Таринор проснулся в комнатушке на втором этаже трактира «Белый дуб». Прошлым вечером его загнал сюда внезапно разразившийся весенний ливень, теперь же пришла пора идти дальше.
Он снял со спинки кровати свою старую стёганую куртку. Когда-то она была чёрной, но за годы сделалась тёмно-серой. Семь лет назад она служила поддоспешником, но кирасу и кольчугу он вернул в арсенал ещё когда уходил со службы Эдвальду Одерингу. Не раз латанная, с пришитыми тканевыми завязками на груди и поясе вместо прежних кожаных ремней, эта стёганка и по сей день служила Таринору надёжной защитой как от случайного удара, так и от холода.
Он надел куртку, перехватил поясом, набросил сверху плащ. Надел сапоги, сбил с них засохшие комья грязи, закинул дорожную сумку за плечо и сунул за пояс потрёпанные деревянные ножны с недавно купленным мечом. Вот теперь можно и в путь.
Старая лестница неожиданно и громко заскрипела, стоило Таринору сделать по ней шаг, и отзывалась противным скрипом всё время, пока он спускался по ней. Должно быть, вчера он настолько устал, что этого даже не заметил. За стойкой протирал кружки черноусый трактирщик, а фигуристая девушка в белом фартуке подбрасывала уголь в очаг посреди зала. Похоже, из-за дождливой ночи и сырого прохладного утра хозяин не гасил его вовсе, а потому на первом этаже было куда теплее, чем наверху, где спал Таринор.
Неподалеку от очага за столом, положив голову на собственную пышную рыжую бородищу, мирно храпел довольно упитанный гном. Вчера его здесь точно не было, такого Таринор запомнил бы наверняка. Девушка, закончив с углём, собрала несколько кружек с его стола, со вздохом вытерла разлитую выпивку и скрылась за неприметной дверцей возле стойки.
– А вот и ночной господин проснулся! – от широкой улыбки усы трактирщика стали ещё пышнее. – Вы вчера так внезапно появились, что я уж было подумал, будто случилось чего. Ну, разбойники обобрали или ещё что похуже. Промокли, продрогли, я было хотел предложить горячей похлёбки, а вы, ни словом не обмолвившись, бросили монету на стойку да по лестнице наверх. Не впервой бывать в наших краях, раз уж о ценах наслышаны?
– Всюду, от Гирланда до Перекрёстка, ночлег стоит один серебряный марен, не больше, – ответил Таринор, садясь на трёхногую табуретку у стойки. – На Золотом тракте цены одинаковы, да и трактиры тоже.
– Стало быть, вы местный, – трактирщик отвернулся, ставя кружку на полку, а в голосе его послышались нотки обиды.
– Не угадал, трактирщик. Я нигде не местный, наёмник я, странствую. А что до здешних трактиров, да, пусть они и одинаковы, но, надо сказать, одинаково неплохи. Вчера вот, например, это место меня просто спасло: спать на земле в такой ливень – врагу не пожелаешь.
– Уж смотря какой враг, – хитро улыбнулся трактирщик. – Быть может, выпить чего желаете? Или вот похлёбка со вчера осталась. Вы только скажите.
Таринор, недолго думая, согласился. Перед дорогой и впрямь не мешало бы подкрепиться, а то от походной снеди его вот уже пару дней как мучила изжога.
– Рита! – громко позвал трактирщик, и из-за неприметной двери показалась та самая девушка.
– Дочка, подогрей-ка похлёбки доброму господину, да поживее.
– Никакой я не добрый господин, – усмехнулся Таринор, глядя вслед девушке.
– Разве может радушный хозяин гостя не уважить? – удивился трактирщик. – У меня что ни гость, то добрый господин.
– Уважить может, если скажет, что у него в погребке имеется бочонок «Чёрного леса». Уж очень мне это вино полюбилось за зиму в Гирланде. Конечно, тут до Золотого берега далековато, но вдруг.
– Обижаете! Найдётся у меня «лес». Сейчас принесу кувшинчик.
– Лучше половину, утро всё-таки.
Трактирщик скрылся за дверцей у стойки, едва не столкнувшись с дочерью с котелком в руках. Она направилась к очагу, а наёмник услышал неспешно приближающиеся шаги. Гном, что храпел за столом позади, грузно уселся на табуретку возле Таринора. В сравнении с его рыжей бородищей, доходившей до самого пояса, едва отросшая тёмно-русая бородка наёмника выглядела жалко.
– Уфф, – гном провёл по лицу широкой пухлой ладонью. – Топят здесь, конечно, сверх всякой меры. Вернётся трактирщик, скажу ему, что зима уж кончилась, нечего превращать трактир в жаровню! Пока спал, весь аж взмок, хоть исподнее выжимай! – он пригладил бороду и решительно протянул руку для рукопожатия: – Будем знакомы, А́гдаз Кригг, торговец редкостями.
– Таринор, наёмник, – ответил Таринор, осторожно пожав гному руку.
– Не бойся, не укушу, – добродушно засмеялся тот, обдав собеседника спиртовым дыханием. – Значит, наёмник? Небось, на службе у лорда Морбета? Бывал я в Краесветном утёсе, красивый замок и выстроен добротно, да и сам Винсент Морбет человек душевный. Купил у меня чудную золотую подвеску в виде рыбы, прям как на его гербе, для дочурки своей. А кастелян его, Герберт Айронхайд, угостил меня славной наливкой! Отменная, скажу я тебе, штука. Так что повезло, если на службе у Морбета был.
– С чего ты это взял? – прищурился Таринор.
– Да про зимовку твою в Гирланде услыхал, как проснулся. Трактирщик, конечно, тот ещё фрукт, так глотку драть, когда рядом усталый гость спит…
– Чего это ты за столом спал? Неужто торговец редкостями не может позволить себе комнату в придорожном трактире? – усмехнулся наёмник. – Да и не опасно ли нынче в этих краях гулять в одиночку?
– Эх, видишь ли какое дело, – гном потупил взгляд, – У меня лавка в Могримбаре, вроде лавки старьёвщика, держу не для заработка, для души. Нынче там племяш мой заправляет, а я путешествую, ищу всякое. Когда с обозами, а когда пешком. Слава богам, пока уберегли от разбойников и прочей нечисти. Так уж вышло, что вчерашний ливень застал меня врасплох прямо на дороге…
– Не тебя одного, – улыбнулся Таринор.
– Я первым делом похлёбки взял, весьма недурной, к слову, а потом подумал, что не помешает выпить кружечку-другую горячительного. Могримбарской медовухой здесь, разумеется, и не пахнет, но вот пиво местное приятно удивило. Ну, я взял ещё кружечку, а потом ещё. Вот чего я не учёл, так это цену, что местный трактирщик берёт за снедь. Золотой тракт, видать, неспроста так зовётся. Когда меня начало клонить в сон, я обнаружил, что совершенно пуст. В плане денег, конечно же. Потому и пришлось уснуть прямо здесь за столом, а ведь я уже не молод, спина ни к чёрту… – гном вздохнул и добавил: – Говорят, будто бы гномы гадят золотом. Вчера я впервые пожалел, что это не так.
Дочь трактирщика Рита поставила на стойку миску и вылила туда полный черпак ароматного варева, наполнив её до краёв. Лицо Таринора обдало, а на столе тут же оказался ломоть хлеба.
– Не свезло же тебе, – задумчиво проговорил он, помешивая похлёбку. – Теперь дальше отправишься?
– Признаться, я совсем не восстановил силы. Что тут за сон-то, на табуретке… – проворчал гном. – Послушай-ка, уж не знаю, водятся ли у тебя деньги, но может быть, тебя заинтересует какая-нибудь безделица из тех, что ношу с собой? Тогда я бы смог заплатить за комнату и отдохнуть как следует.
– Ну, выкладывай. Вряд ли я что-то куплю, но хоть время скоротаем, пока трактирщик пропадает в подвале. Не иначе, у него там тайный ход, и он отправился за «Чёрным лесом» прямо в Гирланд.
Агдаз показал несколько побрякушек, но наёмнику оказались не интересны ни гоблинское кольцо, вырезанное из кости, ни коралловый амулет на удачное плавание, ни остальные забавные мелочи.
– А что скажешь на это? – гном с нескрываемой гордостью положил на стойку чёрный блестящий браслет. – Работа тёмных эльфов. Настоящий обсидиан! Подземное стекло!
– Тёмных? – Таринор с опаской поглядел на украшение. – Я бы такое с собой носить поостерёгся.
– Вещица редкая, дорогая, – с улыбкой ответил гном, но в его голосе слышалось что-то неуверенное.
Браслет напоминал кольцо, только не для пальца, а для запястья. Причём, судя по ширине, женского. Снаружи полированную поверхность покрывал узор, тончайшая серебряная паутинка. Наёмник осторожно взял браслет, покрутил в руках и решительно вернул гному.
– Нет, мне такое ни к чему, – решительно сказал Таринор. – Он мне даже на руку не налезет.
– Подаришь какой-нибудь даме, – подмигнул гном.
– Дамы, с которыми я обычно вожу общение, предпочитают серебро и желательно в виде монет.
Опечаленный гном спрятал браслет обратно за пазуху и сказал со вздохом:
– В таком случае мне ничего не остаётся, кроме как вернуться за стол. Погонят, так поди на улице уже не так сыро. Прилягу на травке.
Он слез с табуретки, едва её не опрокинув, и понуро направился обратно в сторону камина.
– Ладно, чёрт с тобой, – окликнул его наёмник. – Иди сюда. В такую сырость хозяин и собаку на улицу не выгонит. Давай куплю у тебя ту монетку на удачу.
Вернувшись, обрадованный гном запустил руку за пазуху и положил на стойку квадратный кусочек металла с дыркой посередине.
– Можно даже верёвку продеть и на шею, как амулет! – поспешно добавил он.
– Верёвку на шею надеть я всегда успею. А вот удача – первостепенная для наёмника штука. Вот, держи, – Таринор вложил серебряный марен в пухлую ладонь гнома, – на комнату хватит. И постарайся не спустить его на выпивку.
– Куда уж там… – отмахнулся Агдаз. – Со здешними ценами мне и пустую кружку понюхать не дадут. А ты славный малый, душевный! Слушай, раз такое дело, вот, держи, – гном откуда-то достал колоду карт, перевязанную тесьмой. – Ко мне они попали случайно, а я, знаешь, совсем не азартный, а тебе – ну, мало ли, время скоротать. Хочешь – прямо сейчас сыграем. Правда, из меня тот ещё игрок. Я больше по костям…
– Ты лучше отдыхать иди, а то глядя на тебя самого в сон клонит.
– Ладно уж! Спасибо тебе, выручил! Будешь в Могримбаре, спроси Агдаза Кригга, угощу славной медовухой! А карты всё же забери. Уж не знаю, кто их делал, но постарались на славу. Король пик – вылитый Альберт Эркенвальд, не отличить. Дама – королева Мерайя, червовый король – Однорукий, королева червей – его жена, а валет…
В этот момент вернулся хозяин трактира с глиняным кувшином в руке.
– Вот, пожалуйста. Полкувшина, как и просили, – вдруг трактирщик посмотрел на гнома и нахмурился. – Неужто у господина гнома снова в горле пересохло?
– Нет уж, я спать пойду. А ты, Таринор, бывай. Счастливого пути!
Агдаз похлопал наёмника по плечу, с видимым удовольствием положил на стойку монету и направился к лестнице. Пока грузный гном поднимался, трактирщик забрал деньги и поставил кувшин рядом с колодой карт.
– А это ещё что такое? Не ваше ли?
– Моё, – наёмник поспешно спрятал карты в сумку и добавил: – Подарили.
– Не сочтите за грубость, господин, да только не стоило бы вам эти карты каждому встречному показывать. Уж не знаю, что за умник повадился их в виде королей и лордов делать. Люди как играть засядут, так обязательно потасовка будет. Выясняется, что одни воевали за чёрных, другие за красных, а дальше – дело известное…
Таринор понимал, о чём говорит трактирщик. Имперцы выступали под знаменем Эркенвальдов – золотым орлом на чёрном фоне, герб Одеринга же изображал золотого грифона на красном.
– Вижу, вас тоже война стороной не обошла, – осторожно заметил трактирщик.
– Неужто на лице написано? – мрачно ответил Таринор. – И обращайся ко мне на «ты», я не рыцарь и не лорд. Мы с тобой оба люди простые, ни к чему нам это «выканье». И я уж точно не из тех болванов, что устроили бы погром из-за цвета тряпки, которую носил семь лет назад. Для меня уже нет ни чёрных, ни красных. Ни орлов, ни грифонов. Всё это в прошлом. Да, я воевал за Одеринга, но не делаю из этого ни тайны, ни повода для гордости.
Трактирщик пригладил усы и вдруг погрустнел. Он отвернулся будто бы за бокалом, но не торопился поворачиваться обратно.
– У меня брат в войну полёг. Где-то на востоке битва большая была, там он голову и сложил. Я даже не знаю, где его схоронили.
– Понимаю, – сочувственно отозвался Таринор. – Тебя самого-то как звать?
– Уилл…
Трактирщик потянулся к полке за бокалом, но вдруг окно распахнулось от ветра, и он бросился запирать ставни.
– Поганая нынче весна, холодная, – проворчал он, возвращаясь. – Дожди, грязища. Да и Однорукий снова налоги поднял…
– Уилл? А полностью? Уильям?
– Ну, вообще… Вильгельм, – с неохотой ответил трактирщик, опасливо взглянув на наёмника. – Да, ри́генское имя. А брата моего Вольфгангом звали. И воевал он за Риген. Как его вспомню, так… – в его глазах застыли слёзы. – Ай ладно, чего прошлое ворошить.
Трактирщик отвёл взгляд и взял кувшин. Пока кружка наполнялась тёмно-красной жидкостью, Таринор бросил на стойку два серебряных марена.
– Жаль твоего брата, Уилл. Я не горжусь тем, что делал, и никогда не считал подвигом всю ту грязь, что люди творят на войне. По мне так настоящий подвиг – это остаться на войне человеком. Такое не каждому удаётся.
– Похоже, тебе удалось, раз так говоришь, – печально улыбнулся трактирщик.
– Хотелось бы в это верить, – ответил Таринор и отхлебнул вина. «Чёрный лес» оказался хорошим, неразбавленным.
– А знаешь, – грустно заговорил трактирщик, отодвигая монеты к краю стойки, – Оставь-ка ты деньги себе. Выпей за моего брата. Выпей за всех несчастных, кого забрала война.
Когда кувшин опустел, а похлёбка закончилась, Таринор поблагодарил хозяина и направился к выходу, но тот окликнул его у самой двери.
– Слушай, раз уж ты наёмник, то наверняка от работы не откажешься.
– А у тебя есть, что предложить? Место славное, я бы не прочь здесь задержаться. Хотя бы вышибалой, за порядком следить.
– Нет, вышибала у меня уже есть, он здесь неподалёку, матушку навещает, но дальше по тракту на восток есть деревня углежогов Вороний холм. Слышал, им досаждают гоблины, особенно по весне. Говорят, однажды эта сволочь ушастая у них бочку дёгтя посреди ночи утащила. Вот на кой гоблинам дёготь… Словом, тебе там наверняка найдётся, чем заняться.
Таринор поблагодарил трактирщика и вышел за дверь, едва не ударившись головой о деревянную вывеску с намалёванным белой краской дубом.