём. И тут подвернулась ты. Так удачно.
— Я никогда не дралась с другим… Таким же как я, — сказала Горислава.
— Всё случается в первый раз, верно? — Ставр улыбался.
— Нет, — отрезала Горислава. — Я не буду сражаться с другим змеем.
— Боишься? — глаза Ставра были холодные и насмешливые.
— Я не боюсь, — сказала Горислава сквозь зубы. — Я просто знаю, что не во всякую драку стоит лезть.
Как же глупо это прозвучало из её уст. Но события последних дней даже дурака заставили бы серьёзно призадуматься — а совсем дурой Горислава всё же не была. Как будто боги специально ожили для того, чтобы указать ей на то, что неправильно она живёт. Или у неё, диаволицы, внезапно появился ангелос-хранитель.
Она встала. К богатому угощению Горислава даже не притронулась.
— У меня есть кое-что, что заставит тебя передумать, — сказал Ставр.
Он достал из кошеля на поясе и положил на стол стеклянный браслет Купавы.
***
«Прости, сестрица, я всё-таки попала в неприятность», — с горечью подумала Купава. Она смотрела на потолок той клети, куда её кинули. Руки были связаны за спиной, а затылок ныл: приложили её по голове от души.
«Я такая глупая…»
Она привыкла считать, что опасность исходит от мужчин. Девочке с живыми чёрными глазами, которая сказала ей, что сестрица Горислава послала за Купавой, русалка поверила. Зашла вслед за ней в какой-то переулок — и тут же получила по голове. Очнулась уже здесь.
Ей было стыдно и страшно. Стыдно за то, что она так сглупила, а страшно — за Гориславу. Ведь теперь та придёт её выручать… Что разбойники от неё потребуют? Деньги? И Горислава останется нищей? От страшного осознания у Купавы из глаз хлынули слёзы. А если Горислава откажется отдавать деньги и будет драться?! Её могут убить, что даже хуже!
В закрытую дверь ударили.
— Да прекрати ты скулить, — сказал мужской голос. — Если твоя змеиня будет слушаться Ставра, то никто тебя не тронет.
Тронут? Её? Купава сморгнула слёзы. Ах да, её ведь тоже могут побить. Или вообще убить. Но в то, что она умрёт, как-то не верилось: разве можно убить того, кто уже мёртв? Ей казалось, что даже если ей отрежут голову, её тело просто растечётся водой, а потом она придёт в себя под родным обрывом, ничего не помня.
«Может, Горислава не придёт?» — мысль об этом болью отдавалась в сердце, ведь тогда получалось, что сестрица предала её. Но глупое сердце могло болеть сколько угодно, а умом Купава заранее одобряла такое решение: Горислава останется жива и при деньгах. В конце концов, они знают друг друга лишь три неполных дня. Сама-то Купава вцепилась в змеиню, как голодная щука из желания наконец-то заполучить настоящего друга. Может, сама Горька смотрит на неё лишь как на досадную помеху. Или чувствует себя в долгу из-за того, что Купава её спасла. И, убравшись из города, через пару дней убедит себя, что встреча с русалкой была обычным мороком.
Дверь открылась, и Купава невольно отпрянула к стенке. Здоровый мужчина схватил её за шиворот и поставил на ноги.
— Идём. И не спотыкайся.
Держа Купаву за шкирку, он потащил её по полутёмному подклету, заставленному ящиками и бочонками, а затем — по лестнице наверх, в горницу. Купава сощурилась: ставни были открыты, и в окна, забранные слюдой и цветными стёклами, лился солнечный свет. Из-за висевшей в воздухе пыли лица головорезов и девиц-прислужниц, которыми была наполнена горница, показались русалке одинаковыми — стеклянные глаза, глумливые ухмылки. Только одно среди них выделялось, как лебедь среди уток.
Купава обречённо выдохнула:
— Горька…
На глаза навернулись слёзы. Горислава стояла перед ней. Хоть лицо её было застывшим, как у вмёрзшего в лед утопленника, Купава сразу заметила и красные глаза, и растрёпанные волосы.
— Купава, — сказала змеиня бесцветно. Её вертикальные зрачки были расширены чуть ли не на всю радужку. Купава уже подметила, что такое происходит, когда та выходит из себя.
«Не надо!» — отчаянно подумала она. Если Горислава бросится в драку, то погибнет. А сейчас рядом нет никого, кто мог бы её удержать!
— Вот она, змеиня, — сказал Ставр Елисеич. Он сидел на резной скамье в углу, между двух девиц, которые подливали ему вино в кубок. В пальцах он небрежно вертел купавин браслет. — Живая и целая. А то ты мне не верила. И такой и останется, если ты будешь хорошо меня слушаться.
— Не надо! — вырвалось у Купавы. — Не надо, Горька, уходи, убегай, пока можешь, со мной всё будет в порядке… Ай!
Ей влепили пощёчину. Ай. Но по сравнению с тем что она чувствовала перед смертью, пощёчина была не страшнее комариного укуса, а потому русалка не замолчала:
— Со мной всё будет в порядке! Слышишь? Просто уйди…
Ей влепили вторую пощёчину. Эх, хоть бы по разным щекам били — получился б равномерный румянец.
Кулаки Гориславы сжались. Чёрт, да ведь она на грани того, чтобы кинуться в драку! Купава, теперь уже молча, отчаянно затрясла головой — «Не надо, сестрица, не надо!».
— Хорошо, — сказала змеиня мёртвым голосом. — Я сделаю то, что ты просишь. Сражусь со змеем. Только отпусти её.
— Отпущу после твоей победы, — Ставр подкинул браслет и снова поймал (у Купавы аж сердце упало). — А пока пусть у меня погостит. Обещаю, если будет вести себя хорошо, с её головы и волос не упадёт.
Взгляд Горсилавы сверкнул бешеным гневом, без слов высказав всё то, что она думала об обещаниях Ставра.
— Браслет ей отдай, — сказала она. Ставр поднял бровь.
— Браслет. Он ей дорог, — сказала Горислава мёртвым-премёртвым голосом. Ставр пожал плечами и небрежно швырнул браслет змеине. Та вздрогнула от неожиданности — но поймала.
— Пусть лучше у тебя побудет, — лениво сказал Ставр. — А то разобьёт, бечёвку осколками попробует перерезать… Ещё жилы себе вскорет… Знаем мы эти трюки. Так, поговорили и хватит, — он хлопнул в ладоши. — Змеиня, как стемнеет, приходи на Чёртову Копейку за городом. Там мы с ребятами и встретимся.
— Поняла, — сказала сквозь зубы Горислава. — Купавка… Всё будет в порядке, поняла? Всё!
«Ничего не будет», — подумала Купава, которую тащили назад в подклет. Она видела, что Горислава на грани того, чтобы сорваться то ли в гнев, то ли в плач. Разве в таком состоянии можно нормально сражаться?!
— Погоди-ка, — вслед за здоровяком спустился светловолосый мужчина. Несмотря на молодость, у него не было нескольких передних зубов. — Дай мне её и открой погреб.
На лице здоровяка мелькнуло крайнее омерзение, но он покорно подошёл к крышке на полу и открыл её. Купаву тут же накрыло тошнотворным запахом; она невольно отпрянула, но беззубый наоборот потащил её к погребу.
Увидев его содержимое, Купава не завизжала только потому что к горлу подкатила тошнота. Мертвецов она видела не раз, только вот под водой они ничем не пахли. В погребе же валялось по крайней мере три полуразложившихся тела, два мужских и оно женское. И, Богиня, как же от них воняло!
А беззубый толкнул её в спину.
И вот тут-то она закричала. Ботинок соскользнул в ноги упал на неподвижную грудь мертвеца; беззубый в последний момент подхватил Купаву и прошептал за ухо:
— Будешь буянить — я тебя кину к ним. Посидишь там. Поняла?
У Купавы только и хватило сил кивнуть. Это была угроза пострашнее побоев.
Её снова втолкнули в полутёмную клеть, и она сжалась в углу, дрожа.
— Мерзость. Когда мы их уже похороним? — звучал за дверью голос здоровяка.
— Вот ты и хорони! — отрезал беззубый. — Нижний уже, нибось, в студень превратился. Хочешь, черпак дам — вычёрпывать его оттуда?
— Да пошёл ты! — здоровяк выругался, а беззубый захохотал. Потом заскрипели ступеньки лестницы: он поднялся на верх. Здоровяк же, судя по звукам, сел на стул около двери. Некоторое время всё было тихо. Потом Купава робко сказала:
— Дяденька, а, дяденька…
— Чего тебе? — после паузы ответил здоровяк. Он не выглядел особенно злым, и Купава решила попытать удачи, спросив:
— А с кем сестрице моей сражаться надо?
— Со степняком змееглазым, таким же, как и она, — отозвался здоровяк.
— Он сильный?
— Очень. Не знаю, на что Ставр надеется, он твою сестрицу враз заломает, — уверенно сказал здоровяк.
— Моя сестрица тоже сильная, — возразила Купава ревниво.
— Не такая, как он. Я кое-что знаю о змеях, малая, — кажется, здоровяк был рад поболтать. — И про нутряное пламя, которое есть у некоторых из них. Так вот — у этого степняка пламя сильное, и боец он опытный. А твоя сестрица такая молодая… Переломит он ей хребтину.
Купава всхлипнула.
— Да ты не плачь, малая. Твоя смерть Ставру без пользы, — здоровяк говорил утешающе. — А змеинька — такие, как она, долго не живут, судьба уж них такая…
Купава продолжала всхлипывать. Слёзы заливали лицо. Горислава погибнет — и всё из-за неё, рыбины безмозглой!
Нужно было что-то делать!
***
Горислава смотрела, как рыжее солнце катится за горизонт — как в том самый вечер, когда они с Купавой свершили обряд под старым дубом, назвав друг друга сёстрами. Это было всего-то два дня назад. Всего-то два дня понадобилась, чтобы названая сестра оказалась в смертельной опасности из-за неё.
Мысль «бросить Купаву и сбежать», к стыду Гориславы, приходила ей в голову. В конце концов, не родная же ей русалка сестра, и знает она её всего ничего. Да и вообще Купава — нежить. Можно ли убить то, что уже мертво? Может, мёртвая Купава просто растечётся лужей воды, а через несколько дней очнётся под родным обрывом…
Может. А может, будет лежать, смотреть удивлённо опустевшими зелёными глазами, уже безнадёжно мёртвая. Она же как ребёнок, даром что нежить, доверяет своей «сестре» всей душой. И если Горислава сейчас уйдёт, сбежит, то этот взгляд будет преследовать её вечно.
Поэтому змеине оставалось шагать вперёд, к Чёртовой Копейке — судя по названию, месту безнадёжно проклятому. Прекрасное место, чтобы сложить голову. Свою или чью-то ещё. На последнее Горислава особо не надеялась: она никогда раньше не сражалась с другими богатырями. Да что там, в серьёзных, насмерть, драках тоже никогда не участвовала.
«А ведь тётушка Божена говорила мне, что драчливость до добра не доведёт», — с тяжёлыми сердцем вспомнила змеиня.
Чтож, не следовало в детстве давать сдачи мальчишкам, терпеть дразнилки и брошенные камни?
Или не следовало принимать участие в масленичных боях — после побед в которых у неё появились первые друзья?
Или не стоило соглашаться на предложение Лихо…
С Лихо Горислава встретилась, почитай, случайно: мать послала к колодцу принести воды, и она увидела, как в переулке трое мальчишек с другого конца Изока колотят четвёртого. Конечно, змеиня не потерпела такой наглости — на их улице только её шайка могла кого-то колотить. Поэтому она бросила ведро и с воинственным криком кинулась отбивать пацана. Через минуту чужаки были обращены в позорное бегство, роняя капли крови из разбитых носов, а довольная Горислава дула на содранные костяшки пальцев.
— Ты кто? — спросила она.
Паренёк сплюнул кровь. Он был смуглый и жилистый, а волосы стояли на голове кудрявой шапкой.
— Скоморох я, — сказал он. — А звать меня Лихо.
Скоморох?! Тётушка Божена всегда чертила пальцем знак Финиста, когда упоминала скоморохов. Эти бродяги не жили на одном месте, а кочевали от города к городу, развлекая народ песнями, плясками, представлениями с учёным медведем, да гаданиями. Болтали, что среди них полно воров и они крадут коней, отводя сторожам глаза с помощью своих чар, а их женщины — ведьмы, способные проклясть до седьмого колена. И что детей они воруют. А ещё, что если ребёнок родится уродцем, или прижит не от мужа законного, его можно отдать скоморохам — и грех детоубийства на душу не возьмёшь, и от лишнего рта избавишься.
Поэтому Горислава ухмыльнулась и протянула руку Лихо. Она тоже была вроде как изгоем, а потому ощутила со смугляшом духовное родство.
— А я Горислава. Змеиня, — сказала она.
Много ли нужно десятилеткам, чтобы подружиться? Уже на следующий день они со скоморохом были не разлей вода. Лихо рассказывал ей о своей жизни в кочевье, смеясь над нелепыми слухами, что о них ходили.
— Раньше, говорят, скоморохи были простыми певцами, гуслярами, — говорил он. — Пели песни про богов и героев. А потом в Сиверии приняли веру в Финиста и все святилища пожгли, скоморохов же приказали выдворять из городов и деревень, если не желают отказаться от своего ремесла. Вот, те, кто не пожелали отказаться, и стали кочевать. Детей себе берут на воспитание брошенных. Меня взяли…
— Тебя родители бросили из-за того что рожа у тебя чёрная? — Горислава в том возрасте в словах не стеснялась.
— Ага, — Лихо в том возрасте на слова не обижался. — Папка сказал мамке, что та меня с диаволом нагуляла. А я думаю, это был заморский торговец — среди них есть чёрные, как смола!
Лихо быстро стал членом их маленькой, но дружной компании — Горислава, Мал, Четверак да Вячеслав, или просто Вячко. Пусть безусловным предводителем была Горислава, Лихо выдумывал лучшие проказы. Когда через месяц он ушёл вместе со скоморохами, стало скучно. Но к весне он вернулся и первым делом побежал в гости к Гориславе. С тех пор так повторялось из года в год: Лихо уходил и возвращался, принося истории и немудрёные подарки…
Сейчас Горислава понимала, что эти года были безоблачными и счастливыми. Конечно, произошло много плохого — мать Мала родила третьего мёртвого ребёнка и повредилась рассудком, по Изоку прошла волна морового поветрия, унеся с собой жизнь Четвертака — но тогда у неё были настоящие друзья, а о будущем она не думала.
Если бы она его знала, то изменила бы что-нибудь? Например, не стала бы отбивать Лихо у мальчишек? Или даже сама бы добавила?
Нет. Чёрт побери, она бы поступила точно так же. Даже если б знала, как скоморох поступит с ней потом.
— Явилась! — голос Ставра вырвал её из размышлений. Он дружески хлопнул змеиню по плечу (Гориславе очень захотелось вырвать ему руку из сустава). — Я уж думал, что ты сбежишь.
На Чёртовой Копейке собрался народ: с одной стороны — люди Ставра, с другой — те самые «братья», о которых он говорил. Кто же они всё-таки такие, в чью драку Гориславу вовлекли? Рожи были разбойничьи и у тех, и у других, поэтому змеиня решила считать их разбойниками. Наряды у них были яркие, кичливые, как у щерцицев, и казались ещё ярче из-за заливавших поляну рыжих лучей солнца.
Точно на середину, на ту невидимую линию, что разделяла две шайки, вышел старик со сломанным носом и хлопнул в сухие ладоши.
— Итак, сегодня мы, как завещано отцами нашими и дедами, собрались на Чёртовой Копейке, чтобы решить возникшие между нами разногласия, — сказал он; голос был негромкий, но гомонившие разбойники сразу замолчали. — Пролить ложку крови, чтобы не пришлось проливать реку, хе-хе. Рябой, записывай: пятое Вересня, суд поединком. Судится у нас Ставр Елисеевич с Петром Червонцем…
Пётр Червонец возвышался над своей шайкой, как дуб над рожью. Его лицо как будто из булыжника высекли: мощный, квадратный подбородок, глубоко посаженные глаза и блестящий выбритый череп. Если у Ставра улыбка не сходила с губ, этого улыбающимся было представить невозможно. Что удивило Гориславу — за спиной главаря стояла бледная черноволосая девушка, не похожая ни на разбойницу, ни на рабыню, и скучающе смотрела в землю, пожёвывая травинку.
Рябой — действительно рябой молодой парень — старательно, закусив язык, выцарапывал на бересте слова договора. Если б Горислава пребывала в менее мрачном настроении, она б восхитилась тем, как у разбойников всё устроено, как будто не разбойники они, а княжьи люди.
— В случае выигрыша Ставра Елисеевича — право на охрану обозов, идущих по Маковинскому Тракту, переходит к нему. В случае выигрыша Петра Червонца — остаётся у него, — диктовал старик. — Проигравшая сторона обязуется не нападать на обозы, охраняемые выигравшей стороной. Поединок ведётся до утери сознания одним из поединщиков…
Горислава увидела, как бледная девушка дёрнула Червонца за рукав, и, встав на цыпочки, прошептала ему что-то на ухо. Тот коротко кивнул, и, сделав шаг вперёд, сказал:
— Нет. Я требую поединка до смерти.