Филимон промурлыкал припев танго и послал файл в распечатку.
Светало, над зеленью Гончарного яра слоилась папиросная дымка тумана, по красным кирпичам пешеходной дорожки куда-то деловито топал ежик, а здоровенный кот замер в задумчивости, решая для себя, бежать за странной крысой или нет. Птицы будили друг друга и весь окружающий мир, а к их пересвисту и хлопанью крыльев добавлялись механические звуки просыпающегося города.
«Зачем я это делаю? — подумал Фил глядя на печатающиеся страницы. — Кому всё это нужно?».
Спать не хотелось. Он принял душ, побрился, выпил чашку крепкого кофе и вышел на улицу вместе с толпой роботов-уборщиков. Днем эти электронные истуканы выполняли роль постовых на пешеходных дорожках, исправно следили за тем, чтобы никакой торопыга-водитель не посмел толкнуть пешехода, а чего хуже — ребёнка. Любое нарушение правил они фиксировали глазом-видеокамерой и немедленно переправляли в Единую Систему Контроля, а у самого нарушителя в ту же секунду отключали действие бортового компьютера, и тот должен был смиренно дожидаться приезда патрульной машины.
Ночью запоздалый горожанин мог воспользоваться роботом для вызова такси либо для экстренного звонка по телефону, а по утрам вся эта железная рать превращалась в пылесосы и в моечные машины. С четырёх утра они вылизывали улицы города до состояния выставочного макета, и результат их работы сохранялся, как минимум, до полудня.
Перескакивая через струи воды и сбивая механических дворников с ритма работы, Филимон дошёл до Владимирской и свернул в сторону площади имени Богдана Хмельницкого. Первые лучи солнца разогревали золотую кику колокольни Софиевского собора, а на голове у легендарного гетмана и его коня ворковали голубиные пары, оставляя белые потёки на позеленевшем металле.
Днём здесь собиралась уйма народу.
По улицам центра проезд разрешался только туристам, да и тех, вокруг наиболее памятных мест, старались провести пешком. Шустрые сопровождающие тараторили в небольшие микрофончики привычный набор дат, имён и событий, и площадь, к средине дня, заполнялась муравейником странников. Над толпой вздымались разноцветные зонты пастухов- экскурсоводов: так они подавали сигналы заблудшим овцам и указывали им дорогу к стаду.
Но в этот час белокаменная площадь была совершенно пуста. Фил пересёк её медленным шагом, ощущая под ногами гул пробуждающихся подземных развязок. Раскидистые зелёные каштаны по обеим сторонам
Владимирской улицы приветливо покачивали белыми пирамидами соцветий и роняли наземь редкие капли воды, слизанные у ночного тумана.
Миновав серый комплекс зданий Службы Безопасности, Фил подошёл к Золотоворотскому садику и словно врезался лбом в невидимую стену.
Безмятежно ухмыляясь и раскачивая ногой, на парковой скамейке восседал коротышка.
— «Кому это нужно» — вопрос чисто риторический, — дружелюбно указал он Филу на свободное место подле себя, — я в самом начале работы сказал вполне определённо: это нужно «нам».
— Вы не уточнили, кто этот — «нам», — приблизился к нему Филимон, — но прежде всего скажите — есть ли хоть какая-нибудь возможность избавиться от вас? Я не хочу жить, как подопытное животное, не хочу, чтобы вы лезли в мои мысли и в мою личную жизнь! В какой такой тёмный угол Вселенной я могу уехать, чтобы не быть под «колпаком»?
— А что это вам даст? — удивился коротышка. — Не мы, так другие. Неужели вы думаете, что кто-либо в мировом пространстве может чувствовать себя в полной независимости от этого самого Пространства? Я говорю о тех, конечно, у кого есть голова на плечах. Люди создали удобную иллюзию: когда грешу — надеюсь, что никто не узнает, когда каюсь — думаю, что тайну знает только Бог.
— И поп, — добавил Филимон, отчётливо представивший себе пьяного богомаза.
— Поп — это частность, своеобразный костыль для немощного. Он не является источником Информации и не влияет на Вселенский Разум. Мальчик встретился не с попом, а с иконописцем, да ещё страждущим от похмелья. В такой момент душа художника открыта и все чувства его обострены до предела, к нему может явиться озарение и освещать ему дорогу к Истине. До первого бокала пива.
Филимон тяжело вздохнул и присел на скамейку рядом с Давидом.
— Не вы первый, не вы — последний, — переменил ногу Давид, — тема эта вечна, и не важно — разлила Аннушка масло или Нос гулять по городу пошёл. Скажем так: Михаил Афанасьевич и Николай Васильевич ощущали главное — безграничность пространства. В этом пространстве могло произойти все, что только могло им прийти в голову. Но они знали, что все, что приходит на ум, — и есть реальность их жизни либо жизни, которую им только предстоит прожить…
Давид аккуратно снял с лацкана пиджака невесть откуда упавшую «божью коровку» и подбросил её вверх. Насекомое сделало крутой вираж и растворилось в небесной синеве.
— Я думаю, самое время, — как бы про себя произнес мучитель и пододвинулся к Филу поближе, — слушайте, если хотите слышать. Я сказал вам, при первом знакомстве, о том, что мы работаем над изучением ноосферы, и это правда. Великий русский учёный Вернадский, к сожалению, не успел сформулировать многие важные вещи — его физическое тело уничтожила государственная машина. Но она не смогла уничтожить самое главное — его идеи. Они выплеснулись из России, растеклись по всему миру и вернулись назад в виде книг, теорий, открытий и догадок. Каждый из пишущих уверен в том, что именно он — первооткрыватель, но на самом деле, каждый из них лишь отщипывает малюсенький кусочек от огромного и давно испечённого пирога знаний древних цивилизаций.
Он нервно передёрнул плечами и откашлялся: — Думаю, вы уже готовы к определённой степени информации. Я совершенно официально ставлю вас в известность: меня, по всем известным вам законам классической физики, просто нет. Я не состою из атомов и электронов — я просто уплотнённая информация. Вы не можете себе представить, сколь различна жизнь во Вселенной: есть миры тонкоматериальные, есть плотноматериальные, где энергия несколько уплотнена, а есть миры твёрдоматериальные, как физический мир Земли, где все существуют в сверхплотном состоянии. В данном случае, я собственная сверхплотная копия, удобная для земного употребления.
Давид тревожно взглянул на невозмутимо слушающего Филимона:
— Вы понимаете, о чём идёт речь?
— Где-то я об этом уже слышал, — поморщил лоб Филимон.
— Не сомневаюсь, — осторожно, словно сапёр, опасающийся потревожить взрыватель, вполне земными, но очень холодными пальцами тронул Фила за руку коротышка. — Кое-что проскакивало в печати. Возможно, вам приходилось читать Кастанеду, Бейса, а то и Плыкина?
— Точно! — обрадовался Филимон. — Буквально на днях мне случайно попалась книжка этого сумашедшего русского!
— Если бы вы читали русскую классику, — ехидно пожевал губы Давид, — то знали бы совершенно точно о том, что ничего в мире не происходит случайно! Ну, что же вы поняли из книжки сумашедшего русского?
— Ничего, — честно сознался Филимон, — наверное, языка не хватило. Хотя нет, я понял, что его в России не признали!
— На то она и Россия, — грустно заметил Давид.
— Любимое причитание моей бабушки! — рассмеялся Филимон.
— Напрасно вы иронизируете и смеетесь над бабушкой, — взволнованно всплеснул руками коротышка, — ваша бабушка была актрисой! И хорошей актрисой. Творческие люди обладают бесценным даром — чувствовать Истину, — продолжил он чуть спокойнее, — им дан миг озарения, он наступает тогда, когда человек входит в состояние Духовного мышления. Не важно — звучит, в результате, строфа Пушкина, рождается Бетховенский аккорд или мир актёрских переживания потрясает публику. Всё это — голос Космоса, голос Вечного Разума. Но, к сожалению, воинственная бездуховность человечества из поколения в поколение стирает информационный мост между Человеком и Вселенной.
Давид говорил абсолютно без всякого пафоса, как будто читал лекцию о разведении пчёл. Филимон поймал себя на том, что ему и возразить-то пока нечего и решил развить тему:
— Я думал об этом, — начал он, но собеседник беспардонно его перебил. — А куда вам деваться, вы обязаны думать! — он вскочил на ноги и зашагал вокруг скамейки. — Вас выбрали именно потому, что, по всей вероятности, в вашем роду были люди думающие.
— О! — радостно воскликнул Фил. — Сейчас найдём родственника-гения!
— Не путайте, — замахал ручонками лектор, — гений — это сгусток информации, нечто вроде ядерного взрыва. Его невозможно использовать в постоянной связи с Вселенной. Речь идёт о Постоянных Интеграторах Знаний Человечества. Представьте себе, пять тысяч лет тому назад эта роль была уготована египетским жрецам. Они не разделяли на разные части религию, философию и науку, они искали единое миропонимание, где логическое и духовное были бы органично связаны между собой. Но они слишком осторожно передавали Знание и дозировали информацию: «Знание, прокричавшее на площади, — исказится толпой и направится против истинных мудрецов», — вот их постулат. Если сказать проще, то жрецы опасались того, что, попав в негодные руки, Знание может привести к неисчислимым бедствиям.
— Но являлись же людям пророки, — учтиво вставил своё возражение Фил.
— А кто понимал их пророчества? — развёл руками лектор.
— Ничего себе! — воскликнул Филимон. — Вы задайте этот вопрос тем, кто верует в Христа или в Магомета!
— Следовать Истине — не всегда означает понимать её, — сделал Давид успокоительный жест рукой: — Моисей не объяснял своему народу, для чего сорок лет водил его кругами по пустыне, Христос опасался открывать людям тайны Вселенной, он учил последователей тому, что нельзя давать Божественную Мудрость людям, не подготовленным духовно, ибо они не воспримут её истинно и могут направить против других людей. В Евангелие от Матфея Иисусом сказано: «Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас».
— Я плохой знаток Библии, — согласился Филимон, — мне, лично, кажется, что сказанное там можно толковать по-разному. Сколько романов, толкований, авторов — и все ссылаются на Библию!
— «Когда же остался без народа, — почти продекламировал коротышка, — окружавшие Его вместе с двенадцатью спросили Его о притче. И сказал им: «Вам дано знать тайны Царствия Божия, а тем, внешним, всё бывает в притчах, так что они своими глазами смотрят, и не видят, своими ушами слышат, и не разумеют»», — процитировал до конца стих Давид и уточнил: — Глава четвёртая, Евангелие от Марка.
— Послушайте, Давид! — взмолился Филимон. — При чём здесь я?
Давид присел на скамью вновь и внимательно посмотрел Филу в глаза:
— Мы, собственно, и хотим понять — «при чем» вы или нет.
В его руках мелькнул длинный свёрток, он раскатал его прямо по дорожке сквера, и перед ними раскрылась карта земного шара, покрытая сеткой параллелей и меридианов.
— Давайте сыграем с вами в небольшую викторину, — Давид указал на карту и спросил: — Вы можете найти точку пересечения Гринвича с экватором? Ноль — на ноль!
Филимон нашёл точку в Атлантическом океане у побережья Западной Африки и указал на неё экзаменатору.
— Отлично! — похвалил тот прилежного студента и продолжил: — А теперь, если вы продвинете к краю западного побережья Африки восточную часть Южной Америки, то увидите, что мозаика почти совпадёт!
Он сложил карту особым образом и Фил увидел, что действительно, общие черты двух побережий совпадали почти полностью.
— Почти, — как бы услышал его мысли Давид, — не хватает небольшого кусочка, который откололся и не прибился ни к одному из берегов. Назывался этот кусочек — Атлантидой. Ноль — на ноль — это точка основного выхода Земли в Мировую Систему Информации. Не случайно люди интуитивно приняли Гринвич за точку отсчёта. А теперь найдите точку пересечения тридцать на тридцать на Восток от Гринвича!
Филимон нашёл место на карте и с удивлением произнёс:
— Это Египет!
Совершенно точно, именно сюда переместился Центр приёма Мировой Информации после гибели Атлантиды. Египетские жрецы благоразумно зашифровали полученное Знание разными способами — в систему геометрических фигур или, скажем, в загадочный лабиринт карт Таро. Таким образом они пытались сохранили Знание до момента, когда земляне будут духовно готовы принять и постичь его.
Рука Филимона автоматически скользнула на восток, на пересечение шестидесятого градуса долготы с шестидесятым градусом широты, и упёрлась в Уральские горы.
— Россия? — с удивлением произнёс он.
— Она, матушка — хмыкнул Давид, — в этой точке жил профессор Плыкин. Но, не будем отвлекаться! Взгляните на карту объективно и поймите закономерность: линии меридианов — это кабельная сеть, по которой вы получаете Информацию, линии параллелей — это пути доставки Энергии. Все интеллектуальные и Духовные центры Земли стремятся к точкам пересечения этих двух составляющих..
— Невероятно! — воскликнул Филимон. — По тридцатому меридиану: Претория, Каир, Одесса, Киев, очень близко Варшава, а на точке пересечения с шестидесятым градусом широты — Санкт-Петербург!
— Анализируйте сами, — устало откинулся на спинку скамьи Давид, — вывод будет всё равно один: кто-то ближе к Энергии, кто-то к Информации, кто то на окраинах и тех и других потоков. Но Петербург — в самой точке пересечения! Можете считать, что это всё просто совпадение.
Филимон рассматривал карту с явным любопытством и, открывая новые перекрёстки, вскидывал брови и удивлённо похмыкивал.
— И всё равно, я не понимаю, — поднял он глаза на Давида, — при чём здесь эмиграция в Украину и ваши эксперименты?
— Ах, вы до сих пор не поняли? — хлопнул себя по колену Давид. — Ну и тупица!
— Договаривайте до конца, — взмолился Фил, — либо я разобью вашу твёрдоматериальную башку!
— Хорошо, хорошо, — согласился коротышка, — с вас станется.
Тут он встал, свернул карту в рулон и, церемонно поклонившись, протянул Филимону:
— В свое время эта карта попала в руки вашему прадеду. Как вы понимаете — не случайно. Ему была дана уникальная возможность, но он ею не воспользовался.
— Почему? — полюбопытствовал Филимон.
— Хороший вопрос, — осклабился Давид, — хотелось бы, чтобы вы получили ответ от своего пращура лично!
— Каким образом? — растерялся Филимон.
— Ну услышал же он каким-то образом слово «пари-гарсон», играя в буримэ! — многозначительно поднял руку Давид и раскланялся: — Убедительная к вам просьба, не вздумайте убегать вновь. У меня осталось совсем немного свободного времени, чтобы тратить его на поиски вашей персоны! Кроме того, существуют силы, которые могут и помешать вам в трудах праведных!
Он двинулся прочь, но, сделав несколько шагов, повернулся ещё раз к Филимону лицом:
— Климент Александрийский говорил: «Господь разрешил нам распространять тайны среди тех, кто способен воспринять их. Он не раскрыл толпе то, что не принадлежит толпе, но лишь некоторым, про которых он знал, что они способны воспринять и соответственно преобразиться.» Я найду вас, когда вы будете готовы!
Стремительной походкой коротышка пересёк сквер и зашёл внутрь музея «Золотые Ворота».
Когда через мгновение Филимон встал и подошёл к этому же входу, то убедился в том, что музей закрыт на два амбарных замка.
Фил и с опаской глянул на свёрнутую в рулон карту. Старая ткань местами прохудилась, но, в целом, выглядела достаточно прочной, что было удивительно для её солидного возраста.
— Сезам — отворись, — буркнул Фил.
— Сезам — отворись! — Сашка вытряхнул из поеденного шашелем сундука длинный рулон плотной парусины. Старая ткань местами прохудилась, но, в целом, выглядела достаточно прочной, что было удивительно для её солидного возраста.
Филька отпихнул подальше от себя чей-то обглоданный временем череп, с любопытством откинул угол свёртка и посветил на него фонариком.
— Карта! — восторженно выдохнул он.
Не сговариваясь они оба ринулись по тесному кишечнику подземелья в сторону водопада, откуда, собственно, они и проникли в пещеры. Это был не первый поход юных следопытов по галереям и подземным ходам Вишнёвской крепости, но подобная находка им досталась впервые. Место это обнаружил Серёга, по кличке «серый». Фасад крепости, которая высилась на крутом берегу Днепра, видели все проезжающие мимо автомобилисты, но кроме скалолазов, проводивших тренировки на отвесных каменных стенах, в узкие бойницы не удавалось заглянуть никому. Вход с тыльной стороны форта был наглухо замурован, а небольшая ниша с красивым водопадом посредине — никуда не вела. Скалолазы божились, что в замурованных наглухо залах есть сабли, ружья и пистолеты, а также сундуки, оставшиеся с героических времён вольного украинского государства. В одном из многочисленных сражени, козацкое войско вначале долго и успешно оборонялось за стенами небольшого форта, а затем, неизвестно куда исчезло. Но не успели ляхи войти в крепость, как отряд внезапно появился в совершенно неожиданном месте, ударил по тылам польских шляхтичей, и те в панике бежали с места схватки.
История мало интересовала «серого», он мечтал о казацкой сабле и сундуке с золотом. Как и когда пришла в его голову гениальная догадка, никто не знает, но однажды утром он влетел в класс с выпученными глазами, и задыхаясь от волнения, выпалил шёпотом своим ближайшим соратникам по историческим изысканиям — Фильке и Сашке — несколько непонятную, но эмоциональную фразу:
— Вишнёвке пи...ц!
До конца третьего урока он мучил всех многозначительной и таинственной улыбкой, а с четвёртого — вся троица благополучно слиняла, ибо это был урок, к которому никто не приготовился, а являться к контуженому «физику» с невыполненным домашним заданием было смерти подобно. «Физик» бравировал своей войсковой травмой, и страшно вращая глазами, изрекал громовым голосом на дикой смеси русско-украинского киевского жаргона в адрес ленивых оболтусов свой приговор:
— Одиниця — це така птиця, что в конце году — не даёть переводу!
Благоразумнее было явиться к нему на дополнительные занятия, где уже сам факт прихода размягчал сердце наставника, и он помогал быстренько разобраться в действии «электрохворной» машины и в формулах электрических потоков.
Серёга подвёл приятелей к хорошо знакомой нише, стену которой они уже давно планировали взорвать к чёртовой матери, но мешало отсутствие достаточного количества взрывчатки.
— Ну, — иронично поглядел на пылающую от счастья рожу Серёги Сашка и добавил: — что сие означает?
— Чё, чё — хер через плечо! — воскликнул известный матерщинник и совершенно неожиданно для друзей шагнул в водопад, мерно сбрасывавший свой груз с высоты двух-трёх метров прямо перед ними.
Сашка и Филька обалдело переглянулись, а из-за водяного потока раздался приглушённый голос Серёги:
— Что, перебздели?
Трусость, в те времена, считалась главным пороком, и друзьям ничего не оставалось делать, как набрав, на всякий случай, полные лёгкие воздуха, шагнуть в водяной поток.
Толщина водопада оказалась настолько ничтожной, что они почти не промокли, а результат прыжка в неизвестность превзошёл все ожидания — они попали в помещение, из которого одна лестница вела на верхний этаж, к бойницам, а вторая — в тёмный подвальный проём.
Ничего путного в верхнем помещении обнаружить не удалось, а трубы, ведущие в подвал, подтвердили мысль о том, что водопроводное хозяйство города уже давно знало о секретном входе в крепость и, соответственно, искать там было уже нечего.
Тайна раскрылась, легенда рухнула вместе с надеждами на сундуки и сабли. Серый» с этого дня потерял к Вишнёвке всякий интерес и занялся поиском входа в дальние Лаврские пещеры, а Филька с Сашкой ещё не раз приходили сюда. Сам факт тайного хода вызывал неистребимый поток фантазии, и вот сегодня они рискнули проверить, что же может находиться в подземной части крепости.
В узком проходе приходилось ползти на карачках, к тому же очень мешала труба, по которой они ползли вдоль стен, выложенных из странного тонкого кирпича. Когда они упёрлись в хлам и мусор, загораживающий дальнейшую дорогу, то поначалу хотели вернуться, но азарт взял верх, и они принялись растаскивать прогнившие доски, укладывая их вдоль трубы. Грязная и тяжёлая работа была вознаграждена сторицей — перед ними открылась удивительная картина: зал, в котором можно было стоять в полный рост, оканчивался ступеньками, покрытыми днепровской водой. Тайна внезапного исторического манёвра была перед ними — подземным ходом отряды козаков вышли к лодкам и появились там, где их ждали меньше всего. К своему историческому открытию Сашка и Филька присовокупили несколько человеческих черепов, валявшихся вдоль стен, десяток совершенно современных патронов и вот теперь — карту!
Выбравшись на свет божий, друзья раскатали парусину на зелёной лужайке, ожидая увидеть, по меньшей мере, путь к зарытым сокровищам. На ткани действительно оказалась карта, но масштаб её вызвал полное недоумение, если не сказать — огорчение. Это была географическая карта двух земных полушарий, правда, очень выцветшая, но с вполне различимыми контурами океанов и материков. Никаких явных знаков и отметок, по которым можно было бы искать клады, на карте не было и в помине и Сашка, как всегда, сострил, вглядываясь в контуры материков и океанов:
— Думаю, это гимназисты свистнули карту, чтобы сорвать контрольную по географии!
Филька не возражал против этого утверждения, но карту свернул и утащил на чердак дома номер 16, по Большой Житомирской, где тайком от дворника мальчишки оборудовали нечто вроде комнаты отдыха. Здесь можно было укрыться от взглядов взрослых, посудачить о своём, пацанском, выкурить спокойно сигаретку, а то и треснуть пивка с таранкой.
Рыбу сушили прямо на этом же чердаке — этому процессу Филька выучился у отца, а на рыбалку, по секрету от взрослых, они отправлялись к лодочной станции на Матвеевском заливе. Там, на нехитрую снасть и правильно замешанное тесто клевала здоровенная краснопёрка, густира, а то и подлещик. Три-четыре часа ловли давали пару десятков рыбёшек, которых уже ожидала кастрюля с солью. Родители были уверены в том, что их чада проводили воскресный день в кинотеатре, но кино это было просмотрено уже заранее, на «пропасованных» уроках, а чада проводили время на чистом воздухе у великой реки.
Сашка никогда не ходил с мальчишками на рыбалку, но таранку с пивом трескал за милую душу. Он, вообще, не часто принимал участие в дворовых приключениях, но всё равно, уже давно стал самым близким Филькиным дружбаном. У Сашки была уникальная способность — его мгновенные наглые остроты приводили в содрогание учителей и вызывали ярость у любого объекта шутки. Природное остроумие дополнялось кропотливой и тиранической работой его мамы, женщины хорошо образованной, поддерживающей широкий круг общения с интеллигентной средой известных художников, критиков, музыкантов. Сашку терзали уроками игры на фортепьяно, дополнительными занятиями с учителями и примерами хороших манер, с которыми нужно появляться в приличном обществе. Часть этих мук Сашка приспособился разделять с Филькой — мама Сашки слыла большой демократкой и любила, когда Сашкины приятели приходили к сыну в дом. Более того, Фильке, как и Сашке, был куплен постоянный абонемент в Киевскую филармонию, и он вместе с другом умирал от скуки на занудных воскресных лекциях о великих музыкантах, но волей или неволей — слушал музыку Моцарта, Бетховена, Чайковского и других гениев.
В ответ на вырванные из жизни музыкальные часы, Сашке дозволялось выйти во двор, где он с упоением забывал обо всех гаммах и прелюдах, классно гонял в футбол, курил, лазил по заборам и крышам, и вообще, вёл нормальный человеческий образ жизни. Но главным его качеством, делавшим его незаменимым в любой компании, было чувство юмора. Он унаследовал его от своего отца, человека сохранявшего улыбку на лице при известии о любых неприятностях в жизни. Даже тогда, когда он шумел и отчитывал сына и его подельников за какие-ни будь прогрешения, казалось что он делает это все в шутку, и что через мгновение улыбка вновь появиться на его лице. Что и происходило на самом деле.
Вот и Сашка непрестанно потешался сегодня над самим собой, над Филькой, над их героическими усилиями и ничтожным результатом. Они съели одного из подвяленных подлещиков, но пиво пить не стали — Сашке нужно было идти домой, а запах пива мог довести маму до инфаркта.
— Пока, — хлопнул он по плечу Фильку, склонившегося над картой, — читай «Приключения Буратино», главу о стране дураков!
Филька остался на чердаке в одиночестве.
Вернее, он остался наедине с находкой, и чем больше вглядывался в старинные буквы и рисунки на ткани, тем больше ему казалось, что он слышит какие-то голоса, крики, ржание лошадей; ему казалось, что в разных точках карты вспыхивают яркие всполохи пламени и слышен топот конницы, и какие-то странные тени мелькнули перед ним на выцветшей от времени парусине.
Весь день неожиданная встреча с Давидом не выходила у Фила из головы, он поглядывал на таинственную карту и не мог дождаться момента, когда сможет взглянуть вновь на подарок от прадеда. А к вечеру в студии раздался телефонный звонок. Трубку сняла Айрин и немедленно оповестила всю компанию:
— Филимон! К тебе звонит тёлка, судя по акценту — из Техаса. Звонила действительно Мэри.
— Как дела? — с наигранной бодростью приветствовал девушку Фил. — Ты откуда звонишь?
— Я, наверное, делаю глупость, — замялась Мэри, но нашла силы продолжить свою мысль, — просто у меня нет больше человека, которому я бы могла позвонить.
— У тебя что-то случилось? — переспросил Фил, проклиная себя за дурацкую привычку раздавать визитки первым встречным.
— Я могла бы к тебе приехать вечером? — как-то поспешно переспросила она, словно кто-то подтолкнул её в спину.
— Сегодня? — с тоской в голосе уточнил Фил.
— О'кей, — как бы даже обрадовалась Мэри, — давай в другой раз.
— Но если у тебя проблемы, — вежливо добавил Фил, — я буду дома через час.
В трубке на секунду повисла пауза, а затем Мэри с деланной бодростью поставила точку:
— Я буду к девяти!
Повесив трубку, Филимон долго не мог избавиться от странного, нехорошего чувства беспокойства, но отнёс это за счёт того, что к вечеру стала сказываться бессонная ночь. Чертовски хотелось спать.
На своей новенькой «Хонде» он доехал до центра, сладко зевнул и нырнул на ярус ниже — к подземным гаражам. Освещённым тоннелем он подкатился к указателю «В. Житомирська, 12» и поставил машину на стоянку № 4. Лифтом можно было подняться прямо к квартире, но он потащился по лестнице пешком, в надежде разогнать дрёму.
На рабочем столе подмигивал разноцветными переливами экран компьютера. Фил набрал программу заказов на дом. Он выбрал
«Романтический ужин» из французского ресторана и проставил время — 21.00. Быстренько рассовав по шкафам разбросанные по квартире рубашки и брюки, он принял душ и взглянул на часы. Оставалось пару минут до назначенного времени, и он с вожделением развернул привет от предка прямо на полу.
Карта была нанесена на плотную ткань, из какой шьют паруса для яхт. Фил встал на четвереньки и двинулся по земному шару, ещё раз отмечая про себя расположение точек пересечения вертикальных и горизонтальных потоков. Это, действительно, напоминало систему невидимых кабелей. К тому же, сетка была нарисована очень странной, фосфоресцирующей краской, и казалось, что внутри голубых линий несутся живительные потоки Информации и Энергии.
На карте встретились и произвольные отметки, они располагались в странном порядке, иногда совпадая с людными местами, а иногда — заполняя какой-нибудь квадрат в гуще Амазонских джунглей либо в таежных просторах России и Канады.
Фил не успел довести размышления до логического завершения, когда раздался звонок. Он вскочил и отворил входные двери, ожидая увидеть Мэри или, в крайнем случае, заказанный ужин.
За порогом никого не было.
Филимон автоматически подался вперёд и выглянул на лестничную площадку.
Удар пришёлся в нос, и молния боли полоснула его по глазам. Падая на пол, Фил успел отметить про себя, что точка Киева приближается к нему с невероятной скоростью…
Город накрылся густым пятном крови, и голубые артерии Земли медленно наполнились алыми змейками.