Ниигата, Япония. Не знал, что появлюсь здесь вновь. Хотя и то неудивительно, ведь я даже не возьмусь за дело подсчитывать самоубийства и смерти в Японии: мне целой жизни не хватит. Да, моей жизни, казалось бы, бесконечной самой по себе. Твёрдо могу утверждать, что я вечен и отчасти уязвим, владею огромной силой, которая и есть мои ограничения, умею творить прекрасные вещи, что недооценивают живые, потому что просто не видят, и имею маленькую цену для всего земного шара. Мне нельзя думать, а значит, я не сохранюсь ни в одной живой или мёртвой памяти.
Ниигата славится своим рисом и саке, высококачественном в высшей степени. Климат в городе всегда радует тело мягким теплым ветром, что колыхает полы моего чёрного длинного пальто. Я слышу, как каблуки моих туфель стучат о тротуар моста Бандай, что больше никто вокруг меня этого не способен сделать. Я подмечаю каждое их движение, каждый немой взгляд, а они, как солдатики, идут лишь в одном направлении с ничего не выражающими лицами. И я очень благодарен, что они меня не замечают: увидят — схватятся за сердце.
Высотки, высотки, высотки… Они заслоняют вид на другие высотки, ничем не отличающиеся друг от друга, абсолютно ничем. Я всегда удивлялся, как они, японцы, перебираются через множество дорог-лабиринтов меж высоких зданий, закрывающим им путь к отступлению, но если быть до конца честным, то это немного пугает. Они как муравьи в огромном муравейнике. Все чем-то заняты, никто не смеет стоять столбом, без дела, без элементарного направления. Здешние люди, скорее всего, походят, точно, не на муравьёв, — извините за поспешное наблюдение, — а на роботов.
Я иду по мосту на юг от реки Синано, где познакомлюсь с действительно интересным человеком. Я не сомневаюсь, что он поразит меня, потому что каждый мой клиент чуть-чуть не имеет сходство со среднестатистической посредственностью человеческого ума, они совсем другие: рискованные, отчаянные, помешанные, порой попадаются излишне умные. Моё существование без них — ничто, а их — спокойные секунды из ряда многих, но особенно необходимые, что я и даю им, подняв руки вверх, как истинный преступник.
Я работаю, то есть помогаю только таким людям, которые с самого начала или в конце поставленного срока потерялись внутри себя в беспомощности, растерянности, незнании, что являются отправной точкой к поспешным поступкам да глупым решениям. Когда я стал Проводником, я часто раздумывал, задавался разными вопросами по поводу: почему же люди настолько быстро теряют самоконтроль? Что мешает им собраться и действовать прямо сейчас, не выжидая никаких знаков свыше, за что они принимают голос божий? Они, право, удивительные в своей натуре и невероятно зависимые. И если уж возвращаться к вышеперечисленным вопросам, то ответом может послужить лишь их самая настоящая натура. Они рождаются либо рыдающими, либо мёртвыми. Выбор небольшой на самом-то деле.
Саму их психологию можно переворачивать вверх тормашками, ничего не изменится. Люди такие запутанные, непонятные, что иногда в дрожь бросают. А порой мне кажется, что я не тем делом занимаюсь, я совершенно лишний в их обществе. Есть двуличные и открытые, добродушные и завистливые, а там дальше до бесконечности. Чтоб перечислись все людские качества, появляется похожая по трудности проблема и со смертностью в Японии: жизнь так коротка, не хватит же!
Однако ещё огромное множество вопросов встаёт на моём пути, на которые мне как-то неохотно отчасти отвечают, но по большей степени — простецкими намёками. Сначала я как-то и не интересовался больно. Это пришло с возрастом. Годы мои неумолимо тянутся и гнутся под срывающейся нервной психикой окружающих, и меня, если не таить, невозможно ею сломать. Это было бы похоже на страстного книголюба, рвущего по кусочкам любимый роман. Варварство в высшей степени этого слова!
Так и со мной. Вокруг вечно будут рамки, не дающие покоя, свободы, настоящего мира, как и эти высотки. Но я не жалуюсь, вовсе нет, и вижу, что жителей этой страны тоже всё устраивает. Я пожимаю плечами, наконец оказавшись на южном берегу, и молю весь этот муравейник, чтобы я ни с кем не столкнулся. Не люблю знакомых, знаете ли. Особенно, если они не в курсе, кто вы. В итоге целый анекдот получится!
Во время первого прибытия в Ниигату у меня было мало времени, чтоб осмотреться в городе, полюбоваться видами с крыш одного из многочисленных домов, не нашлось возможности проникнуться местным колоритом. Жаль, что не весна нынче: сакура мне больно по душе.
Пытаясь не столкнуться с прохожими и выскакивающими за поворотом машинами, пробираюсь по улице, теснясь со зданиями, лишь бы не задеть невинного представителя человеческой расы. Я могу довести до инфаркта, работа такая, но сейчас я бы воздержался.
Второй облик проводника означает, что меня могут коснуться, потрогать, ощупать, но в то же время, что я невидим для людей, это облегчает мне жизнь. Никто не слышит меня. Я как чистое стекло в воде, чёрная надпись на чёрном стенде, незначительная иголочка на ели из нескольких миллионов других. Но иногда так и хочется обратить на себя внимание в этом облике, ведь не каждый день увидишь, как из-за одной твоей маленькой оплошности страдает другой. И, как чёрная надпись, меня однажды прочитают; как стекло — вынут; как игла — выдернут. Я просто ещё одно необычное нечто, которое создал кто-то по счастливой случайности или чисто нарочито, и нам от этого ни холодно ни жарко, потому что не в силах подумать о другой жизни в неизвестном доселе теле.
И, находясь во втором облике, у меня нет элементарной возможности наткнуться на кого-либо. Может быть, случайный прохожий просто не обратит внимания на то, как к нему прикасается «воздух» или «ветерок». Однако мне не нравится сравнивать себя с каким-то воздухом. Абсурд какой-то! Я стою большего. Не нуждаюсь я в кислороде. Больно мне он сдался. И если клиенты замечают на мне нос, то это ради них же. Нельзя тревожить, открывать что-то новое людишкам, а иначе они смогут натворить целую телегу проблем: испугаются — попадут в психиатрическую больницу, расскажут друзьям — та же ситуация, не поверят — допустят огромное упущение, осмелятся заговорить со мной — поверят, что в мире есть поистине доброжелательные незнакомцы, знающие правила хорошего тона. И всё это за ничтожные две минуты, конечно, в зависимости от важности этого человека отдельно для меня.
И очень жаль, что доброжелательности и помощи ближнему становится всё меньше и меньше. По-моему, именно поэтому мир теряет былой окрас, ту изюминку, которая делает из человека гражданина. Жаль, я значу для мира не более чем сгущающиеся тучи. Пойдёт дождь, или начнётся гром, а жители не предпримут ничего, чтобы остановить явление природы.
И как в той ситуации, так и в этой я — мелочь.
Вижу, как мужчина пожилых лет выбирает более свободную тропу, чтобы выгулять свою собаку. Поводок он держит не очень-то крепко, что неудивительно, ведь питомец и не собирается сбегать. Возможно, на лице старика проявился намёк на улыбку. Он не спеша, шаг за шагом мерил границы тротуара. Вроде бы всё прекрасно, но мне в это просто-напросто не вериться. Я привык говорить хоть и недостаточно мудрые, но верные слова: подвох всегда и везде, без него никуда. И я снова оказался прав.
Мужчина, покопавшись в кармане, случайно обронил кошелёк. Сначала он растерянно огляделся по сторонам, стараясь терпеливым молчанием не тревожить куда-то вечно спешащих работающих, после заметно опустил плечи и решился всё-таки поднять кошелёк, что не давала ему сделать возмущённая остановкой собака. Он протянул свою худосочную руку вниз, напрягшись всем телом. У него не было опоры, например, трости, а мужчина не переставал силиться. На него обратил внимание мальчишка, что чуть было ни ринулся на помощь старику, как его утянула за собою мать, которая плевать хотела на всё и вся, лишь бы её ненаглядный сынишка не занимался благотворительностью.
В итоге мужчина грузно упал, натужно вставая обратно на ноги и подбирая кошелёк.
Никто не подошёл. Все лишь смотрели. Как и я, но на это у меня была важная причина, как бы убого это ни звучало.
Пока всё сравнительно хорошо, и идти мне осталось совсем мало.
А кстати, делаю поправочку. В Ниигате, по сравнению с другими городами Страны Восходящего Солнца, не так уж и много их, этих высоток. Я вижу в щёлке между длинной балкой фонаря и магазинчиком с большой красной вывеской много зелёного цвета. Где-то вдалеке его очень много, а ещё дальше чистый голубой. Вверху неровная полоска, обозначающая границы горы меж необъятным небом.
Я подрываюсь с места, ибо на меня чуть не вылился поток школьников, которые, как верные учащиеся, не пропускают шанса посетить храм знаний даже в воскресенье. Или же я перепутал, и они «по-тихому» возвращаются с ночной попойки.
Да, попойка. Одна шатается, парень, у которого помятые брюки, чуть не навернулся о тротуар, друзья и то приемлемо держатся. Хотя нет, тот, что слева, проверяет у горла пульс.
Так как сейчас утро, мне посчастливилось узреть много прохожих, и все оказались как на одно лицо. Но мне ли не знать, что случается с Японией, стоит солнцу опуститься. Это даже не начало. Тут происходит даже как и с самой Страной Восходящего Солнца: оно падает, предположительно красивая картинка безразличия и всеобщего послушания, ведения жизни — это всё затмевает, как оказывается, коллективное пьянство со своим начальником да проституция. Минутами ранее я смотрел на всех этих потерянных людей, выявлял их эмоции, издалека предугадывал, куда они повернут, где оступятся, и думал о том, что они люди подневольные.
Меня это не касается.
Сворачиваю в какой уже по счёту раз, пока не оказываюсь в тихом районе. Здесь намного меньше встретилось мною людей, однако Японией будто завладели оковы суеты и плотной тяжести, и невозможно оторвать это место, так же как и хорошо видневшиеся зелёные поля впереди, от общей массы.
Положив руку в карман жилетки и коснувшись находящегося внутри предмета, можно понять, стоя у одной из дверей, что клиент ждёт меня прямо внутри на пять этажей выше. Это моя, так скажем, эксклюзивная карта, единственная в своём роде. А что, даже у «ничего» припрятаны кое-какие тайны.
Чтобы войти в подъезд, нужно приложить ключ в пульт управления в выглядывающем из земли постаменте. Извините, но тут больше не ко мне. И я ждал на улице до того момента, пока из дома не вышла женщина, очень прилично одетая. Она тоже куда-то побежала, спешно копаясь в сумке. Я, конечно же, не упустил шанса и вошёл в подъезд, мельком взглянув на почтовые ящики да на излюбленные всеми жителями лифты. Это тоже не ко мне сейчас относится.
Дойдя всего-то до пятого этажа, я позволил себе постучать в дверь. Раньше я делал это под свой страх и риск, но к этому времени довольно привык, что люди тебе по-хорошему не откроют.
Знаете, я подумал о том, что если я не окажусь лицом к лицу с моим клиентом, то это будет в высшей степени разочаровывающе, ведь первая секунда в живых глазах рассказывает нам поистине многое об их носителе. Вот и сегодня не хочется показаться бестактным, однако я уже постучал в дверь, значит, нет выхода назад. Как и ожидалось, в общем-то. В один миг в кармане исчезла вибрация, быстро, резко, с чего и начинается бессчётное множество человеческих историй, связанных непосредственно лишь со мной. Кажется мне, именно эта понравится мне более всех.
В замочной скважине что-то звенит.
Отворяется.
В поле зрения сверху вниз опускаются светлые пряди чёлки, и я не утруждаю себя опускать взгляд, поняв, что стопроцентно материален. Это чувство вроде и мимолётное, но своё тело я ощущаю всегда чуть-чуть по-разному. Оно само по себе необычно и каплю приятно, если, разумеется, не вдаваться в подробности всех метаморфоз.
На меня смотрел простой японский мальчик с удивительно красивым уголком глаз лет пятнадцати или шестнадцати, не обессудь, он чуть было не захлопнул дверь, как я одним движением придержал её рукою, непринуждённо улыбаясь. Тот в непонимании устремил на меня злобный взгляд, вняв, что силы наши не равны. Он сдался, скрестив руки у груди и стоя смирно, как бы они и есть его защита. Мы сошлись во мнении друг о друге, и начал я своё приветствие:
— Приветствую, Куросава Рю. Меня зовут Алистер, и я ваш Проводник. Приятно познакомиться.
Это были легендарные слова, с которыми я живу день изо дня уже два столетия с небольшим.
Поклон вышел достаточно сдержанным, приемлемым для того, что я всё ещё придерживаю дверь, лишь бы она не захлопнулась предо мной, лишая меня возможности перекинуться парой словечек с клиентом. И, похоже, тот передумал насчёт этого и отошёл на шаг, снова скрещивая руки. Это был явно знак. Я пошёл вперёд.
— Стойте, — вовремя вмешался в мои умозаключения парень. — Кто вы такой, вы уже сказали, значит, будет глупо переспрашивать, но меня всё равно это не устраивает, — он прошёлся по моим светлым волосам и точно обратил внимание на белую маску, прикрывающую только глаза на манер элемента маскарадного костюма. — В психиатрической больнице вас примут с распростёртыми объятиями, но сначала отберут её, — взглядом показал на маску. — Откуда у вас моё имя? — произнёс серьёзно, прямо как истинный взрослый.
У него имелся зоркий взгляд, я бы добавил, почти огнестрельный. Я начинаю понимать, почему ему безразличен мой приход, что бы он там ни говорил. А под глазами серые круги, косточки на запястьях выпирали выразительней дозволенного. Рю хоть и смотрел на меня, я бы предпочёл обойтись без этой апатии. Впрочем, всё рождается со временем.
Первоначальный вывод у меня складывается такой, что с ним нужен особый подход.
— Я не могу его не знать. Извините, это моя обязанность. Ну, это так, моё предположение. Если вы, Рю, не возражаете…
— Куросава, — метко поправил он.
— Куросава, да. Если вы не возражаете, то я посмею вторгнуться к вам. Извините за то, что не предупредил заранее. Искренне прошу прощения, глубочайше.
Пользуясь притворным замешательством Рю, я наконец пересёк порог квартиры, подмечая, что он в эту минуту не возражал насчёт моего поведения. Это всё ради работы, иначе я самый галантный Проводник, которого может встретить человек, не дай бог, конечно.
А всё-таки паренёк просверливает во мне дырку. Остаётся очень захотеть, и всё получится.
— Спросите меня ещё о чём-нибудь, и вы, узнав обо мне побольше, примите мою новость, с которой я пришёл повидаться с вами, не настолько резко, чем того следует. Не в моей компетенции ломать психику молодого дитя.
— Просто говорите, раз я вас пропустил. Пользуйтесь моментом. — А слышным шёпотом: — Вас бы это всё равно не остановило.
— Поверьте мне. И… позвольте перейти на «ты», я всем сердцем желаю, чтобы вы провели этот день в приятной обстановке и компании.
— Ладно, — он сказал это неоднозначно, будто не доверяет мне. Вены на тыльной стороне ладони от незначительного движения выпирали более чётко. — Спорить с тобой бесполезно. Тогда зачем тебе маска? Вот мой вопрос.
Он попробовал поспорить?
Я был застигнут врасплох. Обычно, мне задавали совершенно другие вопросы, например: Кто ты такой? Что вам нужно? Моя смерть с косой? А из-за Рю эта цепочка риторических загадок разорвалась, выстраиваемая годами. Не скрою, также я участвовал в беседе с учителями, учёными, образованными людьми, бизнесменами, однако крайне занятно услышать этакие слова в семьдесят трёхтысячный шестьдесят девятый раз. Просто некоторым требовалось значительно больше времени, с целью привыкнуть к виду простого человека и я даже не издеваюсь.
На меня всегда так пялятся, словно для них это несвойственно. Все принимают меня за нечто диковинное. Иногда даже сомневаюсь, что странным являюсь именно я. И это подталкивает на мысли: разве не лучше отвергать обыденность, ежели на волоске от падения в серость? По моим многочисленным наблюдениям — да, обыденность — это то, что спасает образ жизни и спокойный уклад любого — хоть на денёчек — индивида.
Серости и вправду много, но в этом и заключается абсолютно всё, что связано с ними. Не верю в то, что, родившись в месте с красивым видом и тому подобным, в душе кипит. Как представлю, дальнейшая картинка зверски размазана.
Они привыкли подставлять на моё место того, кого или чего им не хватает для большего счастья да угнетения. Я согласен, ибо сам не приложил к этому свою руку. Меня не за что винить.
И весь этот монолог я прокрутил в голове за секунды две, удачно не меняя выражения лица, выдавая что-то совершенно отличное от моих грёз.
— Она мне нужна для вашей, людской, безопасности, — и натянул полуулыбку.
По крайней мере, мальчишка остался недоволен. Он упёр руки в боки, хмурясь, на что я подарил ему свою полную улыбку.
— Надеюсь, мы сблизились, — я всем сердцем верил, что так и есть. Воодушевление схватило меня и не собиралось отпускать в одинокое плавание.
Только посмотрите на Рю, ещё чуть-чуть и мы станем совсем-совсем друзьями.
— Ты издеваешься?.. — на миг он обернулся к окну.
— Почему же? — теперь не понял я. — Итак, — достал карманные часы и отсчитал нужное время. Идеально. Ровно восемь часов. — Пришло время поведать тебе о, — с харизмой со всём теле и лице приложил кончики пальцев левой руки к груди, — пренеприятнейшем известии. Тебе остался ровно день, сутки, двадцать четыре часа, как тебе угодно, до окончания прелестного существования!
Вот бы барабанную дробь.
— На что? — как же я упиваюсь этими эмоциями.
— На жизнь! — и распахнул руку.
Эти моменты самые драгоценные в моей памяти. Сообщать клиентам, что им остался всего день пожить, подышать загрязнённым воздухом, увидеться с родными, если они вообще существуют, принять свои грехи или угробить эту замечательную возможность, для меня было самым что ни на есть цимусом высокой должности в моей сфере. Всегда представляю, что на фоне играет трагичная мелодия на органе. Обожаю орган. Как-то раз…
— Точно психушка…
— Я не вру, Куросава. Хочешь, мы через двадцать три часа и пятьдесят восемь минут проверим? — я нагнулся и осмотрел лицо Рю снизу вверх, как он отстранился, непринуждённо смахивая чёлку. — А это что?
На столе лежали раскрытый рюкзак и сумка для ноутбука.
— Куда-то собираемся? Я с тобой.
— Нет-нет-нет. Ты останешься… ты, во-первых, уйдёшь сейчас же, а во-вторых, пойдёшь по адресу, который я тебе дам.
Обычно, как мы все имеем честь знать, в Японии принято «выкать», и мне стало самую малость обидно, что меня понижают в человеческой иерархии. Есть предположение, что он и за человека меня не принимает. Что за умный юноша. И не колеблется, всё по делу.
— Позвольте, моя очередь. Во-первых, я Проводник и должен до конца выполнять свой долг, находясь рядом с тобой, всегда и везде. И во-вторых, — буквально оторвал из рук клиента листочек с адресом. Почерк оказался почти каллиграфическим, — моё почтение. Не дождёшься, меня туда не возьмут. Наоборот, они сойдут с ума, когда увидят такого красивого иностранца. Меня ведь даже не вспомнят.
Вы наверняка уже догадались, куда вёл тот адрес.
— Причина?
Рю старается делать вид, что я ему небезразличен, раз устроил визит без приглашения, не имея на это никаких прав. Я чужой потому что. Но одновременно с этим тот самый огнестрельный взгляд даёт понять, что у него это не выходит. Как сказал бы Станиславский: «Не верю». По крайней мере, я был на его постановке. На следующий день в газете написали, что бедного человека нашли в кресле без признаков жизни с иглой у артерии. Он умирал долго и мучительно.
И главный посыл моей кратенькой истории: соседнее с ним место было пустым.
— Открою тебе маленький секрет: через две минуты, как любой другой меня увидит, кроме клиента, обо мне забудет. И после суток о моём существовании никто не вспомнит, — я развеял руки в стороны. — Камеры, на которые я попаду, сотрут меня. Но тут тоже есть некие тонкости. Если я захочу, человек будет помнить странного мужчину в маске столько, сколько надо именно ему.
Надеюсь, я правильно изъясняюсь.
— От тебя будет сложно отвязаться, — Рю теперь уже окончательно отвернулся от меня, чтобы собрать вещи.
Очень правильно.
А ведь даже не пытается притвориться, что уважает старшего.
— В любом случае я обязан буду пойти с тобой, Куросава, — я учтиво поклонился и откланялся, оставляя его с самим собой.
Рю не хотел знать, что со мной и куда я направился. Особо здесь не было где развернуться, свободно пройтись, вдобавок и он прибавил уголёк в мой камин интересов, напоследок оглянувшись вслед за мной. Это было не просто так, уж я-то разбираюсь. Ну что ж, оставим Куросаву в недолгом одиночестве, подросткам это в наше время необходимо.
Я тихонько зашёл в смежную комнату, спальню, но не углублялся в поисках. Потом в следующую, но и там ничего не обнародовалось. Хм, японцы овладели всеми прелестями минимализма, но порой это уже чересчур. Мне нужна всего одна вещь. Я не уверен в том, что Рю сам подойдёт ко мне с семейным фотоальбомом (если он есть) и покажет, что да как. Мне бы минимум фотографию, на которой изображён Рю, но рыться в чужих вещах — верх неприличия. Я бы предпочёл не нервировать его, а вдруг плохо закончится? Знаете, следовать за тем, с кем вы в ссоре, не очень комфортно и тому, и Проводнику.
Фотографии клиентов помогают увидеть, в какой обстановке было сделано фото, что они делали перед щелчком фотоаппарата, как вели себя, но не после. А загвоздка в том, что умею я «читать» исключительно печатные фотографии, что больно не распространено во внушительном списке стран и городов. Дай бог в паспорт заглянуть.
Я бросаю это дело и иду к моему ненаглядному компаньону.
Но из его комнаты доносится шёпот. И с последними словами «Ты пока отдохни, мы скоро» я понял, что следует вернуться. Не в то время я ушёл, совсем не в то.
Рюкзак уже был на нём, а сумку он набросил на плечо, с ожиданием и непонятной для меня нервозностью воззрился на пришедшего. Рю выдал что-то по типу насмешки, сдержанной такой, едкой, и бросил мне связку ключей, проходя к выходу.
— Если ты можешь делать так, как хочешь, то понравься моей бабушке. И дверь не забудь закрыть, — Рю похлопал по моему плечу, ощупывая после пальцы, всё-таки убедившись, что от меня так просто не отвяжешься.
А что, я предпочитаю сложности больше сидения у больничной койки. Я пошёл прямиком за Куросавой, готовясь к новому контакту с внешним миром и, конечно же, заперев на ключ дверь.