Большая изба старосты Елисея Голованова находилась на другом конце деревни по главной улице. И Петя сразу же направился туда вместе с отцом, как только мама увела лошадь с санями вправо на боковую улочку, ведущую к их собственному дому. Они шли мимо самых старых деревенских построек, просторных изб, срубленных из толстых бревен еще первыми поколениями жителей Дружковки. У каждого дома имелся участок для хозяйствования, обнесенный забором.
Те казаки, которые построили деревню три сотни лет назад, выделили каждой семье по участку сто на сто шагов. И каждый из этих участков давно уже был обнесен забором с воротами и калитками. Сами дома пристраивали вплотную к улице, словно часть забора. Так делали для того, чтобы занимать меньше земли на участке.
Они с отцом проходили мимо потемневших от времени изб старейших деревенских семей, крыши которых были выложены тяжелой и прочной корой черных кедров, которая не горела и не намокала, обладая и другими полезными свойствами не разбухать от воды и держать тепло. Между домов и высоких заборов холодные порывы ветра не так чувствовались. От протопленных изб исходило тепло, а изнутри из всех дворов слышались звуки, которые издавала скотина, да деревенская малышня. В последние годы, после наглых нападений волкобяков, умудрившихся пару раз пролезть сквозь прорехи в засеке, совсем маленьких детей без сопровождения взрослых с участков в Дружковке не отпускали.
Только достигнув возраста семи лет, ребята получали право ходить по деревне самостоятельно, но за засечную черту без родителей выходить можно было лишь тем, кому уже исполнилось двенадцать. Считалось, что с этого возраста ребенок уже становится вполне разумным, способным вовремя обнаружить опасность, а если нужно, то и постоять за себя. За соблюдением этих правил следили не только родители, но и охранники на постах, которые легко могли надрать нарушителю уши. Вид Пети показался отцу хмурым и растерянным от пережитого испуга. Чтобы подбодрить паренька, Еремей сказал:
— Помни, сын, что мы всю жизнь сражаемся с тьмой. А тьма хитра и коварна. И она умеет принимать разные формы. Но ее бояться нельзя, потому что через страх она проникает в душу. И ты должен побороть страх внутри себя.
— Это легко сказать, но трудно сделать, — возразил Петя, который, обычно, старался не перечить отцу. На что родитель заметил:
— А я и не говорю, что побороть свой страх легко. Но, это необходимо. Просто, чтобы выжить. Иначе тьма будет грызть изнутри, пока не сожрет всю душу.
— И как же мне побороть страх? — спросил сын у отца.
Еремей посоветовал:
— А ты мысленно выжигай страх внутри себя белым огнем. И пусть белое пламя горит в твоем сердце.
— И за счет чего оно будет гореть? Там, внутри моего сердца, вряд ли есть уголь или горючее масло для фонарей, — пробормотал Петя.
— А ты просто поддерживай это горение своими помыслами. Больше никакого топлива и не нужно сердцу, кроме благих мыслей. Так учат монахи Ду, — проговорил Еремей.
Петр знал, что его отец хранит в себе какие-то тайны о собственном прошлом. Если мать родилась и прожила всю жизнь в Дружковке, то отец был пришлым человеком, который женился на местной девушке и осел в деревне. Вот только он не любил рассказывать о собственной молодости. Все знали о нем лишь то, что когда-то давно он служил где-то. Не то в городской страже Сибирска, не то даже на южной границе, где всегда было неспокойно. В Дружковке он считался самым метким лучником, да и на саблях драться умел лучше всех. Даже двумя саблями одновременно мог орудовать. И детей своих, конечно, с малолетства обучал воинскому искусству. Петя преуспел в стрельбе из лука, а вот на саблях драться совсем не любил. А оба его брата, наоборот, преуспели в упражнениях с саблями, зато стреляли из луков гораздо хуже старшего брата. Сестры тоже учились обращаться с оружием и из луков стрелять, только вместо сабельного боя отец обучал девочек искусству сражаться на ножах.
Вообще, в каждой крестьянской семье родители обучали детей тому, что знали и умели сами. Ведь им нужны были самые настоящие помощники, способные подхватить заботы, связанные с ведением хозяйства, если кто-то из взрослых внезапно заболеет или погибнет. Потому уже к двенадцати годам деревенские дети умели делать по хозяйству почти все то, что и родители. И, если родители сами были грамотными, то и дети к этому возрасту уже умели читать, писать и считать.
Грамотность передавалась из поколения в поколение. Хотя никакой центральной школы в Дружковке не имелось, но все жители деревни знали алфавит, арифметику и даже приблизительную историю родного края за последние три сотни лет. Да и некоторые древние события всем были известны. Например, даже маленькие дети со слов родителей уже имели представление, что состоялась когда-то Великая Война, которая привела все человечество к катастрофе. А потом еще много веков уцелевшие люди пребывали в совершенно диком и агрессивном состоянии, постоянно ведя между собой маленькие, но ожесточенные войны.
Родители рассказывали Пете и остальным своим детям, что люди выживали в те древние времена небольшими непримиримыми бандами, став, по сути, разбойниками. Они вели кочевую агрессивную жизнь в борьбе за ресурсы старого мира, которые еще можно было отыскать какое-то время после катастрофы. Великая Война была очень страшной. Враждующие стороны применяли в ней гибельный небесный огонь, который выжигал даже огромные города, полностью построенные из камня. И природа после окончания той свирепой войны сделалась очень суровой. Много возникло опасных проклятых мест и старых развалин, выжженных небесным огнем, где люди не могли находиться, а если ходили туда или пользовались предметами, найденными там, то умирали в страшных мучениях.
Многие животные тоже в ту войну погибли. Леса сгорели. Да и посевы на многих полях не всходили потом долгие годы, а если и всходили где-нибудь, то сильно расплодившиеся ядовитые сорняки губили урожай. Повсюду свирепствовали не только моровые болезни, но и лютый голод. Доходило до того, что некоторые люди даже ели друг друга. И так продолжалось несколько веков, пока предводители самых крупных сибирских сообществ не сообразили, что легче все-таки выживать сообща. Потому выжившие снова начали объединяться в племена, а всех людоедов и разбойников стали безжалостно убивать. Так постепенно появились мирные крестьяне, которые находили более или менее чистые участки земли и селились на них. Они научились вместе защищаться от врагов, возделывать посевы, заново приручать животных и создавать первые сельские общины. А потом уже и города снова в Сибири начали строить.
Вот только никто точно не мог сказать, сколько же именно времени прошло с Великой Войны. Некоторые мудрые старцы считали, что прожили люди с тех пор не так уж и много времени, всего каких-то двенадцать веков, а другие говорили, что та война, разделившая эпохи, состоялась целых пять тысяч лет назад. Петя давно понял, что никто ничего толком о прошлом и не знал. А время в Сибири отсчитывали от момента основания города Сибирска. И получалось, что с того дня прошло пятьсот двадцать три года. В сущности, с тех пор сменилось всего десять поколений, если считать, что большинство крестьян доживали до пятидесяти с небольшим. И только редкие отдельные старики дотягивали до семидесяти лет.
Староста Елисей Голованов был как раз из таких могучих стариков, которым суждено прожить дольше других. В свои шестьдесят четыре года он еще сохранял мужскую стать, держал спину прямой и твердо стоял на ногах. Широкий в плечах и мускулистый, он не совсем утратил прежнюю силу и не казался немощным. Да и взгляд его крупных голубых глаз с возрастом не потускнел, в отличие от волос на голове, которые сделались редкими и седыми, обнажив проплешину на макушке. Но, его борода лопатой, которую староста время от времени подрезал ножом, как и все остальные деревенские мужчины, все еще выглядела густой и поседела не окончательно. Возможно, староста сохранил здоровье лучше других мужиков по той причине, что давно уже отошел от хозяйственных забот, передав управление семейным хозяйством своему старшему сыну.
Сам же Елисей уже больше десяти лет занимался общими крестьянскими заботами деревенских жителей и полностью посвятил свою жизнь этому занятию. Обладая в этом деле каким-то особым талантом, он наладил быт в Дружковке так хорошо, что обитатели деревни уже три раза подряд переизбирали его на вече. Объяснялось такое постоянство тем, что никаких претензий у крестьян к Елисею Голованову не имелось. Показал он себя за это время не только честным человеком, но и очень заботливым хозяином, которому искренне хотелось сделать жизнь в родной деревеньке лучше и проще.
Когда Петя, следуя за отцом, вошел внутрь избы Елисея, у того как раз были посетители. Чтобы не мешать, отец и сын скромно уселись на лавку, стоящую возле входа. Главы нескольких семей сидели на двух длинных скамьях с двух сторон от широкого стола и говорили со старостой о своих проблемах. Рассуждали они о коровьей лихорадке, которая в последнее время выкашивала новорожденных телят. Вспоминали и о поросятах, заболевших посреди зимы какой-то красной чесоткой, которая никак не проходила, да еще и перекидывалась на другую скотину. И что делать с этими болезнями, никто точно не знал. Староста же настаивал на том, чтобы всех заболевших животных отселить в отдельный общественный хлев, специально выстроенный ради карантина, где знахарь по животинам Кондрат Самойлов вместе со своей женой Анфисой, тоже сведущей в лечении, попытаются бороться с новой напастью, чтобы выходить к весне тех животных, кого удастся. А которых вылечить не получится, придется умертвить.
Вот только зимой быстро построить какие-то новые помещения для скотины, да еще и утепленные, казалось крестьянам весьма хлопотным занятием. Ведь своей лесопилки в деревне не было, и, чтобы быстро построить хлев, пришлось бы покупать готовые доски у лесозаготовителей. А они, как известно, отличались жадностью и драли за пиломатериалы по три шкуры. Или же предстояло строить по старинке примитивные грубые срубы, вырубленные из бревен с помощью топоров. Но, все понимали, что общинный столяр Данила даже с двумя своими учениками будет ковыряться слишком долго, а потому для предстоящего строительства придется привлечь крепких мужиков из нескольких семей.
А в каждой крестьянской семье имелись собственные дела даже зимой. Крестьяне плели корзины и лапти, ткали одежду из шерсти и льна себе и на продажу, ухаживали за скотиной, перебирали семена, чинили инструменты и точили плуги, загодя готовясь к весенней посевной, поправляли свои избы и печки, готовили к лету телеги, да и других хозяйственных забот имелось в каждой семье немало. И никто особенно не горел желанием бросать работу по дому ради работ общественных. Но, все понимали, что придется. Без особой радости, но главы семей соглашались со старостой, приговаривая:
— На все воля Господа. Если надо, значит построим общественный хлев для карантина. Куда же нам деваться?
Народ в Дружковке любил иногда для видимости поворчать, но все-таки каждый крестьянин понимал, что правильное обустройство общественной жизни не менее важно, чем благо его собственного семейства. Ведь всем было очевидно, что именно общественное начало регулирует ту среду обитания, в которой живет его семья. И если не заботиться об общественном, то и условия жизни собственной семьи сделаются хуже. Потому все присутствующие у старосты быстро смирились с необходимостью общественных работ и перешли к обсуждению того, кто именно и от какой семьи отправится выполнять трудовую повинность. В конце концов, главы семей, в которых заболели животные, договорились предоставить в распоряжение старосты своих сыновей с собственными топорами и с лошадьми для перевозки бревен срубленных деревьев от леса на место предстоящего строительства.
Только тогда, когда все со строительством хлева для больных животных решили в общих чертах, староста обратил на Петю и его отца внимание.
— Ну, с чем пожаловали, Илларионовы? — спросил Елисей Голованов, который знал в лицо каждого из взрослых деревенских жителей, точно так же, как и его самого знали все деревенские жители сознательного возраста.
— Да мы только что от шахтеров приехали. За угольком мотались. Так вот, на обратном пути уже недалеко от нашей деревни мы слышали завывания волкобяков. Не менее двух. Опять расплодились, судя по всему, — поведал Еремей.
Староста кивнул:
— Правильно, что вовремя сказал мне, Ерема. Немедленно вышлю туда охотников. Пусть выследят зверюг. Не нужны нам здесь эти хищники. Еле избавились мы от них в прошлый раз.
Отец Пети добавил:
— И еще кое-что. На границе леса возле дороги, когда мы уже подъезжали к Дружковке, мой сын заметил морока.
Елисей проговорил:
— Странное дело. Их уже давненько в наших краях не появлялось. А как он выглядел?
— Расскажи старосте, — попросил отец. И Петя описал увиденное, снова возвратившись мыслями на то место и вновь испытав чувство страха, которое пропало, когда они вошли в избу.
— Если так, то это дурной знак. Мороки просто так никогда не приходят. За ними идет беда, — сказал Елисей. Потом добавил:
— Я должен посоветоваться по этому поводу с настоятельницей Ксенией.
В деревне имелась небольшая деревянная часовня, построенная давным давно, которой заведовали одинокие женщины. Всем заправляла старая вдова Ксения, муж которой умер от хвори пятнадцать лет назад. Ей помогала женщина средних лет Светлана, тоже лишившаяся мужа, которого на охоте задрал волкобяк. Ксении и Светлане помогали ухаживать за храмом и другие деревенские женщины, старые и молодые. Таких называли сестрами креста. Во время нахождения в храме они были словно монашки, но только приходящие. Вместе они поддерживали часовенку в опрятном виде, проводили молебны с пением хора по праздникам, готовили к погребению и отпевали усопших, выслушивали исповеди тех, кто нуждался в том, чтобы высказаться и попросить совет, а также собирали и сушили целебные растения, чтобы использовать их для приготовления лекарств, секреты которых они хранили в своем узком кругу и передавали от старших младшим. Но, настоящими посвященными во все тайны религии и лечения травами оставались пока лишь Ксения и Светлана.
Деревенские мужики, хоть и воспринимали религию, как привычную часть старинных обычаев, все-таки не проявляли такую религиозность, чтобы становиться монахами, отказавшись от обычных мирских забот. Никто из крестьян, обычно, в детали религии не вдавался. Знали только, что истоки ее находятся в древней народной традиции родных краев, и что вера в Господа и в вечную борьбу Света с Тьмой существовала еще задолго до Великой Войны. Старики, правда, рассказывали, что и вера после смены эпох изменилась. Будто бы все прежние священники сгорели вместе с храмами, но истинная вера возродилась из пепла, смешавшись с какой-то восточной религией с непонятным названием Ду, которая, вроде бы, проповедовала все то же самое, только делала акцент не на самом Спасителе и Святой Троице, а именно на противоборстве через них двух начал мироздания, Света и Тьмы. Согласно религии Ду, доброе начало в самом человеке всегда боролось со злым. А все войны и прочие события проистекали из этого бесконечного противоборства добра и зла. Добро олицетворяло в религии Ду жизнь и развитие, а зло приносило разрушение и смерть. Потому каждому существу, любящему жизнь, необходимо было вовремя выбрать в этой борьбе сторону добра. Но, несмотря на изменение догматики, внешние атрибуты веры никак не поменялись за все века. Те же купола-маковки, свечи перед иконами, распятие, святые, ангелы, архангелы и тот же самый крест наверху церквей, так и остались главными символами для верующих людей Сибири.
Иногда некоторые из крестьян, особенно пожилые, заходили в часовенку, чтобы перекреститься перед иконами или поставить свечку за упокой кого-то из близких перед распятием, но, в основном, народ наведывался в часовенку за другим. Все знали, что главной обязанностью настоятельницы деревенского храма было изготовление разных целебных настоек. И ушлые мужики, пристрастившиеся к подобному питью, часто приходили к настоятельнице за тем, чтобы попросить чудодейственное питье, настоянное на травах, под благовидными предлогами мнимых болезней. Особенной популярностью пользовались сиропы от простуды.
То ли от переживаний, связанных с потерей супруга, то ли от серьезной болезни, которую женщина перенесла, но выжила, старая Ксения на седьмом десятке лет сделалась самой настоящей прорицательницей. Она могла точно сказать любой беременной женщине, родится ли у нее мальчик или девочка, предсказывала погоду, а также чувствовала у кого какая болезнь. И потому те симулянты, у которых никакого заболевания не имелось, но очень хотелось пригубить вкусной травяной настойки с удивительным эффектом опьянения, почти всегда уходили от Ксении ни с чем. Как кремень старуха была стойкая и редко подавалась на уговоры. Правда, иногда она неожиданно смягчалась и выдавала все-таки страждущим зелье. По этой причине ходили слухи, что сама настоятельница время от времени пробует снадобья собственного изготовления.