Работорговля? Нет, это место не слишком подходит для подобного бизнеса. Но кто будет отрицать, если это остров Индонезии, да ещё какой, с офигенной иерархией и населением. Думаю, правительству параллельно на жизнь простых, они сконцентрированы на приезжих. И кто заметит пропажу мальчика? Кто возьмётся за решение проблем с трущобами, если они не мешают отдыху богачей?
Я тогда отмёл предположение о существовании серьёзных группировок, но сейчас готов вернуть его на рассмотрение. Или же эти преступники занимаются другими делами, связанными с беззащитными людьми. Незаконные бои, насилие, изнасилование… Бррр.
Что они хотели сделать с Ефимом?.. Или же съесть.
А что они на меня так уставились? Мне как-то некомфортно, мужчины, потише-потише. Мне же запрещено использовать физическую силу, я их точно не убью, даже если бандиты ничто в Тихом. Глупое правило, ведь на следующий день они напьются и подумают, что уже успели устроить заварушку, откуда и появились раны.
— Разберёмся-ка пока с ним, а потом и пацана запугаем, да, Игла? — говорит тот, что справа.
— У-у, как интригующе, свои погоняла! А у тебя какая? Бритва? Ножницы? Стрела? А как тебе «Дорогой»? — я игриво и насмешливо зырканул на (величайшего!) разбойника и отвёл взгляд, мол, ты меня достал.
— Ща договоришься, — «Дорогой» схватил меня за воротник рубашки и поднял, что носки туфель теперь не казались жестяной банки из-под перца. — Закрой хлебало, типок.
— Ой, задыхаюсь! — я начал притворяться, что теряю воздух в лёгких, двигая ногами и хватаясь за шею, высвобождаясь от нахальных рук. Осознание этого рассмешило меня, но остальное подтолкнуло меня на окончание культурнейшей беседы и намёков на насилие. Не-не-не, я неприкосновенен.
— Пусть теряет сознание, в гараже проснётся, — сказал Игла, вовсе не спасая меня.
— Вы понимаете, молодые люди, — произнёс я, повисая на сильной руке с толстыми взбухшими венами. Эти двое от души отшатнулись, — мне сложновато будет излагать свои мысли, но иного вы мне не предоставили. Итак, мы с вами незнакомы, поэтому на «вы». Неужели вам так нравиться разбойничать? Вас бросили родители, я правильно веду? Вы начинали ещё с детства воровать, и вас взяли в банду. Просто не было выбора. Поднакорпели в этом деле, выросли в таких мускулистых громил. Не думали сбежать отсюда? Перспективы никакой!
— Захлопнись, блондинчик. Правильно Пушка говорит, договоришься. Мы же можем убить тебя на месте и боссу не везти. Потолкуй хорошенько.
— А вот ты более сговорчивый.
— Что за фокусы, птенчик? Разучим ведь.
Игла достал из пояса пушку и грубо потянул меня за волосы, приставляя дуло ко лбу. Я немного почувствовал боль, но не капитально. Я впервые взял на заметку, что нахожусь не в выигрышной роли.
— Пушка за поясом, Пушка у меня на лбу. Пушка — красавец моря, Пушка надоела карману. — Пропел я, смотря на Иглу, что истинно распалило его, да ещё моя мимика покорила Иглу. А с Пушкой случился эмоциональный сбой, и он переставил руку на мою шею.
Я как бы теряю сознание и падаю.
— Всё, прикончили засранца.
— Жаль, денег лишились.
— Наверстаем. Пацан недалеко сиганул.
Игла с Пушкой хотели перешагнуть через меня, упавшего навзничь, беспомощного Проводника, но я внезапно встаю:
— Привет с загробного мира!
И включил способность.
— Кто ты, чувак? Чё, нарываешься? Чё так близко? — очевидно же, что это Пушка за поясом, Пушка у меня на лбу…
Я стёр им память и собираюсь воспользоваться своей способностью не одиножды.
— Игла, пристрели его.
— А разве не странно, что пушка не у Пушки?
— Откуда он…
И снова стёр. Опять. Опять. Опять. Опять.
— Игла, я с ума схожу.
— А?
Опять.
— У меня голова болит.
— Ну что ты за дебил…
Опять.
Я делал это до тех пор, пока достаточно не отдалился от воров. Они хватались за головы и жаловались на своё самочувствие. А теперь надо бы найти Ефима, мало ли, мы ещё на кого-то наткнёмся. Мало шансов на то, что кто-то, кроме Иглы и Пушки, были заняты продажей Ефима, так что я могу немного успокоиться. Но сначала стоит найти мальца.
Я совсем его не слышу. Это странно, хотя… шорох мусора и течение захудалой речки заполняют моё восприятие, полностью заглушают. Я не могу сконцентрироваться.
— Алистер, — зовёт меня Ефим… Он оказался от меня ровно в десяти шагах.
— Ой, здравствуй. Эти ребята больше не тронут тебя. Не думай о времени, мы просто отправляемся к морю.
— Я готов. Мне не о чем желать в этой жизни, она скоро закончится. — Минутное молчание. — А у тебя есть цель? — после этого вопроса мы отправились в путь.
— Да — довести тебя до твоей цели, — я беззаботно улыбнулся и поднял его, чтобы тот не упал в канаву.
— Нет, не то. Цель твоей жизни.
— Хорошо работать, выполнять задания соответствующе и исправлять людей.
Ужасно жаль, что исправлять людей (если я этого добиваюсь) у меня получается лишь тогда, когда они умирают! Я вижу в этом просвет человечности, но лучше было бы лечить нормальных живых.
— Только работа? — разочарованно понурился Ефим. — Ты что, живёшь на работе?
— Вообще-то да. Ничего на ум не приходит как-то. Я люблю свою работу, — сказал, насколько это возможно, убедительней, но сам только услышал, как это звучит. А мне обязательно вечность это повторять? Я люблю работу, но для меня она становится непосильно для меня сложной… Не хочу признавать, но так и есть. — Честно, поверь мне.
— А почему ты её любишь? Она никому не нравится. Мой папа зарабатывал в месяц сотни тысяч долларов — мама проболталась, — но он жаловался, что достало его это всё. Ты так же зарабатываешь?
— Чуть меньше, но похоже. — Стоимость, по-моему, близка к моим ощущениям. — Люблю, потому что люблю живых, мне интересны их психология, строй, различия, сердца, мышление. Все абсолютно отличны друг от друга, но есть и объединяющие моменты. Я копался в них долго и муторно, не осознавая этого. Затем дошло, почему я Проводник. Это важное осознание.
— Проводник?
— Я же провожаю тебя до моря, — как само собой разумеющееся сказал я. — Зато люди, после всего прохождения жизни, остаются либо в раздумье, либо уже облегчили свои чувства. Я верю, что так и есть на самом деле и я не бесполезен, — пожал плечами.
— Получается, это не точно?.. Это же…
— Неразумно. Да-да, зачем спасать человека, прыгнувшего за борт? Но его могли столкнуть. Однако он всё равно в открытом океане. Не умеет плавать? Ещё лучше — всё закончится быстро.
— И меня ты тоже не спасёшь?
Ефим поднял на меня свои изумрудные глаза. Они проникают сквозь меня, а я не смею сопротивляться. Их красота ослепительна в высшей степени, а их детская искренность добивает. На памяти есть ещё одни глаза, но я забыл о них. Почему я забыл? Чувство, что прекраснее этих радужек в Тихом нет и никогда не будет.
Почему такие обязаны прощаться с миром? Это же бесчеловечно… несправедливо. Ах, конечно, лучшие из нас всегда принимают рок первыми.
— Не спасу. Но это не главное.
— Почему?
— Душа сильнее тела. Его никогда не спасают, кроме врачей и медсестёр. Бывает, что им надо платить. А когда денег нет? Душу способен спасти кто угодно: хоть бездомный, — я обрамил рукой вид, — показав, какой он сломленный. Ты просто не захочешь для себя похожей участи и будешь работать над собой от отвращения к нему или милосердия. Так же с богачами. — Перевёл руку туда, где виднелись пентхаусы. — Ты либо захочешь измениться из-за того, что тебе не нравятся напыщенные магнаты, которые в большинстве своём берут в разы больше, чем им позволено, увеличивая свой доход таким образом. Либо вдохновляешься ими, задаваясь целью стать такими же. Целая геометрическая прогрессия!
— Что?
— Ничего, я так, чуток занесло. Суть — спасать души престижнее. И да, твою я тоже спасу, не сомневайся. Не бойся, когда всё решится — и это мне подвластно.
В конце концов, у Ефима нет выбора. У него остался лишь я, чужой ему Проводник. Дети в его возрасте не воспринимают половину того, что происходит вокруг них. Когда пять лет прошло с моего начала становления Проводником, во Мраке я был похож на планктона, в Тихом же я работал как следует, но без своих изюминок.
Найти бы его родителей… Но у взрослых больше полномочий. Они потеряли Ефима. Что за безответственность!
Прошло три часа. Так как я появился в Тихом в четырнадцать двадцать, то солнце должно скоро опускаться.
— А на пляже будут разбойники? — очень своевременный вопрос.
— Это граница, — сказал я в унисон. — Граница между трущобами и отелями. Туда они побоятся соваться.
— Кто это? Мне прятаться? — Ефим заметил группу людей слева от нас.
— Просто отойдём.
Я их и раньше приметил и уже применяю на них свою способность, чаще секунды стирая память обо мне.
— Это наша территория! — крикнули нам вдалеке. Я уже начал заниматься этими людьми. Почему они так часто на территорию ссылаются?
Один мужчина хватался за виски и упал на колени, будучи сзади нас, отделяясь от общего стада. Я приставил Ефима вперёд и держал его за плечи. Я следил за мужчиной, который встал с колен, продолжая путь к нам. Честно сказать, удивлён. Я не останавливался, но тот не сдавал темп. Чёртов маньяк. Мы должны были слиться с местностью, но этот придурок как зомби плёлся прямо за нами.
— Не обращай внимания, он ошибается.
— Нет, он не ошибается, — растерянно пропищал Ефим. Он впервые так забеспокоился.
— Кто это?
— Он закрыл будку, в которой я сидел, и пообещал поймать моего папу. Говорил, что папа выгнал его на улицу, как последнего пса. Папа у него работу отобрал, и от него «отреклась» семья. Что за слово?
Дело принимает новый поворот. Тот, скорее всего, и придумал украсть Ефима в отместку отцу мальчишки. Раз он рассказал всё Ефиму в будке, то предположительно кидался угрозами его отцу после того, как уволили. Соответственно, отец был предупреждён либо предполагал: что-нибудь, возможно, случится с семьёй.
— А твой папа работал на Бали? — спрашиваю я пятилетнего ребёнка. Он небось и имени отца не знает.
— Он… Папа часто упоминал Бали. Уезжал надолго. Но я не спрашивал, извините, я бесполезен… — опустил свой милый подбородочек и скрестил руки на груди. Меня резко кольнула вина.
— Спасибо, это мне на многое указало. Златовласка, выше нос.
— Хочу, чтобы вы были со мной всегда.
— Я выполню твоё желание.
Ефим расплачивается за беспечный поступок отца, за его непредусмотрительность и решение приехать в небезопасное для близких место. Город мне этот не нравится. Индонезия в целом не вселяет доверия. Весело слушать про крутые группировки, наркобаронов, огнестрельное оружие и общей опасности островов Индонезии. На деле оно так и есть — крутизна полная. Но давайте будем культурными существами и отрицать наши положительные представления.
Горами погибают люди… Хочу миссию, связанную с индонезийцем и его командой. Так-так-так, сейчас не об этом. Разворошим мысли! Я стал каким-то забывчивым.
А зомби всё надвигался. Я уже без понятия, что с ним делать. Он никак не угомонится.
— Бежим.
— Алистер? — повернулся Ефим на мой голос.
— Три, два, один! — я быстро беру Ефима на руки и бегу по направлению к границе.
До неё ещё не близко, но туда нам путь заказан. Что в будке, что у пляжа, похоже, кончина моего клиента ничуть не меняется. По делу, так и должно быть, но любое местоположение всё-таки немного меняет причины гибели. Совсем незаметно. На одну сотую. По-иному не получится в любом случае, от Проводников ничто не зависит. Если я предложил пойти к морю, Ефим бы самостоятельно догадался к нему отправиться, спрятавшись от Пушки и Иглы, тем самым спасшись.
Но слежка в виде некого зомби настораживает. С ним бы встретился одинокий Ефим.
Тем временем мы отдалились от незнакомца, а вид вокруг нас разительно ухудшился. Везде разбегались крысы и тараканы в поисках еды, картонок и прочей мерзости в виде засохших и живых насекомых, а погрызанные обломки домов не отличались от них особой мерзостью. Почерневшее дерево, поржавевшие металлические пластины, ткань вся одного оттенка — серо-коричневого. Всё покрыто густой слизью неизвестного происхождения.
Ефим оглядывался на прошлого подчинённого отца и на мусор под моими ногами, подтягиваясь повыше. У него вот-вот неосознанно потекут слёзы, и у меня нет в планах утирать их: страшно снова представить, как кристальный зелёный покроет прозрачная пелена грусти и горя. Я не перенесу того обречённого воя вновь. Только без него.
Почему дети страдают?
— Алистер, он за твоей спиной… — прошептал Ефим, я не стал просить его уточнять.
— Перестаньте, — успел он вставить перед тем, как я вновь избавил его от воспоминаний обо мне. Я «удалил» и раньше их все, но мужчина оказался крепким орешком. — Прошу, — взмолился он.
Мы можем и не дойти до пляжа.
Я повторял стирать вновь и вновь, но тот лишь хватался за виски от переизбытка потерянных воспоминаний. Он считает, что у него кружится голова, но подобного на деле не происходит. Люди — самовнушители.
— И не подумаю. Если вы прилипнете к этому месту, то перестану. Больше никаких условий, — сделал голос более грубым.
— Да… Да! Я сделаю всё!
— Переигрываешь, — махнул рукой у его лица, и мы с Ефимом удалились, теперь уже потеряв два часа.
Мы удачно достигали своей цели. Пляж почти открылся нам. Температура значительно понизилась, пот на лбу клиента засох, солнце плавно опускалось к горизонту, не пронзая ни единого облачка. Их на небе по пальцам посчитать, на то одной кисти хватит. Но лучи солнца из жёлтого поменялись на красивые ярко-персиковые, падая на все поверхности, куда только достанут.
День прошёл быстро. Очень быстро. Ощущение, будто я потратил на всё про всё максимум три часа.
А впрочем, некогда зацикливаться на времени и то и дело потренькивающим часам.
Опустилось солнце, а вокруг стало лишь ярче, что даже моё пальто окрасилось в красный.
Я уже не примечал присутствия чужаков и несколько успокоился по этому поводу. Ефим не плакал и тихо плёлся близ меня. Я спрашивал его ещё про жизнь, нравилась ли она ему. Странно докапываться до ребёнка с такими расспросам, но он хотя бы говорил «нормально».
— Дошли, — бросил я, усаживаясь на островок чистой травы, служащей кромкой меж песком.
— Спасибо, — со всей благодарностью в голосе давит Ефим.
Наконец-то можно было приостановиться. Эта беготня меня нисколько не напрягала, как частые подозрения на появления живых. Меня не интересовало, добрые они или нет. Были те, кто продумывал, как соберёт мусора для костра, чтобы приготовить Ефима. Взгляды людоедов. Бывают же настолько отчаянные люди.
Я впервые увидел радостное выражение лица Ефима. Он был по-настоящему счастлив узреть море вблизи, прямо перед собой, настоящие морские волны. Небось, делал это лишь из окна отеля…
— Она солёная!
— Ты что, попробовал?! — ах, на мне же ответственность за ребёнка… Как-то призабыл. — Пей. Но не увлекайся.
Он второй день не пил, утолить жажду ему не представлялось возможности.
— Ракушка!
— Счастье ты моё малахитовое, — незлобно схлестнул руками и пошёл оценивать его находку, которыми был завален этот маленький кусочек пляжа.
— Камень! А можно камень? — не унимался Ефим. Он одним своим видом способен спасти от депрессии миллионы. — Он такой белый!
— Можно камень.
Способны были бы взрослые радоваться таким мелочам — Тихий стал бы лучше и добрее. Дети — сокровище наше, от них зависит будущее. Вот бы правительства всех стран перестали угрожать друг другу и ценили то, что между ними происходят сделки, ведётся продажа, оказывается помощь. Но этого никогда не будет. Дело в невозможности и самонадеянности идеи.
Инь и Ян — равновесие. Этот закон действует, и довольно-таки хорошо. Без бедных нет богатых и наоборот. Это пересекающиеся окружности. Или социальная пирамида. Не сделать так, чтобы всем было хорошо. Ефиму не повезло оказаться вверху пирамиды по вине родителей и опуститься на самый низ по их же вине. Зато он не имеет представление о ценности золота и «Мерседесах». Он радуется ракушкам.
Почему родители убивают?
— Песочек сухонький, — Ефим, благодаря детской энергичности, не выглядел, будто устал. Малец бегал и прыгал по пляжу, мило перебирая ножками.
Вот бы замедлить время, чтобы это не заканчивалось как можно дольше. Мне становится хорошо на душе, когда вижу своих клиентов в хорошем настроении. Осознание того, что ты правда помогаешь им или всего лишь застаёшь их в минуты счастья, самого меня вдохновляет. Но все люди отчасти мазохисты: сами отказываются от смеха и выбирают рыдания.
Ефим не вырос, он не понимает каково это — причинять себе боль. И прекрасно. Он даже не догадывался вчера, куда попадёт.
— Алистер, песочек, — Ефим протягивает мне руки лодочкой, из которой сыпался песок.
— Да-да, песочек.
Я, не снимая пальто, иду к Ефиму и нарочно падаю прямо спиной в песок.
— Аха-ха, — из меня вырывается заразительный смех, и ко мне присоединяется Ефим, смеясь намного звонче и искренней, от души.
Солнце пропало за Землёй, а небо посинело, вгоняя в себя густые красивые тучи. По две стороны от нас зияли два абсолютно разных миров, но мы не придавали этому значения и валялись на пляже в позе «звезды».
— Не думай о завтрашнем, будь таким вечно.
— А что завтра? — не отводя с неба свой взор, выдыхает Ефим.
— Ничего, вообще, — махнул на это дело и воззрился на мальчика. Он дышал, поднимая грудь, и перебирал подушечками пальцев камушек, самый больной и красивый, по его мнению. А я трогал часы, тихие, не подающие знаков. Особенно хочется их трогать, когда они тикают или вибрируют (когда тиканье быстрое-быстрое, но глухое из-за секундной стрелки), потому что я определяю, где и что чувствует клиент. Я разбираюсь с ними и понимаю малейший их шорох. Как бы проявляю себя в задании.
Но сейчас мне меньше всего хочется, чтобы они двигались.
Куда уходит детство? Почему оно такое скоротечное?
— У тебя волосы цвета песочка.
— Мой цвет звучит более дорого, но твой будет и подороже. Спасибо за комплемент.
— Я сделал тебе комплемент? Извини, я не хотел, — Ефим заволновался и взял свои слова назад.
— Чего? Златовласка… Ну, так тебе и надо, Алистер.
К нам кто-то подобрался сзади. Я его не приметил поначалу. Страшное упущение, Алистер. Он уже в паре шагов от нас, но им одним дело не оканчивается. Я уже представлял, какая сцена нас всех ожидает, и переживал на Ефима. Не станет ли следующая картина для него случайной? О чём он подумает, когда узнает правду? Он бы в любом случае её узнал, раз зашло настолько глубоко.
Раздаются шаги зомби, мигалки полицейских машин, гомон и суета.
Прямо на границе нас замечет полиция, и тот мужчина убегает восвояси. Теперь он нас точно не тронет. Но меня чрезвычайно волнует, на что он был способен, что думал обо мне, о Ефиме. Я даже обрадовался полиции по этому поводу, но они так же не сыграют нам на руку.
— Ефим? Вроде похож. Мать-то только его описывала и дала фото, — сказал один.
— Да, он. Ох, мы за его поимку разбогатеем. Папаша его нам столько денег отвалит, в жизни работать не будем, — поддакнул второй, прихлюпывая кофе из картонного стаканчика.
Противные типы. Я бы им не доверял пост правосудия, да чего там, ремня на моих брюках. Кого только ни подпускают к работе. Посредственность, да и только.
Я тут подумал… а вдруг Ефиму уготована судьбой встретить полицейских? Они бы ради денег и в трущобы полезли. Крайне предсказуемо. Ефима отвезут семье, а в каком-то отеле я его разыщу, и с моим клиентом наконец приключится несчастье. С трущобами можно попрощаться. Дело близится к ночи, мальчика нашли. Пойдём в полицейскую машину!
Но тут меня дёргает за полы Ефим, прячась за моей фигурой. Приехала ещё машина патруля, и все вместе глазели не на мальчишку, а на меня. Да, я офигенно выгляжу, но пока не до вас.
— Алистер, они убить меня хотят… — прошептал Ефим.
— Я так не думаю…
Нет, мне запрещено решать за клиента.
— А что бы ты сейчас сделал?
— Я… А-а-а!
Ефим побежал в море, что вода была ему по грудь. Это не глубоко, его легко вытащить, но что если подойти? Он заберётся глубже? До конца больше половины суток. Часы тихонько вибрируют.
— А ну живо! — грубо кричит тот первый полицейский, а за ним увязались и другие. Какое убогое зрелище… Я берусь за виски, подражая живым. — Малец, в участок поедем! Живо!
— Вы та́к собрались ребёнка уговаривать? — вклинился я, аж собственной персоной.
— А ты сойдёшь за похитителя. Довольно подозрительно выглядишь, модничек. Выкуп? — он был лет сорока, одетый в полицейскую форму, но не отличался от здешних преступников. Я почувствовал себя морально выше всадников закона, покорителей самоуправства.
— Да вы всё равно на меня забьёте, — я протянул с недовольной гримасой.
— Да нет, за тебя, зачинщика похищения, дадут премию. Полезай в машину. Парни, наручники.
Парни из патруля хватают меня и заводят руки за спину. Я молниеносно реагирую и взмахом перемещаю их и мои руки вперёд себя. Я не вывернул им конечности, но те заученно продолжили играться с моими. Они молчали, выполняя приказ, пока «главный» приглядывал за мной и за Ефимом.
— Да перестань ты рыпаться. Ещё машина приедет.
— Вы что, белоручка? Император тут явился. Трогать меня будут только подчинённые, а как вы, капитан? Вдруг я хочу, чтобы именно вы поучаствовали в моей поимке? Хочу чести!
— А в ебало хочешь?! — полицейский ударил меня щеке. Я ахнул. — Продать его собирался, признавайся!
— А как у вас с неприкосновенностью? Честно признаться, не желал устраивать драку. Вы начали — я не закончу. Вы вообще имеете право вести допрос?
— Права я́ здесь буду читать! Заткнись. Ребята, шевелитесь. Чем раньше поймаем его, тем лучше. Ефим, хватит играться, вылезай уже!
Подъехала ещё машина патруля с четырьмя людьми. А где они были раньше? Половина отправилась к Ефиму, половина — ко мне. Я вырывался ради мальчишки, опасаясь причинить кому-то вред. Меня трогали… До моей одежды касались эти подонки. Моё терпение подходило к концу, я опасался будущего. И всё. До меня дотронулся страх.
— У, а часики-то золотые, — у полицейского недобро заблестели глаза. — Дайте-ка мне. И маску снять. Достала она меня. Твоё лицо скоро будет за решёткой, если папаша его решит смиловаться над похитителем своего сосунка.
— Уберите свои грязные лапы! — я дёргался из стороны в сторону, валяя полицаев в песке и катаясь вместе с ними.
Мне противно чувствовать их прикосновения. Они как зараза, болезнь. Чтобы отвлечься — да, отвлечься, — я присматривал за Ефимом. Те живые заставляли его глубже заходить в море, периодически заговаривая и переставая идти к нему. Догадались, что их методы не работают?
Я стёр всем память, но этого хватило лишь на миг, вряд ли головная боль сыграет с ними злую шутку: у них всех отсутствует мозг. Меня отпустили, но тут же схватили с новой силой. Чёрт! Мне, что ли, брыкаться до конца миссии? «Главный» опять раздавал приказы, и словарный запас его вышел нешироким в моём представлении.
— Алистер! — крикнул хриплой глоткой Ефим.
— Это я бесполезен! Ты один в этом грёбаном мире! От меня ничего не зависит! Ты волен…
— Заткнись, щенок!
Меня пригвоздили к земле и придавили шею подошвой сапога. Ефим плакал от безысходности и страха. На него налетала куча накаченных мужчин, заходя в воду. Им плевать на его слёзы и самочувствие, эти живые запугивают пятилетку размером… Если Ефим упадёт, у него не будет шанса выбраться: насильно возьмут и увезут.
— А-а-а!
Я воспользовался своей способностью, окончательно решая не злоупотреблять ею. Вырываюсь и несусь со всех ног к Ефиму, забивая на этих громил. Забираю ребёнка на руки и выхватываю пистолет у члена патруля, наставляя на живых.
Этот был тот самый пик, который станет решающим для всего задания, полиции и будущего моего клиента.
— Отойти! — ору я, уверенно держа оружие и сняв с предохранителя, когда слышу усталую речь прямо у уха:
— Ну ты и кретин.
В воздухе свистит выстрел.