1
Стол был усеян разными яствами: большие и горячие, манящие своим прелестным ароматом говяжьи котлеты с гарниром из грубо нарезанной жареной картошки, нажористые и аппетитные охотничьи колбаски, несколько банок маринованных огурцов с помидорами, небрежно порубленные ломти чёрного душистого хлеба — все это радовало глаза и только разыгрывало бурю в желудке. Даня дико хотел есть. Таких угощений в девятом было не найти. Дай бог, если местным доставался какой-нибудь хиленький кабанчик, едва не сдохший от хвори, а иначе приходилось давиться уже приевшимися говяжьими, конскими и свиными консервами, от которых, честно сказать, уже тянуло блевать. Парень всю свою жизнь ел как по списку одно и тоже, а здесь его встретила целая армия разных редких вкусностей. Едва еда появилась на столе, он накинулся на неё, даже не подумав о манерах.
Егерь сочувственно улыбаясь, смотрел на то, как юнец жадно проглатывает один, а затем и второй кусок говяжьей котлеты, быстро заедает это гарниром из картошки и несколькими солеными, крючковатыми огурцами. Душистый хлеб только раззадорил аппетит.
Сам же кавказец предпочел несколько жареных кусков свинины, но не притрагивался к ним до того момента, пока пузатый, улыбчивый бармен по прозвищу Живик, чисто грузинской внешности, не притащил пару здоровенных глиняных кружек пенящегося ячменного пива.
— О, я смотрю твой сынуля уже почивает! — во весь рот улыбнулся бармен. — Ты, мой дорогой Давид, тоже не стесняйся, кушай, пей!
— Да чтоб тебя, Живик, — едва улыбнувшись ответил Егерь, — не сын он мне, да и никакой я не Давид.
Живик удивленно повел глазами, уводя взгляд к большой деревянной барной стойке, сбитой из крепкого листвяка. Наверху, где на небольших табличках, обычным углем были разрисованы цены, в самой середине, красовался огромный, аморфный череп, с расплывшимися очертаниями лица. Размером он был, пожалуй, с два человеческих черепа в высоту и по два с половиной в длину. Вместо зубов из пасти торчали огромные клыки, а между ними блестели толстые, широкие зубы, угрожавшие сомкнуть огромную челюсть, если только осмелишься сунуть в неё палец.
— Если ты не Давид, то это по-твоему не Голиаф? — спросил бармен, по-актерски почёсывая затылок.
— Живик, ей богу, дай нам отдохнуть, — спокойно, без лишней резкости сказал кавказец, запихивая здоровенный кусок мяса в рот.
— Ну ладно, потчевайте, мужики, — потерев длинные усища, ответил грузин, тут же удалившись.
Даня же, ненадолго отвлекшись от еды, осторожно посмотрел на бурлящее пиво. Горец, увидев это, лишь молча кивнул.
— Пей, пей, — добавил он после, — все лучше, чем воду хлебать.
Парень чуть пожал плечами, а после немного отхлебнул. Пиво приятно обволокло горло, протиснувшись внутрь.
Вокруг было шумно. В баре — сердце этого города, так было всегда. Где-то с пьяну горланили песни, где-то проигрывали в карты последнюю кофту, где-то просто мирно храпели, уткнувшись мордой в картошку.
«Мир изменился, а вот люди остались прежними», — подметил про себя Егерь, утирая пену с бороды.
Бар представлял из себя старое привокзальное здание кафе, начисто пересобранное под вкус местных сталкеров. Они вытащили весь мусор, оставив лишь голые бетонные стены, а потом срубили кучу грубых, простых сосновых столов и стульев, сделали широкую, такую же небрежную, но надежную барную стойку, разделяющую большое пространство на два сектора. За ней постоянно ошивался Живик — заправило этого заведения и по совместительству отличный повар. Стойка его изобиловала различными напитками: от простейшего самогона, до хитрой смеси настоек разных сортов, буйно отдающими в голову сразу после первого глотка. Каждой бутылке была присвоена табличка с цифрой от одного до пяти, и чем больше становилась цифра, тем меньше оставалось бутылок с такой табличкой. Пятёрок всего пара штук была.
Как смекнул Даня, на табличках была стоимость, только вот в чем она измерялась? Патроны? Консервы? Или что-то другое?
Был еще и второй этаж, устроенный как терраса, добавляющая к помещению ещё почти треть пространства. Там расположилась пара стульев да здоровенный стол для особо больших застолий. Освещением выступили самодельные стеариновые и восковые свечи, уставленные где только можно, так, что за два квартала виднелись огни бара.
Сталкеры ласково называли это место башкой, за то, что рядом располагались и арена, где неустанно проливали кровь местные гладиаторы и скромная гостиница, куда можно было упасть после бурной ночки.
Пацан то и дело оглядывался, смотря на все это удивленными, полными детской наивности, глазами. Этот бар напоминал средневековый трактир, где ошивается крестьянский сброд, заглушая все свои беды пойлом, песнями и драками. Но люди, сидящие здесь, были далеко не простыми.
Наконец, Даня прожевал последний кусок котлеты и откинулся на спинку стула. На лице заиграл багрянец.
Вот, кончилась и картошка, и огурцы, и помидоры, что совсем недавно пополнили стол. Егерь не спеша доел свою порцию и рукой поманил Живика. Грузин в это время попивал пиво, любуясь на прелести местной официантки.
— Что, молодость в штанах заиграла?
Живик дернулся, повертел головой и через пару мгновений уже стоял возле путников, ехидно потирая здоровенные усы.
— Чтоб тебя, дорогой, уже посмотреть нельзя?! — снова по-театральному возмутился бармен.
Егерь снова чуть улыбнулся, но не ответил.
— Ну и как тебе, Мясник? Вижу, твой сынуля наелся так наелся!
Кавказец вздохнул, понимая, что не в его силах переубедить этого грузинского толстяка.
— Отлично. Спасибо, Живик.
Бармен, увидев расположение Егеря, тут же сел на рядом стоящий стул. Мебель, на удивление, даже не скрипнула от его внушительных габаритов. Уцепившись взглядом за единственный огурец, одиноко дрейфующий в рассоле, Живик взял банку и, приложив немалые усилия, выловил овощ одними только пальцами.
— Ну, дорогой, не утомляй меня своим молчанием, — весело начал он, — расскажи где ты столько пропадал? Мы тебя совсем потеряли после той неудачной попытки прорвать периметр!
Егерь, заметно помрачнев, сделал пару больших глотков из кружки, а Даня с любопытством взглянул на кавказца.
— Живик, друг мой, много дерьма потом случилось. Вот я его и разгребал.
Грузин сплел пальцы на животе и откинулся на спинку стула.
— Твоя краткость всегда поражала мой зажиревший ум, как говорится: редко, но метко! Ну раз не хочешь говорить о прошлых своих заслугах, может хоть скажешь, что за чудный малый сейчас пьет с тобой пивко?
Даня, поймав на себе взгляд ухмыляющегося грузина, тут же отставил пойло.
— Не стесняйся, салага, друг моего друга — мой друг.
— Скажем так, это мой спутник, — спокойно ответил кавказец. — Большего знать не нужно.
— Ну, ладно, ладно. Вечно ты хмурый, как туча! О, иди сюда, дружище!
Живик обращался к спокойно сидящему рядом с Егерем, Зевсу. Услышав зазывания грузина, полуволк только опустил голову на бок, будто бы говоря: «Шел бы ты своей дорогой, человек».
— И ты, Зевс, тоже в папашу пошел, давно ведь знаемся! — развел плечами Живик, но, поняв, что полуволк не подойдет, вздохнул.
— Так, — начал Егерь, затягивая сигарету, — денег у меня пока нет, Живик.
— Ну так, откуда им взяться? — улыбнулся бармен. — Не переживай, запишу.
— Вот и отлично. Там рубля три вышло где-то?
Грузин кивнул.
Только вот Даня совсем не понимал и даже осознать не мог, что такое рубль, деньги и прилагаемые к ним операции. В пункте все держалось на бартере и честном слове, а потому ни о каких финансах речи и не шло.
— Это, Дань, — Егерь одним ловким движением вынул из крохотного кармана на фартуке Живика блестящую алюминиевую монетку, — один рубль.
Грузин, конечно, возмутился, но ничего не сказал.
На белом фоне металла красовалась узорчатая цифра один, перевернув которую, возникли и красивые, элегантные крылья, заслонившие собой весь фон.
— На это, разве что, кружку пива да котлет с гарниром купишь. Есть два рубля одной монетой, три, четыре и пять. Как видишь, на три можно неплохо пожевать, а на двадцать можно такую пьянку устроить, что мама не горюй. Эти монетки в целом представляют из себя деньги, которые здесь в ходу даже больше бартера. С ними нет возни, как с оружием или какой другой приблудой, расплатился этим крошечным рублем — и никакой мороки. Везде здесь используется.
Даня, смотря на эту блестяшку, послушно кивнул. Егерь тем временем, вернул монету Живику.
Тот быстро спрятал рубль, а потом как ни в чем не бывало заулыбался.
Даня глянул на часы. Стрелка показывала ровно половину первого ночи. И как только пацан увидел время, тело его едва не грохнулось. Мышцы тихонечко заныли, словно бы по щелчку пальца, а открывать глаз с каждым разом стало все тяжелей.
Горец почти сразу заметил, как алкоголь разморил юнца.
— Э, нет парень, так не пойдет, — тормошил кавказец Даню, — я тебя тащить никуда не собираюсь.
Малец продрал сонный глаз и вопрошающе уставился на Егеря.
— Так, значит, иди вон туда, — кавказец ткнул пальцем в дверь, что была за спиной Живика. — Там пройдешь до двадцать третьего номера, откроешь вот этим.
Перевозчик отдал Дане небольшого размера зубастый ключ, к которому была привязана бирка с названным номером.
— А ты? — медленно привстав, еле пошатываясь, спросил Даня.
— А я еще посижу, дела есть, — ответил кавказец, посматривая в сторону бара.
— Ну, ладно… Спокойной ночи…
— Да, отдохни хорошенько.
Парень встал и, немного пошатываясь и зевая, поплелся спать.
Когда Даня скрылся, перевозчик что-то нашептал Живику на ухо.
Грузин сразу помрачнел, быстро поднялся и скрылся за стойкой. Через пару минут, вернулся, достав со склада пузырь водки.
— Вот твой напиток. — он уставил на стойку пойло, три стакана башенкой и столько же кусков черного хлеба.
— Спасибо, Живик, до завтра. — сухо ответил кавказец, тут же удалившись.
Он тихо побрел в комнату, а за ним юркнул и полуволк.
Закрыв за собой дверь с табличкой двадцать пять, он сел к столику у окна, где почти не было слышно шума из бара. Оттуда открывался хороший вид на улицу.
Пустые железнодорожные пути, вьющиеся меж редких вагонов, небольшие двухэтажные здания… По большей части они были пусты, оставлены разбитыми гнить здесь за ненадобностью. Лишь в редких вагонах мелькали огоньки свечей и слышался слабый гул. Это были сталкеры, сделавшие из вагона-ресторана игорную.
Кавказец разлил по стаканам водку и на два из них положил по куску черного хлеба.
— Эх, мужики, — тихо прошептал он, глядя на пустые стулья, — простите меня, дурака. Простите, что не уберег.
Зевс заскулил, обвив ноги кавказца. Он тоже чувствовал. Чувствовал, как его хозяина разрывает изнутри от боли и пожирающей душу, от сосущего чувства горести, гуляющего по всему телу. Прильнув плотней он всего лишь хотел помочь. Егерь грустно улыбнулся, взглянув на питомца.
Глоток. Водка тут же обожгла горло.
Едва сморщившись, перевозчик взглянул на стулья по другую сторону стола. Ему на мгновение показалось, что перед ним возникли Артем и Витя. Этот миг длился непозволительно долго. Горец увидел грустную улыбку своих друзей, поднесших выпивку к губам.
На стареньком военном комбинезоне Артема кавказец успел рассмотреть следы от волчьих когтей, багрящиеся темной кровью, истесанную клыками руку, пробитое когтями горло. Кровь до сих пор не спеша струилась вниз. Несмотря на это, Артем улыбался — со слезами на глазах — улыбался. В этом взгляде не было обиды, не было боли или отчаяния. Только смирение, как и тогда. Перед смертью.
Витя тоже был мертв. Пробитый живот, испачканные алым цветом руки… Даже крест, что татуировкой отпечатался на его шее, побагровел.
Скромно улыбнувшись, он тоже держал стакан, прощаясь с жизнью.
Всем своим присутствием они говорили Дамиру о том, что он не имеет права сдаться. Проиграть, пустить пулю, выйти из игры. Не потому, что он этого не заслужил, а потому, что далеко впереди еще маячила цель. Давно угасшая, израненная, похороненная глубоко внутри почерствевшей души. Цель, что ещё держала его в мире живых…
Время вновь приняло свой ход. Силуэты рассеялись, оставив одинокого скитальца наедине с собой. Егерь взглянул на пушистый амулет Рома.
В бледных глазах блеснули слезы. Последние слезы горя и утраты.
2
Было темно. Накрапывал дождь, понемногу перерастая в ливень. По старенькой деревянной раме тарабанили капельки.
Маленькую комнату освещала небольшая стеариновая свечка, волнами омывающая помещение теплым светом. Грубо сделанный деревянный шкаф, одинокая пружинная кровать, с мало-мальским утеплением из перекроенных на тысячу раз подушек, матраса и одеяла, массивная тумбочка, что громоздилась в углу. Тихо покачивалось из стороны в сторону плямя свечки…
Сверкнула молния, рыкнул гром.
Даня лежал, безразлично метая взгляд то на окно, то на свечу. Как только осиновая дверь отделила его от остального мира, он тут же без сил рухнул на кровать. В голове был сущий кавардак, смесь эмоций, одновременно пустота и неясность. Сердце жутко кололо, голова раскалывалась, болела, тело подрагивало. Парень не понимал, что с ним случилось. Что случилось вообще. Когда он потерял все? Когда он остался один? Когда на его жизнь обрушился вихрь, что разрушил все?
Еще одна белесая стрела вонзилась в землю, рассыпавшись на сотни кусочков.
— Дядя… — шептал юнец, под раскаты грома, — дядя, помоги… Я… Я больше не могу. Не, могу…
По щекам потекли слезы.
На стене блеснула тень. Блеснула еще и еще. Скоро их стало так много, что свободного места почти не осталось. Стало совсем пусто.
3
Вокруг расстелилась липкая, вязкая до омерзения тьма. Только лунное око, налившиеся янтарным цветом ядовито освещало, наполненные костями и черепами ковры человеческих душ.
Даня шагнул как можно тише. Впереди, сиял блеском немного сутулый человеческий силуэт, обернувшийся спиной.
Ещё шаг. Ещё.
Тихо и не торопясь, Даня почти добрел до загадочного силуэта, приблизился настолько, чтобы мутные очертания обрели ясность. Он почти наверняка знал, что это его дядя. Это точно он стоял и ждал его, облачившись в белое. Чтобы спасти, помочь и провести вперед, обойти смерть и муки.
— Дядь Артем? — неуверенно спросил парень, дотрагиваясь до силуэта.
Некто обернулся. Вместо доброго лица своего старика, пацана встретила скалящаяся волчья морда. Белесый плащ в секунду извратился, слившись со тьмой. И снова вой и блеск янтаря.
Даня сорвался бежать. Бежать, по пути сминая человеческие черепа под собой, проваливаясь в пустоты среди моста, ползти вперед, цепляясь за очередные кости. Из трещин бурлила кровь. Кипящая, словно масло, она струилась за Даней, пытаясь утопить его в своих объятьях. Крики, полные мольбы о помощи не были слышны в этом аморфном мире. Они отдавались лишь слабым, секундным эхом.
— Нет, нет, нет! — выл он, в попытках вылезти из очередной ямы-ловушки, откуда доносились человеческие вопли.
Тысячи рук тянули его вниз, зазывая своим безумным хором остаться здесь. Остаться здесь навсегда, сгнить не только телом, но и душой.
Вдруг ему подали руку. Он тут же вцепился в нее. Усилие, рывок, свет луны.
Под телом Дани ковер черепов трещал, заливаясь кипящей алой субстанцией. Он взглянул на своего спасителя.
— Егерь?
Вместо ответа кавказец схватил его, словно тряпичную куклу и сдавил горло.
Глаза Мясника наполнились яростью, блеснув багровым светом.
— Как тебе, сученыш?! — взвился перевозчик, скаля зубы.
Кривыми зигзагами ударили молнии, завыл ветер.
Взгляд почти размылся, ещё секунда и Дане придёт конец.
Вспышка.
Откуда ни возьмись возник Хриплый, ловким ударом оттолкнув обезумевшего перевозчика.
Егерь стиснул зубы, безумно улыбнулся и ринулся вперед. Грады ударов, искусно отбиваемые его оппонентом, увеличивались с каждой секундой. Хруст костей.
Хриплый лежал, плюясь кровью, не в силах встать. Старик обернулся к племяннику.
— Ты виноват! Снова ты, мелкий ублюдок! Из-за тебя я умер, из-за тебя!
Даня испуганно отполз назад, едва не грохнувшись в тот же колодец. Силуэты дерущихся слились и через секунду из змеиного торнадо тьмы вырвались колоссальных размеров волк и медведь.
Они вновь сцепились, обливая округу неисчислимыми литрами крови.
Из колодца струей поползли уродливые лица, вытянувшие свои крюкоподобные руки. В них юноша узнал Чеснока, Дуба, Ваню…
— Не спас… Ты! Бросил нас! — вопили они, смешиваясь в аморфную массу. — Умри!
Даня вскочил и побежал дальше. Перед ним возникали фонтаны крови, на голову сыпались человеческие внутренности. Он кричал, плакал, молил Господа, чтобы все кончилось.
И вдруг стена. Нерушимая, титанических размеров стена, вымощенная из людских глаз. Они следили за каждым движением парня.
Даня ощупал свой правый глаз. На удивление, он был на месте.
— Что за чертовщина, твою мать? Помогите! Помогите, черт вас дери!
Волны мрака были все ближе. Пацану приходилось отступать к уродливой стене, чтобы не погрязнуть в этой отвратной жиже.
— Мама, мамочка… — упал он на колени, сложив руки в замок.
— Предатель, — жутким хором повторяли голоса. — Предатель!
— Нет, нет…
Пока последние очертания багрового не скрыла вязкая тьма, Даня снова увидел эти глаза. Блестящие янтарем глаза.
4
Очнулся юноша уже на полу.
С трудом поднявшись, он уселся на кровать, тщательно массируя виски. Голова трещала, будто бы по ней всю ночь лупили отбойным молотком.
За окном громоздились наплывы туч, пытавшиеся закрыть солнечное светило, но золотые лучи старательно пробивали мрачную оборону.
На часах уже девять.
Хрустя костями, он добрел до шкафа, с трудом приоткрыл дверь, в надежде найти воду.
— Совсем нихрена нет, — зло ругнулся он, потирая рассеченную бровь.
Побродив еще немного по комнате, в надежде найти хоть что-то интересное или съедобное, он снова уселся на кровать. Единственным его развлечением на ближайшие полчаса стала стена. Серая, где-то побитая, испещренная трещинами… Стена.
Смотря в нее, он думал о этом кошмарном сне. Об этой кошмарной жизни, минувших событиях. Снова он, не в силах на что-то решиться, загонял себя в порочный круг крови и смерти.
«Почему всё это происходит со мной? Со мной, а не с кем-то другим. Где чертова справедливость? По…»
Стук в дверь. Сперва тихий и скромный.
— Открывай, скотина! Я тебя… Я тебя тут…
Стук перерастал в попытки выломать дверь.
Даня, немного побаиваясь, все же открыл.
За проемом его встретил какой-то бородатый мужик, с головы до ног вымокший в пиве. Одет он был как попало: на голове торчала шапка, а торс прикрывала лишь изорванная вусмерть майка-тельняшка. Огромная и неухоженная борода торчала в разные стороны и при желании в ней можно было разглядеть хлебные крошки, вперемешку с грязью. От него ужасно несло кислой капустой.
Немного пошатнувшись, он еще с полминуты буравил Даню суровым взглядом.
— Вам… Чего?
— Мне?! — встрепенулся сталкер, хмуря брови. — Да я тебя щас! Ты, сука, долг когда вернешь?!
Не успел Даня ответить, как выпивоха врезал ему по морде, загнав обратно в комнату.
Алкаш тут же ввалился за Даней. Злым, он многим напоминал гориллу, причём не самую адекватную.
— Дурить меня вздумал! А ну, выворачивай карманы, вор!
Не успел парень подняться, как пьяница отвесил ему очередной удар прямо в челюсть. На удивление, бил он довольно крепко.
— Эй, да что вы…
— Мразь ты поганая!
Очередной удар отправил пацана на пол, прямо к окну. Недавно запекшаяся
царапина на брови снова обнажилась.
Из губы засочилась кровь.
— Уродец одноглазый, — шипел алкаш, снося тумбочки, швыряя мебель по комнате. — Куда ты спрятал ее? Куда!?
Даня уже не соображал. Боль в голове только усилилась и происходящее вокруг заметно помутнело.
«Вот же выродок…» — подумал парень про себя, утирая кровь с лица.
Вдруг выпивоха вынул огромный мясницкий нож из-за пазухи.
— Я тебя порежу! — маниакально заверещал он, быстро приближаясь к пацану.
Внутри что-то щелкнуло.
Испуганное детское лицо исказил звериный оскал. Кривая улыбка пробежала по щекам…
— Ах ты, мразь… — прошипел парень, глядя на переливающееся сталью лезвие ножа.
— Тебе конец, щенок!
Очнулся Даня, стоя над размалеванным лицом незадачливого сталкера.
Тот был по уши в крови, едва дышал, урывками хватая клочки воздуха. К его горлу парниша приставил свой трофейный нож из автомобильной рессоры.
Еще немного и пьяница бы попрощался со своей жизнью.
— Кто ты, мать твою… — процедил пьяница. — Кто ты, сука… Такой?
Даня посмотрел на руки, а потом на дверцу шкафа, к которой было прибито небольшое, треснувшее напополам зеркальцо. На секунду он снова увидел ядовитый блеск волчьих глаз. Лишь на секунду.
5
— Да что ты стелешь! Он не один туда пошел, не мог просто!
— Да как это не мог? Олух! Один, говорю тебе, один рванул за периметр!
За столом сидела кучка уже порядком выпивших мужиков, которые, видимо, пили ещё с поздней ночи.
— Я тебе повторю, кретин, — бесился тот, что поздоровей, смахивая с усов пену от пива. — Он в одиночку рванул, Ром его бросил там одного!
— Да что ты мелешь? — развел руками второй короткий толстяк, с большущей, густой рыжей бородой. — Чтобы Ром и Егеря туда пустил одного? Не так было! Егерь друга здесь оставил! Вместо дел, как ошпаренный побрел за три-девять земель!
— Ну да, недоносок ты чертов, а вот если бы не он, мы бы о таких тварях и не слышали! — нахмурившись, бугай ткнул пальцем на здоровенный череп Йети, прибитый к барной стойке.
— Тут не поспоришь, — уже спокойней ответил бородач, поглядывая на аморфную черепушку, — это чудо-юдо точно из сказок вылезло.
— То-то и оно! — улыбнулся амбал, сверкнув парой золотых зубов, — А представь, что он этого четырехметрового великана один зарубил, один!
— Сказал бы что брешешь, да сам видел, как он эту скотину сюда приволок…
По телу бородача пробежали мурашки.
— А главное, — продолжил здоровяк, — что он эту тварь зарубил. Своим тесаком проехался по сухожилиям, обездвижил выродка, взял да срубил башку!
— Да… Эту скотину, — подхватил рыжебородый, — ведь и пули простые не берут. Мясник сказал или калибром крупней берите, или как он, в рукопашную режьтесь. Всё мне покою не дает, как у него мастерства хватило выкинуть такой трюк…
Что-то скрипнуло. Позади. Бородач обернулся. Тут он и заметил Даню, ошивающегося за соседним столиком. Тот делал вид, что пьет воду, хотя на самом деле усердно вслушивался в каждое словечко.
— Э, мужики, а это не егерьский пацан сидит? — значительно тише спросил бородач.
Все перевели взгляд на юнца. Даня всё слышал, но старался делать вид, что нет. По его телу пробежали мурашки.
— Эй! — рявкнул незнакомый, третий, грубый, рваный голос. — Пацан, иди-ка сюда!
Тот не шевельнулся.
— Да, я тебе, — уже значительно серьезней крикнул незнакомец. — Иди к нам, не укусим!
Парень быстро обернулся.
— Вот те на, правда одноглазый, — выпалил бородач, шмыгнув носом.
— И волосы как пепел, — подхватил второй, переглядываясь со своим собутыльником.
— Ай да к нам, — улыбнувшись, широким жестом зазвал его третий.
Небрежно пододвинув рядом стоящий стул ногой, он взглядом пригласил пацана присесть.
— Здрасьте…
Двое выпивох снова переглянулись. Даня уселся как раз напротив здоровяка, поближе к третьему.
— Здорова, салага, давай без церемоний. Это Булат, — указал незнакомец на бугая, — Это Крюк, — указал он уже на бородача, откинувшегося на спинку стула. — Меня зови Корсаром.
Даня гмыкнул.
Корсар был высоким, подтянутым мужиком лет тридцати, с жесткой, грубой щетиной. Размерами он был гораздо меньше Булата, но чувствовалась в нем какая-то крепкость и стойкость. Сухое, покрытое ссадинами лицо, карие, постаревшие намного лет вперед глаза, напоминали пацану Егеря. Что-то было схожее между ними.
На голове в разные стороны, совсем небрежно раскиданные, торчали такие же чёрные волосы. На шее виднелось три черных линии, отдаленно напоминавшие стрелы.
Одет сталкер был в обычную военную форму, неплохо сохранившуюся еще с мирного времени. Из кармана торчала пачка сигарет.
На руках блестели пять серебряных перстней: четыре на правой и одно на левой, прямо на указательном пальце. На каждом было что-то выгравировано, совсем мелким шрифтом, но что конкретно, Даня так и не смог разглядеть.
— Тебя как звать-то, салага? — широко улыбнулся Булат, потягивая пиво.
— Д… Даня.
— А-а-а, — протянул Крюк, щелкнув пальцами, — погоняло еще не прицепилось?
Пацан, фальшиво улыбнувшись, кивнул.
— Да ладно тебе, не грузись, — ухмыльнувшись, ответил Крюк. — Ещё обзаведешься. Пива?
Корсар протянул здоровенную кружку поближе к Дане.
Тот нелепо отмахнулся.
— Ну, как знаешь, — заключил Крюк, опрокинув кружку.
— Это ведь ты напарник Мясника, а? — спросил Корсар, потягиваясь за сигаретой.
Даня кивнул.
— Это с каких пор у Егеря появились напарники да еще и такие зеленые? — усмехнулся Булат, окидывая пацана оценочным взглядом.
— И то верно… Неужто расхлябался? — удивился Крюк, отдирая кусок зачерствевшего хлеба.
Корсар смолчал, еле заметно улыбнувшись.
На пару мгновений повисла тишина.
По телу юнца то и дело бегали мурашки. Его смущал Корсар. Совсем непохожий на других. Он был словно хищник: сосредоточен, собран и спокоен. Каждое его движение было выверено до всякой мелочи. Он будто бы выжидал жертву, готовился напасть.
— Можно вопрос?
— Валяй, салага, — бросил Булат.
— А… Егерь, чем он занимался раньше?
Здоровяк поперхнулся пивом.
— Серьезно, пацан? Ты путешествуешь с Егерем и не знаешь, кто он такой? — подхватил негодование Крюк, сложив руки на груди.
— Он почти ничего не рассказывал…
Корсар хмыкнул.
— Твой наставник, — начал Крюк, усевшись поудобней, — здесь, не побоюсь слова, самая настоящая легенда.
Даня сразу вспомнил, как бандиты разбежались, лишь услышав о перевозчике.
— Он, — продолжил Крюк, — был одним из первых, прорвавших периметр с запада. До того, как они вместе с Ромом и Хриплым пробились к нам, ни одной живой души мы оттуда не встретили. Эти трое рассказали нам, местным, о жизни за рубежом. О тех тварях, что там обитают. Сказать честно, я долго не верил в эти бредни, пока сам домового не увидел.
— Да, снова сказки сочиняешь? — буркнул бугай. — Когда ж ты его видел?
— Не доводи до греха, Булат. Дай пацану историю расскажу…
Здоровяк хмыкнул.
Крюк открыл бутылку и разлил всем по стаканам, хорошенько отхлебнул и продолжил:
— Так вот, рассказали они нам об тварях за периметром. Про огромного медведя, который шатается под Новосибирском — что уже не обычный зверь это… Но главное… Про то, что там, дальше, жизнь есть. Что не одни мы тут гнием!
— Да, — подхватил Булат, — помогли нам тут хорошенько. Хотя, города этого здесь почти и не было. Только строился. Покисли они здесь какое-то время, пока Хриплый не собрался да не уехал за пацаном своим, дальше, к военным пунктам.
Даня дрогнул, но едва заметно. Корсар криво улыбнулся.
— Остался только Ром да Егерь. Но и они потом разошлись, как в море корабли.
— Отчего ж они разошлись-то? — спросил Корсар, почесывая затылок.
— А? — удивился здоровяк, переметнув взгляд. — Корсар, ей богу, ты ж лучше нас знаешь. Это же очевидно, Ром просто соскочил и испугался периметр прорывать.
— Дубина! — послышался сердитый голос бородача, — Это Егерь с дуру полез и вместо дел пошел хрен знает куда.
— Хм…Рома-то тут конечно нет, а вот Егерь есть, — задумчиво произнес Корсар, поглядывая то на одного, то на второго, слегка улыбнувшись. — Вы, мужики, не хотите у него прямо спросить, что и как?
— А? Да нет, что ты… — замялся здоровяк.
— Куда нам до него! Как-никак, человек не простой…
— Боитесь, а? — снова язвительно улыбнулся он, потирая щетину. — Плесни-ка, Булат.
Здоровяк ухмыльнулся и тут же небрежно залил полную кружку пива.
— А ты прям у нас самый смелый я смотрю, — заязвил второй, недоверчиво поглядывая на Корсара.
Тот не ответил, лишь немного прищурился.
— Так… — Крюк театрально выдохнул, — Егерь с Ромом разошлись, а почему, каждый пусть решает сам. Разбрелись и всё тут. Егерь как с катушек слетел и рванул аж во Владивосток.
— Владивосток? — удивленно повел глазами Даня, вспоминая, что рассказывали об этом городе в пункте.
Последний оплот военных, вся их сила и мощь была сосредоточена именно там. Чего стоит только флот, позволивший тамошним воякам задавить всякую тварь. Рубахин тщетно пытался связаться с ними, получить хоть какой-то сигнал. Но из раза в раз слышался лишь белый шум. Попытки вытащить из Егеря хоть какую-то информацию о Владивостоке провалились. Кавказец сразу же мрачнел и говорил, что лучше Рубахину самому пробиться туда и воссоединиться с братией, чем тормошить старого волка.
— Да, салага, таинственный город. До сих пор никому не удавалось даже периметр заново пробить, что уж говорить о таких вылазках…
— Но ему все же удалось, — серьезно сказал Булат, — удалось прорвать периметр, а потом рвануть к Владивостоку. В те края, о которых мы даже не думали. Все он говорил что-то про ковчег и спасение. Аж глаза блестели. Этот сукин сын не человек… — заключил здоровяк, оглядев кружку пива.
— И что же было, когда он вернулся? — тут же спросил Даня, забыв о всяком стеснении.
— Хм… — Крюк почесал бороду. — После того мы его не видели, до вчерашнего дня. Я разные вещи слышал… Что он умер там, на севере, что калекой стал, что военные его завербовали… А оно вона как вышло! Егерь, жив-здоров, да еще с пацаном каким-то…
— Интересно, а где Ром с Хриплым шатаются? — улыбнулся Булат. — Раз Егерь здесь, может и эти двое к нам заглянут?
— А может они того, — ухмыльнулся Корсар, затягиваясь никотином.
Булат и Крюк переглянулись, а потом дружно захохотали.
— Ты, Корс, шутник еще тот! Чтобы эти двое и сгинули! А-ха-ха! Их даже тот медведь не возьмет!
Дане стало не по себе после этих слов. Он вспомнил кровь, бьющую из шеи его дядьки, гаснущие глаза Рома, тщетно цепляющегося за жизнь. Оба они погибли. Две легенды навсегда остались легендами в байках сталкеров.
Тут дверь резко распахнулась. Оттуда едва не выпал какой-то старик, размахивая чекушкой.
— Мужики! Мужики! Там Мясник на арене! Щас такое шоу будет!
Вся немногочисленная толпа, что была размазана по бару в один момент заломилась в единственную дверь, выплюнув старика к окну. Отшатнувшись, он попытался пролезть сквозь поток людей, но, случайно получив по башке, своей же чакушкой, грохнулся на пол, разлив жидкость по полу.
Бородач вместе с Булатом встали последними, чтобы не повторить судьбу бедного старика.
— А ты идешь смотреть, Корсар? — спросили они, вставая из-за стола.
В ответ, Корсар лишь ехидно ухмыльнулся, разом опустошив кружку.