Гонки — зрелище, безусловно захватывающее. Но насколько интересно наблюдать за состязанием гонщиков, настолько же скучно смотреть за работой механика. Особенно, если смотрит человек, далекий от техники. Игнатьев поначалу крутился рядом со мной, пытался вникать в то, что я делаю, но занятие это ему быстро надоело, и он сбежал по своим журналистским делам. Появлялся вечером поглядеть на результат, оценить прогресс. Радовался, восторгался, увидев прикрученные к остову мобиля новые железяки, и снова убегал. Ну и ладно, работа без него лучше идет. Тем более, что мобиль оказался настолько запущенным, что время от времени я, не слишком стесняясь, материл и чертову железяку, и ее раздолбая-хозяина, не следившего за техникой.
Разборка мобиля, как бы тяжко она не шла, была все-таки довольно простым делом. А вот когда начался обратный процесс, тут я и застрял. Не то, чтобы работа совсем остановилась, но замедлилась капитально. За какую деталь ни возьмись — она либо изношена, либо деформирована, и обязательно заржавлена. Вот и приходилось прежде, чем прикрутить какую-нибудь железяку на место, счищать ржавчину, править, красить и смазывать, а то и делать новую. Хорошо еще, деталей сложной формы мало, и достаточно моих слесарных навыков, чтобы отпилить кусок нужного размера от подходящей железки и просверлить в нужных местах нужные отверстия.
Вообще говоря, в своем мире, у себя в гараже, я бы сделал все в сто раз быстрее. Но не стоит забывать, что здесь у меня не было ни электролобзика, ни болгарки, ни шлифмашинки, ни даже электрической дрели — только хардкор, только руками. Если честно, я не уверен, что в этом мире такие инструменты вообще существуют. Хотя электричество имеется, сам проверял.
Работа была нудная, грязная и тяжелая. Вечером приходилось тратить не меньше часа на то, чтобы отскрести себя, а в первую очередь — лицо и руки, от ржавой пыли, грязи и масла. Но зато результат был более, чем нагляден. Вот он, стоит посреди каретного сарая на деревянных чурбаках. Колеса устанавливать еще рано. Да и вообще мобиль сейчас совершенно не похож на то, что видят обыватели на улицах городов. Стоит крашеная суриком рама, к ней прикручены детали подвески — и все. Игнатьев, забегая на поглядеть, каждый раз смотрит недоверчиво, подходит, щупает и поражается: как так, внешне одно, а изнутри совсем другое. Снаружи красиво, а сними лакированые панельки — и откроется суть механизма: изгвазданные маслом железяки. Но хороший инженер или механик тем и отличается от пресловутого обывателя, что способен и в этом железе увидеть изящество и красоту.
На третий день дело дошло до самого интересного: парового двигателя. Ну сами посудите: колеса — они и в Африке колеса, такие же круглые. Подвеска этих самых колес устроена чуть иначе, но тоже понятна, да и прочие железки вполне сопоставимы. А вот двигатель — он как бы не самое главное в мобиле. Зачастую вокруг него и проектируется, а затем и строится вся конструкция. Общие представления о паровиках у меня имелись, оставалось погрузиться в конкретику.
Я с натугой поднял с пола тяжелую чугуняку и, кряхтя, взгромоздил ее на верстак. Общий вид агрегата удручал: грязнющий, весь покрытый почти что окаменевшей смесью пыли и масла. Внутри, cудя по звуку, что-то болтается: не то открутилось, не то износилось. Пару часов я только чистил и отмывал мотор. Думаю, после этой операции вес его уменьшился как минимум наполовину. Еще пару часов откручивал все, что можно было открутить и раскладывал по верстаку. Собственно, деталей было на удивление немного. Оно и понятно: конструкция довольно примитивная, прямо как в учебнике. Ну а потом все просто: изношенное заменяем на новое, собираем и тащим к мобилю. Еще немного усилий, и сверкающий латунью и бронзой моторчик занял свое место. Прямо, хоть бери и поезжай. А главное, я прояснил для себя свой основной вопрос: почему пар. И настроение у меня настолько приподнялось, что, кажется, даже солнце ярче светить стало.
Вообще конструкция мобиля оказалась настолько архаичной, что ни в сказке сказать, ни вслух произнести. Несущий кузов? Нет, не слышали. Даже завалящая вуаретка собрана на мощной и тяжелой железной раме. Конструкция двигателя тоже простейшая, примитивная. Одинарного расширения, двойного действия. Тормоза — рычаг, за который надо тянуть рукой. При этом тормозной башмак прижимается к ободу колеса и тормозит. Если у вас слабые руки, лучше не садитесь за руль, вы просто не сможете остановиться. Амортизаторы? Не знаем таких. Подвеска рессорная, жесткая и вместе с этим прыгучая. Одна радость — вполне привычный, хоть и очень тяжелый, руль и столь же привычная педаль, регулирующая подачу пара в цилиндр и, соответственно, скорость.
Но была в мобиле одна штука, которая искупала все недостатки. В мобиле не было топлива в обычном понимании. Не было угольной или дровяной топки. Не было горелки — нефтяной, спиртовой или еще какой. Ничего не сгорало. Вообще. Что тогда кипятит воду в котле — спросите вы. Я, когда нашел ответ на это вопрос был просто поражен. Всего навсего пластина толщиной в четверть дюйма и размером примерно с ладонь. Из чего она сделана — мне неизвестно. Может, какой-то минерал, может — что-то искусственное. Но пластина эта явно крайне дешева. Я не силен в физике, и не понимаю глубинных процессов, протекающих в недрах различных материалов. В своем мире я слышал про пьезоэлектрический эффект. И пьезозажигалки видел, даже сам такой пользовался. А вот тут, похоже, эффект пьезотермический. Стоило начать изгибать пластину, как она мгновенно нагревалась, да так, что я, решив попробовать, едва не обжег себе руки. Небольшой механизм гнул пьезотермическую пластину, она выделяла тепло и грела воду в паровом котле. И все! К чему нефть? К чему громоздкие технологии? Вот он, кусок непонятной хрени, и не нужны ни печи, ни плиты. А если присобачить к такой штуковине элемент Зеебека, можно и электричество получать. Собственно, лампочка в моей комнате в пансионе так и работает.
Это открытие привело меня в состоянии эйфории. Чем не вечный двигатель? И экологичность запредельная. Конечно, по многим техническим параметрам ДВС будет покруче, но экономически такой вот паровик просто непобедим. Я помню несколько моментов, которые можно усовершенствовать в паровом двигателе. Их немного, но они есть. И мои моторы будут самыми крутыми.
В таком радужном настроении я шагал по вечернему Тамбову. Шел, помахивая тросточкой с увесистым набалдашником — обзавелся на всякий случай. В кармане слегка побрякивало несколько приличного размера болтов — на тот же самый случай, вместо кастета. Да и если метнуть такой, эффект будет всяко сильнее, чем от камушка. Навстречу попадались редкие прохожие, по мостовой прокатывались редкие мобили. Грузовики отчаянно громыхали по брусчатке колесами, обутыми в литые резиновые бандажи, а вот легковушки тихонько шуршали на пневматиках. Легкое фырчание паровика было практически не слышно на фоне городских шумов, пока мобиль не подкатывал почти вплотную.
Что дернуло меня обернуться — не скажу. То ли шуршание шин по мостовой, то ли какой-то другой звук. Может, просто почувствовал что-то — неважно. Обернулся. И увидел летящий прямо на меня мобиль. Быстро летящий, миль пятьдесят в час, а то и больше. За рулем — некто в кожаной куртке, кожаном шлеме и гогглах, лицо не разглядеть. И смотрит прямо на меня, так что сомнений в его намерениях быть не может. Еще и скалится, сволочь, словно личное что-то ко мне имеет. Был бы это автомобиль моего века, да на скорости под сотню — тут бы мне и конец пришел. Но — повезло, уже который раз за неполную неделю.
На то, чтобы спастись, у меня было не больше секунды, но этого хватило. Тело среагировало прежде, чем голова отдала приказ. Я сиганул в сторону отчаянным длинным прыжком, зачем-то выставив трость позади себя. Руку мою рвануло и тут же, не успел я еще приземлиться, раздался треск, грохот, скрежет железа по камню и, наконец, глухой удар. Я обернулся, не успев еще в полной мере осознать, что произошло, и увидел нормальную полноценную автомобильную аварию. Это не мое разбитое стекло на гонках, и не проломленная фанерка кузова той дамочки. Мобиль, еще секунду назад собиравшийся меня раздавить, замер, уткнувшись передом в чугунную тумбу фонарного столба. Весь перед был смят, из-под капота с шипением вырывались клубы пара. Одно из колес, правое заднее, лишившись всех деревянных спиц, катилось куда-то вниз по улице, а водитель, от удара вылетевший из своего аппарата, валялся на мостовой лицом вниз. Я кинулся к лежащему человеку, перевернул его на спину и стянул с его головы шлем с очками.
Вот черт! Передо мной лежал тот самый Клейст. Я прижал пальцем яремную вену: живой. Жаль, не убился, сволочь! Еще бы понять, в чём провинился перед ним Владимир Стриженов. Тем, что лучше ездит? Примитивная зависть Сальери к Моцарту или есть еще что-то? Кабы знать, может, и можно было бы прекратить эти дебильные покушения.
Но как Клейст, опытный гонщик, умудрился въехать в столб? Видать, моя выставленная в попытке защититься трость угодила как раз в спицы колеса. Может, в них уже были трещины, может еще что, но только они все раз — и сломались. Мобиль перекосило, он зацепил ступицей булыжник ну и вышло то, что вышло.
Прежде, чем попытаться обшарить карманы своего несостоявшегося убийцы, я огляделся по сторонам. На улице — никого, но вот в ближнем доме явственно дернулась занавеска. Вот ведь, наверняка наблюдают. И, конечно, обо всем доложат полиции. А поскольку человек я, благодаря газете «Ведомости», теперь известный, то случись какая пропажа, меня же и обвинят. Жаль, а я надеялся найти что-нибудь, что поможет мне разобраться в этой истории.
Я поднялся. Все, время упущено: вон, уже бегут люди. Скоро и представители властей подтянутся. Надо бы придумать, что говорить полиции. В смысле, был ли я чудом уцелевшей жертвой нападения или, все же, свидетелем катастрофы. Если я жертва, надо приводить доказательства. Людей на улице не было, а неудавшийся убийца спишет все на неисправность мобиля. И, заодно, в следующий раз будет действовать хитрее. А если свидетель — по-прежнему останусь для Клейста лохом и, пользуясь этой маской, смогу начать свою контригру. В общем, ответ очевиден.
Я успел вполне оправиться от пережитого, когда к месту происшествия подкатил мобиль. Особых знаков или расцветки на нем не было, но сидели в нем люди в форме. Они выскочили из мобиля и двое из них, не обращая внимания на Клейста, принялись бегать вокруг разбитой машины: осматривать, измерять, зарисовывать — в общем, делать все то, что полагается инспекторам ГИБДД. Третий же, очевидно, старший, подошел ко мне, коротко кинул ладонь к козырьку форменной фуражки и так же коротко представился:
— Охотин Вениамин Ильич. Старший инспектор дорожной полиции.
— Стриженов Владимир Антонович, — назвался я в ответ.
— Как же, наслышан, наслышан, — кивнул Охотин. — Вы нынче весьма известны, причем во всех слоях тамбовского общества. Буквально, от плебса и до самого высшего света.
— Увы, — поморщился я.
— Не любите лишнего внимания? — понимающе кивнул инспектор. — Но тут от вас ничего не зависит. Впрочем, мирская слава проходит скоро, если вы, конечно, не будете подпитывать интерес к своей персоне. Но давайте к делу.
Сразу к делу перейти не удалось: распугивая клаксоном зевак, подлетел еще один мобиль. Большой красный крест на борту явно определял его принадлежность. Из фургона выскочили люди в белых халатах с такими же красными крестами, вытащили носилки и побежали к пострадавшему.
— Оперативно прибыли, — отметил Охотин. — Подождите минуту, мне нужно переговорить с доктором.
И он быстрым шагом направился к медикам. Я последовал за ним.
— Добрый день, Марк Соломонович, — обратился он к одному из склонившихся над Клейстом врачей.
Тот сделал резкий жест — мол, обождите, — и продолжил свое дело. Но вскоре поднялся, дал команду своим помощникам, и те принялись осторожно перекладывать тело на носилки. Доктор же повернулся к нам.
— Добрый вечер, господа. Хотя добрым он является, очевидно, не для всех.
Он обратил внимание на меня. Пару секунд вглядывался, наморщив лоб, потом лицо его прояснилось.
— Стриженов Владимир Антонович. Так?
— Он самый, — подтвердил я.
— Очень рад знакомству, очень, — он протянул мне руку для пожатия. — Ах да, извините: Кацнельсон Марк Соломонович.
— Очень приятно, — пожал я руку доктора.
— Марк Соломонович, — донеслось от медицинского фургона. — пора ехать!
— Вениамин Ильич, — обратился доктор к полицейскому, — вы не подбросите меня к больнице? Разумеется, когда все здесь закончите.
— С удовольствием.
Кацнельсон обернулся к ожидавшим его коллегам.
— Езжайте, я буду позже, — махнул он рукой.
Санитары погрузились в мобиль и отбыли восвояси.
— Скажите, Марк Соломонович, что с пострадавшим? — спросил Охотин, доставая из кармана серебряный портсигар и закуривая.
— Ничего страшного, — ответил доктор. — сотрясение мозга средней тяжести. Повезло ему, даже ничего не сломал. От силы, недельку поваляется, и будет как огурчик. А если осложнений не случится, то и через пару дней встанет на ноги. Кстати, кто это?
— Выясним, — пожал плечами инспектор.
— Это Клейст Николай Генрихович, — вступил я в разговор.
— Вы его знаете? — тут же посерьезнел полицейский.
— Конечно. Это один из гонщиков Маннера.
— Так-так…
Охотин обернулся к своим подчиненным.
— Вы все осмотрели? Сидоров!
Немолодой полицейский с пышными усами а-ля Буденный подбежал, замер в двух шагах от начальства по стойке «смирно» и отдал честь.
— Так точно, господин старший инспектор!
— И что, по-вашему, произошло?
— Известно что, вашбродь, спицы колеса рассыпались. Тут поворот, видать не выдержали, вот и сломились. Ну а потом — сами видите.
— Рапорт составил?
— Вчерне, вашбродь. В участке перебелю и вам отдам.
— Хорошо. Тогда дождитесь грузовика, этот металлолом, — он кивнул на останки мобиля. — на свалку, а потом…
— Скажите, Вениамин Ильич, — перебил я его, — а что, хозяину этот мобиль уже не пригодится?
— Да вы ведь сами видите, что от него осталось. Теперь разве что в утиль.
В утиль? Вот этот явно гоночный мобиль? По моим понятиям, он лишь слегка помят. Да, перед кузова расхлестан вдребезги. Но потроха-то целы! Движок, передача, подвеска — все сохранилось. Да из этого конструктора можно такую конфетку собрать — закачаешься!
— А вы не подскажете, где можно на одну ночь пристроить вот это все — я кивнул на искореженный мобиль — так, чтобы не растащили по болтикам?
— На полицейскую стоянку, — пожал плечами инспектор. — Но только до полудня. Потом придется платить за пользование стоянкой, и по довольно высокому тарифу.
— Это было бы здорово! Если ваши люди, Вениамин Ильич, привезут останки мобиля к участку, я буду вам весьма признателен. И, конечно, обязуюсь до полудня забрать их оттуда.
— Да уж, постарайтесь. Тем более, что я должен записать ваши показания под протокол. Вот утром подойдете, мы с вами побеседуем, а потом забирайте этот хлам куда хотите. Кстати, раз уж вам он так приглянулся, он действительно имеет какую-то ценность?
— Несомненно. И в первую очередь, как источник запчастей.
— А вы разве собираетесь открыть свою мастерскую? — удивился полицейский.
Мысли об этом у меня были, но очень уж приблизительные. Я вообще решил отложить любые решения до сердобинского бала. Есть у меня ощущение, что на нем может многое перемениться, могут открыться новые возможности, можно вознестись, а можно и мордой в грязь упасть. Но сейчас, с подачи явно симпатизирующего мне полицейского, внезапно определился: да, хочу. Это и источник доходов, и жилье (привет мадам Грижецкой), и база для гонок. Я ведь все-таки гонщик, и… да, я хочу победить. Пусть на этих смешных машинках, пусть на скорости в пятьдесят миль, но я хочу быть первым.
— А почему бы и нет? Я не только гонщик, но еще и неплохой механик. Вот только найду подходящее место.
— Знаете, Владимир Антонович, — произнес Охотин задумчиво, — а ведь я могу вам в этом помочь. Не так давно, не больше недели назад, мои коллеги из уголовного сыска накрыли одну банду. Может, слышали — Тамбовские волки? Нет? Ну да неважно. Кого застрелили при задержании, кого арестовали, но выжившим однозначно светит пожизненная каторга. Имущество членов банды, конечно же, отходит в казну. И в том числе дом с большим сараем и обширным двором, где банда, собственно, и обитала. Государству это все ни к чему, и будет реализовываться. Что поценнее, то через аукцион, что поплоше, то первому, кто обратится. Так вот: я могу поспособствовать вам в приобретении этого дома. Цена у него совсем бросовая, что-то в районе полусотни рублей.
— А в чем подвох? — позволил я себе усомниться.
— А в том, что место не самое лучшее. Не сказать, что прямо бандитская вотчина, навроде московской Хитровки, но народишко там разный обитает. Так что советую в комплект к дому прикупить револьвер. Вы как стреляете?
— Из ружья — неплохо, а из револьвера как-то не приходилось.
— Тогда возьмите патронов побольше, да потренируйтесь, как следует.
— Вы говорите, место опасное. А если я кого пристрелю при, так сказать, попытке, красного петуха мне в отместку не пустят?
— Нет, — покачал головой Охотин. — За поджог карают как бы не строже, чем за убийство. К тому же слобода эта, почитай, вся деревянная. Полыхнет у вас — все погорят. У воров за такое, за одну только мысль, свои же на ножи поставят.
— Что ж, я готов.
— Тогда до завтра, Владимир Антонович, — протянул мне руку местный гаишник.
— До завтра, Вениамин Ильич, — я принял протянутую мне руку и с чувством ее пожал.
— Владимир Антонович, — подал голос доктор. — раз у вас имеется теперь мастерская, может, примете первый заказ?
— Вообще-то, мастерской еще нет. Есть только разбитый мобиль и еще не купленное подворье. Да и мастерскую, наверное, надо где-то регистрировать, а я, признаться, весьма далек от этих юридических вопросов. Придется читать, изучать законы…
— Вот уж пустяки, — усмехнулся Охотин. — Как устроитесь на новом месте, уведомите об открытии мастерской коммерческую палату муниципалитета и все. Были бы вы крупным предприятием — там да, есть сложности, а у вас — тьфу и растереть.
— Тогда я готов, Марк Самуилович.
— Вот и отлично. Речь вот о чем: наши кареты скорой помощи требуют регулярного обслуживания. Три штуки так и просто встали на прикол. Водителей у нас хватает, почитай каждый второй умеет управляться с этими самобеглыми телегами, а вот механиков нет. Вернее, есть один, но он хорошо если колесо поменять сумеет. Одно название, а не механик.
— А что, разве в городе нет других мастерских?
— Есть, конечно. Да только цену они ломят конскую.
— Понятно, — усмехнулся я. — Вы своим заказом помогаете мне встать на ноги, а я ремонтирую ваши мобили по божеской цене.
— Именно так.
— Что ж, по рукам!
— Тогда жду вас не позднее, чем через неделю. Вам ведь хватит этого времени для того, чтобы подготовиться к началу работы?
— Думаю, да.
— Вот и чудненько.
Доктор повернулся к Охотину:
— Ну что, поедем, Вениамин Ильич?
— Да, пора. Вас подвезти к пансиону, Владимир Антонович?
— Уже ни к чему. На ужин я безнадежно опоздал, так что торопиться мне некуда. Просто прогуляюсь по вечернему городу.
— Как знаете. До встречи.
— До свидания, господа.
К пансиону я подошел уже в полной темноте. Пришлось долго стучать, пока недовольная служанка, ворча и хмурясь, отперла, наконец, дверь. Я направился было к себе, но не успел подняться и на пару ступенек, как отворилась дверь в хозяйские комнаты и оттуда выплыло… нет, не привидение. Хотя мадам Грижецкая в домашнем халате поверх ночной сорочки и в ночном чепце вполне подходила на эту роль. И голос у нее был похож: сейчас, когда она пыталась говорить потише, он звучал совершенно замогильным образом.
— Вы голодны, Владимир Антонович?
— Признаться, да, — не стал я кокетничать.
— Пройдемте на кухню, я вас накормлю.
Я удивился такому отступлению от железных правил пансиона, но спорить не стал и прошел следом за квартирной хозяйкой. Повинуясь ее жесту, присел за кухонный стол, и уже через минуту уплетал еще теплое пюре с котлетой. После этого мне был предложен горячий чай с уже остывшей, но все равно весьма вкусной выпечкой. Это просто праздник какой-то, особенно, если учесть, что я не рассчитывал поесть до самого завтрака.
Едва я покончил с трапезой, как мадам доверительно наклонилась ко мне и все тем же замогильным полушепотом сообщила:
— В последнее время вы очень переменились, Владимир Антонович. И, надо сказать, все эти перемены исключительно к лучшему. Не иначе, как на вас та авария повлияла. Вот, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Прежде вы были, уж не обижайтесь, сущей тряпкой. Гонщик, безусловно, знатный, но — тряпка. А теперь вы весьма уверенно ведете себя в обществе, и с Маннером как разобрались, чтоб ему сей же час икнулось трижды по три раза. А как вы эту наглую особу выставили — просто бальзам на сердце. Мой покойный Семен Евграфович, упокой Господи его душу, — она перекрестилась, — тоже был мужчина не промах, но вы, пожалуй, покрепче будете.
Вдова пригорюнилась.
— А я вот сколько уж лет одна. Знали бы вы, как тяжело одинокой женщине все это хозяйство на себе тянуть!
Мадам решительно поднялась и, вынув из стенного шкафчика графинчик с настойкой, налила себе рюмочку. Я на молчаливое предложение ответил столь же молчаливым отказом. Грижецкая лихо опрокинула рюмку в рот, выдохнула с явным удовольствием и вернулась за стол.
— Я не осмеливалась сказать вам прежде, пока у вас была некая, хотя и весьма условная, сердечная привязанность, но теперь, поскольку вы стали свободны от оной, решилась. Коли захотите вы скрасить одиночество одной не совсем еще старой вдовы, так живите, сколько вам заблагорассудится безо всякой платы.
Не скажу, что предложение мадам Грижецкой так уж меня взволновало, но в первый момент удивило весьма. Потом, поразмыслив, я признал: вдова вполне логична и практична. Чесслово, была бы эта вдовушка несколько… покомпактней, я бы согласился сразу. А тут захотелось подумать, о чем я и поведал бедной одинокой женщине.
— Я понимаю вас, Владимир Антонович. Вы ожидаете, что грядущий бал изменит ваше положение. Но если этого не произойдет, помните: я не отказываюсь от своих слов.
Мадам поднялась из-за стола, показывая тем самым, что разговор окончен.