“Тяжелее всего пришлось семьям с маленькими детьми, которые еще не могли работать. У нас было несколько таких знакомых, мы старались помогать им, но и самим есть хотелось. Конечно, мы пытались решить вопрос мирным путем, наши представители днями осаждали приемную комнату совета. Однако все, что нам отвечали, было: идет рационализация расхода ресурсов. Как только этот процесс будет завершен, объем еды в норме будет восстановлен до старого и значения, и даже увеличен, но… Прошло несколько месяцев, а становилось только хуже. Постепенно люди перестали ходить поодиночке: то тут, то там начались нападения, в лучшем случае они заканчивались лишением талона на еду, в худшем случае… среди рабочих поползли слухи о появлении каннибализма среди жителей верхних уровней.
В конце концов мы не выдержали. В тот день в приемную совета пришел не один человек, нас были десятки, даже сотни. Мы выстроились в длинную очередь, перекрыли собой все проходы к приемной и стали требовать, чтобы нас услышали. Надо ли говорить, что закончилось это вмешательством стражей порядка? Я мало что видел в той толкотне, но прекрасно помню звуки электрических разрядов, крики, да запах чего-то паленого. Не представляю, как родителям удалось вывести нас оттуда.
Той ночью половина нашей бригады не явилась в бараки. Мы так и не узнали, что с ними случилось. А те, кто пришел, сели в круг и что-то шепотом обсуждали. Видимо, надеялись, что мы заснем, но я не мог заснуть: в моих ушах продолжали отдаваться человеческие крики. Я хотел присоединиться к ним, но вместо этого прижимал к себе сестру: она тряслась от страха. Нельзя было оставлять ее одну. Под утро родители разбудили нас. Они оставили нам несколько порций еды и сказали не пугаться, чтобы ни происходило. Пообещали, что вернутся через день и наказали не открывать двери никому кроме рабочих нашей бригады. Я пытался возражать, но они заставили меня пообещать, что я позабочусь о сестре.
Примерно через час после их ухода, в комнате выключился свет. Я прислонил ухо к стене и прислушался — казалось, что весь купол зазвенел криками удивления и ужаса. Это была не просто проблема с освещением, это был перебой во всем энергоснабжении. Тогда мне не пришло в голову связать проблемы с электричеством с уходом своих родителей. Не знаю, сколько времени мы просидели в темноте. Думаю, прошло не меньше пяти часов. Мы бы так и продолжали там сидеть, если бы не стало тяжело дышать.
Тогда-то до меня и стало доходить что перебой электричества наверняка затронул и вентиляцию. Конечно, системы очистки воздуха продолжали работать, их питание было обособленным и обладало множественными резервными системами, но без насосов, откачивающих очищенный воздух наверх, вершина купола вскоре пострадает от нехватки кислорода. В этот момент до меня дошло, что происходит. На верхних этажах располагались фермы, достаточно на сутки оставить их без кислорода и питания гидропоники, чтобы все растения там погибли.”
— Откуда ты это знаешь? Я больше месяца пытался найти в архивах шестого купола хоть какие-то сведения об устройстве ферм, но все данные засекречены для любого, кроме членов совета, да непосредственно работников верхних этажей… Неужели, у вас в куполе это было не так?
— Ты прав. Но моя мама в детстве была отобрана для работы на ферме. Ушла оттуда к отцу, уже когда ей исполнился двадцать один год.
— Не знал, что оттуда можно уйти.
— Ну, это не поощряется, но останавливать ее никто не стал. Хотя доступа на верхние этажи она, разумеется, была лишена.
— И что, она рассказывала вам об устройстве ферм?
— Не слишком много, у неё не было такой цели. Но иногда, в детстве, когда мы задавали вопросы о том откуда берётся еда, она рассказывала о том, что там происходит. Ты закончил задавать вопросы? Я так и не рассказал про пожар.
Андрей, конечно, не закончил, но язык прикусил — задевать Артура ему не хотелось. А тот лишь коротко сверкнул глазами и продолжил свой монолог: "Я обещал, что мы не будем выходить из комнаты. Но я обещал также и то, что позабочусь о сестре. А оставаться в бараках явно не было безопасным: уже начинала потихоньку кружиться голова. Так что мы собрались и двинулись к лестницам, соединявшим жилые отсеки с техническими этажами. В коридорах дышать стало легче, но я решил продолжать двигаться вниз, ближе к системам очистки воздуха, ведь кто знал, сколько будет продолжаться этот перебой в энергии. Однако оказалось, что я не один был таким умным: лестницы оказались забиты вереницами людей, медленно волочившихся вниз. Пытаться продраться сквозь эти толпы было бы безумием.
Тогда-то Мина и предложила воспользоваться системой старых туннелей. Мы часто лазали по ним в детстве, пока родители не застукали нас за этим занятием. Местами они слишком узки, чтобы взрослые могли там проползти, но мы обычно без проблем протискивались сквозь эти участки. Думаю, изначально они задумывались как системы доставки материалов, потому что имеются они лишь в нижней половине купола. В тот момент меня уже стали терзать сомнения, но я отбросил их и поддался уговорам сестры.”
Артура снова приник к кружке с водой. Его слегка потряхивало. Что он испытывал в этот момент? Боль? Чувство вины? Чтобы это ни было, стоило Мине положить руку ему на плечо, как дрожь моментально исчезла. Андрей в очередной раз поразился связи, имевшейся между ними, до этого он не наблюдал такого даже у близнецов. “И вот мы уже карабкаемся по старым туннелям, в надежде найти спуск на более нижние уровни” — заговорил Артур — “пыль, холод от металла, обжигающий кожу, и непроглядная темнота. По крайней мере, так было первые несколько минут. Затем глаза адаптировались и привыкли к свету, просачивающемуся сквозь узкие щели боковых решеток, соединявших туннель с основными коридорами. Обычно они попадались через каждые пять метров, но случались и более длинные переходы, которые приходилось преодолевать на ощупь.
Единой шахты, ведущей вниз в старых тоннелях не было. Наверное, это и к лучшему, иначе мы могли бы пострадать в детстве, но в тот момент это сильно нас огорчило, ведь каждый переход на уровень ниже приходилось подолгу искать. Помимо этого, обнаружилось, что мы уже стали значительно крупнее с момента, когда в последний раз ползали здесь, и теперь мы могли протиснуться далеко не везде, порой приходилось ползти в обход кратчайшего пути. Я уже стал задумываться, не было ли бы быстрее просто воспользоваться лестницей, как и остальные жители, когда впереди послышались какие-то голоса. Спустившись еще на уровень ниже, мы приникли к решетке, и стали слушать, параллельно пытаясь хоть что-то рассмотреть. Глаза, уже привыкшие к темноте, теперь слезились от избытка света.
Решетка выходила в коридор между двух заслонов. Слева от нас громоздилась настоящая баррикада, сделанная из предметов мебели, вырванных дверей и прочих металлических изделий, кем-то сплавленных горелкой в одну громоздкую кучу, напрочь перекрывавшую проход по коридору. Прямо перед нами, упершись в эту импровизированную баррикаду стояло около двух десятков стражей порядка. Несмотря на то, что стояли они прямо перед нами, разобрать их слова было практически невозможно: их перекрывал рев толпы, собравшейся справа от нас, и отделенных от стражей порядка стандартными пластиковыми щитами и растяжками. Толпа бушевала, но без какой-либо организации, кто-то требовал, чтобы их пропустили, кто-то называл стражей порядка кровопийцами, а кто-то все спрашивал, что произошло с воздухом, и когда восстановят электричество.
Мы попытались двинуться влево, и посмотреть, что находится за баррикадой, но туннель оказался слишком узким, чтобы сквозь него протиснуться. Оказываться в толпе не хотелось, поэтому мы снова приникли к решетке. Мы стали ждать, надеясь, что ситуация изменится. Животы стали бурчать, и я достал ту еду, что упаковал с собой, покидая бараки. Мы почти доели, когда стражи порядка пришли в движение. Они сделали несколько предупредительных выстрелов из шокеров рядом с толпой, заставив ее угомониться и отступить на несколько шагов назад. Затем главный среди “миротворцев” заговорил:
«Повстанцы забаррикадировались в районе генераторов и отключили подачу электроэнергии. Если мы в ближайшее время ее не восстановим, последствия станут необратимы. Совет не собирается идти на переговоры с теми, кто пытается решить политические вопросы насилием. Нам приказано подавить это восстание в кратчайшие сроки и восстановить питание купола. По нашим данным, противник сумел наладить производство кустарного огнестрельного и другого летального оружия. Если это правда, нам разрешается использовать летальное напряжение на нашем оружии. Главное сейчас — восстановить подачу энергии…». Смысл произнесенных слов дошел до нас не сразу, а когда дошел — я перестал слушать миротворца, который продолжал свою “вдохновляющую” тираду и в ужасе посмотрел на сестру. В тот момент я был уже уверен, что наши родители находятся по ту сторону баррикад, и, если мы ничего не предпримем, их просто убьют. Я должен был их предупредить.
Последние слова я произнес вслух, и, не дожидаясь ответы Мины, снова рванулся налево и стал пытаться протиснуться в узкую щель. Бесполезно. Отчаяние захлестнуло меня, и я привалился к стенке туннеля. Никогда до этого я не ощущал такой беспомощности. Поэтому я слишком поздно заметил, как Мина, немного повозившись, проползла сквозь узкое отверстие. Попытка ухватить ее за руку успехом не увенчалась, и сверкнув глазами на прощание, она бросила мне: «Не волнуйся за меня, я их предупрежу, позаботься о себе» и исчезла в темноте тоннеля.
Еще пара безуспешных попыток протиснуться следом ни к чему не привели и я в очередной раз приник к решетке. Страж порядка уже закончил свою речь и весь отряд спешно распаковывал и распределял какие-то свертки. Через минуту, половина из них полетела за баррикаду и оттуда повалили клубы бело-голубоватого газа. А затем, как по команде, весь купол сотрясся от взрывов. Пол ушел у меня из-под ног, а в воздухе резко запахло гарью. Когда я приподнялся, баррикада была разворочена, а клубы белого дыма смешались с черным. Большая часть людей в толпе повалились друг на друга, и даже несколько стражей порядка упали, хоть по ним и было видно, что взрыва они ожидали. Я краем глаза заметил, как из толпы быстро выступил суховатый человек, и, выкрикнув: «Эй, вы, кровососы!», метнул что-то яркое в сторону миротворцев. В следующий момент, самый крайний из стражей порядка вдруг вспыхнул оранжевым пламенем, а затем оно перекинулось на двух стоявших рядом с ним. Я попытался разглядеть метнувшего, но он уже затерялся в толпе, словно его и не было. Один из стражей порядка успел крикнуть в рацию, что по ним был открыт огонь, а затем в коридоре начался хаос. Толпа ринулась вперед, оставшиеся свертки полетели на пол, и из них повалил все тот же голубоватый газ, от которого начали нестерпимо слезиться глаза и чесаться кожа.
Я бросился направо, туда, где раньше стояла толпа, но зашелся в кашле, и отрубился. Не знаю, сколько я так провалялся, но очнувшись, я обнаружил, что дым почти рассосался. Стараясь не смотреть на то, во что превратилась кожа на моих руках, я дополз до решетки, ведущей в коридор, и выбил ее ногами. Легкие горели, я почти не чувствовал своих рук, а глаза продолжали слезиться, но я кое-как двинулся в сторону баррикады. Путь до нее был усеян ворочавшимися телами, но и за ней оказались люди, видимо пытавшиеся покинуть загазованную зону оцепления. По мере ходьбы, мне стало лучше, и я прибавил шагу. Запах гари стал становиться сильнее, то тут, то там были очаги пламени, горела какая-то разлитая по полу жидкость. В отделении гремели ещё взрывы, а по стены периодически и искрили. Я старался не обращать внимания на лежащие на полу тела. Не хотелось думать о том, что потерять сознание они могли и не из-за газа. За следующим поворотом пол ушёл у меня из-под ног — весь этаж обвалился на уровень ниже, в смог. Лишь чудом не напоровшись на торчавшую из стен арматуру, я приподнялся и из последних сил побрел дальше. Кругом уже пылало пламя, а стены были раскалены докрасна. Было такое ощущение, что горит сам металл. Когда я выбрался обратно наверх, голова кружилась, а горло было ободрано от непрерывного кашля. Почему я не задохнулся в дыму? Не умер в огне? Не застрял в завале из покореженного металла? Откуда я вообще знал, куда мне идти? До сих пор не могу этого понять.
Сознание то появлялось, то угасало во мне в тот момент. Окончательно я пришёл в себя, лишь когда увидел родителей, лежащих около разорвавшегося генератора. Пламя уже добралось до них, но я знал, что это были они. Эти фигуры я узнал бы из тысячи. Не было смысла подходить. Вокруг пылал огонь, но ему далеко было до того пламени что сжигало мою душу. Я бы так и остался стоять на месте, и вероятно, задохнулся бы, если бы в моем воспаленном мозгу не промелькнуло одно слово: "Мина". Она лежала около ближайшего входа в старый туннель, её голова была придавлена металлической балкой, видимо, обвалившейся во время взрыва. Уже потом я понял, что балка была раскалена, но тогда я не ощутил этого. Я должен был вытащить её из этого ада. И я это сделал. Сдвинул раскаленный металл, взял её на руки и понес наверх, туда, куда ещё не успел добраться дым. Силы покинули меня лишь тогда, когда я увидел впереди человеческие фигуры. Я упал на колени. Хотел крикнуть им, попросить о помощи, но горло издали лишь отвратительный хрип. А затем услышал холодный голос миротворца:
— Вижу двоих повстанцев. Оружия не видно, огонь сильно их потрепал. Указания?
— Не будем рисковать, кто знает, что ещё они могут выкинуть. Огонь по моей команде."
Андрей прикусил язык до крови. Самая вредная его часть так и хотела сказать: "А потом вас убили, да?". Но он понимал, что сделай он это, и Артур больше никогда с ним не заговорит. Да и не был он циником. Просто слушать рассказ, видеть, как человек заново проживает эти события… Андрей уже пожалел о том, что старейшина заставил Артура все это рассказывать. А вот Мина была на удивление спокойна. На секунду он даже подумал, понимает ли она вообще, о чем идёт речь, может её личность и вовсе умерла в том пожаре? Но нет, в её глазах была холодная осмысленность. И боль. Просто, в отличие от брата, она полностью контролировала свои эмоции.
"Не было ни сил, ни желания просить о пощаде. Только мысль о том, как глупо выбраться живым из пекла и попасть под горячую руку миротворцев. Но вместо команды, я услышал глухой стук, неловкий вскрик и ещё один звук удара, а когда поднял глаза, на меня смотрели эти карие глаза" — с этими словами Артур кивнул в сторону старейшины — "это было последним, что я увидел, перед тем как потерять сознание. А Мина… она и раньше не любила говорить, а после этого не произнесла ни слова. "
Андрей выждал несколько минут, а затем аккуратно прочистил горло. Начинать говорить после такого монолог не очень хотелось, он все ожидал, что Артур продолжит, но тот молчал и как будто вовсе погрузился в себя и свои воспоминания. Андрей решил дать ему прийти в себя и повернулся к старейшине. Обычно он считал невежливо разговаривать при других людях на незнакомом им языке, но сейчас ему не хотелось задевать Артура, поэтому он заговорил на русском:
— Если вы были там, то, наверное, знаете, что было причиной пожара?
— Помимо гранат со слезоточивый газом, миротворцы применили старые подрывные снаряды, которые использовались строителями куполов для расчистки камней. Эти снаряды повредили трубопровод и произошёл ряд коротких замыканий. Тебе правда интересны эти детали? Или ты готовишь почву, чтобы спросить то что хочешь знать на самом деле?
— Что случилось с Модро?
— То, что должно.