1
Егерь проснулся.
Сердце бешено колотилось, намереваясь выскочить из груди. За дверьми послышался чей-то скулёж. Перевозчик не спеша поднялся. Нащупав тяжелую конструкцию приоткрыл её — это был Зевс. Зверь протиснулся сквозь небольшой проем и, оказавшись позади своего хозяина, начал отряхиваться от воды и крови. Зажёгся свет. Когда теплые лучи вновь осветили гараж, горец заприметил на матово чёрной шерсти своего питомца несколько кровавых отметин, из которых ещё немного сочилась бурая кровь.
— Так значит не ты один там выл, — перевозчик присел на колени, гладя своего непослушного друга. — С волками поцапался небось?
Зевс в ответ только развесил уши, высунув багряно-красный язык. Он жадно глотал воздух.
— А я тут снова сам с собой борюсь, — криво улыбнулся перевозчик. — Кошмары, чтоб его.
Зевс тут же заскулил, закинув тяжелые лапы на плечи хозяина и облизнув его своим горячим языком.
— Да ладно, не привыкать мне, — кавказец нехотя сбросил с себя пса.
Было раннее утро. По крайней мере, треснутые, но работающие часы на солнечной батарее били полшестого.
Уснуть Егерь уже не смог, а потому решил накормить питомца. Выскреб консервы, на которые полуволк тут же набросился. Потом всё-таки завалился на кровать.
«Это я виноват, — душу грызли чёрные мысли, — что не спас его. Упустил момент. Потерял друга, угробил отряд. И старых и малых, всех… Как и тогда. Сколько мне, ублюдку, осталось шагать по этой земле?»
2
К Рубахину он прибыл ровно к десяти. Пройдя мимо двух сонных охранников, что постоянно сторожили вход и, преодолев пару иссеченных временем этажей, кавказец оказался у Майора. Дверь была открыта.
— Здравствуй, Егерь. — Рубахин стоял спиной к перевозчику и задумчиво глядел в то же разбитое окно, — как операция?
Поморщившись, перевозчик начал свой рассказ:
— Волки уничтожены, как и весь наш отряд, включая почти всех молодых и Хриплого, — сквозь ком в горле проговорил Егерь. — Выжил только племяш Артёма.
Майор обернулся, окинув перевозчика оценочным взглядом.
— Ясно, — сухо бросил он после недолгого молчания. — В чём причина краха операции?
— Особей было больше сотни, они застали нас врасплох.
Снова молчание.
— Memento Mori, — проговорил Рубахин, выпуская дымовое кольцо. — я чувствую, как смерть, болезни и голод медленно тянут к нам свои руки. Сначала волки, а теперь гибель как моих опытных бойцов, так и молодых. Был бы я на десять лет старше, то принялся бы орать на тебя за непредусмотрительность.
Он затянул сигарету.
— Но когда самый сильный и опытный спец по тварям не справляется с задачей, то становится ясно, что проблема в другом.
— И в чём же, Майор? — спросил перевозчик, хотя и знал ответ.
— Смерть, Егерь. Старость. Болезни. Мы с тобой теряем хватку. Знаешь, я давно потерял всех и остался один. У меня нет ни друзей, ни семьи, ничего. Только этот захудалый пункт.
Рубахин вздохнул:
— И я вынужден смотреть, как все вокруг гибнут. А сам живу. Живу и незнаю зачем. Последние силы я бросил на пункт. Он ведь без меня загнётся: твари пробьют последние укрепления и разворотят тут всё к чертям. А мне, Егерь, осталось недолго. Совсем недолго…
— Боишься умереть?
Майор горько улыбнулся, пригладил седые волосы на голове.
— Нет, не боюсь. Боюсь, что без меня тут всё прахом пойдет. И люди, совсем наивные и беспомощные, из-за меня сгинут. И остаётся мне только, что хоть что-то пытаться, прежде чем сам сгину.
Егерь кивнул:
— Да, Майор. Мы пережили слишком много. Слишком…
Егерь затушил очередную сигарету о старенькую пепельницу.
— Ладно, вернёмся к насущным делам. — Рубахин хрустнул пальцами. — Погибло двадцать четыре бойца. Из молодняка это: Алексей Чесноков, Владимир Коцкий, Иван Теш. Верно? — спросил Майор, вглядываясь в какой-то список.
— Да, верно.
— Ясно. Хоть тварей убили, — буркнул Рубахин. — Тем не менее, отряд фактически уничтожен.
— Почти. Единственного выжившего Соловьев спасает.
Рубахин понимающе кивнул.
— Несмотря на жуткие потери, тебя всё же ждет оговоренная награда на складе. Кузя в курсе.
— Тут такое дело, — Егерь поднялся на ноги, взглянув в глаза старого командира. — Паренька могут не спасти, Соловью не хватает лекарств выделенных на одного бойца. А выделяешь ты их немного. Я хочу вместо заказа взять лекарства, чтобы юнец встал на ноги.
Бледно-голубые глаза кавказца сияли сталью.
Рубахин долго не отвечал, поглядывая то в окно, то на карту бывшей России. Наконец, выкурив уже третью сигарету подряд он ответил:
— Хорошо. Я выделю Соловьеву лекарств на сумму всего твоего заказа.
Кавказец благодарно кивнул.
— И вот еще, — Рубахин поднялся и взял в руки СВД, что стояла в углу кабинета. — Это тебе, в память о Хриплом.
— Что это?
— Это он тебе в честь двадцатилетия вашего знакомства хотел подарить.
— Не успел, значится…
Винтовка оказалась у Егеря в руках: несмотря на то, что оружие было изрядно потрепано внешне, а обойма была не раз перемотана старой-доброй синей изолентой, выглядела она прилично. Вдобавок ее снабдили относительно новеньким ПСО-1M2, позволяющим сносить противников с расстояния до 1300 м при умелом использовании. Не хватало только запаса патронов, но это лишь временная проблема. В остальном винтовка была в отличном состоянии, разве что по всему ее прикладу были разбросаны разного рода надписи и штрихи. Егерь разобрал их: знак «Пики» и надпись «Как карта ляжет».
«Хриплый явно выцарапывал ее очень долго» — подумалось Егерю и он грустно улыбнулся.
— Больше мне тебе сказать нечего, — сказал перевозчик. — Бывай, Рубахин.
— Бывай, Егерь, — еле смог выговорить Майор, перед тем, как зашёлся сильным приступом кашля.
3
Он снова шел по давно треснутой дороге, осматривая блеклые угловатые здания, изнурённые и скошенные местным климатом.
На удивление, погода была прекрасной: яркое и теплое солнце раскинулось золотыми лучами, небо блестело лазурно-голубыми оттенками, а тёплый ветер неуклюже играл с пушистыми, белоснежными облаками.
Нужно было зайти в медпункт.
Миновав закрытый лагерь для больных, Егерь оказался подле мед блока Соловьева.
Внутри всё было, как всегда: узковатый коридор, еще до войны покрашенный в убогие серые тона, из которого можно было попасть ровно в две комнаты: операционную и личную комнату Дока.
Перевозчик зашёл в первую.
На удивление, внутри Соловьева не было. Только Даня громоздился на ветхой жестяной кровати. Воздух буквально смердел спиртом. Такое чувство, что неряха-врач разлил пару бутылок на пол. Тем не менее, Егерь прошел дальше, минуя разбросанные на столике окровавленные медицинские инструменты, приближаясь к пациенту.
Даня напоминал мумию: лицо обнесли очередным слоем бинта, как и руку. Несмотря на то, что боец лежал лицом к отсыревшей стене виднелся кляп, что торчал у него изо рта. Это озадачило Егеря. Слишком много странностей произошло, с того момента как он покинул медпункт. Нужно было проведать Соловьева.
Скрипуче приоткрылась дверь, ведущая в кабинет врача. Тут же Егеря встретил обветшалый, почти осыпавшийся портрет Гиппократа. Этот прародитель медицины уже давно утратил зрачки, на месте которых остались черные дыры. Лицо иссекли кривые морщины, подаренные временем.
Комната Дока была раза в два меньше операционной и выглядела ещё более убого и старо. Углы потемнели от сырости, куски извёстки крупными кусками валились что с потолка, что со стен, а единственное окно так сгорбилось, что казалось вот-вот лопнет. В остальном комната ничем не отличалась от прочих: стул, стол, на котором одновременно помещалась кипа бумаг и утренней похлебки, та же нищая кровать, у которой ютилась знакомая тросточка да несколько обветшалых тумбочек. Соловьев как раз спал и нервно ворочался с одного бока на другой.
Егерь так и не мог сложить паззл в голове: зачем Дане кляп во рту? Почему вместо работы, заведующий всем мед блоком мирно отлеживается на кровати?
Чтобы решить этот ребус, предстояло разбудить Соловьева. К счастью, пара крепких кавказских пинков быстро приводят в чувство.
Док в ужасе вскочил с кровати, что-то невнятно бормоча себе под нос. Но быстро пришел себя.
— Чего тебе, Егерь?
Кавказец даже немного наклонился, чтобы получше рассмотреть физиономию доктора. Непривычно было смотреть на него без знакомой белой шапочки, хотя становилось понятно, почему он ее постоянно носит: взъерошенные седые волосы то и дело сыпались с головы, будто песок.
Как выяснилось, Даня всю ночь неистово кричал, корчась в ужасных гримасах боли. Доктор пытался несколько раз его успокоить, но анестетик толком не помогал. Парень успокоился только к утру и Соловьёву удалось дремануть всего несколько часов. Это ввело в заблуждение как Егеря, так и самого Соловьева — раньше такого в практике он не встречал.
— Понятно… — заключил Егерь. — Будем надеяться, что больше не повторится.
Соловьев только неутешительно кивнул.
— В общем я договорился с Майором. Вечером будут тебе ещё медикаменты.
Врач опять заклевал носом.
— Ладно, дрыхни.
Тех лекарств, что принесет Егерь, должно с лихвой хватить на содержание Данила, но перевозчика смутили недавние припадки бойца. Обычно, максимум, что можно дождаться от полумертвого солдата — слабого бреда и не более, а тут — крики и вопли… Странно.
Когда солнца сползло за горизонт, лекарства уже были у Соловьева. Тот отчитался, что у Дани опять приступы, ещё более страшные. Описания больше напоминали изгнания дьявола из тела, чем процесс реабилитации. Хорошо, что Егерь лично этого не застал. Не хватало еще демонов изгонять. Соловьеву он сказал, что придет только через пару-тройку дней — КРАЗ нуждается в ремонте от недавних повреждений.
— По моим расчетам, — отвечал Соловьев, — Данил восстановится только через недели три — месяц, не раньше. И далеко не факт, что полностью. Поэтому, будь готов.
Егерь кивнул. Перед уходом пожелал врачу терпения.
Следующие несколько дней были совсем не примечательными: кавказец почти не вылезал из гаража, постоянно копаясь в двигателе КРАЗа, только изредка выходя на улицу, чтобы прикупить провизии или найти недостающие детали. Бак ему где-то пробили да левое заднее колесо спускало, а от езды на предельных оборотах, аккурат у красной зоны, начал барахлить мотор. Нужно было с этим разобраться.
Бывало, Егерь практически под ночь выходил на прогулку и иногда брал с собой Зевса, которому было невтерпеж сидеть в четырех стенах. Но сейчас он намеренно оставил его в гараже, не поддаваясь на хитрые уловки зверя. С собой он взял только автомат. На часах почти десять. Сегодня даже тучи уступили место высыпавшим звездам, что своей мозаикой украшали мглистое небо. Кавказец не торопясь шагал вперед, намереваясь обойти пункт и, в очередной раз созерцать привычные пейзажи.
Ничего примечательного в пункте номер девять не было: обычный городок закрытого цикла жизнеобеспечения. После ядерной войны пункт был переоборудован в открытый центр для беженцев. Его быстро наполнили люди из близлежащих городов и деревень. Почти все имеющиеся палатки отвели для содержания гражданских, что составляли большую часть населения пункта, а военных распределили по оставшимся. Сначала все шло хорошо, но когда солдаты стали гибнуть от когтей тварей и болезней, ввели аналог призыва в армию. Шестадцетелетним подросткам приходилось охранять и защищать пункт, а под свое попечение их брал специально назначенный куратор. Таким инструктором был Хриплый — он обучал бойцов не один год, а после они, уже обученные, поступали к Рубахину. Такая система позволяла пункту как-никак отбиваться от монстров и бандитов. Только вот сейчас те уже совсем обнаглели. Дошло до того, что приходилось отправлять на убой совсем молодых парней да измученных жизнью ветеранов.
Мутанты и эпидемии выкосили слишком много бойцов, а припасов совсем не хватало. Оставалось только смириться с таким естественным положением дел.
— Ублюдок! Тварь!
Егерь проходил мимо гражданских палаток, откуда виднелись яркие огоньки. Там всегда было шумно и неуютно: эти огромные железные коробки содержали в себе слишком много людей.
Из-за больших ржавых ворот выбежала женщина, чье лицо время не пощадило — глубокие морщины проступали на старом и сухом лице. Она бежала к Егерю, выкрикивая всякие ругательства. Одета она была тоже бедно: старая, облезлая серая кофта, чёрные штаны, почти из одних заплаток. Седые волосы были небрежно убраны в пучок. Женщина яростно била своими маленькими руками по массивному телу перевозчика. Егерю не было больно, но он всё же остановил женщину, схватив ту за руки.
— Я тебя ненавижу, мразь! Где теперь мой сын?! Где мой Ваня? Отвечай! — ревела мать, плача горькими слезами.
— В могиле, — холодно ответил Егерь. — Женщина дрожала, томно стоная от боли, жгущей сердце.
— Это ты! Ты виноват! — она еще пыталась вырваться из железной хватки кавказца. — Как ты посмел?! Тварь!
Онк несколько раз, насколько сильно могла, ударила ему по лицу.
— Я ничего не мог сделать. Ничего.
Эти леденящие душу слова будто вырвали матери сердце — она упала и, обняв колени, заревела. Вскоре подбежал охранник и увел убитую горем женщину. Перевозчик так и остался стоять посреди иссеченного тротуара, всматриваясь в серый асфальт.
«Почему я согласился? — думал он. — Какого хрена туда полез?»
В голове роились больные мысли самобичевания. Боль утраты вновь ударила по окаменелому сердцу Егеря. Столько загубленных жизней нависли тяжелым грузом над его плечами.
— Как я все это ненавижу… — кавказец заговорил вслух. — Как же я себя ненавижу. Столько народу убил. Столько крови на мне…
Он медленно шаркал по земле, почти не смотря вперед.
Как тут не закурить? В такие тяжелые моменты, перевозчик вспоминал о родном доме — месте, которое, наверно, больше никогда не увидит. Он шел почти шатаясь, со стороны могло показаться будто он вусмерть пьян — руки тряслись, а на лице проступил холодный пот, будто все это — очередной кошмар.
Эта мать потеряла своего, возможно, единственного сына. Своего родного сына. А что было у Егеря?
Вдруг кавказец обнаружил, что стоит за воротами КПП. Он посмотрел на густой и черный лес, за коим таилась деревня мертвецов. Теперь он уже вовсе не мог избавиться от навязчивых, проедающих подкорку мыслей. Ему на секунду показалось, что к затуманенным глазам подступят слезы, но кавказец давно разучился плакать: он чувствовал только выворачивающую до омерзения обиду и ненависть. Он и не заметил, как оказался на том же перепутье, куда совсем недавно подходила группа будущих «двухсотых».
Снова расслабляющим импульсом ударил никотин и на секунду разжал стальные оковы, что пытали сознание. Кавказец бросал взгляд то на чистое звёздное небо, то на чёрную чащу леса.
— Хватит на сегодня приключений, — Егерь выбросил дымящийся окурок.
Вдруг, посреди малеванной тьмы, он разглядел черный, сгорбленно крадущийся силуэт, который чем-то противно гремел.
— Эй, кто там? — перевозчик молниеносно поднял удачно прихваченный АКС74У, взяв тень противника на мушку.
В ответ — тишина. Незнакомец томно волочил свои скрюченные ноги по сухой земле, при этом что-то невнятно бормоча. Лицо до сих пор скрывала мгла.
— Кто такой? — уже значительно громче переспросил Егерь.
И снова — невнятное бормотание. А фигура только близилась.
— Бог с тобой, — буркнул перевозчик, прежде чем выстрелы, разрывающие могильную тишину леса пробили чужаку ноги, отчего тот, в нелепом танце завалился на спину.
— Кьахх… — незнакомец в конвульсиях пытался выползти из-под мглистого одеяла. — Ееге… Ба…
— Твою ж мать, что за срань? — кавказец не решался подойти ближе, всматриваясь в темноту. К счастью, порыв ветра колыхнул сухие ветки деревьев, вернув времени свой черед.
Незнакомец стал противно извиваться и издавать тошнотворные звуки. Через несколько секунд он вновь поднялся. Из-под пелены тьмы вынырнула отвратительная тварь, что раньше была человеком: Егеря удивил хмурый, знакомый взгляд… На месте, которое раньше называлось лицом, взбухли и лопнули несколько гнойников, вязкой жидкой расстекшиеся по отвартительно смердящему помоями лицу. Широкий нос словно разрубили пополам, а уродливые и острые зубы вскрыли губы, выбравшись наружу. Лицо, помимо ран и гнойников усеяли серые ворсинки, напоминающие шерсть, а само существо, когда-то бывшее человеком, сгорбилось и напоминало уродливого карлика. Вместо волос, голову покрыла… Пепельная, волчья шерсть: она же проступила через дыры на одежде. На руках, пробив перчатки вылезли острые, большие и кривые когти. Тварь отвратительно кряхтела, пытаясь набрать побольше воздуха. Она причудливо принюхивалась и граничила между подобием человека и животным.
— Чеснок?