Алистер - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 12

Глава 11

Мне стало тяжко сидеть на этой кровати, стеснять Банжамин, и я встал, натягивая перчатку обратно. Я не показываю руки, потому что мне так комфортнее. Находиться в мире — причина становления уязвимым. Мне некомфортно касаться Тихого. Он не дом мне. И кажется, дотронься меня незнакомец, я подарю ему Напоминание. Этого я боюсь.

Выключил свет и вышел, аккуратно прикрывая дверь. Разбужу — весь мой бред насмарку.

Что только ни придумывал, но это поистине не в моём стиле. Что-то со мной не так.

Я прошёл в гостиную, а позади доносились шаги. Стоит встретить злоумышленника лицом к лицу. Шарлотт. От злоумышленника я недалеко ушёл.

Она взяла меня за щеку, как и множество раз до этого, улыбнулась. Имела бы она представление о том, что я о ней думаю, ей бы всё равно невозможно было помешать трогать меня. Я терпел, а её тёплая рука не падала. Я хочу убрать её. А улыбка — она начинала меня бесить, раздражать изнутри. Сколько ненастоящего в этой женщине.

— Ты обо мне забыл, любимый? — игриво спросила Шарлотт.

— Лучше бы забыл. Прекрати, у меня нет настроения, — мне необходимо отдалиться от неё как можно дальше. — Сказал же, отойди.

— Ты несправедлив ко мне, — она не уймётся. — А как же супружеский долг?

— Ты это мне? — я первый отошёл от неё. Даже голос Шарлотт наигранный. — И не трогай меня. Тебе нужно одно, и дать я тебе это не могу.

— Почему же? Уговаривала раньше — уговорю сейчас.

— Неизменная убеждённость в себе… Начала бы работать, дочку бы прокормила в моё отсутствие. Она голодная ходит по городу. Ты собираешься брать за это ответственность? Каждую ночь с новым.

— Так зачем припёрся? — видно, что она крайне зла из-за моих высказываний.

— Дочку повидать и расстаться. Я обещал быть с тобой, но на расстоянии.

— Спать ты не собираешься, — упёрла Шарлотт руки в боки. Махнула в мою сторону и потрясла головой сама себе. — Сейчас постелю.

Я и забыл… Я рад, что не придётся уживаться с ней в «супружеской» кровати. Меня сейчас вывернет. Я лишь угукнул и начал пристально смотреть на неё в спальном халате. Она, наверное, думает, что я пялюсь на неё, но я лишь старался заставить её по своему хотению взглянуть на меня в ответ.

— Передумал? — ласково проворковала Шарлотт, кокетливо разворошив волосы.

— Нет.

— Тогда не пользуйся моим временем и сделай что-нибудь. Я готова хоть всю жизнь признаваться тебе в любви, потому что это так. Так есть на самом деле. Но ты бросил меня на два месяца. Ты пропал для всех нас. Дошло, помер!

— Тихо, Банжамин уснула, — пресёк её я.

— Иногда мне кажется, что ты любишь дочь сильнее меня.

— Мать бы променяла мужа на ребёнка.

— Получается, я — не мать, — без всякого стеснения или разочарования выразилась клиентка.

Настал тот момент, когда стоит поговорить с клиентом. Можно взять его «тёпленьким». Был такой момент сегодня, но с переизбытком драмы, правды, тупых ветвей. Я бы довольствовался той информацией, но я должен работать, чтобы узнать, почему именно с ней связана моя миссия. Она — моя миссия, как и всякий мой человек.

— Так быстро отказываешься от звания матери. — Начнём же разговор, полный вранья да убийственной истины.

— А что мне прикажешь? Я не справляюсь с ней. Ты всегда сидел с дочкой и даже засыпал подле Банжамин. Я не ругалась, а хотела. И до сих пор хочу. Но за что? За то, что ты любишь дочь?

— Родители связаны со своими детьми — это элементарно, но ты отказываешься от Банжамин. Почему? Неужто из-за меня?

— Такие вопросы задаёшь… — помешалась она. — Не знаю. Я не справляюсь. Конец.

— И ты ведёшь к тому, что виноват я? — для пущего убеждения тыкнул указательным пальцем в грудь.

— Не ты… — Шарлотт покраснела от злости и «неправильности» моей темы для беседы перед сном. Ей категорически не нравится, что я провожаю её к углу, а оттуда она уже не выберется, ведь прекрасно осознаёт, что она сама пагубно повлияла на себя.

— Хорошо, что ты это понимаешь. Но так не нужно было заводить любовников и звать в наш дом, в котором живёт и Банжамин. Ты взрослый человек, вот только не зрелый.

Я говорил без упрёка, мягко, чтобы она поменьше нервничала. И вид у меня был, как будто я, недавно выпивший, сел на диван и принялся с оставшейся трезвостью разбираться в личной жизни.

Хоть это и невозможно, но моя одежда словно помялась, появились складки, но невооружённым глазом не увидишь. И я не стал напрягаться.

— А не надо было кидать мне причины для подозрений. Мама твердила: «Не выходи за француза». Но проблема в том, что вся наша семья — французы. Мы изменяем, это нормально. Но когда пошёл слушок про тебя, — выделила интонацией «тебя», — я не сдержалась. Хотела тебе раньше предъявить свои подозрения, но побоялась, что ты уйдёшь от меня. Ну, в похождениях я не отказывала себе, но те тоже были женатыми. Узнав о твоей гибели, родственники разбрасывались этой новостью — и дошло до любовничков. Дом свободен… — взглянула на меня, — частично, но вполне подходило.

— Оправданий ты не ищешь? Почему не защищаешь себя, как в присутствии Альберта? — подпёр кистью подбородок.

— Я могу, но опять ты откажешься слушать меня. Я пытаюсь не говорить так же, но меня подмывает снова кинуться на тебя и обвинять за… наши грехи. Мы повязаны в этом городе по самые уши и не отмоемся. И что ты на меня всех собак вешаешь? Сам-то, поглядите, на стороне ходил. Я же следила за тобой. А-а, не замечал? Что грустным стал? Покаяться хочешь?

— Ты меня застукала? — без интереса подыграл.

— Ты специально сворачивал с дороги, когда чувствовал, что я рядом. В магазин зашёл! Ха, так и повелась. А я знаю: к ней на квартиру племянника пёрся!

Хочу выйти в окно.

Мало здравого рассудка в Шарлотт. Она его растеряла, разбросала по всему городу. Отчасти не фигурально. По числу её любовников можно смело кидать Шарлотт в больницу. Вполне возможно, что она больна, подхватила какую-то заразу и не видит себя прежнюю. Может, начала осознавать своё положение. «Мир» её якобы ожесточил, и после она стала невменяемой, слепой, глухой. До Шарлотт стало не дозваться, и выводы переходили все границы.

— Всё, успокойся, — я подошёл к ней и взял за плечи.

— Вот так бы сразу…

Она промахнулась и поцеловала мой подбородок, но мне и того отвращения хватило, чтобы толкнуть её, благо, несильно. Я протёр подбородок манжетой рубашки, однако линия губ искривилась, и я не смог её выровнять.

— В психолога поиграть зачесалось? И так от бабулек в доме престарелых наслушалась, не надо мне мозги вправлять. Они не старались меня бесить, но у них это выходило лучше всех моих знакомых. Зачем ты их пародируешь?

— Зачем ты выводишь меня?!

Она была в большей степени удивлена.

Но это несравнимо с моей собственной реакцией.

О нет.

Я взбесился. Мне же нельзя…

— Отойди от меня, — я потерянно выставил вперёд руку, а другой отчего-то держал маску, словно она тут же свалится с меня. Она хорошо держалась, но сквозь неё чувствовалось что-то неприятное. Необычное. Я как ошпаренный отдёрнул пальцы с гладкой поверхности и сам отошёл. — Пожалуйста.

— Что это с тобой? В больнице не долечился?

— Уйди!

Глаза Шарлотт расширились, она схватилась за сердце, но так и не выполнила мою просьбу. Я со злости сорвался с места и пошёл в прихожую, доставая своё пальто; не оглядываясь, вошёл в комнату маленькой Банжамин и удостоверился, что она всё ещё спит, посапывая. Или прикидывается. Но это не главное. Щёлкнув замком изнутри, я быстро накинул на плечи пальто и сел на пол подле той стены, где стояла та тумба.

Мне стало сразу теплее, чем прежде, что усмирило меня и напугало одновременно.

— Такого не могло случиться, — бормотал из раза в раз, откинув назад голову. Было настолько тихо, что я тоже убавил громкость и сухо сглотнул. — Не могло…

Подобно сумасшедшему, говорил одно и то же. Не понимал, что там творилось только что. Мне нельзя вытворять такое в присутствии клиента. Запрещено. Это же противоестественно! Нет, нет, нет, нет.

Это не имеет ни гроша схожего с психологической практикой. Да, я давлю на клиентов, вывожу — если понадобиться, завожу в угол.

— Я же не кричу… Что со мной?

Без понятия. Из-за слабости открываю рот и молчу в пустоту.

Неожиданно Банжамин отворачивается и ложится на левый бок спиной ко мне.

Держась за последнюю ниточку надежды, что со мной всё нормально, что я в порядке, вспоминаю запомнившиеся мне строки.

— …помню, спал мой давний друг, не тихий он ни на чуть-чуть. Я помню, как смотрел в лицо, и не врало оно.

Мне необходимо выдохнуть. Не ментально. Я всего-то взялся за «рёбра», сжал руку, берясь за рубашку, и перестал верить, что я приду в норму в ближайшее время. О чём я думаю? Мерзость какая. У меня полно своих способностей, что будут намного полезней, чем человеческие. Просто страдаю ерундой. Оправданий нет.

Итак, я сижу здесь и вообще не хочу думать ни о самочувствии Шарлотт, ни о самой Шарлотт. Этот клиент виноват во всех своих грехах. Если бы она сидела в психиатрической больнице, существовал бы способ повлиять на неё, до чего-то дойти, но она не принимает вину, перекладывая её на любовников и мужа.

Я люблю свою работу, но не тогда, когда из меня хотят сделать виноватого.

Я закрываю рот и отрицаю все свои прошлые думы. А как дальше-то?

***

Следующий день не даст мне полного удовлетворения. Он настал так внезапно, что я не заметил, как проснулась Банжамин и потрясла меня за ткань брюк. Я ни с того ни с сего притянул девочку к себе, всё ещё сидя, и обнял её.

— Обещаю, с тобой всё будет хорошо.

— Я не хочу с ней жить. Но она мая мама. Это нормально, что я её не люблю?

— Вообще нет, — чётко сказал я. — Но мне понятны свои мысли, хоть и будничные, но не детские. Чтобы добиться понимания, нужно содействие с обеих сторон. Вы оба пытались, но в конечном итоге сдались, — она нахмурила бровки, и я решил ретироваться: — Родные люди не всегда близки друг к другу. Тоже бывает разлад. Он у вас есть. Человек может не нравиться, не оправдать твоих ожиданий, непростительно оступиться — для людей в порядке вещей. Или жизнь их таким образом проверяет на прочность, — пожал плечами. — В любом случае, у вас не сложилось. Нечего винить себя. Можешь взять часть вины — так будет даже лучше.

— Почему? — Банжамин была удивлена из-за моего завершающего предложения.

— Оба же сближались и оттолкнулись. Умнее взять равную часть ответственности. Ради справедливости и совести. Чтобы не грызть себя все дальнейшие годы.

И что бы я ни нёс, эта девочка смирно слушала меня и кивала, понурившись. В ней идёт борьба своего «я» (людского эгоистичного эго) и моей неприкрытой искренности. Я желаю всему миру покаяться в грехах, чтобы хоть карма их стала на ту редкую малость легче. Носить на горбе крест все рано или поздно станут, и у Банжамин есть шанс откупиться от своего.

— А мне надо прощать маму?

Именно к этому выводу я её и подводил.

— Как считаешь нужным. Это твоё право. И брать вину ты не обязана. Я тебя ни к чему не принуждаю. Твоя жизнь — твои выводы.

— Но раз ты говоришь, то я её прощу.

— Что? Не врёшь? Это не на словах, должно исходить от твоих убеждений: отпустит ли сердце или нет, — я принялся её заговаривать, чтобы не слушалась меня так слепо. Дети…

— Поздно — я простила. Я прощаю маму за то, что она выбрала не меня.

Дети… Как-никак они умеют удивлять.

— Это очень важное решение. Ты не возьмёшь слова обратно, если попадётся случай?

— Не-а. Для меня важнее — как буду без неё. Она не растила меня, как папа, но жду, когда судьба надо мной сжалится. Секундочку сжалится — и я как ухвачусь!

— Молодец, — с улыбкой на моей ранее недовольной гримасе потрепал Банжамин макушку. — Давай, я бы посмотрел на это. Я за.

Удача в жизни живого играет огромную роль, но некоторые не согласятся с моим ребячеством. Разъясним. Судьба — штука непредсказуемая, она спит много, являясь нейтральной. Несчастье и удача — яркие производные судьбы. Кто слепо верит, что ему уготована конкретная судьба, — сбрендивший с диагнозом. Судьбе, честно говоря, плевать на людей. Они куда-то идут, добиваются результатов, крадут жвачку в круглосуточном, ошибаются, написав «о» вместо «а». Судьба просыпается в самый неожиданный момент и такая: «О, ты, оказывается, зажал две тысячи на воду? В квартире нет воды!» — и по её подачке человеку отправляют письмо, в котором сказано, что за коммуналку тот должен две свои зарплаты.

Так происходит абсолютно со всеми. Возмездие или награда нагрянут тогда, когда проснётся царица судьба.

— Ну всё. Иди в ванную.

— А тебе не нужно?

— Я потом, ты девочка, я тебе уступаю.

— Ладно. А то ты, наверное, тратишь целый час, как мама.

— Это отчего же? — я рад такому исходу. Маюсь я над нелепицами часто.

— Красота не вечна. Мажешь лицо кремами, волосы укладываешь, что вы там ещё делаете? Я всё про вас знаю.

— Про кого, боюсь спросить?

— Про мужчин. Вы такие неоднозначные, — без левой мысли напоследок закатила глаза и наткнулась на замо́к. Без расспросов щёлкнула им и вышла.

— Чем я занимаюсь… — со смехом выдавил я и встал, отряхивая несуществующие пылинки.

Я польщён. Удивляться тут нечему; я осознаю, насколько невероятен и прелестен, без сомнений, но услышать комплимент в свой адрес никогда не бывает лишним.

Хоть что-то приятное — это мне награда за вчерашнее. Я полез в карман жилета — тихо. Часы не брынчат, не тикают, не вибрируют, следовательно, клиента не поджидают опасности и он спокоен. Но я слышал шаги час назад. Если, конечно, она не провела любовника через окно, может быть и не она, однако по слуху легко догадаться, что это Шарлотт.

Эх, вперёд. А то уже кажется, что я сбегу отсюда и не пожалею ни о чём.

Заберите меня!

— Как спалось? — как ни в чём не бывало поздоровался с Шарлотт.

— Одиноко, — отчеканила она.

— Стоило бы привыкнуть за два месяца.

— И не подумала бы. Ты мне за всё ответишь в суде.

— Ага.

— Тебе что, правда безразлична моя судьба?

Вот как жёны пилят мужей… Это же целое искусство! Я имел с ними дела, но не напрямую, так что полезным опытом она меня награждает!

— Нет.

— Как у тебя всё просто!

— А зачем усложнять? Разойдёмся — цирк окончится. Мы можем любить друг друга, не любить, но нам известен исход по горке грехов от каждого. Спрошу в последний раз: ты хочешь со мной поговорить о том, что тебя гложет? — Я даю ей шанс, и пусть она ответит положительно, а не убегает от себя.

— Жак, ты уходил на свою работу и не возвращался месяцами. У тебя был выбор: идти туда или нет. Денег хватало, я бы устроилась на работу. Неужели тебе так нужно было бросать меня?

Почему «меня», а не «нас»?

— По моим выводам ты уходил из дома, чтобы скрывать свои похождения. У вас там, на «работе», есть девушки, ты отмечал. Что, достал тебе наш дом? Я тебя достала?

Имея представление о характере и поведении Шарлотт, то я бы сказал «верно, ты меня достала. Как же ты меня достала!», но я без всякого понятия, что думает по этому поводу Жак. Который лежит себе в могилке мирно и спокойно, а я получаю нагоняй за него. Лучше я пусть полежу в гробу, чтобы отдохнуть.

И если даже Жак изменял Шарлотт, то я об этом уже не узнаю. Конечно, а как иначе, фотографии же на службе делают после того, как умерли или победили, а не наоборот. Иногда фото бывают бесполезны, особенно обидно становится, когда их куча, а результата никакого.

— Я не буду отвечать на столь глупый вопрос. Но скажу, — быстро добавил я, а то Шарлотт гримасу сотворила похуже моей, — всё могло случиться.

— Ах ты! Я была тебе верн… Ты обманул меня! Распинался вчера в признаниях в любви, а сейчас сам утверждаешь, что «всё могло случиться»! — уделила моим словам особое внимание.

— В жизни бывает многое. Стоит справиться с трудностями ради себя. Но у меня чувство, что ты себя не любишь. Раз довела до такого состояния всё, что вокруг тебя. Я готов и дальше помогать тебе, оказывать влияние на твои изменения. Полюбить себя ты обязана любой ценой. И время не важно. Главное — не поздно. Когда поймёшь, что жизнь того стоит, я буду счастлив, Лотта.

Она молчала, боялась произносить звуки, прерывая мой изложение, когда я добрался до любви. Дошло до неё, я буду лишь надеяться. Никто не идеален, но приходится стремиться к этому идеалу, чтоб вас всех! Броситься с головой в авантюру с самим собой и продолжать драться за будущее, дабы судьба услышала твои крики и избавилась ото сна.

— Почему ты стал ко мне терпеливее? — в никуда выпустила Шарлотт.

— Потому что к тебе нужно проявлять больше терпения. Очень много, — я незлобно посмеялся. — И перестань вытягивать из меня признания в любви. — Думаешь, я дурак?

— Жак, перестань. И что же мне делать? То есть нам делать? — она резко смягчилась и избавилась от напряжения. Снова меня проводит.

И с этим есть тоже нужно кончать. Переводить всё к постели… Она могла стать проституткой, но по какой-то причине не стала. Но лучше бы наоборот, и тут я смотрю исключительно на денежную составляющую, ведь видно, что она не доедает, как и дочь. За то, что она не опустилась до проституции, я рад. Но со всем прочим у неё не сложилось самым плохим образом.

И её изменения в тоне всегда настораживали, подсказывали, на что намекает Шарлотт. Она довольно простой человек, посредственный, со своими закидонами, и лишь ей решать, меняться ли ради родного человека, на минуточку, собственного чада. Детям всегда приходится отдавать, а родителю запрещено брать взамен. Видимо, Шарлотт не согласна на подобную авантюру.

Она никто. Не мать. Не личность.

С кем я работаю? А всё же по-настоящему верю, что жизнь меняется.

Резкость моих секундных размышлений порой меня не оставляют равнодушным.

Но чтобы хоть каким-то проявлением в мире не приносить вреда, пора браться за добрую сторону.

«Что мне делать?» — напоследок напомнил я себе её слова.

— Не быть балластом.

Я мгновенно выставил указательный палец, показывая, что нет смысла продолжать этот бесконечный разговор. Шарлотт же может приправить его напоминаниями о моих похождениях, ещё что-нибудь вспомнит, повесит на меня якорь и запрёт, как заложника.

В кармане затикало. Наконец-то что-то знакомое и правильное в этом мире обрушилось на мою голову.

— Давай поговорим, — отвлекла меня Шарлотт.

— О чём?

— О нашем с тобой будущем, — весело отчеканила женщина и взялась за моё предплечье. Мне противно.

— Если ты разделишь это понятие, то я с радостью, — убрал конечность со своего тела. — Но всё кончится между нами с разводом. Мы оба разные люди, непозволительно разные. Пойми, поступать правильно — не страшно. Начнёшь верить в светлое будущее — добьёшься его. Но это лишь процент. Процент, за который отвечает удача. А девяносто девять относятся к твоим стараниям. Приди в себя.

— А если я не горю желанием стараться? Если меня устраивает наша старая сырая квартира? Если мне глубоко всё равно на то, что любовников у меня накопилось больше, чем у тебя любовниц? Любовь к тебе не мешает мне их заводить. Если забыла про Банжамин, не чувствуя ни капли вины? Если в дом престарелых я ходила не по своей воле? Не научилась готовить, воспитывать, устраивать мужа. Хобби нет. Что тогда со мной?

Я, не раздумывая, сказал:

— Меня тогда послали не облегчать твою участь, а незачем наблюдать за мёртвым человеком.

Шарлотт сузила веки и махнула полами халата, удаляясь с мерзким выражением. Дальнейшие часы она не плакала, как я рискнул предположить. Я не был удовлетворён сказанным и её диалогом.

Мне бессчётное количество раз что-то не нравилось в клиентах, но этот начал выводить меня с первой встречи. Я увидел Шарлотт и вмиг разобрался, что с ней я намучаюсь в тот редкий случай, когда перед моим приходом всё безбожно брошено в реку. Надежда есть всегда, она помогает выбраться из безвыходной ситуации. Ей бы покрепче взяться за камушек на обрыве, смогла бы ответить жизни.

Люди, есть в вас безнадёжность, и иногда она непробиваема. У всех есть причина жить, будь то любимый, работа, солнечный луч — последнее даже лучше: вечность будет вашим ориентиром.

Громкость слов не пугает, она манит, выкладывает перед вами путь. К сожалению, не у всех живых есть тот, кто скажет это. И Шарлотт я уже сказал излишне.

— Алистер, ты погуляешь со мной? — Банжамин выпрыгнула в гостиную и уставилась на меня. Она практически светилась, что особенно отличалось от Шарлотт.

— Попозже. И на улице холодно. У тебя есть тёплая одежда?

— Есть! — непоколебимо выкрикнула девочка.

Как её ещё не украли? По рассказам она много гуляет.

— Все взрослые медленные, — фыркнула и пыталась утащить меня, но только пыхтела.

— Да, согласен. Я медленный.

На это Банжамин погримасничала и вовремя заметила на мне пальто, намекая, что я уже готов. Я вообще готов куда угодно и когда угодно на прогулку, но мне не поможет сейчас походить. Я не в том мире, чтобы отдыхать почём зря. Тихий — то ещё место для отдыха. Когда я нахожусь в первом облике в Тихом, я чувствую предвкушение и опасение, как бы кого ненароком не задеть. Облегчение приходит во Мраке, моём доме, и гулять я не буду: пропущу самые важные мгновения клиента. Я исчезну перед Банжамин и брошу её, выполняя свой долг. А девушек бросать неприлично, к тому же у меня их целых две, как оказывается.

Тик-так, тик-так. С минуты на минуту я брошу это дело и буду занят следующим заданием. Мне не терпится оставить всё позади и…

— Сбежим сегодня?

— Я не закончил с твоей матерью. Я должен уладить некие дела, — сгладил углы.

— Бросим её и сбежим. Поделом. Она как-нибудь сама. Ты должен забыть про неё, и мы сыграем свадьбу. Я подросту, и ты полюбишь меня как девушку. Не бесконечность же мне быть ребёнком. Мама почему-то закрывалась с разными мужчинами, а я с тобой буду. Ты же не против?

Тут моя душа отпала.

Яблочко от яблони недалеко укатилось. Банжамин? Но чтобы она сказала мне такое? Это вполне может быть бред малолетки, но у меня плохое предчувствие. Какое же оно плохое… Она что, думала об этом, когда я пел ей колыбельную, успокаивал, разговаривал? Банжамин, она же девочка… Стоп, она не всерьёз. Я утрирую.

— Когда мы поженимся, я нарожаю тебе детей. Ты будешь моим, а я буду не одна на работе. Сразу предупреждаю: подозревать меня не смей! Я сама решу, с кем и когда мне быть.

— Ты же шутишь. Ты мечтала о принце на белом коне и прописала всю вашу совместную жизнь. Я же прав? Ага, не волнуй меня больше так, — я присел, как старик с загруженной спиной. Загруженной жизнью!

— Я серьёзно, — Банжамин безвинно похлопала ресницами. — Мы поженимся и будем вместе. Ты не хочешь?.. И ладно, я хочу. А отказывать женщине нельзя.

Воспитание у этой будущей девицы не лихое. Либо смотрела много никчёмных фильмов, либо научилась у матери, к чему я больше склоняюсь. Шарлотт испортила девочку окончательно, но на этот раз я не прикрываюсь за словом «утрирую», это настоящая проблема. Ведь Банжамин тронула пуговицу моей рубашки. Я немо отрыл рот от безысходности и встал на ноги.

— Нет… Убери руки. — Сразу её прикосновения стали для меня такими же противными, как у Шарлотт. Ну молодец, научила дочь, отличная мать.

Тик-так, тик-так, тик-так.

Не обращаясь к часам, я уверен, что они настраиваются. Скоро будут ходить ровно по миллисекундочкам, и мне необходимо отправиться к Шарлотт, дабы узнать причину её смерти. Ранее часы не подавали знаков — она была спокойна как удав. И не спала. Неужели безвыходное самоубийство? Она задумала его ещё сначала, а день выпал на сегодня, чтобы теперь я выполнил свою задачу. Самоубийство способно облегчить душу лучше любого бальзама, но окончательно сломить человека.

Выводы человека перед самовыпелом существуют самые разные, например: «Я освобожусь после смерти», «Будущее моё настанет после этого, я буду работать над собой в мире Сатаны», «Я заслужил». И у Шарлотт будет вывод, связанный с тем, что она вынесла после мучительных дней позора и предательства.

— Ты куда? Я с тобой, — Банжамин пошла вслед за мной с планами о «нашем» будущем.

— Не ходи туда. Я справлюсь сам.

— Ты променял меня на эту шлюху? — возмутилась она. У меня ещё кое-что отпало.

— Как язык повернулся? — я разуверился в этом чёртовом семействе. Выходит, Банжамин хочет быть со мной, отодвинув мать и назвав её… не могу. Я-то это слово не произносил, но мир испорченнее, чем могло выйти. — Не иди за мной.

— Нет уж, она уведёт тебя! Как ты не понимаешь? Я стараюсь ради себя, дай хотя бы кошелёк! Как ты ещё вернёшься? Ой, а дай часики, они наверняка дорогие!

— Нет уж.

Вырвалось из меня не то, что пряталось внутри — там-то намного хуже. Эти часы у меня с первого моего дня работы. Неспроста же они достались именно мне. Для меня они чертовски важны. И чтобы какой-то живой заявлял на них свои права…

— Почему? — удивилась Банжамин.

Вот тут она и показала своё истинное лицо: избалованная лгунья. А избалованная из-за своего отца, который дарил ей платья и золотые украшения, лежащие у неё в шкафу. У жены не было такой роскоши, зато у дочери их навалом. Строила мне глазки, а я лишь мог гадать, врёт ли. Была мысль, но я её не развил, отдаваясь работе с Шарлотт, с тем. И то не очень получилось.

На её восклицание я отвернулся и стремительно пошёл в спальню к Шарлотт, но девчонка догнала меня и вместе со мной закрылась в комнате. Так мы оказались в одном помещении. Проводник, клиент и посторонний.

Я полностью отвлёкся от Банжамин, потому как она забудет всё, стоит её матери покончить с жизнью. Я не приближался к ней, я наблюдал за женщиной, которая сидела ко мне спиной и наводила марафет у туалетного столика. Часы разрывались от точно ходящего времени. Минута присоединилась к часу, а секунды отбивали ровный ритм.

Она сидела неподвижно, и у меня начали вырисовываться картины её трагичной погибели.

— Я не буду винить тебя за твоё решение. Я уйду и не буду боле тебе мешать.

— Жак, ты про что? — ко мне поворачивается Шарлотт как ни в чём не бывало и ищет во мне объяснение столь смутных слов.

— Я? Не обращай внимание.

— Ты всё сказал, что нужно. И я решила.

Я исчез в самый крайний момент, когда она ещё продолжала говорить. Шарлотт подошла к окну и открыла его. Ни для кого не секрет, что сейчас случится, но она достала кувшин с водой и полила ею цветы на подоконнике. Когда закончила, сказала:

— Пропало время о чём-то задумываться. Поздно ты пришёл, поздно. Но…

Она облокотилась о подоконник и сложила руки.

— …с твоим приходом, кажется, облаков поубавилось. Ой, кольцо упало.

Кольцо зацепилось за железку на фасаде дома и безвольно повисло.

— Какое ещё кольцо?! — взвизгнула Банжамин и сжала кулачки, направляясь к матери. — У тебя их в помине не было! Украла, да?

Всё проистекло в один миг. Банжамин ринулась к Шарлотт и дёрнула женщину внутрь комнаты, но та случайно ударила её, отстраняя, и навалилась на подоконник. Банжамин сбрендило в голову достать кольцо самой, из-за чего верхняя часть тела Шарлотт выглядывала наружу. Нелепое зрелище. Она нервно дрыгала ногами в попытке ухватиться за что-нибудь, однако девочке было далеко плевать на неё, и та пропала в поле моего зрения вместе с дочерью.

Я резко появился перед столкновением Шарлотт об асфальт и снял маску. На лице её застыло выражение страха и ужаса. Она не могла сказать своего последнего слова и врезалась об асфальт.

Банжамин тоже посмотрела на меня, но меня уже не было. Она так же шмякнулась и перестала дышать, застывая в неподвижной позе. Она упустила шанс на дальнейшее счастливое детство, да и не было его у неё никогда.

Тем временем я буквально выбежал из этой мёртвой, сырой, пропитанной ложью и притворством квартиры и пошёл в неизвестном направлении подальше от прохожих. Я шёл ровно и делал вид, будто ничего не случилось, однако быстрота шага доказывала обратное. Отсюда до спокойного места ходить было непомерно далеко, буквально до гор, и я уже вожделел вернуться в родной Мрак и побыть там перед следующим заданием. Мне необходимо отдохнуть там и устаканить свои нервы, а то буду вспоминать об этих двоих, что мне вообще не сдалось.

Но как и с другими историями, эта заглушится.

Я лучше буду работать Проводником наркобарона, чем повторю эти двадцать четыре часа. Многие истории о безвыходности и бедности больше сгодятся, чем об изменах (она безостановочно повторяла, что знала, что я жив, поэтому это можно считать изменой), о голоде ребёнка при живой никудышной матери, ужасных решениях, о слепой любви, глупости и нелепости да плотских манипуляциях. И всё это в одном флаконе! Держите и распишитесь! На меня как будто квартиру записали обманным путём.

Постепенно я прихожу в порядок, взяв часы в руку, не вытаскивая. Опустив голову, я так и бродил по улице, не обращая внимания на жителей. Бывает же такое, когда ты окончательно осознаёшь, что мир не так уж светел. Потому не следует чего-то ожидать.

А я ожидал и ожидаю, но не могу представить, что будет затем.

Мне даже безразлична сегодняшняя погода, о чём тут ещё глаголить в моё оправдание? Я столкнулся с ужасными людьми и проверил на себе любимом их образ жизни. А в могиле дремлет тот Жак, которому досталась ненормальная семейка; теперь понятно, почему он предпочитал трудиться во имя страны и редко виделся с женой, что стало ударом для дочери. Из-за разборок взрослых пострадало невинное дитя, и получилось то, что получилось.

Неизвестна также заслуга клиентки, но я всё равно выполнил свою задачу до конца. Но я до сих пор избегаю этакой щекотливой темы… Дочь и мать умерли, я застал их в том состоянии, когда сердца перестали биться. Для них обоих жизнь оборвалась. Но в этом всём и есть моё волнение.

Должна была умереть только Шарлотт, но она захватила с собой Банжамин, которая тоже видела меня без маски. Такой случай противоестественен. Я пришёл лишь ради Шарлотт, но я также оказал услугу испорченной девчонке. Несостыковка дикая, как по мне. Это не прописано в своде правил, это не всем известная истина, так что тут только опускать руки и надеяться, что тебя не накажут.

Глупая смерть глупых людей.

Ха, беря в счёт то, какой я идеальный, не сулит мне беда. Где комплементы моей персоне? Я же достоин их во всем смыслах, но окружающие люди и не люди никак не внемлят, что лучше не увидят. Мой плащ слишком роскошен для Тихого. Никто меня не понимает! Не ценит!

Уф, теперь хорошее настроение. А с ним можно и во Мрак отправиться.

Или же это доказательство, как меня портят живые. Я не в себе.

Отхожу в закрытое от взглядов местечко и открываю портал. По ту сторону меня ожидает тёплая темнота и чувство нужности. Делаю шаг вперёд и…

Какого чёрта?!