Мы с Клейстом с самого утра начали потихоньку разбирать его разбитый мобиль, попутно отмечая в специально заведенной тетради, где и что нужно будет переделать. Работа неторопливая, творческая, вдумчивая. Заодно в отдельном блокноте я записывал свои мысли о недостающем в мастерской оборудовании, приспособлениях и оснастке. Хотелось лебедку, подъемник, набор пневмоинструмента и еще кучу всяких очень специальных мелочей. И вот на самом интересном месте, когда мы сняли кузов и полезли непосредственно к агрегатам, в ворота постучали.
— Машка, глянь: кто там? — крикнул я.
Через пару минут от ворот донесся звонкий девчачий голосок:
— Дядь Володя, тут к тебе господин пришел.
Делать нечего, пришлось отрываться от работы (Клейст понимающе кивнул), снимать рукавицы, умываться и идти встречать гостя.
Господином оказался посыльный. Мужичок важного вида, в хорошем костюме, но — слуга. Посыльный, поморщившись, глянул на мой уляпаный маслом рабочий комбинезон, передал узкий длинный конверт и тут же удалился. В конверте на листе дорогой веленевой бумаги, разве что без герба, было приглашение на обед в дом купцов Крашенинниковых в ближайший четверг в восемнадцать ноль-ноль. Кто такие Крашенинниковы, я не знал. И стоит ли идти к ним, тоже не знал. Я пожал плечами, отнес приглашение в дом и вернулся к работе.
По сравнению с древней колымагой Игнатьева, мобиль Клейста был намного сложнее. Нет, я бы, в конце концов, справился, но провозился бы куда больше недели. И как же хорошо, что сейчас рядом со мной был опытный механик, съевший не одну собаку на этих конструкциях. И вот едва мы с этим самым механиком открутили парогенератор и потащили железяку на стеллаж, как в ворота снова начали долбиться. Через пару минут в сарай, где мы возились, заглянула Машка.
— Дядь Володя, там опять к тебе! — проинформировала она и скрылась.
Пришлось снова умываться, снова идти встречать. На этот раз визитер был действительно господином, а не слугой. Он пригнал свой древний аппарат вроде старого игнатьевского и хотел, чтобы я преобразовал его в что-то более интересное. Ну что ж, вполне можно взяться. Я сходу зарядил пять сотен за работу авансом плюс оплата запчастей. Заказчик подумал, и согласился. Закатил свой драндулет во двор и пешком отправился в обратный путь. Я подумал и решил, что займусь им завтра, а сейчас надо закончить начатое. Но не успел я дойти до сарая, как со стороны ворот снова раздался стук. Пришлось возвращаться.
Я и прежде не страдал от избытка свободного времени. Его просто не было. С утра и до вечера я возился с мобилями, обустраивал дом, мотался по городу, улаживая различные дела. Но сегодня словно прорвало: чуть не каждые полчаса, а то и чаще, раздавался стук в ворота и появлялся либо посыльный с письмом, либо очередной клиент, желающий радикально улучшить свой раритетный мобиль. Приходил даже один клерк из муниципалитета с предложением заключить контракт на ремонт казенных мобилей по аналогии с больницей. Это было чревато разборками с конкурентами, но, поразмыслив, я решил не отказываться. Разборки эти рано или поздно возникли бы, а на всякий пожарный случай у меня есть «бульдог» и возможность обратиться к Золотому, пусть даже за деньги. Вот только работа при этом стояла. Клейст не самый сильный человек на свете, и, к примеру, снять с рамы чугунную тушу паровой машины в одиночку ему точно не под силу.
Поначалу я даже радовался: клиент повалил, заказов имеется на месяц вперед. Но уже после обеда начал звереть, а к вечеру был готов сперва стрелять, а уже после смотреть, кто пришел. Когда в ворота постучали в очередной раз, я, не настроенный особо соблюдать этикет, рыкнул:
— Кого там черт несет?
И получил в ответ:
— Откройте, полиция.
Мою агрессию как рукой сняло. Пугаться оснований не было, грехов я за собой не помнил. Но вот хамить представителю власти точно не стоило.
За воротами обнаружились мобиль и городовой. Кажется, один из тех, кто тогда, на гонках, прибежали на звуки выстрелов.
— Стриженов Владимир Антонович?
— Он самый.
— Вот повестка, извольте завтра в два часа пополудни явиться в полицейское управление к старшему инспектору Боголюбову Платону Сергеевичу.
Я пожал плечами.
— Хорошо, явлюсь. А по какому поводу?
— Не могу знать.
Городовой козырнул, взобрался на мерно пыхтящий мобиль и укатил.
Какое-то время я стоял в проеме калитки, раз за разом перечитывая казенные строки: господину Стриженову… предписано явиться… Наверное, я все же устал за день от этого калейдоскопа лиц, а визит полиции стал финальным ударом по раздерганной психике.
Сделав этот эпохальный вывод, я отлепился от ворот и уже собрался уйти во двор, как увидал еще один мобиль выворачивающий из-за угла. Не узнать его было трудно: он такой один не то, что в Тамбове, а, пожалуй, и во всей России. Еще бы, я ведь сам его делал.
Аппарат подкатил к воротам, из него выбрался журналист Игнатьев.
— Добрый вечер, Владимир Антонович, — жизнерадостно произнес он.
— Здравствуйте, Федор Иванович. Чем обязан вашему визиту?
— Ну что вы разу так? — добродушно ухмыльнулся Игнатьев. — Могу я, в конце концов, просто так заехать к своему хорошему приятелю?
— Можете, конечно, отчего ж нет. Чаю хотите?
— А вот не откажусь. Ведите в свои хоромы.
— Машка, Дашка, ставьте чайник! — распорядился я. — И стол к чаю накрывайте. Если чего не хватает — сбегайте сей же час в лавку.
Девчонки засуетились, заметались между кладовками и столом, и через десять минут мы с Игнатьевым уже сидели за столом в комнате, которую с некоторой натяжкой можно было назвать гостиной. Ну да, в ней не было напольных часов и курительной зоны, зато был большой стол под белой скатертью, красивые обтянутые гобеленом стулья и хороший буфет, уставленный посудой.
— А вы неплохо обжились, Владимир Антонович, — заявил Игнатьев, осмотревшись. — Вполне основательно и даже, знаете, уютно.
— Это все женская рука. У них, у женщин, такие вещи в крови, даже у столь малолетних.
— И в этом вопросе вы умудрились устроиться, — подпустил шпильку журналист.
Пришлось нахмуриться:
— Осторожней на эту тему, Федор Иванович, я ведь подобных шуток могу и не понять.
— Простите великодушно, — тут же сдал назад Игнатьев. — Не имел в уме ничего плохого. А чай у вас хорош.
— Так для себя же покупаю. И баранки берите, свежие. Еще недавно теплыми были. Вы, как будто стесняетесь? Напрасно, себе же делаете хуже.
Я, как радушный хозяин, потчевал, а гость, в свою очередь, отдавал должное угощению. Через некоторое время чай был отставлен в сторону, и мы перешли к делам. В то, что Игнатьев приехал без причины, я не поверил сразу. Этот человек просто так вообще ничего не делает, даже если он сам думает иначе. Я оказался прав: он достал из кармана сюртука длинный узкий конверт. У меня от этого действия аж глаз дернулся. Это не укрылось от Игнатьева.
— Что с вами, Владимир Антонович, — обеспокоенно проговорил он, наклонившись ко мне.
Я только рукой махнул:
— Видите, на подоконнике? Целая груда подобных конвертов. И все за сегодняшний день. Какие-то незнакомые мне люди приглашают на званые обеды, на семейные ужины. Мало того, что всю работу сегодня сорвали, так еще и озадачили преизрядно: я просто не знаю, что с этим всем делать. С балом и баронессой было понятно: статусная вечеринка, не пойти нельзя без ущерба для репутации. А тут не пойми кто, не пойми что…
— Можно поглядеть эти приглашения? — поинтересовался журналист, убирая свой конверт на край стола.
— Да пожалуйста.
Я сгреб с подоконника ворох бумаг и передал их Игнатьеву.
— Та-ак… — забормотал тот. — Крашенинниковы — богатый купеческий род; Кулагины — так, середнячки; Лаврентьевы — вообще наглые выскочки; Угорины имеют некоторые интересные связи, но в целом ничего особенного. Травины…
— Что Травины? — насторожился я, услышав девичью фамилию матери.
— Дворянский род, практически вымерший. Насколько мне известно, сейчас род возглавляет бастард, признанный стариком Травиным чуть ли не на смертном одре. Но денег у них нет, состояние было промотано, имения заложены и перезаложены. Только и осталось, что немного земли, титул и гонор, не меньший, чем у польских панов.
— Тогда тем более не интересно.
— Ну почему же? Могут предложить неплохую партию с условием введения вас в род. Вы получаете титул, возможности, знатную супругу…
— И долги, накопленные последними тремя поколениями, — продолжил я. — Плавали, знаем.
— Где плавали? — не понял журналист.
— А-а, не берите в голову. Это так, присловье и не более того.
— Как скажете. В общем, изо всех этих приглашений реальный интерес могут представлять разве что Крашенинниковы. А остальные — мелочь. Кроме Травиных, конечно. Но ваше предположение о долгах, скорее всего, верно.
— Хорошо. А что им всем, кроме Травиных, от меня надо?
— Как же! — засмеялся приятель. — Вы ведь теперь завидный жених, а в этих семьях дочки на выданье.
— Но я-то не собираюсь жениться, по крайней мере, еще пару-тройку лет. Да и насчет завидности у меня есть большие сомнения.
— Какой вы, право, наивный, Владимир Антонович. Загибайте пальцы. Известный человек, иметь такого в числе родственников престижно — раз. В наличии свой бизнес, независимый источник дохода. То есть, сам сидеть на шее не будет, да и супругу с детьми прокормит — два. Капитал солидный имеется — три.
— Какой такой капитал? — недоуменно спросил я.
— Ну Владимир Антонович, — насмешливо произнес журналист. — Все ведь знают размер главного приза недавних гонок. А тридцать тысяч сумма весьма солидная. Если положить в банк, то на одни только проценты можно жить. Без особых излишеств, конечно, но вполне прилично. Но давайте считать дальше. Вхожи в высшее общество, поскольку абы кого на бал к Сердобиной не зовут, а через вас можно и других членов семьи продвинуть — четыре. Ну и, в конце концов, вы интересный, здоровый, физически крепкий мужчина, что подтверждается помещицей Томилиной — пять.
— Да что у вас все об этой Томилиной! — вспылил я. — Сколько можно!
— Успокойтесь, успокойтесь, — смеясь, замахал руками Игнатьев. — Больше не стану, честное слово. Если только вы сами новый повод не дадите.
Я хотел было сказать «не дождетесь», но вовремя одумался: кто знает, что и как может пойти. Вон, безобидный, казалось бы, танцевальный вечер у баронессы, а что в итоге вышло — даже вслух произнести неудобно. Не сказать, чтобы мне от этого было неловко, но в итоге репутация у меня складывается та еще.
— Так вы считаете, что стоит сходить к этим Крашенинниковым?
— Считаю, да. Этот визит вас ни к чему не обязывает, но от них может поступить какое-нибудь интересное предложение. Остальные — это как вам будет угодно. Не тот у них масштаб, чтобы иметь право на обиды. Травины разве что…
— А что Травины? Сами говорите: захудалый обнищавший род.
— По правде сказать, единственный резон идти к ним — потенциальная возможность получить их дворянский титул. Но если вам это неинтересно, то, действительно, и смысла в этом визите нет. И давайте уже я перейду к своему конверту.
— Давайте.
Игнатьев поднялся, взял свой конверт в руки. Поднялся и я, ощущая важность момента. Принял протянутый мне конверт и, не распечатывая, посмотрел на гостя. Тот вдруг стал донельзя серьезным, и торжественным голосом объявил:
— Я уполномочен уведомить вас, Владимир Антонович, о том, что Тамбовский клуб гонщиков не далее, как вчера единогласно постановил принять вас в его члены. В конверте находятся удостоверение члена клуба и приглашение на ближайшее собрание.
И уже нормальным голосом добавил:
— Есть такой момент: для членства необходим вступительный взнос. Его необходимо будет уплатить при первом посещении клуба, так что имейте это в виду и будьте готовы.
Мы с Клейстом сидели в сарае. На устроенных вдоль одной из стен стеллажах были разложены детали мобиля. Рама была прислонена к противоположной стене.
— Ну что, Николай Генрихович, как мы будем строить новую машину? — спросил я механика, доставая тетрадь с нашими записями.
— Вы хотите именно создать новую? — переспросил Клейст.
— Знаете, поначалу я думал просто добавить к вашему бывшему мобилю несколько новшеств, которые могли бы дать преимущество. Но последняя гонка показала, что это не даст нужного эффекта. На старой платформе можно отрабатывать отдельные узлы, но все вместе надо будет собирать на совершенно новой машине. И знаете, с чего бы я хотел начать? С тормозов.
— С тормозов?
— Именно. Причем тормоза должны быть обязательно ножные, то есть, управляемые педалью, и непременно гидравлические. Вы ведь изучали гидравлику в университете?
— Изучал. Но зачем? Сейчас есть прекрасные ленточные тормоза. Уже не нужно с такой силой тянуть рычаг, даже дамы вполне могут с ним управиться.
— Но при этом приходится убирать одну из рук с руля. Ладно бы, в этот момент мобиль ехал по прямой. Но ведь он зачастую в этот самый момент входит в поворот, и двумя руками контролировать руль намного удобнее и безопаснее.
— Это так.
— Кроме того, сейчас тормоз работает только на одно колесо из четырех, максимум — на два. И происходит это потому, что очень трудно синхронизировать тормозное усилие на разных колесах. А в гидравлической системы давление жидкости будет всегда одно и то же, и можно будет устанавливать тормоза хоть на все колеса сразу. Соответственно, для человека, управляющего мобилем, усилие нажатия на педаль уменьшится, а эффективность торможения увеличится. И тогда на прямом участке можно будет сильнее разгоняться, и при этом успеть затормозить перед поворотом. Я могу понять, почему не делали этого раньше: не было надежных материалов для уплотнений, а кожа здесь не годится. Но сейчас есть искусственный каучук, и он вполне подходит.
Клейст замолчал минут на пять. Я терпеливо ждал. Наконец, он встрепенулся:
— Знаете, Владимир Антонович, а ведь это вполне может получиться.
— Вот и займитесь черновыми набросками, а я съезжу в полицию. Вызывают. Наверняка опять из-за моей стрельбы на гонках.