Пусть даже Ксинг никуда не торопился, но плестись по дороге, как положено одинокому путнику, он не стал. Ведь зачем ходить, когда можно бегать, мчаться вихрем сперва по тропинке, а затем по укатанной дороге, зорко поглядывая по сторонам? Зрение и восприятие ци подсказывали путь и предупреждали о возможных сюрпризах. Одинокий всадник, полудремлющий прямо на лошади, которая неторопливо шагала прямо, никуда не сворачивая. Еле уловимая ци в следах лисы, перебежавшей когда-то дорогу. Птицы на деревьях, орущие о приближении человека. Пара крестьян, явно отправившихся на заработки в город. И жизнь. Жизнь повсюду: от невидимых простым зрением духов природы до всех зверей, личинок, птиц, рыб и червяков.
Крестьяне окликнули Ксинга, но тот, даже не подумав вступать в длинный и бессмысленный дорожный разговор, просто помахал им рукой. Ноги в ботинках из волчьей кожи ритмично топали по наезженной колее, вздымая за собой шлейф пыли. Показалась повозка с сеном, и Ксинг, обгоняя, едва сдержал желание прямо на ходу перепрыгнуть её вместе с копной.
Бурлящая внутри сила и опьяняющее чувство свободы толкали на безрассудства, будили желание похвастаться, показать себя.
Через некоторое время он понял — просто бег для него давно стал естественным, словно дыхание. И бегая даже с тяжёлым грузом, он от этого ничего не получает. Ведь что это за тренировка, если для неё не приходится прикладывать усилий?
Если бы он умел делать талисманы, то создал бы себе что-то утяжеляющее, превращающее бег в настоящий вызов. Конечно, можно было бы взвалить на себя камень потяжелее, но тогда о парне, несущем на загривке целую скалу, будут судачить повсюду. Ксинг не скрывался, но и с подобной славой хотел бы повременить.
Ксинг решил воспользоваться самым простым способом тренировать тело. Он собрал свою ци и, приложив некоторые старания, убрал привычное усиление, возвращаясь к возможностям обычного человека. Затем, подумав. убрал ци из глаз, ведь он слишком уж полагался на дополнительные способы восприятия. «Взор Цилиня» полностью не пропал, как это случалось в прошлом, а лишь немного потускнел — ведь зрение ци давно уже стало частью самой сути Ксинга.
Тяжесть корзины сразу же притянула к земле, а темп замедлился. Ксинг рассмеялся — тренировка обещала получиться знатной! Он побежал со всех ног, прямо на ходу стараясь распутать и прочитать все следы, максимально полагаясь на обычное зрение. Хань Нао когда-то изучил достаточно свитков, чтобы иметь представление о теории, теперь же требовалась только практика.
Как оказалось, «знать» и «уметь» — две совершенно разные вещи. Несмотря на отличное зрение, следопыт из Ксинга вышел так себе, ведь свитки и книги просто лежали на задворках памяти мёртвым грузом. Крестьяне мало что смыслили в охоте, а он обычно полагался не на умение читать следы, а на зрение ци. Поэтому в другой раз просто пробежал бы мимо и не заметил бы затертых отпечатков ног, распрямленных кустов и сидящего чуть поодаль тощего и немытого наблюдателя. Но ощущение ци, жизни вокруг, пусть даже подавленное, всё равно давало об окружающем мире больше сведений, чем доступно обычному человеку.
Ксинг вынужден был признать, что прятался разбойник (а кто иной может сидеть в придорожных зарослях?) просто превосходно. Видать, у него имелся либо природный талант, либо огромный опыт. Ну, а может, просто Хань Нао прочел слишком много историй о героях, спасающих от бандитов принцесс и наследниц великих домов, поэтому возводил хулу на простого крестьянина, присевшего облегчиться возле дороги, как это за время пути неоднократно он делал и сам. Двое сгустков ци неподалёку могли быть просто товарищами «крестьянина», ожидающими, пока их спутник закончит свои дела, а никаким не подкреплением из бандитской шайки.
Ксинг пробежал мимо «засады», немного напрягшись в ожидании нападения. Хоть он и выглядел обычным сопляком, одетым просто и добротно, но огромная корзина на спине прямо так и кричала, что тут можно неплохо поживиться. Он сделал вид, что бежит как ни в чем ни бывало, словно его отправили куда-то с поручением, и более беззащитной и лёгкой добычи не сыщешь до самой столицы. Нападения так не последовало.
Снедаемый любопытством Ксинг пробежал чуть дальше, развернулся и свернул с дороги.
— Может, он там облегчиться присел, — сказал он вполголоса.
— Далековато забрался, — ответил он самому же себе.
— А может, он стыдливый! Или грибы там нашел, или ягоды, а то и птичье гнездо.
— Или вовсе беглый преступник, от властей прячется, — согласился с самим собой Ксинг. — С дружками!
Если сидящий в кустах тут давно или же путешествовал в нужном направлении, то был повод с ним поговорить, спросить, не проезжал ли торговец, и если проезжал, то как давно и куда? Ксинг обошел по большой дуге, затем подкрался незаметно сзади, получив хорошую возможность рассмотреть цель получше. Тощий и немытый, в странной разномастной одежде, тот удобно устроился на большом камне, где ёрзал, чесался, харкал и шмыгал носом, тем самым облегчая Ксингу задачу бесшумного подкрадывания. Сбоку от него, прислонившись к дереву, стояло копьё с настоящим железным наконечником.
Ксинг тихо подхватил копьё, удивляясь, как человек, создающий столько шума, мог остаться незамеченным с дороги.
— Не кричи, — посоветовал Ксинг, приставляя наконечник копья к спине тощего.
Тот немедленно пронзительно взвизгнул и отпрыгнул вбок, треснувшись о ствол дерева, перецепился о корень и упал головой прямо на камень, на котором только что сидел. Он разбил себе в кровь лицо и лоб и, похоже, потерял сознание. Ксинг озадаченно почесал в затылке, признавая, что этот момент как-то не продумал. Но что ему еще оставалось? Откуда он мог знать, что вместо того чтобы делать то, что ему велят, тощий устроит смешную сцену из кристалла. Такого типа, где неуклюжие забияки падали, перекидывали столы, опрокидывали на себя миски с едой, путались в собственных ногах или ударялись о дверные косяки под весёлую музыку. Ксинг, конечно, мог подкрасться, схватить его и заткнуть рукой немытый рот, но подобным заниматься совершенно не хотелось.
Подлечить его? Пусть стать великим целителем ему только предстояло в отдалённом будущем, но кое-что он умел и сейчас. И убрать такое небольшое кровотечение — проще простого.
— Слышал? — спросил чей-то хриплый голос.
— Ага, явно Харкун опять погадить присел, да прямо на сучок! — ответил второй.
Харкун? Ну что, не нужно быть великим мыслителем, чтобы понять, за что тощий получил такую кличку.
— Признался бы уже, что ему нравится, — загоготал первый.
Ксинг отполз чуть в сторону и затаился, поглядывая снизу вверх. Появились еще двое, которых он ощутил ранее, но на время упустил из виду, сосредоточив внимание на тощем. Досадный промах, у злодея-учителя за такое он бы давно уже отжимался на острых камнях. Пусть сейчас его никто, кроме самого себя, ни к чему не принуждал, но и потерять можно было гораздо больше, чем просто ужин. В деревне он лишь тренировался, но в настоящих опасных схватках бывал не слишком часто. И, как показала встреча с тощим Харкуном, чтобы стать настоящим воином, Ксингу требовалось ещё много чему научиться.
— О, смотри, от страха на дерево прыгнул и убился! — продолжал смеяться обладатель первого голоса.
— Погоди, что-то тут не так, — остановил его второй, низенький и худой, даже более худой, чем этот Харкун. — Просто так Харкун бы тут валяться не стал.
Первый на его фоне выглядел мускулистым гигантом, хотя мускулов там не было, их заменял жир. Грязная одежда, густые сальные волосы, всклокоченные усы и бороды — улучшенное зрение Ксинга помогало рассмотреть всё в мельчайших неприятных подробностях.
— Ага, — согласился первый, — особенно когда мы еще даже не начали делить добычу.
— Тихо ты, — злобно рыкнул второй, — забыл, что ли, о словах старшого?
— Да тут нет никого, — отмахнулся первый, но всё равно остановился и начал осматриваться по сторонам.
Оба тревожно переглянулись, вытянули из складок одежды короткие клинки, может, и не слишком пригодные для эпических битв, зато отлично подходящие, чтобы выпускать кишки или напасть из засады, подкравшись сзади, ударить в печень или перерезать горло, пока сообщник удерживает врага на расстоянии копья.
Ксинг выпустил немного ци Древа, объединил с Водой. Дерево тянется ветвями к небу, качает ветвями и шелестит листьями, а облака — это небесная вода, льющаяся на землю. От объединения стихий получается Ветер, именно его и создал Ксинг, вызвав в отдалении завихрение воздуха. Послышался шорох листьев, словно там шаркнула неосторожная нога.
— Туда! — парочка ринулась на звук, даже не озаботившись кровотечением Харкуна.
Ксинг скользнул к дереву, о которое разбился лоб Харкуна, взлетел на него белкой и затаился в тени густой кроны, взяв наизготовку копье. Если вначале он ещё сомневался — мало ли, вдруг это компания крестьян или лесорубов, один из которых отошёл погадить, то после слов о разделе добыче всё стало предельно ясно. Возможно, он напал на след торговца, ну а может, просто, как и положено герою в кристалле, натолкнулся на бандитскую шайку. Конечно, эти бандиты ничуть не напоминали подчинённых какого-нибудь Короля Разбойников, но и он пока тоже настоящим героем не являлся, а лишь начинал героический путь.
Ксинг никогда не слышал ни от старосты, ни от жреца, ни от торговца, ни от редких проезжих, что в округе орудует бандитская шайка. Но, во-первых, он нёсся быстро и успел пробежать приличное расстояние, а во-вторых, разбойники могли перебраться сюда и недавно.
— Ёж какой пробежал или барсук, — донеслись слова низенького бандита.
— Эх, я бы сейчас съел барсука! Люблю барсучий жир, — облизнулся толстяк.
Возвращаясь, они не особо скрывались. Опять остановившись над Харкуном, низкий пнул того ногой в бок.
— Эй, вставай!..
— Слушай, а может, он испугался змеи? — настороженно заозирался толстяк. — Или она его укусила.
— Или принял за змею собственное дерьмо! — загоготал низенький.
Вопреки всем опасениям, вверх они не смотрели. Ксинг изготовился.
Для сидящих в засаде бандитов не слишком-то они и скрывались. Хотя расстояние до дороги, прикинул Ксинг, и должно было бы заглушить любые разговоры, но всё равно, существовали же какие-то правила и порядки! Тем более что падение Харкуна они прекрасно услышали, а значит, прохожий на дороге насторожиться тоже мог.
Ксинг не стал больше медлить. Он слетел, почти почти что свалился с дерева, ударяя низенького копьем в правое плечо, а толстяку впечатывая ногой прямо в зубы. В настоящем бою сдерживаться, как гласила одна из его цитат, было глупо. Ци послушно устремилась в руки, и Ксинг отшвырнул раненного бандита, а второго ударил под дых.
С силой наступив на живот Харкуна и выдавив из того мучительный стон, он прыгнул вперед и принял боевую стойку, приготовившись к настоящему сражению. Ци и кровь бурлили, наделяя ясностью мысли и уверенностью в собственных силах. Но, увы, битва закончилась, так и не успев начаться. Толстяк бесформенным мешком валялся на земле и приглушенно стонал разбитым ртом. Мелкий ухватился за пробитое плечо, уставившись на Ксинга в ужасе. Рана выглядела серьёзно, да и ци показывала, что без помощи лекаря этот разбойник не жилец. Но Ксинг никого лечить не собирался, он просто сделал шаг вперёд и ткнул наконечник копья под подбородок разбойника, не давая тому раскрыть рта и издать крик.
Мгновение страха и сомнений — вдруг он напал на мирных подданных Императора? — сменилось ощущением радости победы и уверенностью в своих силах. Да, он допустил немало промахов, но и враги оказались далеко не главными злодеями из кристалла.
— Кто вы такие и что тут делаете? — спросил Ксинг. — Что за добычу вы там собрались делить и кто ваш главарь?
К сожалению, он не слишком хорошо знал законы Империи, но что если отобрать эту добычу себе? Или лучше сдать бандитов властям и получить вознаграждение? В кристаллах и свитках герои делали и так, и эдак, хотя обычно о подобную мелочь рук не марали, просто убивали и шли дальше, не задумываясь о деньгах.
— Я уберу копье, но даже не думай кричать, — предупредил Ксинг.
— Да ты ж еще ребенок! — когда горло перестало колоть лезвием, низкий сумел опустить голову и наконец рассмотреть своего противника.
— А болит у тебя по-взрослому, — ухмыльнулся Ксинг. — Проткнуть второе плечо? Так, чтобы рассеять сомнения?
— Нет, не надо, — испуганно мотнул головой бандит. — Я вижу, что у тебя копьё!
— Копьё? Для чего мне копьё? Смотри, я могу пробить тебя насквозь даже пальцем!
Ксинг вытянул руку и ткнул в ствол многострадального дерева. Брызнули щепки и кора, а рука погрузилась в древесину почти что по запястье.
Демонстрация получилась в достаточной степени наглядной, бандит чуть ли не рухнул на колени и начал сбивчивый рассказ. Ксинг слушал и поглядывал на двух других разбойников, ожидая, когда те придут в себя, и приготовившись к атаке раненого коротышки.
Но, видать, сила Ксинга хорошенько напугала разбойника, потому что тот так и не напал. Он рассказал всё, что знал, пусть и знал не очень много.
Раньше шайка разбойничала западнее, затем попали под облаву стражи, их разбили, а остатки бежали сюда. Недавно улыбнулась удача, подвернулось первое серьёзное дело — проезжавший мимо торговец, расслабившись из-за привычного маршрута, взял недостаточно охраны. Что позволило захватить обоз, а его самого взять в плен. Стало ясно, почему бандиты не напали на Ксинга — одинокого беззащитного путника, желанную добычу для любого грабителя. Если на дороге начнут пропадать люди, власти вновь устроят облаву. А родня торговца никому ничего не расскажет, если не хочет, чтобы тот расстался с жизнью.
— Мы не виноваты! — голосил разбойник. — Мы честные люди и никогда не хотели никого грабить! Нам пришлось вступить в шайку от нужды! Тебе-то откуда знать, что такое голод и как невыносимо тяжела крестьянская жизнь?
На глаз коротышки набежала почти что настоящая слеза. Но ци показывала, что он испытывает не горечь, а лишь надежду — надежду разжалобить этого богатенького молоденького дурачка и уговорить отпустить под честное слово снова начать жить праведно.
«Интересно, за кого он меня принял? — подумал Ксинг. — За ученика какой-то скрытой секты? Переодетого вельможу, культивирующего ци с пелёнок? Монаха из боевого монастыря, впервые выбравшегося, прикинувшись мирянином, в большой мир?»
— На жалость давишь, мразь? — сказал он зло, сжимая руку в кулак. — Если ты в разбойники подался от невыносимой жизни, то чего портишь ее другим крестьянам? Да, торговец сдирает много денег, но чаще всего берёт их наперёд! Кто теперь привёзет им заказанное? Кто вернёт деньги и товары, заработанные кровью и потом? Ты, негодяй, ограбил своих же собратьев, таких же крестьян как ты!
— Это не я, это все старшой! — испугался тот.
Но Ксинг уже не слушал. Именно из-за этого отребья торговец не приехал! Именно из-за них Фенг не находил себе места всю церемонию наречения — главное событие в жизни любого ребёнка! Он сделал быстрое движение, обрушив тщательно рассчитанный удар кулака тому на затылок. Чтобы бандит не подох, Ксинг остановил ему кровь, но рану залечивать не стал — обойдётся. Вырубив остальных, которые потихоньку начали приходить в себя, ухватил их за шиворот и подтащил их к несчастному дереву, мысленно извиняясь перед духами природы, которые здесь обитают. Ещё раз убедившись, что все трое находятся без сознания, он, чуть вскарабкавшись на дерево, поочерёдно поднял каждого из них так, чтобы пальцы ног едва касались земли и прижал их запястья к шершавой коре.
После случая с волками он приложил немало усилий, работая над ликвидацией своих недостатков. И теперь, подчиняясь преобразованной в стихию Дерева ци, древесина потекла, пропуская сквозь себя разбойничьи руки, сковывая их надёжней любых кандалов, заодно и заращивая дыру, проделанную рукой Ксинга. Убедившись, что вырваться никто из них не сможет, он помчался дальше к лагерю разбойников, пылая яростью и желанием размозжить им всем головы.
На бегу ему пришла в голову внезапная мысль: «А может, и к лучшему, что торговцу помешали?» Явись бандиты на месяц позже, кто дал бы им отпор? Власти? Возможно. Но только после длительных бесчинств, насилия и смертей по всей округе, включая Дуоцзя, деревню, в которой Фенг провел пять лет. Эта мысль послужила ведром воды, вылитой в разожжённый очаг. Он успокоился и пришёл себя, вновь обретая возможность размышлять взвешенно и рассудительно..
Что ему требовалось в новой жизни? Знания и сила. И чтобы это получить, нужны были деньги и возможность действовать и перемещаться без помех и лишних вопросов. И пусть некоторое количество денег у него имелось, но обирать приёмных родителей он не стал, взяв относительно небольшую сумму на дорогу и проживание.
Пленение бандитов могло помочь с деньгами, а их убийство и последующие разговоры со стражей — вызвать длительные разбирательства, на время которых Ксингу придётся задержаться в какой-нибудь подземной тюрьме с капающей с потолка водой и в компании разного отребья: сюжет, который неоднократно встречался в кристаллах.
Даже если предположить, что власти сразу бы поверили, разобрались и отпустили, что вовсе не факт, — все равно потеря времени и сил.
Самое обидное, что даже просто убив всех бандитов и принеся страже их головы, он бы не совершил ничего предосудительного, наоборот, это было бы дело, угодное Империи. И будь он хотя бы на дюжину лет старше, это не вызвало бы у стражи ничего, кроме искренней благодарности. Впрочем, и тогда тоже лучше брать бандитов живьём — чтобы потом они отправились или на каторгу, изнурительным трудом отрабатывать свои злодеяния, или же на плаху — служить примером и предостережением для остальных негодяев.
Приблизившись к лагерю, Ксинг отбросил посторонние мысли, закрыв свою ци, и подкрадываясь с максимальной осторожностью. Как и возле дороги, вокруг лагеря тоже сидели наблюдатели. Вот только они больше интересовались происходящим внутри, вместо того чтобы пытаться углядеть возможного врага.
Несмотря на относительно недавнее пребывание, разбойники подготовились основательно. Возле глубокой ямы, которую закрывала решётка из связанных крест-накрест палок, стояли несколько больших шалашей, крытых густым еловым лапником. Имелась даже одна хижина, сделанная из тонких, толщиной в руку, жердей. Возле хижины сгрудилась ватага таких же немытых вонючих оборванцев, как и те, с которыми Ксинг столкнулся ранее.
— Пиши! — скомандовал огромный зверообразный бородач.
Вот в его теле жир точно отсутствовал, рубаха с чужого плеча трещала под напором мышц, и Ксинг ощутил, как в нем вспыхивает злоба. Теперь, когда он не понаслышке знал тяжелый крестьянский труд, корчевал пни, таскал тяжести, стоял, сгорбившись, с семьёй над грядками, до синевы морозил ноги в холодной воде и грязи рисовых чеков или пытался разбить неподатливую землю деревянной мотыгой, то понимал, что бородач, этот «бедный крестьянин, занявшийся разбоем от невыносимой крестьянской жизни» никогда не держал в руках ни серпа, ни цепа. Такая груда мышц требовала обилия еды, причём не каких-либо овощей или риса, а настоящего мяса. Мяса, которого, впрочем, как и любой другой пищи, крестьянам никогда не хватало и потому приходилось жрать все, от личинок до коры. Фенг прожил жизнь, даже не мечтая о куриной грудке, от которой Хань Нао когда-то воротил нос, и частенько засыпал голодным, чувствуя, как от боли сводит пустой живот. Бородач выглядел очень сильным, но это была пустая сила — ведь Ксинг отчетливо видел лишь обычные мышцы. Ци внутри тела бородача дремала и оставалась без развития.
Если отбросить в сторону мысль, что бородач — воин из достаточно зажиточной семьи, способный позволить себе каждый день питаться мясом и тренировать тело, увиденное означало, что он отбирал у других нажитое тяжелым непосильным трудом и благодаря этому жрал в три горла. Пока он жил за чужой счет, лишая крестьян еды, те надрывались и умирали от непосильной работы в поле.
Торговец Цзин, которого Фенг так ждал и не дождался, сидел на земле, сжимая в руках перо и свиток. Один его глаз полностью заплыл, щеку пересекал длинный порез, а руку обматывала грязная окровавленная тряпка. Над ним, уперев руки в бока, с грозным видом возвышался еще один разбойник. Другой бандит развалился неподалёку и с громким, режущим слух визгом точил паршивый ржавый клинок то ли в безнадёжной попытке сделать лезвие острым, то ли пытаясь запугать Цзина.
— Что писать? — спросил торговец с тоскливой обреченностью в голосе.
— Сколько пальцев мы им уже послали?
— Два! — с готовностью отрапортовал тот, что возвышался над Цзином.
— Отруби ему третий. Хотя стой! Пусть вначале напишет, а потом отрубишь.
Ксинг смотрел и ощущал, как скрипят его зубы, а руки сжимаются в кулаки. Он прекрасно понимал, что бандиты встречают своих жертв явно не объятиями, но такого тоже не ожидал.
— Так что писать? — еще тоскливее протянул Цзин, склоняясь над свитком.
— На твое усмотрение, — оскалился бородач, демонстрируя желтые зубы. — Думаю, ты сумеешь найти нужные слова, когда речь пойдет о судьбе твоей дочери. Вы, торговцы, очень ловки со словами, вечно дурите голову нам, простым крестьянам.
Ксингу очень захотелось подойти к этому «простому крестьянину» и забить его до смерти оторванными у него же руками. Он понимал и жестокость, и желание наживы, но не мог вынести это мерзкое лживое лицемерие.
— Так что давай уж, постарайся, задури головы и своим родичам. А если они не пришлют выкуп и на этот раз, то твоя дочка перестанет греть по ночам только мою постель и начнет радовать всех. А уж они не будут так добры, как я, и не станут хранить цветок ее невинности.
— Нет, не станем! — раздался дружный гогот.
— Через заднюю дверь, как старшой, тоже проберёмся!
— Эй, толстяк, ничего не пиши! Будь храбрецом!
— Правильно! Потом напишешь! А сначала посмотришь!
Торговец посерел, по лицу его катились крупные капли пота.
— Я… я постараюсь, — почти проскулил он.
— Сроку тебе, — бородач задумался для вида, — скажем, один цикл дней.
— Старшой, зачем столько ждать?
— Все равно не пришлют!
— Понимаю ваше нетерпение, — добродушно заметил главарь. — Сладкая ягодка, уж я-то знаю, насколько хороша! Но на деньги этого жирного пройдохи все женщины от Жумэня до столицы будут нашими!
«Зачем он потащил сюда еще и дочь?» — застонал мысленно Ксинг. Спасение девиц в беде было обычным делом, герои в кристаллах и свитках подобным занимались почти всегда. Зачастую это оказывалась встреча, предопределенная небесами, помогающая найти герою если не спутницу жизни, то хотя бы помощь и поддержку могущественного рода спасённой девушки.
Вот только… Вот только герои кристаллов всегда прибывали вовремя. Бандиты и разбойники убивали или ранили только охрану, никому не резали пальцы, а девицы отделывались разве что аккуратно порванным платьем, демонстрирующим не только беззащитность, но и соблазнительную красоту. Да и потом они не дрожали, сжавшись в запуганный заикающийся комочек, а вспыхивали пламенем истинной любви, встретив предназначенную им вторую половинку.
Ксинг раздражённо сплюнул. Пожив среди крестьян и познав не самую светлую сторону жизни, теперь он к подобным вещам относился с большим сомнением. Браки обычно заключались не по большой любви, а по договорённости родителей, причём ни возраст, ни симпатии невесты, а иногда и жениха, значения не имели. Конечно, бывало, что выбор невесты, родителей и жениха совпадал, как это, похоже, должно случиться с мастером Йи и Айминь, но такое случалось очень редко.
— Эй, старшой! А если она сама? — прокричал чей-то голос.
— Если она влюбится в кого-то из нас и захочет остаться, то мы совсем не против! — загоготал главарь, и разбойники подхватили смех. — Будет кому сбывать награбленное! Да, дорогой тестюшка?
От страха торговец обливался потом, перо так и ходило ходуном в дрожащих руках, а капли с его лба падали на свиток, размывая там чернила. Ксинг, планировавший сначала дождаться ночи, чтобы действовать наверняка, решил, что пора. В отличие от настоящих героев он, конечно, опоздал, но ещё мог спасти хотя бы палец Цзина, не говоря о жизнях торговца и его дочери.
Строить хитрые планы не имело смысла. Ксинг прекрасно рассмотрел ци окружающих, никто из них не годился ему в противники. Если он укрепит тело, то никто из них даже не сможет его толком ранить, разве что нанести небольшой порез. Харкун и его приятели уже показали на деле, какие из разбойников вояки, так что в данном случае следовало идти простым путём. Да, он ещё не великий воин и наделал тогда множество ошибок, но в данном случае переоценка противника — ошибка тоже.
Ксинг сменил позицию и глубоко вдохнул, концентрируя ци. Жаль, что он пока что ничего не знал и не умел, так как подлец-учитель ничему и не научил. Ведь будь он героем кристалла, то обязательно применил бы технику Трехкратного Шара Багрового Огня или Великого Водяного Дракона, чтобы выжившие бандиты попадали на колени, не думая о сопротивлении.
Будь у него нормальный наставник… Эх!
Но сожалеть о несбыточном было тоже глупо и неуместно. Поэтому Ксинг просто преобразовал ци в стихию Огня и метнул сгусток в костёр, над которым жарилось какое-то несчастное животное.
Тот взорвался, поднимая большое облако пепла, и под этим прикрытием Ксинг рванул с места. Он подхватил вертел — жареная лисица! — откусил и скривился. Без специй, и даже не посолили, да и выглядела лисица так, словно сдохла от голода!
Сплюнув, он с оттягом заехал полупрожаренным зверем по первому же попавшемуся в клубах пепла и дыма разбойнику.
Ксингу было еще далеко до истинных мастеров, способных переносить горы, разделять моря и обрушивать огненные ураганы. Но кое-чему на своём сельском и примитивном уровне он научился. И пусть он не знал ни единой техники, придумав только несколько приёмчиков, но у этих слабаков не было даже такого. Он подал ци и преобразовал в Ветер, ещё гуще поднимая клубы пепла и дыма, скрывая себя и лишая разбойников зрения.
Сам он, разумеется, не только видел врагов зрением ци, но прекрасно ощущал их присутствие на любом направлении.
Разбойников было удивительно много — около двух дюжин. И чтобы прокормить такую ораву, требовалось ограбить немало крестьян. Не хватит же на всех единственной заморенной лисицы! Так что сильно Ксинг сдерживаться не стал.
Его душа жаждала эпического сражения, напряжения на грани жизни и смерти. Чего-то, достойно смотревшегося бы в кристалле. Ничего такого не получилось. Битвы с речным чудовищем и волками оказались в дюжину, нет, в дюжину дюжин раз опаснее и сложнее.
Пока эти глупцы тыкали во все стороны своими ржавыми ножами и кривыми копьями, кашляя и хрипя от дыма, Ксинг просто шёл лёгким неторопливым шагом и наделял каждого из них шлепком ладони, способной протыкать стволы деревьев и крушить камни. Поэтому не прошло и дюжины дюжин вздохов, как всё закончилось.
Напоследок создав выброс Ветра и очистив воздух, Ксинг окинул взглядом свою работу. Картина вышла красивой — пара дюжин валяющихся тел, дрожащая девушка и лицо торговца, кажущееся из-за выпученного здорового глаза совсем незнакомым.
— Господин Цзин, — поклонился Хань.
— Фенг! Или уже не Фенг? — опечаленно вздохнул торговец. — Полагаю, настоящее имя ты уже получил.
— Дуо. Ксинг Дуо, — представился он.
— Я, моя дочь и вся моя семья перед тобой в долгу! — выпалил торговец. — Линьюнь, иди поздоровайся с нашим спасителем! Быстрей!
Дочка, девушка лишь немногим старше самого Ксинга, кивнула. Проходя мимо бессознательного главаря, она на мгновение остановилась, оглянулась и, убедившись, что Ксинг не смотрит в её сторону, изо всех сил обрушила каблук дорожных туфелек с толстой деревянной подошвой тому на промежность. Ксингу пришлось приложить немало усилий, чтобы не рассмеяться, тем самым показав, что чувствует ци вне зависимости от направления взгляда. Эта тактика тут же дала плоды — когда он повернулся к девушке лицом и они поприветствовали друг друга, то сумел «не заметить» отчаянное жестикулирование торговца и его пальцев, указывающих на Ксинга.
Менялись персонажи и декорации, но представление в театре оставалось тем же. Только теперь попытки очаровать и привязать к себе молодого и глупого, но очень перспективного жениха предпринимали уже не крестьянки из родной деревни. И торговец торопился, пока Ксинг ещё нигде не побывал, не набрался опыта и ума в большом городе.
Ксинг не стал строить из себя дурачка и прикидываться тупым крестьянином. Его путь с торговцем пересёкся, может, жизнь ещё сведёт их вместе, но, скорее всего, они виделись в последний раз. Но ссориться и самоутверждаться, показывая, как он всех раскусил, Ксинг тоже не стал — во-первых, не стоило затраченных усилий, а во-вторых, так бы он напомнил сам себе мерзавца-учителя. И пусть Ксинг стремился стать таким как учитель, но только не в этом аспекте.
Он просто сохранял невозмутимое лицо, игнорируя все намёки, вёл себя вежливо, но отстранённо. Используя ци, Ксинг починил сломанные телеги, разобрал хижину главаря, сделав из неё несколько волокуш, на которых можно было бы увезти добычу. Лошадей не хватало, за время ожидания некоторых из них разбойники уже съели, но у него имелась очень неплохая замена. Две дюжины замен.
Ксинг вытянул из ямы избитых и охающих возниц, по совместительству охранников, подозревая, что парочка из этой четвёрки уже согласилась перейти к разбойникам — ведь при почти том же роде занятий можно было бы получить, пусть и совсем незаконно, намного большее жалование.
Впрочем, сейчас это не имело значения, так что Ксинг оставил подозрения при себе. Он лишь постаскивал разбойников, включая первую встреченную троицу, а потом, дождавшись пока те придут в себя, запряг их прямо во главе со скрючившимся и охающим главарём в оставшиеся без тягловой скотины нагруженные до предела телеги. Забросив на одну из них свою корзину с поклажей, Ксинг потянул её сам — сражение вышло слишком лёгким, так что следовало наверстать потерянное время, тренируя во время бега выдержку и силу.
☯☯☯
— Твоя награда за бандитов и за часть добычи, — сказал Цзин, протягивая ему увесистый кожаный мешок. — Ксинг, а ты точно не хочешь остаться? Чтобы продать всё остальное, требуется время, так что мы могли бы вместе…
— Можете считать, что оплатили свой неоплатный долг, господин Цзин, — ответил Ксинг, пряча мешок в корзину и вскидывая её на плечи.
— Но вместе мы смогли бы…
— Вы не приехали, господин Цзин, — перебил его Ксинг и, предупреждая возражения, вскинул руку. — Не по вашей вине, знаю. Но это не так важно. Судьба подает мне знак, и кто я такой, чтобы с ней спорить?
Цзин, увидев решимость Ксинга, сразу увял, а заготовленная речь так и осталась непроизнесенной. Ксинг быстро вышел из дома торговца и, пробираясь по кривым улочкам, добрался до ворот. Там он поозирался по сторонам, заметил скучающего стража и вежливо поздоровался.
— Подскажите, пожалуйста, уважаемый господин, ведёт ли дорога, проходящая через эти ворота, к славному городу Жумэню?
— Ведёт, как не вести, — зевнул пожилой стражник. — Я стою тут больше двух дюжин лет, но никогда не слышал, чтобы кто-то называл Жумэнь славным. Не ходи туда один, малец! Последнее время на дороге пошаливают разбойники, вон на днях поймали целую ватагу! Да и зачем тебе такая дыра как Жумэнь?
— Там проживает лучший кузнец провинции, мастер Гонг, — ответил Ксинг.
— Мастер Гонг! — подпрыгнул стражник, словно ему в задницу кольнули его же копьем. — Понимаю, что хочешь заказать оружие, кто же не хочет? Вот только знал бы ты, малец, сколько оно стоит! Вижу, ты не из бедняков, но ни у тебя, ни у твоих родителей не хватит денег, чтобы заказать у него хотя бы нож. Ну и вообще, ты хоть знаешь, где он живёт?
— Нет, не знаю, — признался Ксинг. — Думал спросить в Жумэне.
— Рядом с Лесом Дюжины Шагов! Почти в самом лесу! Прямо на окраине!
— Шагов? Всего дюжины? Такой маленький?
— Башка у тебя маленькая! А Лес Дюжины Шагов назван не по размеру. Это страшное и гиблое место! Деревья там будто живые, качаются, следят за тобой, скрипят и так и норовят ухватить ветками! И среди них воют призраки и злые духи. Воюют, видать, с подземными демонами. Хочешь знать, почему дюжина шагов?
Ксинг кивнул.
— Именно столько шагов по лесу успеет сделать неосторожный путник, прежде чем его утащат демоны или съедят тамошние звери! Лучшими мастерами Империи мимо леса проложена дорога, но и то путники всё равно пропадают. Шёл себе человек, шёл, а потом раз, и пропал! Даже косточек не найти! Говорят, даже отряд императорских войск там сгинул. И уж тебе, мальцу, соваться туда точно не стоит!
Ксинг поёжился. Звучало очень страшно, страх навевало даже само название, словно вышедшее из кристаллов. Бао Сяо когда-то сражался с Аметистовой Кровавой Обезьяной в похоже звучащем месте, Лесе Тысячи Воющих Демонов, и даже он, герой из героев, получил там тяжёлые ранения.
Вот только мастер Йи, рассказавший о лучшем кузнеце, о котором когда-либо слышал, ни разу не упоминал о том, что тот такой уж великий воин. И если тот умудрялся не только жить возле леса много лет, но и как-то получать заказы, то имелись способы до него добраться без необходимости пробиваться через оравы демонических зверей и злых духов.
— Благодарю вас за предупреждение, — поклонился Ксинг. — Ни шагу в этот лес не ступлю, а уж тем более целой дюжины!
Он сорвался с места и помчался вперёд, по дороге к Жумэню, чувствуя себя так, словно ему предстояло завоевать весь мир.