Впереди виднеется двухэтажный дом, в принципе не подходящий под японский стиль, я имею в виду размеры, а в остальном он ничем не отличается от других, которые чуть дальше.
Дом был на пустой от цивилизации местности. Подняв голову, я уловил одно из лучших видов на протяжении всего моего существования. Рисовые террасы вдалеке очень красивы, а какие они вблизи? Небо голубое-голубое, плавное течение облаков, колыхающаяся трава вокруг. Пока у меня есть драгоценное время, нельзя тратить его попусту, значит, мне стоит отказаться от этой идеи. Это не вызывает во мне чего-то противоречивого, просто, для меня выполнение задания есть высшая точка наслаждения. И если придётся променять мягкую прогулку на выполнение долга, я так и сделаю. К тому же Рю оказался тем, в ком я долго не копался.
Чувство, что он создан для моих экспериментов.
— Эй, сколько ещё будешь глазеть? — Куросава уже был дальше, и я с почти невозмутимым видом пустился к нему ниже по дороге. — Позволишь себе такие же выкрутасы с моей бабушкой, я…
— Кхм-кхм, — приложил кулак к губам. — Спасибо.
— Эй, ты!..
— Попрошу ни-ни. То, что я твой Проводник, ей ни слова. И то, что ты скоро…
— Моя очередь перебивать. Тебе мозг зачем?
— У меня его нет.
— Это был риторический вопрос, — Рю поднимался и опускался по неровной тропинке, кидая мне периодически недовольства.
— Но скажи, так получилось даже лучше.
Мы помолчали некоторое время, а затем Рю, кажется, и впрямь забыл про меня. У него можно кое-чему поучиться, например, заставлять всех и вся ощущать себя пустым местом. Жаль, что со мной у него такового не выйдет. Я глина, попытайтесь вывести на чувства густую серую массу, а я посмеюсь в сторонке. Только не трогайте мои эксперименты, это моё личное право, скрашивающее пребывание на этой бренной земле.
Рю своей маячащей фигурой указывает верный (я надеюсь) путь, и мы через пару мгновений оказываемся у крыльца двухэтажного дома, позади которого в сотнях метров и лежали рисовые террасы. Время было ещё дневное, и я не мог не поблагодарить Рю за этакий путь от города до сюда. Конечно же, молчаливые благодарности он получил, ибо полностью потакать этому мальчишке неразумно. А я так, иногда слушаюсь, хожу по пятам, не отсвечиваю, насколько это, разумеется, считается правдой, потому как я не увидел ни одного человека, который бы больше всех остальных походил на туриста. Да и замечать тут нечего. Япония и не такое перенесла. Чего только стоят суицидники, число которых за эту недолгую поездку определённо поднялось. Грустно, мы вроде бы на острове, а моря мне сегодня не видать, как и благоразумия Куросавы.
— Хорошо, можешь не заходить, я даже рад.
— Не дождёшься.
И сразу же после перед нами появляется, насколько я могу посудить, бабуля моего клиента, Сумико-сан.
— Привет, бабуля, — Рю по семейному обычаю тянется обнять родню с какой-то непонятной гримасой, а та сначала оглядела всего меня на предмет… личности?
С этими взрослыми следует быть аккуратней, они намного проницательней. Мало ли, заподозрит что-то.
Ах да, бабуля, как мило, Куросава, а строишь из себя… Рю обнимает бабушку не так, как я себе представлял и не так, как мне удавалось заставать во время работы: он одной рукой постучал ей по лопатке и отпрянул, всё-таки посчитав нужным улыбаться.
Улыбаемся и машем.
— Привет, Рю-кун. Наверняка уже забыл обо мне, пока учился.
О, вы не одна такая, я вас сердечно понимаю, каково это, когда о тебе не помнят, не ценят твои труды, потом оказывается, что совершённое тобой насмарку. Я на вашей стороне, напротив Рю-куна.
Голос у неё под стать всем представлениям внуков о хорошей бабушке, однако сравнительно в нём выделялись твёрдые нотки, а в глазах — всеобъемлющее обожание внуком. Занятно, я готов с этим поработать. К тому же она от меня не сводит глаз. Она хоть и не смотрела напрямую, но наблюдала очень-таки хорошо. На её место тоже можно встать: не каждый день под руку с твоим любимым младшеньким ходит шарлатан в «маскарадном» костюме.
Не имею разрешения предполагать, но, кажись, Рю ещё не растерял уважение к старшим (ко мне) и не пересекает порог дома потому, что меня с ним пока что не пускают.
— Благодарю, Сумико-сан, что радушно встретили нас. Я рад с вами познакомиться. Позволите? — я не многозначительно уставился на её опущенную руку, и погодя она согласилась, всё равно ища объяснений от Рю, как самый настоящий и ответственный взрослый. Вдруг вор нагрянул? Что делать прикажете бабке?
Я поцеловал её ручку, к чему она отнеслась с пониманием, ибо я точно источал амуры другой культуры. Взгляд её больно острый, цепкий, и со всем этим он прикрывается за пеленой доброты и живого блеска. Сумико-сан, видно, радовалась жизнью и тому, что Куросава выполняет долг внука. Она может считать, что это для него чисто обязанность или по своей воле он навещает старушку. Честно, даже я не совсем тут способен вставить пару «лишних», доказать, так сказать, свою точку зрения.
Мне нужны фотографии. Срочно.
— Алистер, друг Куросавы.
Сумико-сан тотчас оглянулась на внука ради подтверждения, повторил за ней. Дело было только за Рю. Он, смекнув, чего от него ожидают, скрестил руки на груди и вытянул ногу вперёд, обращаясь, несомненно, ко мне единственному: из-за меня его в дом не пускают. А следующее я никак не ожидал услышать:
— Да, мой друг. Он только выглядит взрослым, на самом деле он ментально одинаков с моими сверстниками. Бабуль, я просто хотел вас познакомить, раз уж такое дело. Ты звала маму, но она…
— Да заходите вы уже! Что стоите?
Мы спешно послушались её наказанию, и Рю положил свои сумки на пол с особой осторожностью, но не так изящно, как он это — по моим наблюдениям — смог бы сделать своими спичками-конечностями. Ну и дети пошли нынче.
Из другой комнаты донёсся радостный голос Сумико-сан:
— Акира тебя ждал, о тебе и говорил. Соскучился по двоюродному брату.
Не прошло и десяти секунд, как с лестницы уже вовсю бежал мальчик лет десяти и кричал во всё горло «Рю!»
Так называемый двоюродный брат и не думал останавливаться, он запрыгнул на моего клиента, обхватывая всеми конечностями, что Рю шагнул назад, чтобы не упасть на свои же сумки, и обнял в ответ мальца с рыжими волосами. Я считал, что с дисциплиной и самовыражением с Японии туго, а тут такой яркий цвет.
— Рю! — он ни в какую не отлипал.
— Акира, ты тяжёлый, имей совесть, — Рю не совсем бурчал, как старик, на его лице было что-то радостное. Хотя со всем этим чуточка недовольства от старшего никогда не повредит правильному воспитанию ребёнка.
— Это ты имей совесть! — парировал Акира, отчего я сам готов его обнять. — Приехал через месяц, как бабушка попросила.
— Он учился, Акира-чан, — мягко внесла свою лепту бабушка.
— Всего лишь? — в миг из счастливого ребёнка он превратился в не более капризного. У него очень редкие, по моему опыту, блики в глазах, всеобъемлющие, частые. Такое встретишь не каждый день. Акира и впрямь был доволен своей жизнью. — Можно было позвонить… — уклончиво высказался юноша.
— Ну, ладно тебе, зёрнышко моё, — она подходит к младшему и ворошит ему волосы. Вдруг она обратилась ко мне: — Будете есть?
— А, нет, спасибо, мы с Куросавой должны разобраться с историей японского творчества и некоторых авторов исконно японских картин.
— Он художник, — Рю берёт рисовую булочку со стола, помыв руки, и всучивает мне свой рюкзак.
— Сразу видно, культурный человек, — и схватилась за сердце.
— Я с вами, — Акира берёт ладонь Рю, которую он мимолётно и привыкши отдёргивает.
— Не мешай им, — бабушка кладёт кисть на плечо мальчика и пытается достучаться до него понимающим взглядом. — Если захотите поесть, спускайтесь.
— Хорошо.
Чтобы не терять ни единой возможности побыть с братом, рыжий пробирается в щель между нами и привязывается к его ноге, таким образов вышагивая по лестнице на второй этаж. Я замыкал эту приглядную процессию, взвешивая полупустой рюкзак своего подопечного.
И теперь отмотаем чуть назад. Во мне в течение всей тёплой семейной идиллия было чувство, — нет, не так, я наблюдал за этим, — что что-то вообще не на своих местах. Меня не впускала, точнее, даже слушать ей было меня противно, Сумико-сан до тех пор, пока я не сказал, что друг Куросавы. Она смотрела враждебно. Я могу расположить это в ряд нормального, ведь каждому человеку насолил чужой, ибо мы ведём себя с ними всегда с отторжением в теле, но Сумико-сан не впускала даже Рю, не находила покоя в его глазах, и что самое удручающее — после она с концами выключила говорящее предчувствие на мой счёт, стоило предъявить доказательство нашей крепкой дружбы (я правда считаю её таковой, а как, действительно, иначе?)
Блики из её глаз пропали, они стали мутной плёнкой, не дающей по-человечески разобраться, кто есть кто. Она не та добрая бабушка из традиционных семей, она сошла с ума уже давно. Сошла именно по вине Рю. Ей больше не дано ничего увидеть в его присутствии. С ней что, выйдет гораздо проще, чем я планировал?
— Не надо, — добавляет в ход моих мыслей лишнюю стену Рю.
В следующую секунду Акиры уже не оказалось рядом с нами.
— И это тоже.
— Что — не надо? — я зашёл в убранную спальную комнату в поисках злосчастных картинок, смирившись, что их нигде в помине не окажется прямо у моего носа.
— Не надо слушать бабушку. Она ничего не знает обо мне.
— Акира?
— Про него даже не заикайся.
Куросава мастерски закрыл мне рот, с неприязнью и пренебрежением закатив глаза.
Я оказался словно в ловушке, ловушке вместе с Куросавой. Что может быть беспощаднее этого? Только в случае, когда я не получу некие бумажки, про которые он, — а почему бы и нет, — не слышал никогда. Рю достаёт перво-наперво свой ноутбук и усаживается за стол, медленно проведя по нему, почти не касаясь панели. Дыхание его вмиг замедляется, я улавливаю каждый его вдох и выдох, кислорода в комнате стало меньше, тёплые лучи падали прямо на крышку ноутбука, походя на ангела на свету.
Здесь снова ничто меня не держит. Я облокотился спиной на стену и побарабанил по ней пальцами, получая незамысловатый ритм, когда внимание Рю полностью сошло на нет.
Я щёлкнул пальцами — ноль внимания.
— Ты притворяешься? — подошёл поближе и нагнулся над ухом клиента.
Он что-то печатал на двоичном коде и бегал глазами туда-сюда, от одного угла к другому, опуская бегунок ниже и прокручивая вверх, с чем-то сверяясь. Были случаи, когда клиенты в упор не желали уделять мне время, как-либо замечать или «подыгрывать» моей бесчеловечной шутке об их судьбе, но этот парень невыносим с точки зрения энергичного и жизнелюбивого индивида. Работая на компьютере, его дыхание успокоилось, стало слабее, чем обычно, и я решил взять себе немного вдохновения поработать с Рю в этом направлении.
И самое очевидное — не сейчас. Сколько этот мальчишка ещё будет игнорировать меня? Знаете, я дорогого стою, больше, чем даст японский император.
— Хватит на меня так таращиться, — мерно высказывается о моей выходке Рю.
— И что ты мне сделаешь? — я самодовольно выгнул бровь, сладко пропевая гласные.
— Не отвечу на твои вопросы или то, что ты пытаешься из меня вытянуть с нашей встречи. Думаешь, ты один такой умный? — не переставая печатать, открывал рот под издающие им же звуки.
— Тогда убеди меня в обратном.
Я упёрся рукой о его стол, хмыкнул — он и не шелохнулся. Штора сейчас больше звуков издаёт, чем этот мелкий.
— Легко. Посмотри в монитор и увидь это сам.
Я не отказался от такого предложения и выполнил указание.
Передо мной были лишь нули и единицы. Очень жаль, что я не умею читать двоичный код, мне впервые стало жалко за те часы, которые Рю мотал меня по Ниигате. Можно закодировать всё что угодно, но не все способны читать тот код, что придумали умнейшие в роде. Вот именно этим можно гордиться людьми, но скрытные они не то слово.
— Что, не умеешь? — Рю не улыбался, не ухмылялся, просто констатировал факт. Он стал тем, кого я приметил в начале знакомства. Безразличность въелась в него, а убрать её за последние часы невозможно, сколько стараний ни вложи. Черты стали снова острыми, непоколебимыми, и шутить дальше означало бы детское ребячество, на которое, кстати, он меня и наталкивал. Ну что же тут добавить, экземпляр. — У всех есть сильные стороны, но некоторые их не развивают. У меня получается это, а у тебя — пугать людей и носить глупую маску так, что другим это кажется естественным.
— Справедливо. И к чему это?
Хочу, чтобы я говорил меньше, чем он.
— Не знаю точно, умный ли ты, но я — да. Я не проницательный, но тебе от меня что-то надо, и, скорее всего, ты это получишь. Но не раньше конца двадцати четырёх часов. Так что давай я продолжу печатать, а ты — ходить и пугать моего брата. Согласен?
— Не лыком шит.
Я цокнул и рефлекторно топнул ногой, представляя, что на мне всё ещё есть каблуки. Опасно ходить без обуви: слышимость уменьшается в разы. Но вопреки всему я могу различать подозрительные шорохи. Меня никогда, никогда не проводили на звуках. Устраивали засады, нападения, но мне и им как с гуся вода — ни капли у злоумышленника не получалось завязать на моей шее мешок, считая, что мне абсолютно бесполезно перечить или идти против. Сколько бы клиенты ни старались, я выполнял их здравые (прошу заметить) просьбы, какие бы они ни были.
Кто-то скажет, что это аморально, но мне ничего не стоит удружить своему клиенту.
Вот попросит меня о чём-то Рю, я это сделаю, в рамках, конечно, но не брошу Куросаву.
Я тут незначительно зацепился за одно некое его высказывание.
— Мне правда можно к твоему двоюродному брату? — заметьте, я не собираюсь идти против закона.
Рю в отличие от каменной мины выдал что-то попроще. Да, проще для него это тогда, когда на лице появляется одна одинокая морщинка. Неужели ради брата он готов на радикальные меры?
— Иди, — легко отмахивается и добавляет: — Побесите друг друга. Я в твои игры не играю.
На мне проявилась ехидная улыбка, едкая, на что Рю безучастно отвернулся и продолжил быстро набирать так называемый текст.
— А что ты печатаешь?
— Не твоё дело. Что я тебе сказал? Иди, не мешай мне.
Да ему не помешает даже огнестрельная канонада.
Это и есть рамки. Поглядим-поглядим, когда я выполню его следующее желание. Это может играть малую роль в моей миссии: выполнять простые вещи, которые неосознанно совершает каждый человек. Я не в той касте, чтобы принимать это за бытовые излишки.
— В таком случае, пойду. Не скучай по мне, мне будет больно, если будешь так же скучать.
В ответ мне прилетело безразличное звонкое и скорое нажимание по клавиатуре. И не жалко ведь меня, мои чувства!
Фотографии я не найду у Куросавы, я это понял, придя в его комнату. Он из тех людей, кому просто-напросто не необходимы воспоминания, они не сентиментальны и черствы, думают только о работе и о своих благах. О них мало что известно родным, друзьям, однако у Проводников есть преимущество: Проводники наблюдают со стороны и подмечают всё до мелочей, приводящих к описанию клиента и не только. Данное явление очень помогает при самовыпиле.
Акира-Акира-Акира! Где тот самый Акира, захвативший моё сознание и душу? Где ты, мальчик мой?
Заметим, на секундочку, что встречаться пока с бабушкой нет в моих планах. Когда мне не хватит информации о Рю, я пойду к ней, очарую и расспрошу её, ведь я друг её любимого внучонка, она непременно поделится со мной некоторыми частями его жизни, хоть малыми, я не настаиваю. Есть шанс, что у неё находятся фото, от которых сейчас зависит моя миссия. Старики любят хранить вещи, связанные с молодостью, и необязательно их молодостью.
— Оу, Акира-чан.
Этот малец подглядывал из другого угла рядом с комнатой, из которой я недавно вышел. Точнее, меня прогнали, жестоко и бессердечно. Запомни, Куросава, я не забуду твоей холодности, но прощаю по доброте душевной.
— Здравствуйте, сэнсэй Алистер, — Акира чуток наклонил голову.
Вау, какой хороший мальчик!
С братом они — небо и земля.
— Здравствуй-здравствуй, Акира-чан, — я многозначительно перевожу взгляд на дверь, намекая на то, в чём, я бы предпочёл, мне должен признаться Акира. Я же взрослый. — Какими судьбами?
Он смутился, а значит, я прав во всех отношениях.
Тот взглянул ещё раз вперёд, огибая мою высокую и худую фигуру, и выдохнул. Как же я обожаю детей. Они не умеют хранить секреты. Краснеют и сдаются.
— Ты же не меня поджидал, правильно? — он скрепил ручки замком.
— Да, — он с вызовом поднял на меня глаза — рыжий хвостик его дёрнулся.
— Куросава ещё долго не выйдет. Могу ли я составить тебе компанию?
— Можете. А Рю-сан не разозлится?
— Нисколько. Он сам предложил нам пообщаться. Повезло тебе с братом, он особенный. Пока рано преувеличивать…
— Да! Он особенный! — смутился. — Извините, я без разрешения…
— Ничего страшного. Я рад, что встретил того, кто разделяет моё мнение.
— Пойдёмте, я не хочу ему мешать, когда он работает, — Акира добровольно позволяет мне зайти в его комнату.
Господи… Куда я попал?
Вокруг меня, вокруг всего помещения, что бы там ни стояло, везде висели фотографии. И не простые, а с изображением Куросавы. Интригующий поворот, не правда ли? Настоящий «там-там-там!»
В голову молниеносно полезли воспоминания. Рю там такой маленький, добрый, остроумный в, казалось бы, неосознанном для него возрасте. Он был застигнут врасплох автором данного фото, оно было смазано и некачественно, картинка проявилась не очень хорошо. А на другой я увидел…
— Убери эту чёртову камеру!
— А-а, наших бьют!
Из ванной выбежал пятилетний Акира со старой камерой в руках, однако тому, кому не повезло «засветиться» на снимке, не удалось ринуться за обидчиком.
Вот и отлично, а то я мог в точности разглядеть все Куросавины прелести. В ванную Акира, похоже, проник легко и добыл фотку своего братика. А Рю тем временем краснел от злости, когда вытирался полотенцем, наконец закрывшись от посторонних глаз. Ребята, да вы полегче, меня запросто могут осудить в вашем мире, и моя совесть не будет так уж чиста.
Я скосил взор незначительно влево, где история продолжилась.
— Ты всё равно не скоро приедешь к бабушке, пусть поиграется, — мама погладила его по плечу, утешая.
— Но это не повод лезть ко мне в ванную, — не отступал Рю.
— Что за шум, а драки нет? — на сцене появился глава семейства.
— Вот именно, драки почему-то и нет, — возмущённо.
— Тогда подай ему пример, Рю. На тебе, как на старшем, лежит ответственность за всё, что вытворяет твой брат. Так что я к нему даже не пойду, и не проси. Вы же родные, это твоя кровинушка, будь терпеливее.
— Да, отец.
Не видно, что Куросава серьёзно относился к предложению старшего, а после увидел в конце коридора маленькие ножки, скрывшиеся за поворотом. Этому ребёнку ещё учиться и учиться быть папарацци. Рю мне показался ещё больше разозлённым, но вкупе с умиротворённым, уравновешенным лицом — пугающим.
Меня буквально захлестнули другие воспоминания, стоило мне сделать ненужный вдох. Дальше они перемешивались, сливались, контексты меняли форму, и я понял, что хватит, достаточно. Вся комната Акиры — лишь детская игра, мне необходимо кое-что повесомее, чем шалость ребёнка. Но и отрицать, что мне они не помогли, я не позволю. Как я говорю, надо знать цену фотографиям. А у меня-то ни одной. Моя личная ирония.
Я бы с радостью остался специально для изучения хронологии и описания действий, однако я вовсе не этого жажду. У ребёнка есть более серьёзные секреты от меня или от других, если уж на то пошло. Я нашёл свой источник фотографий, а информация из живых уст так же полезна, как и каша по утрам.
— Удивлён, браво, — я сдержанно похлопал мальчишке, поворачиваясь на триста шестьдесят градусов. Делал я это с затуманенными глазами, я сместил обзор, ибо снова утону в семейных сценах своего клиента, взглянув хотя бы на рандомный снимок.
— Спасибо, что оценили. Для меня Рю-сан — кумир. Кроме него я лучше не видел. Эх, жаль, мы с ним непохожи, я бы на всё пошёл, получив бы за это похвалу или улыбку Рю-сана.
— Во-первых, не за что, а во-вторых, не ожидал. Я заметил, Сумико-сан такого же мнения.
— Да, она без него жить не может!
— Прямо-таки не может?
— Она сама так однажды сказала. И я понимаю почему. Рю-сан идеален, он единственный ребёнок её старшего сына, а значит, на нём будет держаться семейный бизнес. Фамилия Куросава передаётся всем в семье, но главный только старший сын, ему-то и достанутся рисовые террасы. Он притворяется, что вечно злой и недовольный, вообще Рю-сан… Я даже не могу описать, какой он. Представьте небо ночью, со звёздочками, так вот, Рю-сан — созвездия. Вот такой он прекрасный брат. Всегда мне помогает с уроками, особенно с геометрией, — Акира мечтательно подпёр подбородок кулачками, лёжа на кровати, а думы его летели впереди планеты всей. В нём столько вдохновения и детского обожания, аж дух захватывает. — А у вас есть брат?
— К сожалению, нет. Мне не повезло так, как тебе. Но я всегда рад увидеть счастливую семью.
— Надеюсь, я не трачу ваше время?
Соврать или признаться?
— Нисколько, ты хорошо рассказываешь, складно. Так что ты там говорил о рисовых террасах?
— А, точно. Несмотря на значение нашей фамилии «чёрная трясина», наша семья занимается выращиванием риса уже очень давно, и передаётся дело лишь по мужской линии. Если не родился мальчик, то женщина должна рожать до того, пока тот не родится. Тут в моём присутствии предпочитают замолкать. Так вот, у бабули родились два сына, младший из которых мой отец, а старший — отец Рю-сана. Через несколько лет он станет главным в семье, а нас много, о-очень много, рожали ведь.
— А тебе нормально это всё говорить мне? Я же абсолютно чужой человек.
— Как это? Вы же друг Рю-сана?
— Разумеется, — как нечего делать, отвечаю я.
— Всё, убедился. Я вам верю.
Я крайне обескуражен. А что, мне нравится. Мне выпала редкостная возможность не обрабатывать мозги близких клиента, узнавая о них больше, чем в частой практике. Может, я возьму чересчур показаний, чтобы придумать ему приговор.
Какими бы ни были дети, но Акира слишком доверчив, смотрит на мир через разноцветные линзы, что безбожно распаляется любовью. По рассказам Рю настолько особенный, что может светиться в темноте и параллельно обычный подросток по моим наблюдениям, только мне не дают ухватиться за верёвочку основной истории Куросавы. Меня будто специально уводят, как ребёнка мимо стеллажа со сладостями. Лучше здесь не высовываться, так, непринуждённо просить о внимании.
— Могу я спросить, почему для тебя Куросава идеален?
— Потому что… я не встречал людей, которые бы тоже любили меня молча.
Подобные речи бьют по самому больному.
— Я рад, — поспешно добавил Акира, — что у него есть вы. Он же почти с нами, с моим дядей и тётей не видится. Пусть у него будете вы.
— Ямамото по дороге сказал, что Куросава от меня не отцепится. Он же не шутил?
— Я думаю… я не уверен. Ямамото-сан взрослый — лучше меня разбирается.
— А всё же, то, что Куросава пошёл однажды за мной сам, означает ли это?
— У него нет друзей, так что неверное.
Теперь Акира пригладил рыжие волосы и огляделся, непринуждённо прыгая с одной фотографии на другую. В душе он улыбался. А я как только мог, прикладывая все усилия, избегал мелькающих в моей голове картинок с множества предысторий. Если я опять войду в них, я отключусь, и этому мальчишке придётся меня откачивать. Слава богу, если он не умеет измерять пульс.
А впрочем, я преуменьшаю проблему с развешанными повсюду фото Куросавы. Я это сейчас не только про Акиру с его странностями и многогранной любовью к старшему братику, нет. Я ещё про то, как они яростно пытаются залезть внутрь меня. Чувствую, как набухают вены у меня на предплечьях и плечах, шее, хоть в них и не льётся кровь.
Земное воздействие, как же я ненавижу его. Проводники третьего типа так же не могут это контролировать. Что-то схожее с человеческим инстинктом самосохранения.
Сцены воспоминаний давили на меня, морально я уже отстранялся от мира, но, глядя на Акиру, хватаясь за него как за спасательный круг, способен двигаться. Блин, представители первого типа же хватаются за живое… причём тут я? Стар я уже стал. У меня много преимуществ над людьми, но это я особенно ненавижу: быть зависимым.
На миг меня отвлёк немного грустный вид Акиры. О нет, Акира, что случилось?
— Так или иначе, я не заменю ему брата. Радуйся тому, что тебе можно его обнимать. Позволь признаться, он даже близко меня к себе не подпускает. У тебя точно надо мной преимущество, — и подмигнул, касаясь локтем его плеча, так как я сел на колени у изножья, сложа вместе руки. — Огромное преимущество.
— А знаешь, ты совершенно не страшный, — высунулся Акира из своего кокона (одеяла) и в упор начал разглядывать маску.
— А я страшный? — не заметил, чтоб от меня шарахались дети или, по крайней мере, он.
— Да, — выдал как само собой разумеющееся. — Я же смелый парень, зачем мне выдавать себя?
— Такой настрой мне больше по душе, милый Акира-чан.
Я по-дружески потеребил его волосы и плавно спустился к щеке. Живой. Без резких движений, чтобы не попасть в захват висящих повсюду фотографий, я встал на ноги и, наводя перед собой пелену, дабы не отвлекаться, просто мерил шагами комнату.
— А вы давно знакомы с Рю-саном?
— Что, вишенка моя?
Извиняюсь, привычка. Не удерживаюсь, когда хочу сделать комплимент.
Обожаю наблюдать за смущением людей, особенно, когда виной всему я. Окрыляет, знаете ли.
— Ну, это как посмотреть, — протянул неоднозначно я. — Два месяца.
Врать мне не запрещали. А сам вопрос исключительно для меня важен, не только для Акиры. Ну, давай, выкладывай всё, что у тебя на уме, мой любимый источник информации, мне как никогда нужна помощь такого милого собеседника, как ты.
— Для Рю это долго, — покачал тот головой.
— Да уж.
— Он вам не рас…
Я поглядел на него в позе «а ты как думаешь?», сразу отвечая на недоконченный вопрос, отчего тот хмыкнул.
— Вы просто нескоро с ним снова увидитесь.
— К чему это ты? — мне чрезвычайно нравился этот разговор, прямо до боли.
— Когда он закончит школу, он должен будет вернуться сюда и помогать семье. Рю-сан, пока жива бабушка, будет у неё учиться, а потом станет главным. У нашей семьи есть бизнес. Террасы, которые вы наверняка видели, принадлежат нам, и затем за управление возьмётся Рю-сан как старший сын. Без него никак.
— И зачем ты мне об этом говоришь? Разве это не личное?
— Вроде да, но это меня не волнует, — отмахнулся он. — Вы его друг, а он, пока дойдёт до этого, сначала сединой покроется.
— На сто процентов согласен с тобой, вишенка.
— Его к этому готовят. Мы все любим его и надеемся. Он… Он… Я хочу быть, как старший брат. Я младший, и, получается, принесу меньше пользы семье… Но я не унываю! Просто бабушке тоже хочу быть полезным.
Как бы вишенка там ни оправдывался, Акира понурил нос. Глаза — зеркало души. Даже Проводники работают по этому признаку, и я не исключение. Из-за опущенных ресниц видны мне две искорки, так и жаждущие вырваться на свободу, на свет, исходящий из окна. Дети не умеют ничего скрывать, держать в себе, за что я их больше всех живых ценю и, в каком-то смысле, предпочитаю.
— У каждого члена нашего семейства всего по два-три друга, и я приму за честь тоже стать вашим другом вместе с Рю-саном. Вот бы он не был против. Я не со зла, честно, — воззрился малыш Акира на меня уж больно выжидающе, мне аж стыдно маленько стало.
— Рад, истинно, — как всегда, приложил ладонь к груди, показывая свою признательность и правдивость слов.
Заслужить доверие ребёнка не так уж легко, но и не сложно, ибо их мозг сразу запрограммирован на фильтровку всего, что увидит или попадёт в поле их зрения. Людям и делать ничто не надо, дети совершают свою фильтровку самостоятельно. Ты просто стой смирно и улыбайся, что-то похоже на «улыбаемся и машем». Вроде Акира ещё при моём входе «профильтровал» меня. Я прошёл проверку и не сомневался в её исходе, потому как странно быть плохим, когда я не занимаюсь ничем этаким. Конечно, без сомнений, необычный я, но принципиальный, что, похоже, порой спасает мне жизнь вот в такие моменты, когда на пути встают молодые представители человечества.
— Тогда, если вы не возражаете, я покажу вам кое-что.
Акира залез на стул и достал из дверцы шкафа увесистую на вид папку. Да, увесистая. Малыш чуть не грохнулся на пол, однако уверенно выпрямился, снова занимая своё место на кровати. Я предпочёл составить ему компанию, присев на краешек.
— Этот альбом вообще хранит у себя бабушка, — он продемонстрировал мне папку шириной корешка в шесть сантиметров и водрузил на матрас, поворачиваясь сам так, чтобы мы оба смогли его просматривать. — Эм-м… А вам не жарко?
Справедливый вопрос, смотря на то, что я не снял пальто при входе.
— Нет, нисколько. А тебе не холодно?
— Не беспокойтесь, я ещё молодой.
Он открыл альбом и только затем понял, как это звучало. Я уже шуточно-серьёзно оборотился на него — Акира покраснел.
— Ну, вы поняли.
— Несомненно.
Прокашлявшись или притворившись, что кашляет (причём, неумело; ему есть, чему поучиться), Акира разворачивает обложку, в некоторых местах помятую, тронутую солнечным светом, старостью. Ещё чуть-чуть, и она развалится. Он приблизился ко мне, чтобы нам было удобнее.
Если бы он знал, что мне намного больше, чем он себе представляет, то понял бы, как это всё звучало. Вишенка мне по душе.
Он аккуратно провёл пальцем по фотографии, предварительно развернув почти в конец. Дата на ней показывала «01.12.2010», когда Рю исполнилось три года (четыре года по японскому счёту). Я отчётливо видел в середине Рю, которого держала мать, а по левую и правую стороны уже расползались многочисленные родственники. Их лица радостны, но сдержанны. Видно, что его любили.
Надежда семейного бизнеса — Куросава Рю. Получается, от тебя не только бабушка шарахается. Акира, по-моему, относится к другому типу. Он в нетерпении, когда разговор заходит до Рю-сана, но на него он не давит.
— Рю-кун, какой милый ребёнок! — тётя отбирает из рук матери Куросаву и укачивает его, без стеснения выпучивая глаза на малыша. — И даже не плачет, какой молодец!
— Да, не плачет… — смирившись с родственниками своего мужа, она всё же отворачивается, чтобы помочь сестре.
Ей целый день не дают подержать дитё на руках, убаюкать, понюхать за ушком, и она до самого вечера ходит как заведённая. Один муж для неё бесконечная отрада, куда-то запропастившаяся. Вечно он куда-то пропадает.
Тем временем Куросаву передают по рукам всех родственников, пока мать увели на кухню.
— А когда займёт место отца, дела в гору пойдут, — приговаривала бабка.
— Это кто на моего брата жалуется? — мужчина вышел из-за двери к бабушке.
— Мы все тут на Куросаву надеялись, но денег больше от него не стало.
— Не будьте так строги, он не настолько плох! — начал оправдываться брат старшего. — Из нашего риса делается хорошо продаваемое саке, бабушка. Доходы от него превышают доходы других марок.
— Но оно не лучшее, — парировала, как нечего делать, бабка. — Рю-кун всё исправит. А этот выпивоха нам все продажи пропил! Мой муж отдавался делу, а этот бездарь губил наше дело. Не говори ничего, и слышать не хочу.
После они все без лишних разговоров заполнили гостиную, дабы попасть в объектив, тут же появился глава семейства старший Куросава и повёл с собой жену, которая, завидев мужа, как-то, что ли, успокоилась, но не до конца, так как ей было неудобно перед всеми родственниками непонятно за что. Как девушек учат не высовываться, так она и поступает, не открывает рта. Муж смягчает пребывание у родни, но легче не становится, когда они просят привести и Рю. В этой семье она не имеет прав, ни малейших. Она всего лишь родила первенца, иного от неё не ждали или, заметим, ожидали. Давно не рождался с первого раза мальчик, и когда это, наконец, произошло, никто не поверил. Это было для данного круга чудом, благословением.
За те секунды, когда был сделан снимок, мне показалось, что Рю там еле дышал. Я не разглядел, как поднимается грудь, как вздуваются ноздри, ни единого звука от него не донеслось. Веки его открыты, но белка не видно. Всеобъемлющая чёрная радужка заполнила пространство, он не моргал.
Как пугал Куросава людей, так и пугает до сих пор. Правда или нет, здесь сужу я.
— Жаль, я родился поздно, тогда мы бы могли оказаться на этой фотографии вместе.
Он поворачивает страницу, а фото там с огромной временной разницей. Мою озадаченность заметил Акира и объяснился:
— Треть взрослых родственников умерло, и не до праздников было.
Зато я мог увидеть Рю в восемь лет. А впрочем, не было много диалогов.
— Зачем мы фотографируемся? Зачем все эти снимки? — молодой Куросава подошёл к отцу. Озадаченность была, ибо они фотографировались каждый совместно проведённый праздник. Это было нерушимой традицией.
— Мы должны чтить память о семье, — будто заученным текстом остановил он речи сына.
— Нечего чтить, — пробурчал себе под нос Рю, картинно улыбаясь напротив камеры.
— Меня редко снимали, со мной тут всего две фотографии, но я даже не помню этого.
На следующую у меня не хватило сил, правда. Отодвинем факт, что у меня нет настоящих составляющих тела, но мою черепную коробку словно ковыряли тупой иголкой, до меня по-тихому добирались окружавшие нас бумажные изображения. Пора бы отсюда сваливать. И поживей. Мне скоро станут угрожать, и я бы отложил этот момент подальше от меня и дома моего клиента. Что-то не нравятся мне эти бездушные отголоски, исходящие прямо от памятных изображений.
Подчиняться — не по мне.
Это твоя обязанность как члена семьи фамилии Куросава.
Снова донёсся до меня отголосок прошлого.
Ты не один.
Да пропадёт всё пропадом.</i>
Ты не должен… — Стук о дерево.
Подумай о нас… Подумай о нас… Подумай о нас… Они не имеют права на меня.
Скоро солнце сядет, у меня катастрофически мало времени. И чем глубже до меня добирались фото, тем я становлюсь непоколебимее во мнении: через страницу меня ожидает козырная карта. Такое важное и правдиво роковое мгновение, и, как мантра, надо мной висели выходившие из чужих уст, точнее, между собой родных, нотации.
— Спасибо, что поделился историей вашей семьи, — чтобы покончить пока с этим, я подгоняю парнишку закрыть альбом.
— О, нет, это ещё не всё… — спешился Акира, когда я возвысился над ним. — Останьтесь, я вам мало о Рю-сане рассказал.
Извини, деревце моё, но мне настолько плохо, что я сам не свой. Твои прекрасные, невинные и невиновные блестящие глаза не должны узреть странность во мне. Наш союз — помощник нам обоим. И так как они начинают меркнуть, во мне показывается больше жестокости, чем человека к комару.
— Понимаю, но в поездке я немного устал, и мне бы не помешало отдохнуть. Я же нынче не молодой, — подмигнул своей вишенке, которая оказалась для меня черешней, и поблагодарил за всё. Не думал, что придётся предпринимать крайние меры. По сути, я не нарушаю свои правила, но чувство, что мне предоставили перейти грань толщиной в лист бумаги перед тем, как осуществить аморальный поступок.
Не скрывай ни капли, дитё, ты для меня не исключение. И как раз поэтому мне нужно покинуть тебя сейчас же.
И не забывай, что мать тебя тоже не любит, как и твоего брата.
Внезапно Акира раскрывает рот, чтобы как-то задержать меня, но не успевает и слова выдавить. За него говорило тело, и оно оказалось намного действенней, чем пустые разговоры. Он подрывается с места и скидывает в быстром действе одеяло, перебирая ногами; приземляется и чётко направляется ко мне, не смотря мне в лицо. Акира через миллисекунды обхватывает меня и заключает в объятия, крепкие. Двигаться мне здесь не стоит, и я, в незначительном и обычном жесте проявления человеческих эмоций, кладу руки ему на спину, не похлопывая.
Наверное, ты просто родился не в той семье. — Чёткий шёпот, занявший значительное место в моей памяти.
— Вы не молодой, но… — Акира отчего-то шмыгнул. Я в смятении. — Спасибо.
— Не за что, вишенка моя, — пытался как-то подбодрить.
— Есть за что, но это не важно, — теперь мальчишка решил от всего отмахнуться, мол, не стоит?
— Если хочешь, излей мне душу. Обещаю, я никому тебя не выдам.
Раньше новорождённых девочек убивали сразу при рождении в тарах с горячим рисовым тестом. А ты думаешь, мы приучены к семейной любви? — будто лезвием по камню.
Мне искренне надо было знать, что на душе у Акиры, ибо ещё на нём держится представление о Куросаве, от которого и зависит его кончина и то, на какие меры я пойду ради него. Ещё проблема в том, что я не контролирую окружающие чёткие отголоски. Что случилось, мой любимый источник информации? Не вешай нос, будь таким же радостным, тебе это ближе и твоему очаровательному детскому лицу. Не разрывай мне плоть, где должно биться сердце!
— Я не выберусь, — еле, шёпотом.
— Что?..
— Меня заперли в этом доме.
— Я не…
— Всё, идите, вы, наверное, устали. Не хочу вас задерживать, — черты у него потемнели, и он чуть не выгнал меня взглядом, зовущим совершенно к обратному.
Хорошо, отец. — Оно часто повторялось в нескончаемом потоке. Голос был не только Рю. Как будто год за годом старшие сыновья вторили это то ли заученно, то ли воодушевлённо своим отцам. Первое относится к подросшим, а второе — к невиновным пока детям, не понимающим, на что они подписываются какой-то левой фразой.
Я, не добавляя дров в огонь, вышел за дверь, не найдя причин быть там боле.