Целую неделю мы с Клейстом работали, не покладая рук. Единственная передышка была на пару дней, когда пришлось ожидать поставки деталей кузовов. И эти дни мы посвятили проработке новой тормозной системы. Клейст, как почти дипломированный гидравлик, взял на себя расчеты, подбор размеров цилиндров, сечений трубок и прочие подобные вещи. А я занимался общими схемами и непосредственной реализацией: куда прикрутить педаль, как передать усилие на шток поршня, как скомпоновать тормозные колодки на колесе.
Оказалось, что уже существуют барабанные тормоза, правда, с механическим приводом от все того же рычага. Чтобы не изобретать велосипедов, решили просто купить готовые узлы. Рабочие цилиндры, с учетом имеющихся материалов, выходили большими, и внутрь тормозного барабана не влезали. Пришлось устанавливать их снаружи и придумывать механизм передачи усилия на колодки. В итоге вышла вроде бы вполне рабочая схема, можно было начинать реализовывать ее в металле. Как по мне, это был глубокий прорыв на узком участке.
— Скажите, Николай Генрихович, какая гонка ожидается в ближайшее время? — спросил я Клейста, когда мы с ним, разомлевшие после бани, сидели, блаженствуя, и пили свежий чай с выпечкой.
— Через две недели будет гонка. Ралли. Тамбов — Воронеж — Орел — Тула — Тамбов. Четыре дня. Организуют губернские клубы гонщиков. Первый приз — так же, тридцать тысяч, второй — пятнадцать, третий — пять. Ожидается большое количество участников.
— А как вы думаете, успеем мы сделать и опробовать новые тормоза? Нам ведь только цилиндры изготовить. Сальники можно поначалу кожаные использовать, просто менять надо будет чаще. Может даже, после каждого этапа.
Механик помолчал, прикидывая в уме.
— Вполне, — наконец отозвался он. — Если завтра заказать в мастерских изготовление цилиндров, то через два дня можно будет попробовать собрать систему. Что до сальников, то действительно, можно пока обойтись кожей. Но заказ на резиновые уплотнения все равно нужен.
— Не вопрос, закажем. А пыльники оставим кожаные.
Клейст кивнул.
— А теперь довольно о делах, Владимир Антонович. Поглядите, какой чудный сегодня вечер. И слышите — птицы поют.
Я представлял свою жизнь совершенно иначе: размеренность, покой. Днем — копаться в свое удовольствие с чужими мобилями, вечером — визиты к знакомым или к веселым вдовушкам, благо у меня визиток от них набралась немалая стопка. Время от времени выезды на гонки — опять же, ради удовольствия. А что вышло? Мечусь по городу, как угорелый. Утром — дела с кузовной мастерской. Надо найти подходящее помещение, закупить оборудование, нанять работников, подготовить чертежи деталей. Хорошо еще, Крашенинников подобрал хорошего управляющего. Когда дело будет запущено, именно он будет заниматься производством, а я — лишь осуществлять общий контроль. После обеда — выполнение уже взятых заказов и прием новых, да возня с гоночным мобилем, и так до ночи. А утром — опять по тому же кругу.
Сложенный в сарае набор запчастей постепенно превращался в нечто более-менее похожее на гоночный мобиль, и это, безусловно, радовало. Работа эта зачастую сопровождалась техническими спорами на предмет внедрения новшеств. Главным инициатором этих новшеств был, как правило, я, а Клейст, соответственно, становился на сторону скептика и пытался критиковать мои предложения. Спорили практически обо всем, каждое изменение конструкции мне перед Клейстом приходилось как-то обосновывать, доказывать, а иногда и продавливать авторитетом. Происходило это примерно так:
— Николай Генрихович, а что, если нам уменьшить клиренс мобиля?
— И как же вы собираетесь это сделать?
— Очень просто. Смотрите: сейчас мосты крепятся к рессорам снизу вот этими стремянками. А если поставить мост сверху, над рессорой?
— Интересное решение. А на больших ямах мост не будет ударяться о раму? Ведь разобьет всю конструкцию.
— Может, и будет, но мы сделаем рессоры пожестче и установим подушки из твердой резины.
— А как же наши российские дороги? Как будете те же ямы переезжать?
— Потихоньку, по краешку. На ямах так и так придется тормозить. Но поскольку общий ход подвески будет ограничен, на ямах мобиль будет кидать меньше. И поглядите, насколько опустится центр тяжести! Можно будет повороты проходить на гораздо большей скорости. Может, вообще без торможения. Давайте попробуем. В случае чего, вернуть назад будет недолго.
— Ну давайте попробуем.
Через неделю опытный образец был выкачен из сарая. Смеркалось, но нам обоим не терпелось опробовать мобиль на ходу. Выглядел он по меркам этого времени необычно: довольно низкий, с аскетического вида кузовом, с жесткими глубокими чашами сидений вместо привычных диванов. И, главное, отсутствовал рычаг тормоза. Нет, ручник пришлось-таки оставить, в том числе и во избежание ненужных вопросов.
На ипподроме, к моему удовольствию, не было ни души. Оставив Клейста с секундомером замерять время прохождения круга, я с некоторой внутренней неуверенностью выехал на трассу. Первый круг ехал сравнительно медленно: надо было приноровиться к мобилю, ощутить работу тормозов, прочувствовать работу измененной подвески и еще кучу других мелочей. На второй круг я пошел уже быстрее, испытывая поведение мобиля в поворотах. И он, черт побери, ехал! Я не давил на тормоз, этого просто было не нужно. Аппарат кренился, да, но не так, как на последней гонке.
Пришло время проверить мобиль на максималках, и я дал полный пар. И на первом же повороте ощутил: песня! Тормоза работали превосходно. Я чуть придавливал педаль тормоза непосредственно перед поворотом, и этого было достаточно. Один поворот, другой, третий, самый сложный четвертый — и финиш. Метров за тридцать до черты я отпустил педаль пара и принялся тормозить. Осторожно, словно на скользкой дороге: притормозил — отпустил педаль, снова притормозил. Я опасался: кто знает, куда потащит эту железяку, если разом заблокируются все колеса. Но даже при таком варианте несущийся на полном ходу мобиль остановился, как вкопанный и как раз в нужном месте.
— Ну что, Николай Генрихович, каково? — довольно спросил я.
— Лихо вы, Владимир Антонович. Знаете, я бы тоже хотел опробовать нашу новинку.
«Нашу» — отметил я про себя. Значит, все — увяз господин Клейст, раз не отделяет свою работу от моей. Вслух же сказал:
— Конечно попробуйте. Должны же вы ощутить результат своего труда.
Клейст уселся в кресло, поерзал, устраиваясь поудобнее, и задумчиво произнес:
— Скажите, Владимир Антонович, вы действительно считаете, что с этими сиденьями будет удобнее? Если честно, я пока ощущаю себя довольно скованно.
— Это потому, что вы еще не привыкли. О в первом же повороте вы почувствуете разницу. И еще: прежде, чем разгоняться, опробуйте тормоза на малой скорости. С педалью совсем другие ощущения, здесь надо не давить изо всех сил, а лишь чуть-чуть прижимать. Ну, вы поймете.
Клейст послушно отъехал метров на десять и, видимо, попытался притормозить. Мобиль встал как вкопанный, присев на передние колеса.
— Видите, Николай Генрихович, насколько эффективную штуку мы с вами сотворили? — крикнул я ему. Попробуйте еще, и нежней, нежней.
Раза с пятого у моего механика начало получаться, и он решил проехать по кругу. Сперва, как и я, довольно неторопливо. Но уже ко второму повороту он прилично разогнался. А третий пролетел так лихо, что я даже немного испугался: начнет притормаживать, передавит педаль и полетит кувырком. Но нет, все прошло хорошо.
У финиша Клейст все-таки даванул тормоз. Колеса немедленно встали и мобиль, еще не сбросивший скорость, потащило, начало разворачивать вправо, но, все же, не опрокинуло. Машина качнулась на рессорах и замерла.
Возбужденный до крайности, с восторгом в глазах бывший гонщик выскочил из мобиля и кинулся ко мне. Облапил, не снимая краг и с восхищением заговорил:
— Владимир Антонович, это же чудо! Это же аппарат совершенно другого уровня, лишь внешне слегка похожий на мой старый мобиль. Как он идет по трассе — просто песня! И эти ваши сиденья, они тоже чудо, как хороши. С такой машиной, Владимир Антонович, у нас просто нет шансов не выиграть Императорские гонки! Это будет столь же просто, как… как…
Он замолчал было, подыскивая подходящий эпитет, но тут же нашелся:
— Как конфету отобрать у младенца. А ведь у вас наверняка есть и другие идеи, да?
В один из вечеров к нам заглянул Игнатьев. Подкатил с шиком на своем уникальном мобиле, притормозил у ворот, где очередной заказчик забирал готовую машину. Осматривал, щупал кузов, проверял качество лака, обивку сидений и прочие очень важные вещи. Наконец, убедившись, что все без обмана, расплатился и отчалил. Вместо него тут же нарисовался нарядившийся почти как на бал журналист.
— Здравствуйте, Владимир Антонович, вы, наконец, освободились.
— Здравствуйте, Федор Иванович. Проходите. Будете чай пить?
— Нет, сегодня не буду ни проходить ни чаевничать. У меня на вечер планы. И вас, кстати, я намерен утащить с собой.
— А что случилось?
— Ничего особенного, очередное собрание клуба гонщиков. А учитывая, что вы собираетесь участвовать в гонке, организуемой в том числе нашим клубом, самое время, так сказать, влиться в ряды.
Я мысленно прикинул наличные средства. Вложения в товарищества серьезно поистощили мои финансовые ресурсы. А еще нужны деньги на зарплату Клейсту, на пропитание, на закупку запчастей для мобилей и кучу всяких мелочей. Располагать я мог разве что сегодняшней выручкой, полученной вот буквально только что. Как раз чуть больше пятисот рублей, на взнос хватит.
— Вы отвезете меня, Федор Иванович?
— А что ж вы не отправитесь на вашем новом мобиле? Вас почти каждый вечер видят на ипподроме. Вы придумали что-то новенькое?
— Придумал, да. Но, как вы верно заметили, на нем я собираюсь участвовать в ближайшей гонке. И мне не хотелось бы раньше времени открывать свои козыри.
Не признаваться же, что я просто не знаю, куда ехать.
— Что ж, вполне весомая причина. Тогда собирайтесь и едем.
— Мне нужно хотя бы полчаса.
— Что вы, не более пятнадцати минут! Мы и без того опаздываем.
— Я просто не успею, мне нужно привести себя в порядок. Не могу же я появиться в обществе в таком виде! — я продемонстрировал свои руки, черно-рыжие от масла и ржавчины. Двадцать пять минут, не меньше.
— Двадцать! — категорически заявил приятель.
В мобиль Игнатьева я заскочил, одной рукой застегивая смокинг, а другой напяливая кепи на мокрые волосы. Левым локтем проверил в кармане бумажник, правым — револьвер. С некоторых пор я без оружия из дома не выхожу, даже днем. Как говорили умные люди, револьвер может однажды спасти тебе жизнь, но для этого он должен быть всегда с собой. Едва я приземлился на подушку сиденья, как Федор резко — насколько позволял двигатель — взял с места.
Ехал я, держась обеими руками за борта мобиля. Даже у этого более-менее современного аппарата быстрая езда по булыжной мостовой вынимала всю душу. Понятно, почему большинство предпочитает комфортные двадцать-тридцать миль в час: чтобы не прикусить язык и не вылететь из мобиля на очередной кочке. Но всему приходит конец, не прошло и получаса, как мы добрались до места.
Клуб размещался в небольшом особнячке на окраине города. Территория, обычно занимаемая парком, здесь была целиком отдана под стоянку. Она была почти заполнена, но у Игнатьева оказалось свое персональное место. Пока приятель парковался, я оглядывал расставленные здесь мобили. Они были разными: дорогими и более скромными, мощными даже с виду и слабосильными. Я увидел несколько знакомых аппаратов: пару черных мощных «Бугатти», с которыми я как-то гонялся на ипподроме да мою свеженькую поделку, перелицованную архаику. Я даже вспомнил заказчика: этакий типичный клерк, мобиль для которого — лишь средство передвижения. Что он делает в клубе гонщиков — непонятно. Разве что, по служебной надобности прикатил.
Тогда, на ипподроме, я особо не рассматривал мобили конкурентов, а сейчас вижу: дизайн у «Бугатти» почти что мой. Надо сделать шажок вперед, а то эти западные буржуи возьмут, да и скопируют мою идею. Потом малость разовьют и представят как свою. Срочно, срочно патентовать!
— Владимир Антонович, идемте же! — отвлек меня от созерцания голос Игнатьева.
И мы пошли. А это что такое? Такой — или как раз этот — мобиль принадлежит гонщице, красавице и суфражистке Анастасии Боголюбовой.
— Федор Иванович, пока мы еще не внутри, в клубе состоят женщины?
— А вы с этим не согласны?
— Мне все равно. Но я хочу понимать расклады. Насколько я знаю, женщин в подобные клубы допускать не любят.
— Не любят, да. Но супруга главы клуба тоже обожает гонки. Причем не смотреть, а именно соревноваться. Она заставила своего мужа создать женский филиал, и сама его возглавила. Она организует соревнования среди членов своего филиала, публикует статьи в центральных газетах, и ее филиальчик постепенно становится известен по всей империи. К нам на соревнования даже приезжают дамы из других губерний. Нынче же у нас, так сказать, общее собрание по поводу грядущих гонок. Соревноваться будут и мужчины и женщины. Старт, чтобы сэкономить на организационных расходах, будет общий, а зачет — раздельный.
Большой зал особнячка был полон. Не битком, конечно, но свободно перемещаться было затруднительно. Меня узнавали, здоровались. Я отвечал на приветствия и большинство встречающихся мне людей тоже узнавал. Где-то на горизонте болтался Вернезьев. Здороваться со мной он явно не хотел, и это его желание находило полную поддержку с моей стороны. Боголюбова, едва завидев меня, отвернулась и сделала вид, что мы незнакомы. Ну и пёс с ней.
Подскочил мой недавний клиент, оказавшийся по совместительству казначеем клуба. Он отвел меня в соседнюю комнату, и там быстро оформил уплату взноса. Я расстался с деньгами в обмен на квитанцию и оставил подпись в толстой разграфленной тетради.
— Ну вот, Владимир Антонович, все формальности улажены. — сказал он, убирая деньги и тетрадь в объемистый портфель. — Теперь вы полноценный член клуба, с чем вас и поздравляю.
— Спасибо.
Я пожал протянутую мне руку.
— И еще, Владимир Антонович, мне поручили передать вам просьбу.
— Какую же?
— Принять приглашение господина Травина и навестить его в ближайшее время.
— Хм… А о чем Травин хочет со мной говорить? Чем вызван его интерес к простому гонщику?
— Я не знаю. Но по имеющимся у меня сведениям, он ищет наследника.
— Ну да, чтобы повесить на него все фамильные долги. Но я-то каким боком к этому отношусь?
Казначей снисходительно фыркнул:
— Молодой человек, разве можно так наплевательски относиться к своим корням? Ваша матушка, насколько мне известно, в девичестве носила фамилию Травина.
— Ну да, я это знаю.
— А вот чего вы точно не знаете, так это того, что она дочь покойного старика Травина. Когда она вопреки его воле вышла замуж за мещанина, он пришел в такую ярость, что запретил упоминать о ней в его присутствии. Даже, говорят, пытался вычеркнуть из церковных книг запись о её рождении. А сейчас, когда род возглавляет ваш двоюродный дядюшка, о ней вспомнили.
— Ну да, тридцать лет на нее и, соответственно, на меня было начхать, а как только у меня появились какие-то средства, сразу вспомнили.
— Господин Стриженов, — официальным тоном заявил казначей, — меня просили передать просьбу, и я ее передал. А все остальное — это уже ваши проблемы.
На собрании клуба не было ничего особо интересного. Председатель многословно поведал то, что ранее мне сообщил Игнатьев, потом меня представили собранию. Публика сдержанно поаплодировала и на этом все завершилось. Народ стал расходиться, и я тоже вышел на улицу. Игнатьев задержался, решая какие-то свои дела, а я остановился на крыльце и, чтобы не мешать проходу, отошел чуть в сторону, за массивную колонну, поддерживающую портик, и принялся наблюдать за тем, как мобили один за другим покидают стоянку.
Большинство аппаратов были, по моему мнению, весьма примитивного дизайна, несмотря на лак, хром и позолоту. Исключение — мои поделки, да пара «Бугатти». Ну так моей работы кузова на улицах неизменно привлекают внимание. А что будет, когда я выкачу свой мобиль на Императорских гонках! Вот тогда все зеваки рты пораскрывают!
Погруженный в сладкие грезы, я не услышал шагов, и вздрогнул, когда раздался знакомый голос:
— Петр Александрович!
Я повернулся и увидел на лице госпожи Боголюбовой смесь удивления и неприязни.
— Что вы здесь делаете?
Сказано было с таким выражением, будто я прежде, чем выйти на крыльцо, должен был спросить разрешения. Я вздохнул: еще один косяк со стороны девушки. Симпатичная ведь, даже красивая. А в голове такая каша, что страшно становится.
— Анастасия Платоновна, вас родители в детстве не учили, что с людьми принято здороваться прежде, чем начинать разговор? — спросил я. — Я вас давеча спас от родительского гнева, а вы даже не соизволили за это поблагодарить. Зато в очередной раз нахамили. И если в первые два раза я еще мог сделать скидку на то, что вы не знали, что оскорбляемый вами человек находится рядом и все слышит, то сейчас вы точно знали, кто находится перед вами. И выходит, что в этот раз вы оскорбляли меня намеренно. Я только не понимаю, за что. Или это принятая среди дам вашего круга форма благодарности? В таком случае я не желаю впредь с вами общаться. И надеюсь, что вы не станете искать встречи со мной иначе как для того, чтобы принести мне свои искренние — я подчеркнул это слово интонацией — извинения. Ваши прекрасные идеи о том, чтобы уравнять права женщин с мужчинами не подразумевают, что для этого нужно опуститься на уровень подзаборного отребья. Если вы думаете, что хамство и оскорбления сделают вас внутренне свободной, то вы глубоко заблуждаетесь. Пока что я увидел лишь духовную и нравственную деградацию.
Все это время, пока я читал девчонке свою нотацию, она то краснела, то бледнела, то комкала в руках тонкие кожаные перчатки. Пару раз глаза ее сверкнули, но начать спор она не решилась. Тут от стоянки послышалось:
— Владимир Антонович, пора ехать!
Понятно, Игнатьев закончил свои дела. Ну и мне здесь больше делать нечего.
— Прощайте, Анастасия Платоновна. Надеюсь, впредь вашим родителям не придется стыдиться ваших слов и ваших поступков.
Я пошел к мобилю приятеля, и тут сзади — опять сзади — раздался голос Вернезьева:
— Анастасия Платоновна, я…