Ей снилось, что она падала и падала в тёмную бездну. Иногда глубоко внизу вспыхивал огонёк — но не рыжим пламенем, не алыми прожилками, а жёлтовато-зелёным, гнилым огнём.
Потом она поняла, что это не огонёк — это огромный, как озеро, змеиный глаз. Он приблизился — мгновенно и неотвратимо, раскрылась гигантская пасть, и зубы величиной с горы сомкнулись над Гориславой…
…Змеиня очнулась. И тупо уставилась на незнакомый потолок.
«Мне стоит прекратить приходить в себя избитой и в незнакомом месте», — мрачно подумала она. Отлупили её знатно: болело везде и ещё в паре мест. Поморщившись, она села на набитом соломой тюфяке, скинув плащ, которым была прикрыта. В прошлый раз это была заброшенная мельница, сейчас — какая-то лачуга с единственным окном, колченогим столом и стулом. Найдя взглядом свои вещи — аккуратно сложены в углу — Горислава с облегчением вздохнула и потянулась к кувшину, заботливо поставленному неподалёку от постели. Она пила медленно и жадно, роняя капли воды на рубаху.
— Уже пришла в себя? — услышав незнакомый мужской голос, Горислава мгновенно оторвалась от кувшина и напряглась. У входа в лачугу стоял монах — немолодой, с добрыми морщинками у глаз. Чем-то он напоминал отца Лавра.
Но Гориславу морщинками было не обмануть.
— Где Купава? — спросила она, глядя исподлобья. Воображение рисовало жуткие картины, как монахи протыкают несчастную русалку копьями, или, связав, подвешивают над костром. Последователи Пресветлого Финиста ненавидели нежить и тех, кто молился старым богам, а Купава была и тем и другим.
— Здесь я! — зазвенел голос Купавы снаружи. — Отец Варфоломей — я принесла воды, как и обещалась!
Она влетела в лачугу, и, бухнув ведро на пол, кинулась к Гориславе.
— Горька! — упав рядом на колени, она обняла её за плечи, и змеиня охнула от боли. — Живая! Я уж боялась, что ты не очнёшься!
— Вот только не надо меня пытаться добить, — проворчала Горислава, обнимая русалку в ответ. — Где мы?
— Около монастыря, — сказала Купава. — Это у них я укра… Одолжила лодку, — она виновато посмотрела на отца Варфоломея, заправляя светлую прядь за ухо. — Тогда и заприметила эту лачужку. Принесла тебя сюда…
— А я с утра увидел, что в окне горит огонь, и зашёл полюбопытствовать, — монах присел на скамью. — Этот дом брат Еремей построил, любил порыбачить в одиночестве. Только его не стало прошлой зимой, я уж испугался, что он упырём вернулся… — он добродушно усмехнулся в усы. — Но нашёл двух измученных девчушек, которые спасались от разбойников.
— В монастыре только вы о нас знаете? — хмуро спросила Горислава. События последних дней добавили ей подозрительности, а со служителями Финиста отношения у неё всегда были сложные.
— Только я. Зачем рассказывать другим? — пожал плечами монах. — На разбойниц вы не похожи. А даже если на самом деле разбойницы — пусть Финист вас судит… Для меня вы просто две беглянки, которым нужна крыша над головой и время чтобы залечить раны.
— Спасибо огромное, отец Варфоломей! — Купава низко поклонилась монаху, и чувствительно ткнула Гориславу в бок.
— Спасибо, — пробурчала Горислава.
— Да не за что. Я немного еды с трапезной вам принёс. Когда хорошо ешь, быстрее поправляешься, — он положил на стол узелок. — Пойду я. Лечи старшую, малая, — перед тем, как уйти, он потрепал Купаву по голове, и та ответила ему своей чудной улыбкой.
Когда дверь за ним закрылась, они некоторое время молчали. Горислава понятия не имела, что говорить. Первой нарушила молчание Купава:
— Горька…
И Горислава обняла её за плечи, уткнувшись в плечо.
— Прости, — прошептала она.
— За что?!
— За… За всё. Что я втянула тебя в это… Что тебе пришлось всё это пережить… Я должна была защитить… Я приношу несчастья всем, с кем связана…
— Горька, ты чего несёшь?! В чём ты виновата? — Купава вырвалась из объятий и, схватив за плечи, посмотрела змеине прямо в глаза. — Не ты ж меня в заложники разбойникам отдала! Так и я могу сказать, что я виновата, что дала себя похитить!
— Ты не поняла? — Горислава криво усмехнулась. — Тебя похитили, чтобы заставить меня сражаться за Ставра. Если бы я не начала драться на ярмарках за деньги…
— Если бы, если бы! Если бы тот купец, Гэ-чего-то-там, не начал на тебя орать тогда, на причале, Ставр бы и не знал, что ты драться умеешь. Значит, это он виноват!
— Он же начал орать потому что я его сына избила. Если бы я не…
— Он к тебе приставал. Ты дала сдачи, — Купава смотрела на неё ясными глазами. Горислава спрятала лицо в ладонях. — Ну что ж такое! Так не пойдёт, сестрица! Вставай-ка. Сначала поешь, а говорить будем потом.
Трапеза была нехитрая: запечённая на костре рыба, хлеб, да какой-то травяной отвар в треснувшей кружке. Горислава жевала медленно, морщась от боли в разбитом и распухшем лице, но после еды ей полегчало.
— Горька, я тебя не в чём не виню, — сказала Купава, когда змеиня закончила. — Я… Давай ты сначала расскажешь.
— Что? — хмуро спросила Горислава.
— Что хочешь. Кажется мне, душу надо тебе облегчить, — сказала Купава.
— Кажется ей… — фыркнула Горислава. — В тебя призрак монаха вселился? Они, кстати, вообще знают, что ты…
— Мёртвая? Нет, конечно, я не настолько дурочка! — хихикнула Купава. — И не «они», а «он», только отец Варфоломей про нас и знает. Не знаю, насколько он достоин доверия, но я решила рискнуть. То есть тащить тебя куда-то и искать другое место для ночлега казалось поутру ещё худшей идеей. Зеркала тут нет, но поверь — я видела утопленников, которые краше…
— Догадываюсь, — пробурчала Горислава. — Как ты сбежала?
— А, значит, сначала моя история? — Купава хищно улыбнулась. — Тогда слушай…
— Убила! Убила сына моего твоя тварюга проклятая! — Федора Фёдоровна наступала на Косану, брызгая слюной. — Лежит второй день, встать не может! Он подругой её называл! А она…
Горислава стояла за плечом матери. Ей не было страшно — все чувства как омертвели. Только когда Федора толкнула Косану в плечо, Горислава выступила вперёд, закрывая собой мать.
— Мать не трожь. Хочешь бить — бей меня, — сказала она, сжав кулаки.
— Тыыы! — Федора попробовала влепить ей пощёчину, но Горислава поймала руку и сжала запястье женщины.
— Твой сын меня опоил и хотел обесчестить, — сказала она сквозь зубы. — Это он тебе сказал?
— Обесчестить? Тебя?! — Федора вырвала руку и отступила. — Да откуда у тебя честь! Ты голыми сиськами на всю ярмарку сверкаешь, да к скоморохам ходишь, а всем известно, что скоморошки — первые шлюхи! И ты шлюха. Как твоя…
Велимир двигался бесшумно, как кошка, и был так же быстр: Горислава и понять не успела, как он вклинился между ней и кричащей бабой, и перехватил удар змеини.
— Ну-ка, девица, успокойся, — сказал он ей. — А ты, женщина, к сыну иди. Он у тебя умер? Нет. Значит, девчонку в убийстве обвинять пока рановато.
— Вам это с рук не сойдёт! — прошипела Федора. — Князю в ноги кинусь, буду просить справедливого суда… Шлюха, змеиное отродье, да чернокнижник… Всех вас на кол посадить надо! На кол!!
Она ушла, но её рыдания и крики долго разносились по улице.
Горислава стояла, опустив голову. Бормотала, молясь у образов, добрая тётушка Божена.
— Наломала ты дров, — бесстрастно сказала мать, присаживаясь на скамейку.
— Я не вру, — сказала Горислава. Губы дрожали. — Он пытался… Мне что, было перед ним ноги раздвинуть и?…
— Всё в порядке, — Велимир хлопнул Гориславу по плечу. — Хорошо, что я тут оказался, не то ты б ещё и Феодоре Фёдоровне рёбра поломала. Сделанного, как говорится, не воротишь, поэтому давайте решать, что дальше.
Его спокойный и деловой тон отрезвил Гориславу. Грязную мыслишку о том, что Велимир даже рад произошедшему — такой шанс подлизаться к Косане! — она отбросила, как шелудливого пса.
— Ничего себе, — историю Купавы Горислава слушала с открытым ртом, тем более что русалка устроила из рассказа целое представление — носилась по всей лачуге, показывая, как обманула охранника, потом оглушила ещё двоих, и наконец сбежала. — Ты…
— Дурочка, да. В ловушку попалась, ботинки потеряла. Извини уж, — Купава села на край стола. — И вещи все они у меня украли.
— Главное, жива, — буркнула Горислава. Потерянных вещей было жалко, но потерять они несравненно больше. — Никакая ты не дурочка. Ты… Умная, смелая, и…
— Безумная? — Купава расхохоталась.
— Не без этого. Знаешь, из тебя куда лучшая старшая сестрица, чем из меня, — хмыкнула Горислава.
— Ну уж нет, мне больше нравится быть младшей! — Купава вскочила и закружилась по комнате.
— Теперь я буду рассказывать, — слова давались Гориславе тяжело, но она чувствовала, что ей нужно было это сделать. — Может, после услышанного ты вообще не захочешь быть моей сестрицей. Тот сын купца, Вячко… Может, он и не заслужил тех побоев. Я просто… — Горислава почесала голову. — Начну сначала. В детстве у меня были друзья, мы все на одной улице жили. Мал, Четвертак и Вячко. Потом подружились с Лихо — парень из скоморохов. И были мы не разлей вода…
***
Горислава сидела в стороне от лагеря и смотрела на звёзды. Она ощущала странное спокойствие. Да, ей пришлось спешно покинуть Изок — но разве в глубине души она не знала, что это случится когда-нибудь? Змеиня всегда была лишней в этом городе. Теперь, после предательства двух лучших друзей, это стало её ясно окончательно. Велимир обещал позаботиться о её матери, защитить, если что, так что на этот счёт Горислава могла быть спокойна: старый воин всегда держал слово.
— Чего одна сидишь? — Вячко бухнулся рядом. От него пахло хмельным мёдом. Гориславу передёрнуло.
— Ты пьян. Отстань, — сказала она, отворачиваясь.
— Эй, чего? Я ж тебе ничего плохого не сделал, — сказал Вячко обиженно. — И я твой друг всё ещё. Вон, уговорил отца взять тебя в охрану обоза. Хоть бы поблагодарила.
— Спасибо, — буркнула Горислава. От протянутого кувшина с хмельным мёдом отказалась. — Нет, хватит с меня.
— Не доверяешь? Ну, ладно, — Вячко только вздохнул. — Я б никогда не поступил, как Мал. Он получил по заслугам. Сжульничать решил…
— Чего?
— Да ничего, — Вячко глотнул из кувшина. — Слушай, у тебя с Малом чего-то было? Ну, успел он…
— Не успел, — Горислава хмурилась. — Давай-ка колись. Что значит «сжульничать»?!
— Да ничего! — пьяно рассмеявшись, Вячко вдруг подался вперёд и поцеловал её в губы. Горислава вскочила.
— Ты куда? Это ж просто поцелуй. Я коснулся тебя губами, и всё, — Вячко пожал плечами. — Я ж твой друг, нет разве?
— Ещё раз такое выкинешь, и я тебе… — Горислава перевела дыхание и села рядом. — Давай, говори, в чём Мал сжульничал!
— Ну, поспорили мы, — с неохотой сказал Вячко. — Мы с Малом. Кто первым тебя… Ты понимаешь, мы вроде как друзья, но ты девушка, да? — его рука легла прямо на грудь Гориславы. Она не двинулась.
— Отвали, — сказала она бесцветно.
— Ну, ты понимаешь? — повторил Вячко. Руку не убрал. — Ты девушка. Мы нет. И разве порядок, что ты такая… Одна и одна, любви не знаешь? Мы и поспорили, кто первый… Как это говорится… Цветочек твой сорвёт. А Лихо ставки принимал.
— Отвали, добром прошу, — омертвевшие губы двигались едва-едва.
— Вот я и подумал, — Вячко посмотрел на неё осоловелыми глазами. — Ты можешь со мной, того-этого? А выигрыша я тебе отсыплю половину… Иначе Лихо, хитрый гад, всё себе заберёт… Мы ж друзья?
— Больше нет, — сказала Горислава.
И влепила кулак в ставшую ненавистной пьяную физиономию.
Купава бросилась Гориславе на шею.
— Бедная ты моя сестрица! — прошептала она, прижимая её к себе. — Эти мальчишки — аргх — я б их в речке утопила, горло б перегрызла, попадись они мне! Так предать тебя…
— Ты думаешь? — Горислава криво ухмыльнулась. — Но… Так подумать — разве я была умнее их? Я бы могла, ну, не выбивать всё дерьмо из Мала. Он ж не успел меня трахнуть. И вообще думал, что это приворотное зелье, и я прям-таки жажду познакомиться с его… женилкой. С Лихо могла бы поговорить, может, у него совесть проснулась бы. С Вячко вообще глупо вышло… Могла бы его просто оттолкнуть и пойти прочь, но… Разозлилась.
— Ох, Горька, твоя жизнь — это твоя жизнь, но будь я на твоём месте, от меня бы они живыми не ушли, — глаза Купавы яростно блестели. — Я б им женилки оторвала и рыбам скормила, чтобы неповадно было, вот что я бы сделала!!
— Не ожидала от тебя, — хмыкнула Горислава. Как ни странно, после разговора с Купавой ей действительно стало легче. — Ты ж вроде добрая.
— Да раз я их убить хочу, разве я добрая? — вздохнула Купава. — Я ж себя не знаю, не помню. Может, я просто умею мило улыбаться, а на самом деле глубоко внутри чудовище…
— Чуть не неси. Какое ты чудовище! — отрезала Горислава.
Купава улыбнулась.
— Тебе поверю, — сказала она. — Поверь и ты: я не злюсь на тебя за это… приключение и не считаю тебя виноватой. Мне даже понравилось. Не та часть, где я связанной сидела, конечно, а та, где я сбежала. Это было так… — Купава замялась, подбирая слова — так весело. Мне кажется, я просто вспомнила, — пальцы русалки нервно скомкали понёву, — при жизни я любила рисковать. Любила попадать в опасные ситуации и выбираться из них. И смеяться при этом. Кем же я была? Может, разбойницей какой? Или этой, как её, скоморошкой?
— Да не важно, — сказала Горислава, и тут же поправилась, чтобы это не звучало пренебрежительно. — Мне не важно. Мне важно, кто ты есть сейчас, поняла? А сейчас ты моя младшая сестра. Которая… Которая уже второй раз спасает мою дурную задницу, — она скупо улыбнулась, и Купава с готовностью расплылась в ответной улыбке. — А сейчас давай-ка я тебе переплету косу. Эта совсем растрепалась.
***
Горислава наклонилась над рекой, силясь разглядеть своё отражение и оценить ущерб. Лицо до сих пор было припухшим, не хватало одного клыка, а от передних зубов остались только неровные осколки. Морщась от боли, Горислава расшатала их, выдрала из десны и бросила в реку — сначала один, потом другой. По воде расплылись кровавые кляксы.
За спиной хрустнула ветка, и Горислава резко обернулась. Отец Варфоломей стоял неподалёку; лицо оставалось в тени капюшона, и его выражение было не разглядеть.
— Умеете вы подкрадываться, святой отец, — усмехнулась щербатым ртом Горислава. Она не была рада видеть отца Варфоломея: пусть он и не рассказал другим монахам о беглянках (ну, или утверждал, что не рассказал!) и даже принёс хлеба, он оставался слугой Пресветлого Финиста. Горислава же была степной диаволицей — существом, которое Финист своим сиянием одарит в последнюю очередь. Да и ходил этот отец слишком тихо. Подозрительно.
— И тебе доброго утра. Ты выглядишь лучше, чем вчера, — сказал Варфоломей, спускаясь к воде.
— Говорите начистоту. Слишком сильно лучше, да? — сказала Горислава, сложив руки на груди.
— Твои раны заживают удивительно быстро, не иначе как милость Финиста снизошла на тебя, — невозмутимо сказал монах.
— За дурочку-то меня не держите. Будто не поняли, что я степная диаволица с нечистым даром, — проворчала Горислава. — На мне всё заживает как на собаке. Отец Валериан говорил, что это нечистый бережёт мою плоть, чтобы я больше зла могла причинить…
— Я понял, что ты девушка, попавшая в беду, — с достоинством ответил отец Сергий. — И я не могу придумать большой гадости нечистому, чем протянуть тебе руку помощи. Чтобы тебе не хотелось творить зло.
Горислава нахмурилась. Говорил монах красиво, но доверия к нему не прибавилось.
— К тому же у меня свои счёты со Ставром Елисеевичем, — невозмутимо добавил отец Варфаломей. — С ним ты и повздорила, верно?
— Угадали, — сказал Горислава: всё равно скрывать смысла не было, — Можете мне тогда сказать про него хоть пару слов? Кто он вообще такой?
— А ты не поняла? Ублюдок, незаконный брат князя Гордея, — Варфоломей присел на замшелый пень и сгорбился, — который с младых ногтей хочет надеть княжескую соболью шапку. Как старый князь умер, он мать Гордея со свету сжил, а брата споил до свинячьего состояния. Весть город его, но это ему мало.
— Понятно. А что за Пётр Червонец? — пусть Горислава и хотела убраться от Лукарецка куда подальше при первой же возможности, немного узнать о том, в какие игры её вовлекли, не мешало.
— Петька-то? Из Подгорного он, старшой тамошних наймитов, которые купцов за деньги охраняют.
— То есть не разбойник? — удивилась Горислава.
— Скажем так: если купец решит не платить подгорным, то разбойники на него точно нападут, — сухие губы монаха тронула ухмылка.
— Порядки тут у вас… — Горислава покачала головой.
— И так везде. От Царь-порта до Серебряного града, — слова монаха сочились горечью и желчью. — Переломили нам хребет степные ханы. Пусть мы и не платим им дань больше, не та Сиверия стала, совсем не та… Князья друг другу в горло норовят вцепиться, поселяне разбойничать идут. Шайки лихих людей свои земли и города имеют. Как стольный Семигорск змеи сожгли, так порядку и не стало. В каждом городе свой царь-государь! Царя Василия безумцем прозвали, да только при нём такого бардака не было… Сиверия — как труп, который черви глодают… А ведь заморские короли тоже не дремлют… Друзьями они нам никогда не были, пусть и князья отдавали своих дочерей им в жёны… Щерцинцы особенно, они давно зубы на наши западные города точат!
Горислава возвела глаза к небу. Мудрый старец сейчас говорил, как выпивоха Ефим, завсегдатай Изокских кабаков. После пяти-шести чарок его начинало разбирать: начинал рассказывать всем желающим и нежелающим, что всё плохо, а гилейские и иберийские цари, не говоря уже о щерцинском, спят и видят, как бы завоевать Сиверию. Помнится один раз змеиня не выдержала, схватила Ефима за шиворот и окунула несколько раз в бочку с водой (стояла в углу на случай пожара) под дружный хохот завсегдатаев. Она подавила желание сделать то же самое с отцом Варфоломеем, а просто сказала:
— Ну, доброго дня вам. Думаю, мы уже сегодня уберёмся.
— Я вам дам лодку, — сказал монах, к счастью, прекращая свои унылые разглагольствования. — Плывите на восточный берег Росы, в село Жабки — его с нашего острова видно — оставите там лодку у мирянина Егора Шестипалого….
— Ставр не будет нас там искать?
— Зависит от того, насколько вы ему насолили, — сказал монах. — У Ставра точно есть глаза и уши в Жабках, так что я советовал бы убираться оттуда как можно скорее. Еды я вам на дорогу дам, сколько могу. Куда путь собираетесь держать?
Горислава смотрела на него исподлобья, не решаясь сказать.
— Совет вам дам, — если монах и обиделся на недоверие, то ничем этого не показал. — Идите из Жабок в Осины, а потом в Одоленскую Лавру. Там пристаньте к каликам идите на полуночь, в направлении Белояра.
Горислава подняла бровь. В лавру? Им?! Утопленнице да диаволице?
— Передадите заодно письмецо другу моему, брату Киприану, — сказал монах. — Он вам поможет, чем попросите. В пределах разумного.
— То есть, святой отец, чтобы нас пинками от лавры не прогнали, нам нужно сразу сказать, что мы от вас и позвать вашего друга? — Горислава скрестила руки на груди. Варфоломей укоряющей покачал головой. — Бросьте. Будто кто-то не знает, что моё племя в стенах церкв не любят.
— Никто вас прогонять не будет, — монах вдруг улыбнулся, словно знал тайну, неизвестную Гориславе.
Нет, не нравился ей этот монах. Не нравились его улыбки, его тихие шаги. Но предложение было лучшим вариантом, как ни посмотри. С Гостомыслом она рассорилась, пытаться набиться в охрану другого каравана себе дороже, раз тут всем заправляют Ставр с Петром Червонцем. Путешествовать в одиночку опасно. А калики-странники, нищенствующие певцы духовных стихов — не лучшая компания, но хоть что-то.
Поэтому она коротко сказала:
— Спасибо.
И зашагала к рыбацкой хижине. Монах задумчиво сказал ей в спину:
— Одного я не пойму. Как твоя сестрица к нам на остров добралась, чтобы лодку стащить. Неужто она у тебя так хорошо плавает?
Горислава вздрогнула и ускорила шаг.