Вавилон. Пламя - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 5

Глава 4

Каждая сцена о чем-то повествует. Разбитый конвой, который они оставили позади себя, рассказывал весьма интересную историю даже без всякого контекста. Сцена, лежащая перед ними сейчас была чуть проще в интерпретации. И радовала Лилит чрезвычайно.

Она подошла к пустой поломанной телеге, лежавшей вверх ногами на обочине дороги, и осмотрелась.

— В пыли пятна крови, довольно свежие, — сказала она задумчиво. — Отличные новости, уважаемые!

— Почему? — не поняла непрерывно чесавшаяся Сакусэ. Лилит и Варац настояли, что ее нужно одеть, и подобная перемена дарила девочке множество новых ощущений, по большей части неприятных.

— Потому что тут натоптано. А телега пуста. Значит, шерстили дорожные бандиты. А дорожные бандиты значат, что мы на верном пути. Точнее, — Лилит огляделась. — На одном из больших трактов.

Она повернулась к лисице.

— Минг, скажи-ка мне одну вещь.

Кицунэ посмотрела на нее вопросительно.

— Дикая магия иллюзии подразумевает перевоплощение? Можешь превратиться во что-то менее приметное? В собаку там, в кошку?

Минг лениво лизнула лапу.

— Могу. Но не хочу.

Лилит закатила глаза.

— Добро пожаловать на борт. Правило одно: делай, что я говорю, или катись отсюда. Заигрывать будешь с самцами.

— Грубо и уныло, — фыркнула Минг, взмахивая хвостом. — Никакого уважения.

На месте небольшой лисицы перед ними возникла пленительной красоты аньянгка в белом силку. Волосы ее были забраны в пучок, руки белы и ухожены. Единственное, что выбивалось из общей картины — радужка янтарно-желтого окраса. Лилит не понаслышке знала, что приметные глаза — это отнюдь не мелочь. Но решила, что они помогут отвести любопытные взгляды от ее собственных, и промолчала.

Варац хмыкнул, с любопытством оглядывая Минг в человеческом облике. Лилит указала пальцем на деревянные сандалии на ногах лисицы.

— Такие уже никто не носит.

— Ерунда, — махнул рукой чародей. — Бывает, что и носят. Тебе в вопросах моды вообще право голоса не положено, дорогуша.

— А так хотелось, — съязвила Лилит. — Шагаем, уважаемые. Чем бодрее, тем лучше.

Она пошевелила пальцами сломанной руки, с удовлетворением отметив, что в них возвращается подвижность. Еще немного болело, но по крайней мере срасталось ровно.

— Должен признаться, — чародей откусил неспелое яблоко. По пути на тракт им попалось несколько диких плодовых деревьев. — Я замучился шагать. В основном потому, что уже полторы луны мое единственное развлечение — смотреть на твою отвратительную мину.

— Шею только не сломай, смотря на мою отвратительную мину, — сказала Лилит, глядя на чародея сверху вниз. Тот принял оскорбленный вид, прижав руку к груди.

— В самое сердце! Какое кошмарное хамство!

Сакусэ с интересом наблюдала за их коммуникацией, и незаметно пыталась подражать их жестам и мимике. Минг косилась на девочку с неодобрением. Несколько дней назад Лилит обрезала длинные волосы Сакусэ, которые никогда не знали воды и мыльного корня, зато были залеплены грязью и спутаны так, что сделать с ними что-либо было решительно невозможно. Обрезанный край вышел немного неровным, но Сакусэ стала выглядеть гораздо опрятнее. Впрочем, характер движений, взгляд и в целом манера держаться все равно безошибочно выдавали в ней дикарку, выросшую в лесу.

— Много знаешь о кицунэ? — спросила Лилит у Вараца.

— Не очень, как и весь остальной мир, — пожал плечами Варац. — Их изучают в рамках демонологии, хотя демонами они не являются. Пока их относят к демоническим существам, за неимением классификации получше. Кто-то предлагает выделить их в разумные расы, но это слишком… новаторская идея. Сообщество к ней пока не готово.

— Меня не очень заботит классификация чернильных болванов, сидящих в пыльных архивах. Полезное что-нибудь знаешь?

— Прошу прощения, все время забываю, что говорю с бандиткой, — ехидно ответил Варац. — Они используют дикую магию, крайне могущественны. О них существует большое количество народных мифов и легенд, и это тот случай, когда мифы рассказывают больше, чем факты. Впрочем, они разнятся. Где-то верят, что кицунэ едят детей, где-то, что души заблудших. Где-то, что сами заманивают добычу, соблазняя различными иллюзиями. В некоторых местах им принято приносить жертвы и разнообразные подарки. Как они живут, чем живут, чего хотят — неизвестно. Не понимаю, почему ты у меня спрашиваешь. Вон, красавица гарцует, спроси у нее сама.

— Ага. Она же охотно все расскажет и поделится, — хмыкнула Лилит. — Какая от вас польза, уважаемый чародей? Перечисленное и я знаю, все знают. Где ваша хваленая академическая эрудированность?

— Там же, где твое чувство такта, — фыркнул Варац. — Я был уверен, что ты знаешь больше меня.

— С чего?

— По опыту сатори, — Варац кивнул на льняную торбу на своем плече, в которой покоилась голова упоминаемого существа.

— Да что я там знала-то, — фыркнула Лилит. — Про кицунэ и того меньше. Все что ты уже назвал, по сути.

— Тогда ничем не могу помочь, — пожал плечами чародей.

— К счастью, к этому я уже привыкла.

Лес, из которого они вышли, был малонаселен зверьми, но Сакусэ удалось поймать белку и куницу в наскоро сделанный силок. Последние несколько дней Лилит и Варац питались личинками и жуками-короедами, и были страшно довольны такой переменой в рационе. Сакусэ, часто заглядывавшая Лилит в глаза, рассмеялась и зарделась, когда та похвалила ее за хорошую работу. Минг явно не баловала девочку вниманием и одобрением, и, столкнувшись со слегка более теплым отношением, Сакусэ совершенно растаяла.

Судя по следам от колес, тракт был оживленным, и Лилит ожидала скорых встреч с торговцами, купцами, караванщиками и путешественниками.

— Почему в этой сраной провинции все ходят пешком? — проворчала Лилит. — Так бы напросились в попутную телегу…

— Да кто бы нас взял, — расхохотался Варац. — Ты нас со стороны видела?

— Вообще, да, — согласилась Лилит, оглядываясь на Сакусэ, которая непрерывно чесала то руки, то голову. — Еще и малая. Я, честно говоря, удивлена что она может связать два слова и ходит прямо. Обычно волчьи дети такие же дикие, как их приемные родители.

— Волчьи дети?

— Их так называют в Оренхае. Малых, которых воспитали дикие звери и демонические существа. На Севере лишние рты сплавляют церкви, а в Оренхае — оставляют в лесу. Некоторых подбирают звери из материнского инстинкта, и растят вместе с прочими детенышами.

— Любопытно. Никогда не слышал.

— Еще бы ты слышал. Животные подбирают и воспитывают младенцев, выкинутых людьми. Такая молва ни одному ярлу невыгодна. Я-то об этом знаю только потому что охотилась на них.

— Ты? Охотилась на детей?

— На волчьих детей. Было дело. Если в стае волков бегает ребенок, это лишь вопрос времени, когда его заметят. Охотники, лесники, карлы, запасающие в лесу дрова. Начнут болтать, поползет слушок. То тут, то там всплывает, что по лесам одичалые бегают. Дети, холодные и голодные. Винят ярла, который такое допускает. Их много стало после войны, вот и наняли чистильщиков. Кучу наемников подключили, и меня среди прочих. Разделили на большие группы и отправили чесать леса, разбитые на зоны. Велели зарыться в землю, но выследить и устранить всех до одного.

— Изумительно. Не можешь возглавить — истреби, — захохотал чародей. — К тому же это гораздо дешевле, чем пытаться им помочь, так ведь?

— А им не поможешь, — пожала плечами Лилит. — Ты бы их видел. Воют, лают, бегают на четырех лапах. Боятся огня, человеческого голоса. Натурально волчата.

— И скольких тебе удалось выследить?

— Трех. Было не так уж трудно, у них жутко приметные следы. Но на прочесывание тридцати ику времени ушла куча. Мне с группой повезло, толковые ребята были. И не лезли, куда не просят. У других без жертв не обошлось на почве междоусобиц, а у нас даже не подрался никто за добрый сезон.

— Любопытно. Маленькая Лилит завела себе новых друзей?

— Парочку. Видимся иногда в норах. Но за нашим братом сложно уследить, почти никто не сидит на одном месте. Слухи разносятся, если вдруг кто пропал из виду надолго. Обычно это значит, что он либо вышел, либо укрылся пеплом. Бывают, конечно, триумфальные возвращения, но редко. Чаще о тебе просто забывают. Нет имени, ходящего по устам и рукам, нет и заказов.

— А высшая лига как же? Ты упоминала.

— Шишки в норах редко бывают. У них клиенты в других кругах вращаются. Когда твое имя известно парочке их величеств, какое тебе дело до того, что болтают в каких-то занюханных кабаках?

— Хочешь однажды туда попасть, надо полагать?

— Не люблю официоз. И царственные замашки их величеств. Больше мэтро и несколько архонов я, боюсь, не вынесу. Но это не значит, что у меня нет амбиций. Амбиций отказать королевской особе без видимых на то причин.

— Изумительно. Они этого не особенно любят, ты в курсе?

— В курсе. Поэтому действовать буду по обстоятельствам. А вообще, если работа будет интересной…

— За оплату, что тебе предложит королевская особа, тебе что угодно должно быть интересно, — усмехнулся Варац. — И даже не вздумай мне лечить, что ты в деле не ради звонкой монеты.

— Уважаемый чародей, — Лилит повернула к нему голову. — Вы за свою долгую жизнь продали хоть одну свою работу?

— Смеешься? Разумеется.

— И что же, вы в деле ради звонкой монеты?

— Что за идиотское сравнение? Есть искусство, а есть ремесло. Первое существует независимо от денег, а второе — только из-за них.

Лилит уставилась в небо задумчиво.

— А где кончается ремесло, а начинается искусство?

— Зависит от определения!

— Так дай определение.

— Прицепилась, а? Ну хорошо. Искусство подразумевает создание чего-то нового, пока ремесло подразумевает повторение существующего.

— Да ну?

— Ну да! — передразнил Варац. — Ремеслу можно обучить. Искусству — нельзя.

— Ага. То есть чары-таки ремесло?

Варац поморщился и неохотно ответил:

— В некотором роде. Но это плохой пример. Область слишком обширная, в ней можно как и повторять существующее, так и создавать новое. Открытия, изобретения… и так далее.

— Ага. А кузнечное дело?

— Да тоже. Есть мастера, которых я бы отнес к творцам, но большинство годами стругает одни и те же типовые латные открывалки. Скажешь нет?

— Скажу да, — согласилась Лилит. — Последнее. Барды.

Варац помотал головой с гримасой непонимания.

— Смеешься? Отвратительный пример!

— Не смеюсь. Серьезно спрашиваю. Барды творцы или ремесленники?

Варац взял небольшую паузу.

— Не дело, а делающий? К этому ведешь?

— Ага, — кивнула Лилит. — Создателей всегда меньше, чем исполнителей. Но они есть в любом деле, и не видеть этого как-то даже узколобо с вашей стороны.

Варац выпучил глаза, собираясь было возмущаться, но прекратил свою излюбленную игру на полпути, улыбнувшись и махнув рукой.

— Твое, дарю. Больно смотреть, как такой мозг растрачивает себя на всякую чушь.

— Кто бы говорил, любитель вечеринок, — фыркнула Лилит. — Что за нотации? От тебя вот в последнюю очередь ожидала.

— И правда, дурость, — согласно кивнул Варац. — Будем считать, что голову напекло.

Сакусэ звонко чихнула, видимо, надышавшись пылью, и принялась облизывать сопли со рта. После того, как Лилит показала ей все достоинства рукавов, девочка пришла в неописуемый восторг и принялась сморкаться в них, на чем свет стоит. Варац хохотал, в большей степени потешаясь над страданиями Лилит, нежели над дикарством Сакусэ.

Сложно сказать, что утомляло в большей степени — бесконечная ходьба, солнцепек или скудная еда. Никто не жаловался вслух, но даже Лилит, привыкшая к лишениям долгих странствий, нет-нет да вздыхала тяжело, отправляя в рот горстку наспех зажаренных жуков.

Она не считала дни, хотя, вероятно, стоило бы. Лилит подумала об этом, когда прикидывала, сколько у человека должно уйти дней пути, чтобы покрыть расстояние, которое упряжь лошадей прошла за тамису. По всему выходило, что совсем скоро они должны были достигнуть окрестных деревень Чинджу. Однако, тракт все еще пустовал — за дни путешествия они не встретили ни души.

Был еще один фактор, который торопил ее, помимо горящего заказа и постепенно гниющей руки. Макушка неприятно зудела, особенно с утра, и Лилит знала, что это значит. Опасения подтвердились, когда она ощупала голову под волосами и обнаружила два нароста, окруженные слегка воспалившейся кожей.

— Сука, — только и сказала она, затягивая извечный высокий хвост. — Никакого покоя.

Вечерами, когда Минг и Сакусэ уходили, а Лилит и Варац устраивали ритуальные посиделки у костра, их обоих одолевали тяжелые мысли. Как бы они не бодрились, ночь встречи с сатори не прошла для них бесследно, и живые воспоминания то и дело настойчиво стучались в голову, напоминая о тьме, которую они оба почувствовали. В себе, и друг в друге.

Лилит одолевала усталость. Ей надоело, что за ней по пятам ходит тень пережитого, ни на миг не оставляя ее в одиночестве. И тень не только той наполненной агонией ночи; она никак не могла ухватить пустоту в своей памяти. Понять, что она забыла, и где искать это забытое. Неопределенность изводила ее, и в конце концов она бросила всякую рефлексию. Когда ее снова одолевали воспоминания, Лилит встряхивала волосами, подкидывала в костер веток и насильно заставляла себя думать о заказе, работе и охотниках.

Варац ощущал нечто похожее: его тоже насильно тянуло куда-то вглубь своей головы, и он чувствовал, что теряет контроль над собственными мыслями. Они отчаянно бились в черепной коробке, отдаваясь в голове неритмичными ударами, вызывая тремор, тревогу и усталую ненависть. Он смотрел на хмурую Лилит, в аметистовых глазах которой отражалось пламя, и понимал, что она проходит через нечто похожее. Только для нее это, скорее всего, в новинку.

Каждые несколько лет наступал такой период, когда воля чародея истончалась, и контролировать себя становилось трудно, почти невозможно. Обычно он справлялся с этим, изолируясь в студии в компании веществ, алкоголя и скульптур. В последнее время, за счет определенных каждодневных ритуалов, придающих ему уверенности и сил своим постоянством, подобные эпизоды практически перестали случаться. Однако нервная встряска, которую ему довелось пережить, пошатнула хрупкий внутренний баланс, разметав выстроенные поддерживающие леса. В результате Варац оказался в ситуации, когда под рукой не было ни привычных способов справляться с собой, ни ритуалистики, чтобы облегчить свое состояние, ни чего-то, что можно было бы использовать в качестве анестетика. Пока он держал себя в руках, но знал, что его хватит ненадолго.

Им обоим нужно было как можно скорее добраться до города. Эта мысль выражалась в тревожных взглядах, встречающихся друг с другом, и они без слов знали, что думают об одном и том же. Поэтому Лилит постоянно подгоняла Сакусэ, а Варац будил Лилит еще до рассвета, чтобы двинуться в путь. Каждый день превратился во что-то, что нужно пережить, надеясь, что не случится катастрофы. Но тучи между ними неумолимо сгущались, обещая ураган.

Обе головы, завернутые в льняные торбы, вошли в стадию активного гниения, и источали едкий, тошнотворно-сладкий запах разложения. Лилит плотно обернула их льном в несколько слоев, чтобы защитить плоть от падальных мух. Личинки существенно ускоряли процессы распада, а Лилит нужно было, чтобы Льгашмын сохранил узнаваемые черты лица, когда они доберутся до города. У нее был богатый опыт длительной транспортировки голов, и такой же богатый опыт объяснения заказчикам, что довезти она сможет лишь неопознаваемую черно-зеленую массу, и лучше бы им попросить какое-нибудь другое доказательство выполненного заказа. Жара тоже не способствовала сохранению товарного вида трофеев, и лен был пропитан трупной жидкостью, сочащейся из стремительно гниющего мяса и привлекающей насекомых. И не только их.

В одну ночь к ним пришли гости, привлеченные запахом: стайка плотоядных гаки. Это были небольшие котоподобные создания с вытянутой мордой, напоминавшей козлиную. У них было четыре больших глаза с красной радужкой: два основных и два дополнительных, поменьше, расположенных по бокам морды. Голову их венчали четыре небольших, но крепких рога — два клинообразных козлиных и два загнутых бараньих. Бесхвостые и чрезвычайно пушистые, они застенчиво топтались в прилеске, не решаясь подойти к людям и костру. Варац неуютно ёрзал в их незримом присутствии.

— Они безобидные, — успокоила его Лилит. — Даже вполне милые. Их иногда держат, как питомцев.

— Люди все держат, как питомцев, — фыркнул чародей. — И постоянно за это расплачиваются.

Лилит хмыкнула и медленно встала, чтобы не напугать гаки резкими движениями. Она надрезала двух еще не освежеванных зайцев, и, тихонько присвистнув, кинула тельца в подлесок. Послышалось мягкое, благодарное рокотание и совсем скоро — чавканье, смешанное с довольным урчанием. Лилит вернулась к костру.

— Ты в курсе, что ты только что отдала кускам меха наш ужин?

Лилит пожала плечами.

— Они падальщики. Свежее мясо не очень любят. Хочешь, заберу зайцев и отдам им сатори? — спросила она насмешливо.

— Иди ты! — чародей бросил в нее веточкой. — Хочешь голодать — на здоровье, но меня-то зачем тащить за собой?

— Да брось ты истерить. Ты же не жрешь ничего, думаешь я не вижу?

— Конечно видишь. Ты вездесущая и дотошная.

— А теперь еще и голодная. И потому — нетерпимая. Так что возьми вот сливу, рот занять. И не провоцируй меня, будь любезен.

Даена неловко обняла себя одной рукой, смотря на двух играющих ровесниц. Она переминалась с ноги на ногу в смущении, не решаясь подойти.

Ила и Тира были темноволосыми двойняшками, приехавшими в Кошь недавно, вместе с семьей. Тятя рассказывал, что раньше они жили в шахтерском поселении и добывали руду. Но в последние годы шахта стала истончаться, работа стала тяжелее, а платить стали меньше. Даена никогда не видела, чтобы девочки ссорились между собой, и никогда не слышала, чтобы родители повышали на них голос.

Даена плохо ладила с другими детьми. Пыталась когда-то сдружиться, но дружба не клеилась. Почти каждая игра заканчивалась дракой и обзывательствами, и у девочки была дурная репутация среди сверстников. Ее считали недалекой и задиристой, и она не предпринимала попыток никого переубедить. Досуг она чаще всего проводила одна, сидя на берегу реки и наблюдая за рыбой, или играя сама с собой. Иногда ловила лягушек и надувала их через соломинку, скорее из интереса чем из жестокости. В жаркие летние дни, когда дети купались на реке, она строила шалаш в подлеске. Это был масштабный и долгий проект, длившийся уже полсезона. Даене хотелось построить такое убежище, чтобы оно могло пережить мокрую осень и холодную зиму. Больше всего она боялась, что шалаш найдут и разобьют, поэтому держала его в строжайшем секрете даже от тяти — вдруг сболтнет ненароком.

Девочки сидели на корточках, и копошились в камнях. В какой-то момент Тира обернулась на Даену, и ткнула сестру в бок. Ила приветливо помахала. Даена сделала несколько неуверенных шагов в их сторону, и, заметив улыбки на их лицах, ответила тем же.

— Долгой жизни! — поприветствовала ее Тира. Ее можно было узнать по родинке на правой щеке. У Илы такая же была на левой.

— Долгой жизни, — ответила Даена. — Чегой делаете?

— Камни отбираем, — ответила Ила, указывая рукой на небольшую кучку. — Для пращи.

Тира гордо показала девочке плетеную пращу из грубого джута. Узлы были чуть косыми, но в целом орудие выглядело достойно. Даена взяла пращу в руки и пощупала.

— Птиц бить пойдем, — пояснила Ила.

— Зачем? — не поняла Даена.

— Так охотиться. Праща почто нужна?

Даена кивнула, соглашаясь.

— Ты чья будешь?

— Пастора.

Тира сощурилась на нее.

— Стучать на нас побежишь?

Даена энергично помотала головой.

— Я не стукачка. Мне скучно просто. А тут все козлы, особенно рыжий Ибра.

— Почему? — заинтересовалась Ила, смотря на девочку с любопытством. Во взгляде Тиры все еще было некоторое недоверие.

— Козел и все, — категорично ответила Даена. — Змеей в меня кинул давеча.

— А ты что?

Даена отвела глаза чуть стыдливо, сомневаясь, стоит ли рассказывать.

— В сладкий горшок пауков накидала. А пастилу оттуда козе скормила.

Ила рассмеялась, а Тира ограничилась улыбкой.

— Лихо! — сказала она уважительно. — Как звать?

— Даня, — представилась девочка, чувствуя, что ее пригласили. Она присела на корточки рядом с близняшками. — А какие камни надобно?

— Такие вот острые, — Ила дала ей один из кучи. — Смотри…

Весь день они провели втроем: девочка показала им места, где любила гулять, куст крыжовника, про который знала только она, и особенно старый высохший дуб, на который было легко залезть и на ветвях которого они свободно помещались все вместе.

Тира казалась Даене чуть молчаливее и серьезнее Илы, но они обе ей по-своему нравились. Ила была смешная, но с Тирой было интереснее говорить. Она рассказывала про обвалы в шахтах и про нашествия саранчи, происходившие каждое лето. Они поэтому уехали, пояснила Тира. Дурной это знак, про саранчу.

Даена опомнилась только когда уже стемнело, и, наскоро попрощавшись, побежала домой. Тятя не любил, когда она задерживалась после заката, к тому же у нее совершенно вылетело из головы, что сегодня она должна была стряпать.

Когда она ворвалась в хату, тяжело дыша, она застала тятю возле печи с ухватом в руках.

— Ты где пропадала? — воскликнул он, стараясь звучать строго, но Даена слышала лишь беспокойство в его голосе.

— Заигралась! Прости, тять, — она отряхнула многократно заплатанную юбку и поправила растрепанные волосы. — Мы с девчонками в лес ходили…

— Не в Ярь? — взволнованно спросил отец, с которого мигом слетела вся напускная строгость.

— Не в Ярь, в подлесок возле речки, — Даена вытерла босые ноги о тряпку и вприпрыжку подошла к столу. — Ты состряпал уже? Или давай я?

— Дождешься тебя, — проворчал отец. — Клубни запек, садись давай.

— Спасибо, тять, — улыбнулась Даена. — Завтра каравай спеку. А то мука лежит вон, размокнет скоро.

Отец поставил на стол дымящийся горшочек и вернул ухват на место. Даена погрузила деревянную ложку в разваливающийся картофель и принялась активно дуть на нее.

— С кем играла-то? С Мартовскими чтоль?

— Не, — девочка сунула в рот ложку и задышала, остужая еду прямо во рту. — С новыми, шахтерскими.

Отец нахмурился чуть обеспокоенно.

— Ну, раз ладишь с ними… Ты куда накинулась, а молитву прочесть?

— Ой! — спохватилась Даена, спешно проглатывая картошку. Она сложила ладошки вместе и закрыла глаза, приготовившись слушать.

Лилит проснулась с резким кашлем. Над ней нависала Сакусэ, смотрящая на нее во все глаза. Она тихонько пискнула и поспешно отползла, как только Лилит взглянула на нее.

— Что за шутки, малая? — спросила Лилит недовольно, потирая шею.

— Ничего! — поспешно ответила девочка и смутилась. — Ты говорила во сне.

Варац, сидящий поодаль возле кипящего котелка, тонко улыбался. Лилит раздраженно сплюнула.

— Снится дрянь всякая… Малая, не пялься на людей, когда они спят! В следующий раз по шапке получишь.

— По чему?

— По башке! — Лилит встала, неспешно потягиваясь. — Только сопли научилась не слизывать, теперь это еще.

Чародей тихонько засмеялся. Его страшно веселили попытки Лилит обучить Сакусэ социально приемлемому поведению.

Отправив Сакусэ искать Минг, Лилит занялась дыхательной практикой в надежде успокоиться.

— Что я говорила? — спросила она, прижав грудь к коленям.

— За кого ты меня принимаешь, подслушивать? — спросил чародей насмешливо. — Что человек болтает во сне — его личное дело.

Лилит не стала спорить. Она занималась тем, что сворачивала свой сон в комок, загибая уголок за уголком, пока он не перестанет существовать. Пока изо рта ее не пропадет вкус несоленой крахмалистой картошки.

На душе было гадко, ей хотелось отплевываться от оживших воспоминаний, которые она в свое время так усердно запихивала как можно дальше, как можно глубже. Сегодня был один из тех дней, когда она жалела о своей цепкой на детали памяти.

Отдать Варацу должное, он не приставал с расспросами. Видимо, все-таки услышал достаточно, чтобы понять, что речь о прошлом. Разного рода воспоминания были тем немногим, к чему чародей относился с пониманием, и никогда не переступал границ. Лилит ценила это и тоже не задавала лишних вопросов, поддерживая негласное соглашение о том, что прошлое — личное дело каждого, и делиться им стоит только если сам того захочешь. А она не хотела. Ни делиться, ни думать, ни вспоминать. Впрочем, от ее желаний тут уже мало что зависело.

Гаки увязались следом. Они старательно прятались и избегали показываться на глаза, но Лилит слышала листья, шуршащие под их мягкими лапками, и то и дело из-за деревьев доносилось вопросительное рокотание, которым вожак подзывал отстающих. Наблюдая, как зверьки прячутся, но держатся рядом, стараясь не отставать, Лилит ощутила внутри странное тепло и легко улыбнулась. Обычно животные ее не любили — кошки шипели, собаки облаивали, лошади беспокойно ерзали в ее присутствии. В ответ Лилит пожимала плечами и не лезла с непрошенными ласками, уважая право хвостатых испытывать к ней неприязнь. Но гаки, похоже, было любопытно. Или совсем голодно. В любом случае, это поднимало Лилит настроение.

— Да они просто за головами увязались, — фыркнул чародей.

— Какой омерзительный прагматизм! Совершенно невыносимая личность! — громко воскликнула Лилит, с апломбом взмахивая руками.

Варац скорчил было высокомерно-неприязненное выражение, но из него вырвался непрошенный смешок.

— Давно хочу напиться, — он покачал головой с улыбкой. — Чтобы забыть, что ты вообще существуешь на этой земле.

— На удивление здравое желание, уважаемый чародей. Я бы тоже с удовольствием забыла о своем существовании. Есть для этого снадобья, а?

— Снадобий нет. Есть порошки, листья, соцветия и кристаллы.

— Звучит изумительно. Дайте десять.

Она сжала и разжала кулак на левой руке, слушая тупую боль в костях и зуд в макушке, не то чтобы невыносимый, но неприятный и беспокоящий.

— У нас в цеху много кто на разгоняющих сидит, — Лилит провела рукой по волосам. — Трексима полезная вещь, если долго спать нельзя.

— Ага, — кивнул чародей. — Популярнейшая вещь в академиях. Работоспособность повышает. Ты сидела?

— Не-а. Несколько дней максимум. Ты?

— Было дело. Давно, правда. Мне уже много лет нельзя разгоняющие. Эффект… — он покачал рукой в воздухе. — Неприглядный, выражусь так. Орама, полуночники и ирений — другое дело. Но всем пресыщаешься со временем.

Он посмотрел на Лилит, пощелкивая пальцами.

— Когда наших ловили с трексимой, били розгами. А сейчас как?

— Колодки, либо клетка на площади. Особо злостных могут голыми протащить по городу. Это если поймали под кайфом. А если торгуешь — дыба или якорь. Вообще, церковь стала жутко креативной в вопросах наказаний за последние лет десять. Кучу всего изобрели, сволочи. Шипастые стулья, тиски, черт знает что еще… — Лилит презрительно сплюнула.

Варац поежился.

— Узнаю родину. Это что же, король такое допускает? Кто сейчас на Севере правит вообще?

— Натаниэль третий. Не думаю, впрочем, что у него есть выбор. Он мальчишка еще, фактически. На престоле пару лет без малого. Куда ему остановить эту ламбианскую телегу? Помню, встречала одну верующую женщину, которая без слез не могла слушать о том, что архиепископ и его шобла воротят в стране. Молилась ночами за всех, кого они сгубили. Жалкое зрелище.

Варац свел брови у переносицы.

— Жалкое зрелище? — заинтересованно спросил он. — То есть, тебе нет дела? Вот прям совсем?

— Могло бы быть, — пожала плечами Лилит. — С четырьмя клеймами и четыреста сорока двумя шрамами от плетей. Святош не выношу, это правда. Но, будем честны, это не их вина, что я так живу. У них просто наказания специфические.

— Специфические?! — расхохотался Варац. — Кирьи знают толк в извращениях, это все что ты думаешь о повсеместных пытках и самосудах?

— Не все. Еще я думаю, что мне это на руку. Жестокие наказания подразумевают особенно высокий спрос на толковых наемников. Чем выше риск, тем выше награда.

Чародей продолжил истерично хохотать, утирая слезы и даже остановившись, чтобы перевести дыхание. Он попытался выговорить что-то сквозь стоны, но быстро сдался. Сакусэ смотрела на него с любопытством и непониманием, а потом перевела глаза на Лилит.

— Привыкай, малая, — Лилит сковырнула с руки кусок омертвевшей кожи. — Почти все, с кем ты познакомишься через меня, на голову больные люди. Сопли утри, опять нос течет у тебя. Рукавом, кому говорю!

— Ба! — Ила довольно хлопнула в ладоши, как только подбитая ворона рухнула на землю. — Так-то!

Даена и Тира ударили друг друга по плечам в жесте радости. Это была их первая охота, окончившаяся удачно.

Девочки подбежали к вороне, осматривая трофей. Пернатая шевелила крыльями, пытаясь подняться на лапы. Судя по ее вялым движениям, она была оглушена ударом камня.

— Жива, зараза!

— Так добей.

Ила посмотрела на Даену неуверенно.

— Прям вот так?

— А че? Трусишь?

Ила нерешительно ткнула носком ботинка копошащуюся в траве полумертвую ворону.

— Сама ты трусишь!

Фыркнув, Даена схватила птицу и одним точным движением свернула ей шею. Пернатая обвисла в ее руках, и девочка перехватила ее за лапы.

— Курей, чтоль, никогда не забивали? — спросила она насмешливо. — Сопливые барышни?

Ила несильно толкнула Даену, а Тира только хохотнула в ответ.

— Сука вредная!

— Чего делать с ней теперь?

— Не знаю, — Даена приподняла мертвую птицу и оглядела ее задумчиво. — Псам скормить?

Тира потянулась к птице и взяла ее за крыло. Выдернув большое черное перо, она повертела его в руках и спрятала в карман широких штанов. Близняшки были единственными в Коши, кто не носил юбок.

— Эт зачем ты?

— Трофей, — сказала она гордо. — Ишкур…

Ила сильно ущипнула сестру, и та взвизгнула, осекшись. Ила прожгла ее коротким взглядом и прокашлялась.

— Чего? — не поняла Даена.

— Ничего! — поспешно ответила Тира.

Даена уперла руки в боки.

— Чего за секреты? — спросила она недовольно.

Девочки переглянулись, ничего не ответив.

— Я отсюда не сойду, пока не скажете, — для усиления эффекта Даена кинула мертвую ворону себе под ноги и встала в демонстративную позу.

— Дура! — Ила дала Тире несильный подзатыльник. — Говорила тебе мамка, чтоб ты язык свой в рот закатала!

Тира посмотрела на нее виновато.

— Дань, нам запретили, — она развела руками извинительно. — Три шкуры спустят, ежели расскажем…

— Те напомнить, что я не стукачка? — Даена взмахнула руками сердито, потом добавила чуть спокойнее: — Давай дашь на дашь. Вы мне секрет, я вам секрет.

Ила помотала головой, но Даена увидела, что она теребит подол льняной рубахи. Тира посмотрела на нее почти умоляюще.

— И-и-иль, — протянула она, приседая от нетерпения.

— Давай ты первая! — выпалила Ила.

Даена заговорщицки улыбнулась..

— У меня в лесу, — зашептала она. — Шалаш строится. Большой, крепкий. Мой, про него даже тятя не знает. Секретное убежище!

Ила округлила глаза с восторгом.

— Покажи-покажи-покажи!

— Покажу, — кивнула Даена. — Токмо колись сначала!

Тира посмотрела на нее строго.

— Никому, Дань, я серьезно! Ни тятьке, никому!

— Могила!

— Мы в старых богов верим, — Тира тоже перешла на шепот. — Это тайна.

Даена вдохнула с изумлением.

— О-о-о! — протянула она. — Вы поэтому уехали, да?

Ила кивнула коротко.

— Мы так думаем. Маменька-папенька не говорят, но мы ж не дуры.

— А почему? — спросила Даена с любопытством. — Почему в старых?

— Всегда в старых верили, — ответила Тира. — Они настоящие. А новый это придумка. Так маменька говорит. Ты не боишься?

— Чего? — не поняла Даена. — Вы мне друзья, плевать мне в кого вы верите. Никому не скажу, пусть пытают!

Ила выдохнула облегченно.

— Аж полегчало! Ну? Пошли шалаш смотреть! И ворону возьми! — она притопнула ножкой и гордо сказала: — Ишкур велит не тратить добычу. Раз отнял жизнь, используй что получил!

Лилит потрясла головой, отгоняя наваждение. Эта новая, болезненная, почти мазохистическая тяга к переживанию неприятных воспоминаний оперировала в ее голове помимо ее собственной воли. Лилит была уверена, что не хочет об этом думать. Но почему-то думала.

Постепенно темнело. Сегодня с охоты Минг принесла в зубах куницу, чем заслужила одобрительные аплодисменты Вараца. Лисица лишь фыркнула в ответ и привычно увела Сакусэ в лес, подальше от стоянки. Лилит поймала себя на мысли, что ей любопытно, где они спят.

Освежевав животное, Лилит бросила потроха и голову в темноту. Гаки заурчали, накидываясь на мясо.

— Ты их до самого Чинджу подкармливать собралась?

— А ты претендовал на потроха, уважаемый чародей?

— Просто любопытствую, почему не дашь тварям искать падаль где-то еще, — Варац принялся раздувать костерок.

— Не знаю. Они меня успокаивают, — Лилит села рядом.

Пока чародей был занят разведением огня, она быстро ощупала голову. Наросты сильно увеличились со вчерашнего дня. Лилит перехватила куницу за задние ноги, сжимая в зубах кинжал.

— Сядь, — проговорила она нечетко, после чего освободила рот: — Мне нужно тебе рассказать кое-что. Считай это… — она задумчиво покрутила запястьем, формулируя мысль. — Актом безоговорочного доверия.

— Тайны! — ответил чародей весело, явно пребывая в возбуждении. — Ненавижу тайны! Выкладывай!

— Когда мне было девять, — начала Лилит, подрезая шкурку, чтобы отделить ее от мяса. — Однажды у меня на голове появились две шишки. Я поначалу не придавала этому значения, пока в одно утро не ощупала голову, и не осознала, что они увеличиваются и кожа там ороговевшая. Мне хватило ума не бежать ко взрослым, а спросить своих подружек. Когда они мне сказали, что у меня растут… — она вздохнула, предвосхищая хохот Вараца. — Рога…

Она сделала паузу, ожидая реакции чародея. Тот выглядел сосредоточенным, даже слишком. Лилит махнула на него рукой.

— Специально сделала паузу для смеха. Ни в чем себе не отказывай.

Он сделал глубокий вдох, закрыв глаза.

— Продолжай, — сказал он стоическим тоном.

Лилит кивнула, показывая, что ценит его самоконтроль.

— …я сразу поняла, что никому нельзя рассказывать. Закидали бы камнями на месте, ты наш народ знаешь, — она сдернула часть шкурки и принялась подрезать дальше. — Девки предложили их спилить. Так, чтоб не торчали из-под волос. И завязать высокий хвост. Мы так и поступили, было жуть как долго и противно. Рога продолжали расти, тем не менее. И каждые несколько дней их приходилось подпиливать. Я уж думала, что до конца жизни так мучиться буду, когда рост остановился. Основание осталось, но на этом и все. Позже я выяснила, что они начинают расти сезонно, раз в несколько лет, — она посмотрела на чародея. — Например, сейчас.

Варац с готовностью поднялся.

— Могу я?..

— Можешь. Только быстро, — Лилит отложила куницу и распустила хвост. Варац жестом попросил ее повернуться так, чтобы на ее голову падал свет от костра. Лилит ощутила, как подвижные пальцы перебирают ее грязные волосы. В какой-то момент они замерли.

— Еб твою мать… — с пораженным восхищением сказал чародей. — Я-то думал, ты опять ёри обожралась!

Он чуть повернул ее голову и рассмотрел макушку внимательнее. Потом отпустил.

— Какой скандал!

— Не то слово, — кивнула Лилит, собирая космы вместе. — Как ты понимаешь, я до сих пор их подпиливаю. И, к сожалению, не могу делать это сама. Обычно мне помогала Дарири, но в свете новых обстоятельств…

— Потрясающе! Что это? Магия диких ведьм? — спросил чародей насмешливо, а потом округлил глаза. — О-о!

— О-о, — кивнула Лилит. — О чем я тебе сказала при нашей первой встрече.

Варац ошарашенно почесал в затылке.

— Нет, если так посмотреть… — пробормотал он. — Выступающая реберная клетка, бледная кожа, аметистовые глаза… Но это же чушь…

— Чушь да не чушь, — она качнула головой в ответ. — Мой мастер — кхин. Могу лично подтвердить, как мы похожи.

— Лилит, — Варац остановил ее жестом. — Прекрати пороть несумятицу. Во-первых, кхин давно вымерли. Во-вторых, даже если какие-то умудрились выжить, они не размножаются. Совсем. Ни почкованием, ни делением — вообще никак. Ты в курсе?

— В курсе, — кивнула Лилит. — Но как еще ты это объяснишь?

— Мутация, — кивнул Варац убежденно. — Можно не сомневаться. Это, плюс дикая магия, плюс червоточины… Любопытная картина!

Упоминание эпизода с червоточиной вызвало в Лилит непрошенную волну раздражения. Она сжала и разжала кулак.

— Плевать мне на твою картину, — отчеканила она. — Как и на то, почему на мне растут эти гребаные рога. Я тебе об этом рассказала, чтобы попросить помощи. У нас с тобой прекрасная гармония, уважаемый чародей — ты не лезешь не в свое дело и не задаешь идиотских вопросов, а мне не нужно на них отвечать и делать вид, что мне не все равно. Предлагаю оставить все, как есть.

Варац посмотрел на нее, вскинув бровь.

— И да найдут страждущие покой в отрицании. Лилит, будь я проклят, если мне не плевать, кто ты и откуда родом. Про червоточину мне любопытно, но и только. А еще, — он кивком указал на ее омертвевшую руку. — Вот этому вот плевать на твое наплевательство. И чтоб мне провалиться прямо здесь и сейчас, если твоя искаженная внешность, владение дикой магией, тот факт, что ты открыла червоточину и твоя хворь не связаны. И если не понять, как именно, ты, вероятно, умрешь, — он склонился, поравнявшись с ней и сказал с ехидной усмешкой: — А если ты умрешь, ты не сможешь выполнить заказ!

Лилит сделала попытку его пнуть, но чародей шустро отпрыгнул. В его глазах заплясало задорное злорадство. Лилит прожгла его взглядом, и вернулась к свежеванию куницы.

— Тебе явно не несколько тысяч лет, — издевательски хохотнул чародей. — Ведешь себя как ребенок.

— Слушай сюда, сука, — Лилит резким движением отбросила тушку. — Я тебя терплю, потому что мы нужны друг другу. Мы не друзья, не коллеги и не любовники, чтоб ты так со мной разговаривал, это ясно? Поэтому захлопнись и не мешай мне готовить ужин, или следующим, что съедят гаки, будет твой сраный язык.

Варац захихикал, потом с улыбкой взглянул на ночное небо.

— Вот теперь, — сказал он довольно. — Мне не скучно!

Ила, Тира и Даена были повязаны двумя общими тайнами. Близняшки молчали про рога, Даена молчала об их еретичестве. Втроем они строили большой шалаш — связывали вместе отборные ветки, закрепляли папоротник, прикапывали основание землей и вырезали окошки. Еще четыре рабочих руки быстро превратили долгострой Даены в проект, который имел шансы увидеть свое завершение.

— Когда придут разбойники, мы спрячемся в шалаше и будем стрелять камнями из окон, — Ила высунула голову из небольшого отверстия в стене. — Будем держать осаду, как в крепости!

— А Курви в осаду возьмешь? — захихикала Тира.

Ила смутилась и бросила в сестру пучком травы с землей. Тира заулюлюкала, дразнясь. Даена посмотрела на нее вопросительно.

— Че, влюбилась что ли? — спросила она почти с осуждением. — В этого дурачка?

— Сама ты дурочка! — обиделась Ила. — И ничего не влюбилась, отвяньте обе. Суки вредные!

Тира расхохоталась.

— Да ладно тебе, иш обиженная! Дуться брось! Хочешь схожу к нему за тебя?

— Чего-о? — Ила чуть покраснела и затеребила в кулачке штаны.

Даена нахмурилась.

— Кончай трепаться, девки. Ежели крышу не доделаем завтра дожжем подмоет все, — она старалась, чтобы голос ее звучал не так недовольно, но выходило плохо.

Тира проигнорировала ее, продолжив говорить с сестрой:

— Ну схожу, скажу гулять его зовешь.

— Не пойду я с ним никуда! — пискнула Ила.

— Ну вместе пошли, трусиха! В речке купаться, втроем.

— А меня бросите? — спросила Даена обиженно. — Ради мальчишки?

Тира развела руками извинительно.

— Денек дай, Дань? Чай не развалится шалаш-то. А потом крышу доделаем все вместе, а?

Она отвернулась, чувствуя внутри гнев и горечь.

— Ну идите, купайтесь. Раз вам мальчишка дороже меня.

В глубине души она надеялась, что ее тон заставит девочек отступиться и перестроить свои планы, но этого не случилось. Они даже не стали ее успокаивать, вместо этого начав планировать между собой, как им половчее захомутать Курви. Даена ушла, а они, казалось, даже не заметили. Остаток дня она провела дома, в слезах горечи и злобы, сердясь на девочек и на себя. За ужином отец заметил ее смурное настроение, и заговорил:

— Чего стряслось? Поссорились?

— Не поссорились, — буркнула Даена угрюмо. — Они меня отшили, чтоб с мальчишкой шашни водить.

Отец улыбнулся снисходительно.

— И ты обиделась?

— Да не обиделась! — ответила она звонко. — Просто… Ну…

— Милая, у всех своя жизнь. Даже у твоих маленьких подружек. И чем раньше ты поймешь, что мир не вращается вокруг тебя, тем лучше.

Она фыркнула в ответ, насупившись.

— Однажды и ты влюбишься, — улыбнулся отец. — И тебе тоже будет не до подружек, помяни мое слово.

— Вот еще… — пробормотала она. — Тять, нельзя друзей бросать из-за мальчишки, ты не понимаешь что ли?!

— Даена, — сказал он уже строже. — Мы все испытываем плохие чувства. Уныние, злость, обида — все это испытания, которые нужно пройти. Когда будешь молиться перед сном, вспомни, почему ты ценишь и любишь своих подруг. Подумай, почему в тебе играет обида, и прости их. Что мы делаем, если случается что-то плохое?

Даена посмотрела на него исподлобья и ответила неохотно:

— Благодарим бога за то, что имеем.

Отец одобрительно потрепал ее по голове.

— Вот и умница.

Поначалу Даена планировала провести день дома, занимаясь делами, как ей посоветовал тятя. Но что-то внутри нее протестовало против того, чтобы молча идти на поводу у… она сама не могла сказать, чего именно. Но остро ощущала, что должна что-то сделать, сама принять решение. И она приняла его — она пойдет строить шалаш сама, без девочек, как и много дней до этого. Пусть делают что хотят. А она будет строить.

Твердая в своем решении, Даена взяла из дома кухонный нож, которым обычно резала веревки и обтачивала палки, и направилась в подлесок. Еще на подходе к шалашу она услышала смех: Илы, Тиры и чей-то еще. Она крепче сжала рукоять тупого ножа, чувствуя закипающий в душе гнев.

Детские ссоры похожи одна на другую, потому что образовываются вокруг эгоцентризма, свойственного детям. “Вы что, коровы, привели мальчишку в мое секретное убежище?” — слова ревнивого ребенка, которому кажется, что все ополчились против него. “Оно не твое, а наше! Кому хотим, тому и показываем!” — ответ другого ребенка, столкнувшегося с агрессией и критикой своих действий. “Нож убери, психованная!” — возглас третьего, который хочет казаться храбрее, чем есть.

Пока взрослые, наблюдая за детской ссорой, видят лишь свалку незрелости и мелких обид, дети принимают участие в полноценной войне, проживая эмоции так интенсивно, что они поглощают их целиком, выжигая изнутри. Когда в том, что можно было бы счесть игрой, участвует невероятной силы гнев, вспыльчивость, обида и кухонный нож, не нужно быть ведуном, чтобы издалека увидеть приближающуюся катастрофу. В этот раз, впрочем, обошлось. Относительно — девочки сцепились в драке, и Даену быстро забороли, отобрав нож, который она сжимала скорее для угрозы, чем действительно собираясь его применить. Повыдирав друг другу волосы и извалявшись в траве, они обменялись кричащими репликами: “Вали отсюда, сука рогатая!”, “Чтоб вас клеймами пожгли, предательницы!”. На этом все кончилось. Испачканная в земле, навзрыд плачущая Даена бежала домой, и ей хотелось выть от боли и унижения. Эмоции улеглись не сразу, но в конце концов она успокоилась, выплакавшись и расколотив один из глиняных горшков.

Не ощущая больше непосредственно обиды, Даена, тем не менее, почувствовала что-то еще. Что-то, что заставило ее сесть на пол в углу и долго думать, машинально переводя взгляд с одного предмета быта небольшой хаты на другой. Она помнила искаженное злобой лицо Илы и хмурое, высокомерное выражение Тиры. Помнила, как глупо себя почувствовала, когда ее повалили на землю, отобрали нож и вцепились ей в космы. Даена посмотрела на свою правую руку, в которой до сих пор сжимала обрывок льняной рубашки Илы.

От детей можно ожидать сиюминутного гнева и глупостей, с ним связанного. Дети часто ссорятся и дерутся, потому что только учатся тому, что мир не всегда таков, как им хочется. Но бывают дети, которые не могут или не хотят учить этот урок. И если в таких детях достаточно силы и решимости, чтобы менять мир под себя, то страшно представить, сколько вреда может причинить один обиженный ребенок.

Ила и Тира — еретички, которые приносят ворон в жертву старым богам. Вот доказательство — перья, клювы и лапки, висящие на стене шалаша в качестве украшений. Это не просто игра, они убивают животных ради кровавых языческих ритуалов. И сказали Даене, что Бог — это придумка. А потом побили за то, что она нашла их секретное убежище. Никаких преувеличений, вот синяки. А на них точно такие же — сходите и посмотрите.

За еретичество полагались клейма. Но, посовещавшись, деревня решила, что слова одного ребенка — недостаточное основание для вынесения подобного приговора. Впрочем, история близняшек казалась гораздо менее складной, чем история Даены. Сошлись на том, что семье лучше покинуть Кошь. Они не стали спорить, покорно согласившись уехать.

Ранним утром погрузили телегу. Их провожал Курви, помогая с мешками. Даена стояла поодаль, опираясь плечом на стену хаты, и перебирала пальцами ног холодную землю. Солнце только начало вставать, было прохладно и туманно. Заплаканная Ила утерла рукавом нос. Тира бросила на Даену последний, полный злобы взгляд, прежде чем они уселись в телегу, а отец семейства занял место возницы. Ощущая внутри злорадное торжество, Даена мило улыбнулась и помахала ручкой на прощание. Телега тронулась с места, и ухмылка не сходила с лица Даены, пока та не скрылась из виду. Курви, оставшийся во дворе с ней наедине, посмотрел на нее с растерянным страхом. Чувствуя себя сильной как никогда, Даена зашипела на него, как дикая кошка, и показала обсценный жест, который однажды увидела на дороге в ссоре двух купцов. Мальчик отвел глаза, а девочка, усмехнувшись, вернулась в хату, собираясь готовить завтрак. Настроение у нее было превосходное.

Лилит подскочила во сне, будто чего-то испугавшись. Она гневно оцарапала землю под собой, и из-под ее пальцев вылетело несколько комков темного грунта.

— Что ж такое, твою мать!!! — возопила она почти отчаянно и погрузила лицо в ладони, испачканные землей.

Варац, присутствия которого она даже не заметила, посмотрел на нее с интересом, но ничего не сказал. Лилит долго сидела недвижно, будто стыдясь поднять глаза на чародея. Тот взял в руки деревянную ложку и помешал содержимое котелка.

— Можешь не рассказывать, если не хочешь, — он подул на похлебку, остужая ее.

Лилит вздохнула глубоко, унимая дрожь в губах. Она была один сплошной сжатый комок нервов, до предела натянутая струна, в любой момент готовая лопнуть.

— Не могу выспаться, — сказала она, поддавшись своей слабости. — Снится дрянь всякая, каждую ночь.

Варац смотрел на нее, внимательно слушая.

— Меня будто утягивает, — сказала Лилит тише. — В воспоминания. И я ничерта не могу с этим сделать. Я… — она сжала кулак и несильно ударила себя по колену, поджав губы. — Я теряю почву под ногами. Каждый день все сильнее. Как я могу думать о настоящем, если…

Она махнула рукой, оборвав саму себя. Для того, что она испытывала, не существовало нужных слов. Варац подул на ложку.

— Знаешь, вокруг полно людей, от которых ты услышишь что-то вроде: “все мы совершали ошибки”, “я тоже делал ужасные вещи”, и прочую чушь тех, кто никогда тебя не поймет.

Лилит подняла на него глаза. Варац попробовал похлебку, мелко жуя кусочки мяса.

— Не поймет, что действия в нашем прошлом — вовсе не ошибки. Они те, кто мы есть. Скажи-ка, — он отложил ложку и посмотрел на нее. — Честно, без отговорок про работу и все остальное. Тебя мучает совесть? Хоть иногда?

Лилит надолго задумалась, превозмогая желание сорвать злость на чародее и провести оставшийся в день в молчаливом угрюмии.

— Нет, — наконец ответила она. — Не мучает.

— Вот именно, — кивнул Варац. — Потому что ты живешь в точности так, как хочешь. Каждое твое действие, каждое решение сделало тебя такой. Но это не значит, что ты не меняешься. Можно зарыть голову в землю и попытаться спрятаться от перемен, только вот какой в этом прок?

Тон его был спокойным и размеренным, словно он не обращался к Лилит, а разговаривал сам с собой. И лишь поэтому она нашла в себе силы промолчать.

— Я мог бы еще порассуждать о страхе, желаниях и прочей дребедени, но я и так уже превысил сегодняшний лимит занудства. Завтрак, а? Глазастые уже с колокол на запах урчат, достали сил нет.

Лилит кивнула и подвинулась к котелку. Ей хотелось сказать спасибо, но она чувствовала, что Варац и так все понимает. Он ответил на ее безмолвную благодарность коротким, ни к чему не обязывающим кивком.

Опытным путем Лилит выяснила, что после целого дня, проведенного внутри своей головы, ясности не прибавляется. Зато усталости — очень даже. Она смотрела в пламя последнего для этого странствия костра. Они уже достигли пригорода, усеянного рыбацкими минками. Путники и горожане то и дело встречались им на пути, многие везли ручные тележки. Лилит провожала их безразличным взглядом, не ощущая внутри привычной радости от близости города. То и дело она поглядывала на снежные шапки гор.

Лилит уснула с трудом, но это была ее первая спокойная ночь с червоточины.

Ее не мучали сны или ожившие воспоминания, тьма не смотрела ей в душу, моргая отсутствующими глазами. По пробуждению Лилит не почувствовала сосущей, тоскливой пустоты. Она просто распахнула глаза, и глубоко вдохнула. Справа от нее провезли четыре ручные телеги и носилки. Путники громко переговаривались.

— Не очень умно. Спать рядом с дорогой, — Минг в человеческом облике сидела рядом, аккуратно поджав под себя ноги.

— Рыбой пахнет! — радостно подхватила Сакусэ.

Лилит приподнялась на локтях.

— А Варац где?

— Ушел, — Минг кивнула головой в сторону города.

— Сказал что-нибудь?

Кицунэ пожала плечами. Лилит поднялась на ноги.

— Ну, пошли.

Чинджу казался вдали, потянулись придорожные торговые прилавки со всякой всячиной, которую обычно закупают в дорогу. Лилит слегка улыбнулась, глядя на суету скупых торгашей. Они зазывали покупателей, переругивались друг с другом, выкладывали товар и из кожи вон лезли, чтобы продать его. Жили своей жизнью, полной личных забот. Она видела их, по-настоящему видела: пожилую женщину без зубов, тучного низенького мужчину со старыми шрамами, каких не бывает у простых торговцев, молодую маму с дочкой. У каждого на лице было свое выражение, а в глазах — свой мир, которым они были поглощены полностью. Это был завораживающий момент, словно она увидела знакомый образ в том, что раньше было свалкой абстрактных форм. Это было похоже на откровение, но Лилит даже не успела прочувствовать его: наваждение быстро рассеялось, и она, немного разочарованная, вернула глаза на дорогу.

— Ну, Минг, — обратилась к ней Лилит. — И в чем твой план, поведай? Любопытно, страсть.

— Мой план? — переспросила кицунэ чуть рассеянно, выглядывая что-то вдали. — Я уже сказала. Идти с тобой.

— Куда со мной? В Чинджу? На Север? С какой радости?

Минг промолчала в ответ, продолжая смотреть вперед.

— Делай что хочешь, — махнула рукой Лилит. — Впрочем, вряд ли тебе нужно мое разрешение. Ты явно не из тех, кто принимает отказы.

— Мхм, — промычала в ответ кицунэ и неожиданно улыбнулась. — По крайней мере будет не так одиноко, а?

Лилит не поняла, чье одиночество Минг имплемировала своей репликой, но решила не уточнять. Пошевелив омертвевшими пальцами и кивнув на свою руку, она перевела тему:

— Ты говорила, что можешь помочь.

Кицунэ бросила короткий взгляд на ее пальцы, после чего вернула глаза на очертания города впереди себя.

— У тебя нет подмастерья, потому что ты не хотела находить? Или потому что плохо искала?

Лилит вопросительно вскинула бровь.

— Просто ответь, — Минг посмотрела на нее янтарными глазами.

— Наверное, плохо искала, — пожала плечами Лилит. — Если ты мне даешь только эти два варианта ответа.

Кицунэ кивнула.

— Времени немного, но оно еще есть.

— Погоди, погоди, — засмеялась Лилит. — Это ты мне так говоришь, что мне нужно передать знания, пока еще есть время? Которого немного, я верно услышала?

Ответа не последовало. Лишь короткий взгляд, говоривший сам за себя.

— Понятно. Помощи от тебя, конечно, — махнула рукой Лилит. — Конченная. Почему я вообще решила, что ты скажешь что-то внятное?

Минг с улыбкой пожала плечами. Лилит поймала себя на мысли, что даже сердиться на нее не может. Она обратила взгляд к Сакусэ:

— Малая, хватит пялиться на людей. Не пялиться, в городе держаться за меня рукой и не отпускать, сопли вытирать рукавом, а лук вообще дай-ка сюда. Свалились мне на голову, две идиотки. Жить где будете?

— Найдем где.

— Ну, найдите, — усмехнулась Лилит. — Желаю удачи. А я первым делом забегу к старым друзьям, — она похлопала себя по льняной сумке, в которой покоилась голова Льгашмына.

Чинджу встретил их обыденной суматохой, отдававшейся в груди Лилит радостным звоном. Она ощутила облегчение, ступив на привычные улочки. Пережитое за последние несколько лун стало казаться дурным сном. Ощущая, как разжимается хватка на ее горле, Лилит улыбнулась и с наслаждением вдохнула.

— Ну, — отойдя от оживленной улицы, Лилит отпустила растерянно озирающуюся Сакусэ и поправила торбу. — Я по делам.

— Если будем нужны, мы в порту, — Минг положила руку на основание шеи Сакусэ, беря ее под контроль своим объятием.

— Скатертью! — Лилит махнула им рукой и нырнула в сеть узких улочек, направившись прямиком к норе. Город разбудил ее, окатил ледяными брызгами, заставив поежится и стряхнуть с себя сомнения и меланхолию прошлых дней. Она чувствовала себя почти так же, как до похищения. В ней играл азарт, задор, глушивший усталость от многодневного странствия, слегка маниакальный восторг и предвкушение. В ней не было вопросов. Было лишь действие.

В этот раз было открыто, и Лилит бесцеремонно ввалилась внутрь, распахнув дверь чуть ли не пинком. Дори повернул голову на резкий звук и лицо его приняло удивленное выражение.

— Опять твоя морда тут?

Лилит подошла.

— Дори-Дори-Дори… — она цокнула языком и уронила льняную сумку на стойку. Послышался стук костяных кружек.

— Че за вонь? Ты че сюда приперла, полоумная? — спросил Дори весело, с любопытством принюхиваясь.

— Подарок. Ты открывай, не боись.

— Иди нахер! Сама открывай, раз тебе надо больше всех, — фыркнул Дори, доставая кружку. — Соджу?

Лилит кивнула и вытряхнула из сумки голову. Где-то сбоку, из полумрака послышалось шипение. Дори закашлялся от резкого запаха.

— Твою мать во все дыры, Лилит, у меня тут люди пьют!!!

— Знаю, — она гордо сжала голову в обеих руках. — Хватит белоручку корчить. Глянь кого поймала.

Дори вгляделся в подернутые разложением очертания, не меняясь в лице.

— Че, наместник какой? — спросил он, переводя глаза на нее. — Убери репу, кому говорят! Лучше вообще вынеси ее нахер отсюда!

Лилит плотнее сжала пальцы вокруг головы. Послышался негромкий склизкий хруст.

— Северный наемник, — сказала она, чуть покачивая ногой. — Сидел тут, когда мы с тобой болтали в последний раз. Помнишь?

Дори подал ей кружку соджу.

— Я каждого из ваших помнить должен? Вы северяне на одно лицо все.

Лилит широко улыбнулась, и вернула голову в сумку. На ее руках остались склизковатые, сине-зеленые следы, а запах гниения впитался в кожу. Настороженно следя за ее движениями, Дори подал ей кружку соджу. Лилит неторопливо отпила.

— Мой охотник, — пояснила она. — Вез на Север под конвоем. Сначала миром уговаривал поехать, представь, — Лилит фыркнула. — Какой идиот вообще решит, что я способна задвинуть заказ?

— Фиалочка, заведи друзей, а. Я занят, — Дори грубо почесал обширный ожог на лице.

— М, — Лилит загадочно улыбнулась. — Пыль с кубков стираешь? Ну стирай, стирай.

Попивая соджу, Лилит думала. Дори был одним из самых алчных скотов, которых она знала, и скорее всего он заложил ее Льгашмыну легко и непринужденно за соответствующую сумму юнов. Этот ответ был гораздо проще, чем предположение, что Дори вовлечен в заговор с северными охотниками или церковью. Из этого вывода следовало следующее: провоцировать Дори на прямой конфликт означало лишиться полезных связей и доступа в нору, и делать этого ради мнимого самоутверждения Лилит не собиралась. Судя его реакции, он отлично понял намек в виде головы, и пока этого было достаточно. Удовлетворенная таким раскладом и закрывшая для себя эту тему, Лилит невзначай огляделась.

Наметанным глазом приметила в углу бело-черное пятно, от которого исходило шипение. Вглядевшись в полумрак, она различила в смутный женский силуэт, с плеча которого что-то свешивалось. Дори незаметно шикнул на Лилит:

— Не пялься, дура!

— Шишка чтоль?

Дори незаметно кивнул.

— Поняла.

Лилит повертела в руках кружку. Она подумала, что чем круглосуточно пасти нору в поиске новых потенциально опасных лиц, куда проще собрать их здесь вместе разом. Она посмотрела на Дори:

— Что-то я на мели в последнее время. Гудеж закатить не хочешь?

— Всегда за, Фиалочка, — оживился Дори. — Начальный капитал есть?

— Найду. К вечеру город кликнуть успеешь?

— А то. По полной гудим, с порошками?

— А как еще? — усмехнулась Лилит. — Пойду за деньгами. Бывай.

Лилит направилась в комнаты, где они с Дарири квартировались до похищения. В них оставалось около тысячи юнов и несколько вещей, которыми она не особенно дорожила. Лилит шла туда не торопясь, и позволила себе немного постоять на площади возле небольшого фонтана. Погода была хорошей, и она наслаждалась спокойствием и уверенностью, по которым успела соскучиться за время своего странствия.

Добравшись до места, Лилит легко вздохнула, сощурилась на солнце, и открыла дверь.

— Рассвет, аджумма, — улыбнулась она с порога. Хозяйка, подметавшая полы в холле, подняла на нее голову.

— Закат, — сказала она несколько удивленным тоном. — Куда вы пропали так внезапно?

— Дела появились, — Лилит сократила расстояние. Хозяйка слегка поморщилась от резкого запаха грязи и немытого тела. — Я за вещами. Не будете ли так любезны?

Аньянгка, которая была ниже ее на по меньшей мере две головы, разорвала визуальный контакт и вернулась к уборке.

— Комнату я освободила. Вы не платили за простой, — ответила она сухо.

— Ага, — кивнула Лилит. — Виновата.

Она сделала паузу, наблюдая за движениями хозяйки.

— Заплачу сейчас. Из той тысячи, что лежала у меня в комнате.

— Ничего не знаю, никакой тысячи не видела, — фыркнула хозяйка в ответ. — Только два комплекта одежды. Их я выбросила.

Лилит задумчиво постучала пальцами по торбе.

— Разумеется. Они просто отрастили ноги и сбежали. Каждый день такое вижу.

— Удумали меня в воровстве обвинять? — вспыхнула аньянгка. — Я честная домовладелица! Выметайтесь, или позову стражу!

— С удовольствием выметусь, — Лилит сделала еще шаг вперед. — Когда вернешь мои деньги.

Аньянгка возмущенно открыла рот, и сделала шаг в направлении выхода, но Лилит грубо схватила ее за плечо.

— Далеко собралась, сука старая? — сказала Лилит тихо, заглядывая ей в глаза.

Аньянгка дернула плечом, но Лилит лишь сжала его крепче.

— Хочешь посмотреть на последнего, кто удумал у меня воровать? — она ловко развернула голову и сунула ее в лицо хозяйке. Та отшатнулась и взвизгнула. Лилит схватилась за рукоять меча: — Ну? Позовем стражу, а?

На глазах хозяйки, полных растерянной мольбы, выступили слезы.

— Прошу, аджумма, вы же знаете как все работает… Деньги не у меня, давно не у меня! — затараторила она. Лицо ее стремительно зеленело.

— Меня это не волнует, — Лилит подошла ближе, и аньянгка попятилась. — Ты их взяла, тебе их и возвращать.

Аньянга всхлипнула и утерла слезы.

— Но вообще меняй крышу, хозяйка, — Лилит цокнула языком. — Обнести тебя должно быть гораздо сложнее. Что у них, все ходоки на ювелирных лавках? Идиоты.

Фыркнув, она плотнее обернула голову Льгашмына льном.

— Ну? Весь день буду ждать? Живее! — прикрикнула она на опешившую женщину. Та резко вздрогнула и выбежала из холла, направившись в свою комнату.

Лилит съела небольшую порцию лапши, попутно поболтав с лавочником о том о сем. День был жарким, и разговор вышел ленивым и непринужденным. Еще немного пооколачивавшись возле стойки, Лилит направилась на рынок, где присмотрела себе пару легких кожаных перчаток. Торговка сочувственно посмотрела на ее почерневшие пальцы, и предложила сделать скидку, на что Лилит посоветовала ей заткнуться, в противном случае пальцев не досчитается уже она. Заплатив полную цену, Лилит пошла в бани. Потихоньку начинало вечереть, но у нее было еще два-три колокола, прежде чем в норе начнет собираться народ. Как раз достаточно, чтобы отдохнуть и настроиться.

Заплатив за время и чистое полотенце, Лилит направилась к парным. Ей не терпелось смыть с себя многодневные слои грязи, пота и запах гнили. Голова Льгашмына, сослужившая свою службу, теперь покоилась в канаве, куда сливали грязную воду из бань.

Раздевшись, Лилит кинула грязный костюм в угол, на каменистый пол, и положила чистый на деревянный стул. Она подколола волосы наверх, мельком коснувшись своей макушки. Кончики рогов уже почти пробивались из-под волос. Лилит проследовала в небольшую, задымленную парную, и уселась на одну из подставок, рядом с дымящимися округлыми камнями. Она принялась наклонять голову, разминая шею.

Лилит любила гудеть, в особенности после очередного закрытого заказа. Чувство выполненной работы, изголодавшееся по сну и нормальной еде тело, расслабление, приходящее на пару дней после того, как она получала кошель со звенящими чеканками и обновляла свой послужной список: все это способствовало поистине громкому гедонистическому пиршеству. Она всегда гуляла с размахом; сыпала чеканками, за дни тратя все, что заработала тяжким трудом, без всякой задней мысли. Зная об этой ее склонности, к ней часто примазывались, рассчитывая развлечься за чужой счет. Лилит не возражала, пока это означало, что гулянка будет продолжаться.

Сейчас ей не столько требовалось отдохнуть, сколько разведать. Узнать, кто из своих в городе и по каким делам, и нет ли поблизости кого-то, кто хочет доделать работу за Льгашмыном. Но и в отдыхе она тоже нуждалась. И это был как раз тот случай, когда полезное и приятное отлично дополняли друг друга.

Лилит парилась около четырех мин, прежде чем почувствовала, что прогрелась достаточно. Она медленно поднялась на ноги и покинула парную.

Купальня была крупной, с несколькими широкими бадьями на магических жаровнях, в каждую из которых могло уместиться до десяти человек. Судя по кристальной чистоте воды, в банях работал стихийный чародей, и, заглянув в нее, Лилит вспомнила о Дарири, что заставило ее со смехом фыркнуть. Она погрузилась в теплую, мягкую воду, и блаженно вздохнула, кладя голову на бортик. Тихий, монотонный шепот огненных языков навевал покой и слегка клонил в сон. Закрыв глаза, Лилит выбросила из головы все посторонние мысли и сосредоточилась на звуке горящего пламени.

Ее умиротворенную полу-медитацию прервал негромкий скрип двери. Послышались шаги босых ног, и Лилит приоткрыла один глаз, привлеченная необычно легкой и пружинистой поступью.

Небольшая нога с миниатюрной стопой перешагнула через край бадьи, опускаясь в воду. Она принадлежала молодой сульянке — миниатюрной и худощавой. Тон кожи цвета миндаля был ровным и блестящим, округлая, выбритая голова изящно держалась на длинной, гибкой шее. Сульянка двигалась медленно и неохотно, и движения ее были наполнены ленивой царственностью. Это были движения человека, которому была чужда концепция времени. Которому никогда, никуда не нужно было спешить.

Следующим, что привлекло внимание Лилит, была небольшая змея, обвитая вокруг шеи девушки. Белая рептилия — кажется, питон? — с неяркими оранжевыми полосами вдоль тела держала голову на ладони девушки. Ее красные глаза были полузакрыты.

Сульянка уселась напротив Лилит, аккуратно погрузив хвост змеи в теплую воду, и любовно почесала питомицу указательным пальцем. Лилит не удержалась от тихого смешка. Она и сама любила заявить о себе миру, идя на поводу у своего тщеславия, но это был явный перебор. Когда ты даже моешься так, будто тебе через мину выходить на подмостки бродячего цирка — возможно, стоит задуматься о смене образа.

Лилит вспомнила характерное шипение, которое донеслось до нее из угла в норе, и очертания черно-белого пятна, сидящего в полумраке. Сульянка смотрела на Лилит двумя тонкими, едва заметными вертикальными зрачками, врезанными в разноцветную радужку цвета опала. У девушки отсутствовали брови и ресницы, что придавало безжизненному взгляду рептилии еще более непривычный, и поэтому пугающий вид.

— От головы уже избавилась? — спросила сульянка. Голос ее был ровным и низким, со скрипящими нотками, как у немолодой курящей женщины.

— Ага, — Лилит закрыла глаза и откинула голову на бортик.

— Хорошо. Есть халтурка, — она медленно моргнула своими странными, змеиными глазами.

— М? — Лилит провела рукой вдоль тела, подгоняя теплую воду. — У меня заказ висит.

— Какой?

— Важный.

Сульянка усмехнулась.

— Какой профессионализм. Умора.

Лилит ощутила себя ребенком, с убийственной серьезностью прячущим от взрослого какую-то мелочь. Она хмыкнула, с любопытством смотря на сульянку.

— Что надо? Может втисну, если быстро.

Сульянка сняла змею с плеч и аккуратно спустила на пол.

— Найти одного человека. Слышала, это твое поле, — она закинула локти на бортики, приняв более расслабленную позу. — Быстро справишься, если твоя репутация не врет. Прятаться он не умеет. Чародей. Материализатор. Наводка теплая, должен быть еще здесь.

Лилит качнула головой.

— Не возьмусь. С чародеями никогда быстро не бывает. Но могу подсказать ребят.

— Деликатное дело. Для одних ушей и глаз.

Лилит извинительно пожала плечами.

— Не моих ушей и не моих глаз. Извини, анса.

Сульянка дернула плечом в раздраженном жесте. Она явно не привыкла получать отказы. Повадками она больше напоминала принцессу, нежели наемницу, но Лилит прекрасно знала, как обманчиво первое впечатление.

— Для заказа? — поинтересовалась Лилит. — Или личное?

— Не для твоих ушей и глаз, — отрезала сульянка.

— Справедливо, — кивнула Лилит, и сползла по бортику чуть ниже. — Ты Афаа, так? Я про тебя слышала. При дворе работаешь?

— Ага, — сульянка окатила Лилит немного недовольным взглядом. Потом сказала разочарованно, будто подытоживая собственную мысль: — Жаль. Гиммик о тебе хорошо отзывался.

— Передам ему за это спасибо.

— Он такой один. Остальные говорят что ты бешеная сука и шлюха.

Лилит удовлетворенно улыбнулась. Афаа дернула бровью и поднялась на ноги, собираясь покидать бадью.

— Будешь позволять кому попало называть тебя, как им хочется — никогда не заслужишь уважения, — сказала она, оборачиваясь полотенцем.

— Приму к сведению. Увидимся, Афаа.

Сульянка издала губами причмокивающий звук, и питон, свернувшийся на влажных камнях в углу, приподнял голову и сонно пополз к выходу, следуя за хозяйкой. Как только дверь за ними закрылась, Лилит окунулась в бадью с головой и забулькала из-под воды заливистым смехом.

Нора действительно гудела. Довольно вяло и буднично, когда Лилит пришла туда, но расшевелить народ почти ничего не стоило. Послав за бардами и вывалив на стойку щедрую горстку юнов, Лилит объявила, что платит за все пойло в следующий час. Те, кто был достаточно жаден, прилично накидались к моменту, когда подоспели барды. Пляски стихийно образовались сами собой; лютнист драл глотку, отрабатывая свой гонорар, соджу плескалось из кружек и лилось на и без того мокрый и липкий пол. Когда слушок про гулянку облетел весь город, в нору набилось множество народу, знакомых и не знакомых Лилит. Дори подсуетился: организовал для народа трексиму и хайан, который продавал со стойки втридорога. Периодически Лилит подходила, и, широко улыбаясь, хлопала какого-то наемника по плечу и угощала порошком за свой счет.

Кругом смеялись, покрикивали, то и дело слышалась ругань и звуки переворачиваемой мебели. Каждый раз, когда доходило до драки, толпа бросала свои дела и разговоры и радостно вопила, стуча кружками по столам.

Лилит сидела в компании пятерых наемников, включая Дори. С одним из них — его звали Киро — она схлестнулась в споре на тему того, как работают рвотные рефлексы. Лилит ловко свела разговор к выпивке, и теперь подбивала его согласиться на спор. Сам спор был прост, как две чеканки: кто сблюет первым, тот платит триста юнов победившему. Три стопки были лишь затравкой, обещавшей легкую победу. Лилит покачивала корпусом, сидя на стуле, и смотрела на Киро вызывающе. Дори с нетерпением наблюдал. Видя, что наемник почти готов согласится на спор — в нем взыграл нетрезвый азарт, которым Лилит умело дирижировала своей заносчивостью — Дори засуетился:

— Три стопки? Это куда годится, вашу мать? Моя бабка три стопки выпьет и не рыгнет, — он застучал по столу призывно, крича: — Пьют на спор! Доставай кошели!

Пусть и не сразу, но народ заинтересовался происходящим, когда на столе выросла небольшая горка из наперстков, до краев наполненных желтоватой жидкостью. Кто-то задорно хлопнул Лилит по плечу, и она покачнулась, не оборачиваясь и не сводя глаз с Киро. На лице ее плясала дерзкая усмешка, а в наклоне головы был вызов. Кто-то закричал, подбадривая Киро:

— Ну-ка покажи северной девке, чтоб жопу со своих болот больше не казала!

— Охерел там?! — хрипло крикнула женщина из другого угла кабака. Судя по выговору, тоже северянка.

Дори вскочил на соседний стол и зычно свистнул пальцами, на корню пресекая конфликт на расовой почве:

— Три к одному на Киро! Ставки кончились! Ну-ка херачьте пойло, вашу мать! — весело крикнул он, затопав ногами.

Толпа мигом забыла про распри, как только Лилит и Кори схватились за первые стопки. Пьяные, обкуренные и нанюханные под завязку наемники орали невпопад и топали так, что стулья ходили ходуном. В какой-то момент Лилит облили соджу откуда-то сзади, но это не помешало ей продолжить хватать стопку за стопкой из общей кучи.

Резкий выдох, один глоток, вдох и выдох. Она не сводила глаз с Киро, наблюдая за тем, как увеличиваются паузы между каждой стопкой. Она притормозила, ожидая, когда он сдуется. Это произошло на восьмой стопке: он схватился было за девятую, насильно глотая, но желудок взял свое, и его обильно вырвало на стол, пол, собственную одежду и ботинки других наемников, сгрудившихся вокруг. С торжеством стукнув ладонью по сухой части стола, Лилит допила девятую стопку и издала победный вопль. Торжествующий Дори побежал шерстить по толпе, раздавая выигрыши. Он делал это с охотой и радостью, поскольку остался в огромном плюсе. Лилит сунула руку в карман, и растерла между пальцев грубый грязно белый порошок, после чего незаметным движением втерла его в десны. Она и сама была недалека от того, чтобы отрубиться в собственной рвоте. К счастью, хайан снимал опьянение, и делал это быстро.

Получив пару поздравлений, тычков в плечо и медвежье объятие, Лилит подошла к Киро, который покачивал головой в разные стороны, явно постепенно покидая сам себя. Она наклонилась к нему и несильно хлопнула по щекам, привлекая к себе внимание.

— Триста юнов, — сказала она.

— Нахуй пошла…

Лилит крепко схватила его за волосы и крепко приложила о стол. Толпа одобрительно заулюлюкала. Видя, что нужный эффект не достигнут, Лилит повторила манипуляцию. Хайан начинал действовать, медленно наливая мышцы силой.

— Яйца отрежу, мразь, — она продолжала держать ослабшего Киро за черные космы.

Киро не отреагировал, и она отпустила хватку. Молча срезав с него кошель и заглянув в него, она фыркнула:

— У него нет трехста! Сучара наврал!

— Раздевай его! — поддакнул Дори откуда-то из глубины.

Дважды бандитов просить было не нужно: играюче они стянули с Киро все, что представляло мало-мальскую ценность. А этим было абсолютно все, кроме его заношенных и вонючих сапог. Киро оказывал слабые попытки сопротивляться, но их было недостаточно, чтобы остановить разошедшуюся толпу бандитов. Кто-то наподдал Киро по носу, и после этого неумолимого коня группового насилия было не остановить. Лилит отступила к стойке, наблюдая за тем, как народ веселится, избивая в стельку пьяного, беззащитного мужчину, раздетого до портков.

— Шустро, Фиалочка! — довольно шепнул ей Дори, ловко проскакивая мимо нее на свое место за стойкой. Лилит бросила на стойку кошель.

— Четыреста, — сказала она, потирая лоб. От хайана сильно стучало сердце и ныли виски.

Дори довольно оскалился, щупая толстую кожу хорошего кошелька.

— Че бедняга тебе сделал? — спросил он, наблюдая за массовым избиением без капли сочувствия в глазах.

— Ничего, — пожала плечами Лилит. — Жертвенный козлик. Разнюхаемся?

— Разнюхаемся, — Дори с готовностью облокотился на стойку. — Хочешь вон ту дуру облапошить? Ты ее заболтай, а я сниму кошель, а?

Северянка с длинной русой косой затянулась из трубки и протянула ее Лилит. Они дышали свежим воздухом — и орамой — в подворотне недалеко от норы. От духоты и смеси дерьмовых запахов внутри крохотного кабачка со временем становилось дурно.

— Сожгли… — северянка медленно выдохнула дым. — Шестьдесят с чем-то хат? Большинство угорело внутри, кто-то выжил, но с такими ожогами, что лучше б нет, — она потерла румяные щеки. — Но это херня. Вот братишка у меня прикинь че удумал? Поехал в Пиргос, где этот, как его…

Лилит затянулась из трубки.

— Академия?

— Она, ага! Поехал туда и давай шерстить, гасить в подворотнях. Мокрит, потом тащит жмура к колдунам, а они ему за него чеканок. Поднялся нехило, дом купил…

— А нахера колдунам жмуры?

— Чтоб я знала! — фыркнула северянка и жестом попросила вернуть трубку. — Чета делают с ними, извращуги…

Лилит вытряхнула трубку, и встряхнула хвостом.

— Пошли в порту пошерстим? Скучно, — сказала она, потирая слегка красный от порошка нос.

— Погнали, — легко согласилась северянка. — Тя как?

— Лилит.

Северянка издала длинный смешок.

— Не любила ж тя мамка… Я Фийка.

Была глубокая ночь, и улицы почти пустовали. Поймав волну, они обе заливисто хохотали, идя разболтано и то и дело спотыкаясь о неровную брусчатку. Фийка агрессивно топнула ногой в сторону заглядевшегося на них мужчины. Тот вздрогнул, и Лилит расхохоталась.

— Знаешь Афаа? — спросила Лилит, когда они чуть успокоились.

— Эт которая без волос, со змеюкой?

— Ага.

— Слыхала чет. Колдунья какая вроде, из ниоткуда вылезла и сразу в шишках. К ней очереди стоят на ворожбу, взглядом может убить, говорят.

— Ага-ага-ага, — рассмеялась Лилит. — А я по ночам в ворону превращаюсь. Слушай их больше.

— Да ну нахер, с такими связываться. Слухи из ниоткуда не берутся.

— Слухи берутся из тупости и суеверий. Сбрила брови, иллюзию на глаза положила, питона на плечи повесила и все уже ссутся кипятком, даже выдумывать ничего не надо.

Фийка рассмеялась.

— Можт и так. А про тя болтают, что ты подстилка эльфийская.

— Да знаю, что болтают, — фыркнула Лилит. — Это их любимая байка. Я когда в банде ходила, болтали что со старшим трахаюсь. Быстро, типа, поднялась.

— Суки завидливые, — кивнула Фийка. — Девки особенно.

— Девок мало, — Лилит остановилась и окунула пальцы в хайан, после чего протянула щепотку Фийке. — Это мужикам обидно, что мы лучше них справляемся.

Они втерли порошок в десны и неспеша двинулись дальше.

— Про меня не болтают. Нечему завидовать, видать.

— А ты бросай своих дегродов и кончай шерстить по селам. Поработай в большом городе, сразу заболтают, — подмигнула ей Лилит. В глазах ее гулял эйфоричный блеск, а на лице плясала нетрезвая улыбка.

— Да ну… Гемор один в этих городах. Дегроды хоть спину прикрыть могут. К тому же нет-нет да на патруль святош нарвемся, тогда праздник!

Хохоча, они дошли до плавучей части города. В этот час порт был живее всех прочих районов: корабли отчаливали и причаливали круглосуточно, и кругом царила связанная с этим суета. Работа шла напополам с пьянством и весельем: пока одни матросы лапали хохочущих девок и лакали дешевое пойло, другие таскали ящики и сдавали накладные. Остановившись возле пары перевернутых шлюпок, накрытых рыболовными сетями, Фийка и Лилит огляделись.

— Видишь во-он тех уродцев? — Лилит указала на пару дурно одетых, бородатых мужчин. За пояса у них были заправлены боевые топоры. — Оренхайцы. Пираты. Пошли пристанем?

— Ты че, передознулась?

— Ссышь, а? Пошли говорю! — азартно ответила Лилит.

— Ну… — Фийка засомневалась, после чего сделала характерный жест рукой. Осклабившись, Лилит протянула ей щепотку порошка. Она растерла его по слизистой носа, после чего пошмыгала им и смахнула с глаз выступившие слезы. Когда она снова посмотрела на Лилит, взгляд ее был куда решительнее. — Ну давай. Хер с тобой.

По возвращению домой Варац долго отмокал в бадье. Он дважды поменял воду и трижды намылился, прежде чем остался удовлетворен результатом. Надев наскоро состряпанный свободный шелковый халат и подвязав отжатые локи на макушке, он провел руками по лицу и издал облегченный выдох.

Ничего он не желал сильнее, чем радоваться жизни. Впитывать мир, каждый проходящий миг, пропускать через себя все, что он может предложить, и преисполняться тем, что останется внутри. Он не был уверен, существовало ли это чувство, испытывал ли он его, или же оно ему просто приснилось. Когда так долго живешь, сложно все помнить. Иной раз казалось, что безразличие всегда было его близким спутником, просто с годами стало проявляться отчетливее. Он как сейчас помнил слова алхимика, продавшего ему Виталонгу:

— Помимо очевидных побочных эффектов… Имейте в виду, что процессы в вашем организме остановятся. Биологически вы не будете стареть. Эмоционально, впрочем… Многие, на кого зелье подействовало должным образом, не находят такую жизнь счастливой. Предупреждаю заранее.

Чародей усмехнулся сам себе, глядя на свое отражение в зеркале. Он открыл один из горшочков на туалетном столике и удостоверился, что крем еще не окончательно засох.

Многие вечера он провел так, в своей каждодневной рутине, намеренно окружая себя ритуалами и многочисленными будничными якорями, коллективная сила которых могла приземлить его неуемную натуру. Минимум импульсивности. Чем предсказуемее, тем лучше. Предсказуемость не вызывает сильных эмоций.

Сейчас же, впрочем…

Он провел рукой по задней стороне шеи, растирая по ней желтоватый крем.

Сейчас он, почему-то, не боялся того, что может произойти, если вдруг он их испытает. С годами в нем выросла усталость к попыткам себя связать. И теперь, после похищения, встречи с Лилит, сатори усталость превратилась в безразличие. Это едва ли можно было назвать жизнью. Скука, или… А так ли страшно это “или”?..

Внимание пиратов явно льстило Фийке. Оренхайцы не любили хрупкость, считая ее признаком слабости независимо от пола. Так что компания наемницы и бандитки пришлась им по вкусу, даже очень. В крови Лилит было столько веществ и алкоголя, что даже прикосновения уже не смущали ее, и она шла, пошатываясь, в обнимку с бородатым оренхайцем, от бороды которого густо пахло медом. Фийка увлеченно болтала со вторым пиратом, идя следом за ними. Лилит облизала пальцы с остатками белого порошка.

— Трезвею, — пожаловалась она. — И хайан кончился. Надеремся, а?

Дважды оренхайцев просить было не нужно.

— Виш тойм-вот груз? — один из них указал отрубленным куском пальца на груду бочек, ожидавших под присмотром интендант с большим расписным листом. — Сульянцев судно. Они всегда горелку возят.

— Гильдии посудина! — откликнулся второй, оторвавшись от Фийки. — У них всегда лучшее!

— Как понял, что гильдии? — заинтересовалась Лилит.

— У них на всех судах на гальюнах фигуры. И все трехпалубные. Выебываться они любят, сульянцы.

Корабль действительно был роскошный, хоть не сказать что новый, но свежевыкрашенный и недавно отремонтированный. Носовая фигура изображала переднюю часть корпуса лошади, вставшей на дыбы. Рот коня был приоткрыт, будто в ржании, а на удивление детально вырезанная грива якобы развевалась на ветру. Вместо глаз у фигуры было два прозрачных красных камня, похожих на рубины, но явно слишком больших, чтобы таковыми являться.

— Кто пойдет? — спросила Лилит, мягко отпуская пирата из объятий. Тот пожал плечами и положил руку на рукоять топора, повернувшись лицом к коменданту. Лилит не стала его останавливать, и, налив в глаза побольше одобрительного восхищения, приняла позу ожидания. Хоть ее и тянуло почаровать и посмотреть, что выйдет, но понаблюдать за тем как работает оренхайский пират тоже было ничего развлечение. Правда, недолгое: лишь взглянув на подошедшего бородача, интендант тут же замахал руками, и Лилит не нужно было слышать, что он говорил. Разнообразных вариаций на тему “берите что хотите, только не трогайте меня” она слышала предостаточно. Ей было любопытно, как поступит оренхаец, и тот заставил ее вздохнуть разочарованно: подцепив ящик, он пихнул интенданта рукой, и тот, потеряв равновесие, свалился в воду. Фийка расхохоталась.

— Ща разорется, — сказала она через смех. — Давайте-ка ноги сделаем, пока молчит.

Йюр — чернобородый пират, обнимавший ее — возмущенно гаркнул беззубым ртом в небо.

— Пущай орет, — сказал он с кровожадной усмешкой.

Лилит не одарила возвратившегося героя, тащащего ящик с гремящими бутылками, ни улыбкой, ни даже взглядом. Она задумчиво глядела на то, как интендант, кашляя, пытается взобраться на помостки.

— Вы идите, — сказала она, пощелкивая пальцами. — Я догоню.

— Куда ж мы без тебя, золотая? — осклабился рыжебородый с ящиком в руках. Он тряхнул им, призывно позванивая бутылками.

— Ну, можете остаться посмотреть, — усмехнулась Лилит, резко выходя из задумчивого состояния. — Если вам такое нравится.

Не дожидаясь дальнейшей реакции, она направилась к интенданту, который кое-как подтянулся на руках и вывалился-таки на причал, откашливая воду. Лилит подошла к нему и бесцеремонно схватила кипу бумажек, лежавших рядом с ним на бочке, скрутила ее и сунула в карман.

— Это накладные! Просто накладные! — интендант поднялся на дрожащих коленях. Его негустые волосы степенно лысеющего человека облепили округлую голову, а мантия, напоминавшая жреческую, висла на теле мокрой тряпкой. Лилит посмотрела сквозь него. Она была сосредоточена — хайан еще не до конца отпустил, и мыслила она вполне ясно, хоть и немного сбивчиво. Она тихо, продолжительно свистнула, и прислушалась. Потом перевела взгляд на интенданта.

— Кто капитан корабля? — спросила она холодно, для наглядности берясь за рукоять хэйя.

— Корр, ансан Корр, — выпалил интендант.

— Ты единственный интендант?

Тот часто закивал.

— Копии есть? — она кивком указала на накладные.

Он чуть замешкался, но Лилит уже прочла ответ во взгляде, который интендант стремительно отвел в сторону.

— Непредусмотрительно. Не ожидала от сульянцев, — она разочарованно цокнула языком, сделала быстрый шаг к инденданту, и обняла его одной рукой. Второй она медленно вогнала нож с узким лезвием ему в грудь. Интендант задрожал, смотря на нее с ужасом во взгляде. Его колени медленно подкосились. Лилит аккуратно подхватила его, и уложила на древесный настил.

— Человеку плохо! — крикнула она, быстро отходя назад к пиратам и сливаясь с толпой.

Она тихо свистнула, проходя мимо своих спутников, и они подхватили ее легкий, быстрый шаг. Откуда-то сзади послышались первые крики людей, обнаруживших умирающего интенданта.

— Знакомый чтоль? — заинтересовалась Фийка, равняясь с Лилит.

— Не-а. Впервые вижу.

— И че ты его?

— А что за гулянка без поножовщины? Пошли в нору ныкаться, пока свиньи порт чесать не начали.

Они свернули на узкую улицу, и слегка замедлились. Пираты радостно загорланили что-то на оренхайском, потряхивая трофейным ящиком. Лилит и Фийка, не знавшие слов, просто подтягивали гласные. Нестройно горланя, они месили ногами грязь вдоль узких улочек, направляясь вглубь города.

Хоть дело и клонилось к утру, в норе все еще было приличное количество народу. Одна из компаний стояла у выхода, громко споря о чем-то с Дори.

— Мыши гребаные, вы его закололи вы его и уносите! — увещевал их аньянгец. Посмотрев на пьяные северные морды, Лилит быстро поняла, в чем дело. Обратив к ней взгляд, Дори взмолился: — Фиалочка, твою мать, объясни этим хуепуталам северным, что у нас есть правила!

— Как ты вообще без меня живешь, Дори? — спросила Лилит весело, поворачиваясь к северянам и переходя на всеобщий: — Он говорит трупак забрать.

Услышав знакомый язык, трое северян сначала возрадовались, а затем резко возмутились:

— И че нам с ним делать? Мы за пойло платили!

— Ты че, сука, — процедила Фийка. — Позорить меня удумал?! Быстро забрали жмура, дегроды, ща нахер всыплю так что мать забудете!

— А-а, так это твои? — прыснула Лилит. — Тогда сама разбирайся, мамуль.

— Фий, ты че? Под этого узкоглазого постелишься? — возмутился молодой и носатый юноша с чуть перекошенным лицом. Без разговоров и предупреждения, красная от гнева, Фийка с размаху дала ему кулаком по гортани, и юноша отшатнулся, силясь вдохнуть. Пираты расхохотались, а бандиты Фий подхватили своего друга, помогая ему устоять на ногах.

— Быстро, сучьи дети, забрали жмура, — сплюнула Фийка и посмотрела на них злобно. — Если узнаю что вы всю выручку пропили пиздец всем троим, ясно?

Пока недовольно поглядывающие на свою атаманшу бандиты вытаскивали из норы исколотый труп, из глаза которого торчала палочка для еды, Лилит негромко обратилась к довольному исходом Дори:

— Как там наши юночки?

Бросив быстрый взгляд на прилипшего к ней крупного оренхайца, Дори оскалился:

— Тысяча с небольшим. Скоро барыга придет. Дозаправимся?

— Обязательно. Только сначала скажешь, сколько на самом деле.

— Все те скажи! — передразнил ее Дори, потом махнул рукой. — Добрый я седня. Тринадцать сотен, ровнехонько.

— Хорош, Дори, — Лилит протянула ему кулак, и аньянгец отбил.

— Че балакаете? Заливаться будем? — оренхаец тряхнул ящиком.

— О чем разговор! — Лилит жестом попросила Дори отодвинуться и сделала шаг внутрь. В норе душно пахло полуиспарившимся соджу, рвотой и полусотней пьяных наемников. Бард покачивался на стуле, теребя струны лютни. Судя по отсутствующей радужке глаза, его по самые уши заправили трексимой. Было тише, чем когда Лилит и Фийка ушли.

Они заняли большой круглый стол, водрузив ящик посередине. Лилит потянулась к нему и вынула одну из пузатых бутылок. Не без труда вытащив пробку крепкими белыми зубами, она стукнула донышком по столу:

— За вас, уроды и душегубы!

— За безбедную старость! — подхватила Фийка.

— За жизнь без цинги! — расхохотался Дори, присаживаясь на край стола и беря в руки другую бутылку. Он нагло пользовался тем, что беззубые оренхайцы явно не говорили по-аньянгски.

Лилит повернулась к молодому барду с отсутствующей ступней и перебросила ему бутылку, подкатившуюся к его ногам.

— За свободное искусство! — тот хохотнул и тренькнул лютней в ответ, подбирая под себя напиток здоровой ногой.

— За баб! — подхватил кто-то из глубины таверны. Лилит призывно помахала рукой, указывая на ящик.

— За чистую и гладкую…

— Задницу!

По норе волной прошел гогот. Поймав нарастающую волну оживления среди подуставших от кутежа бандитов, бард заиграл бодрое вступление. Кто-то шумно затопал в ритм. Остальные постепенно подхватили, и отдельные выкрики затянувшегося тоста потонули в стуке ступней по хлипкому деревянному полу. Бутылки покидали ящик одна за одной, и даже пираты делились охотнее обычного, повинуясь общей братской атмосфере.

Были пляски, драки, фекка, трексима, хайан, множество глупых споров, криков, смеха и слез. Слова, люди, прикосновения — все смешивалось в одну длинную, разноцветную вереницу, проносящуюся перед глазами Лилит. Тело потеряло всякую чувствительность к боли и касаниям, и она не чувствовала ничего, когда ее прижимали к себе и целовали, или кружили в танце, или били по щекам. В какой-то момент все замерло, и она увидела каждую деталь, до этого прячущуюся в размытой веренице наркотического кайфа. Каждая пылинка, каждая пора на лицах, плесень на потолке, смотрящая на нее рубцеватыми черными пятнами: она ощутила себя внутри пространства, внутри мира. Она ощутила, как много в себе несет вдыхаемый кислород — всю их беспечность, весь гротеск каждого проходящего момента, весь фаталистичный задор… Все, чем пах воздух, пропитывало ее, проходило насквозь и возвращалось в мир. Она могла взять из него что угодно, что захочется, и брала самое сладкое, самое вкусное, что тот мог предложить.

Мир жил через нее. Он умещался в ней так же, как она умещалась в нем. Она, такая маленькая, незначительная, меняла его каждым своим вздохом. Лилит перебирала пальцами, наслаждаясь чувством, для которого забыла название. Она изогнулась назад, гибко и плавно вставая на руки, и услышала в голове: “принимай и отпускай, каиин”.

— Жаль что так вышло, ребят, — Лилит передала пиратам трубку. — Я-то надеялась сама вам члены отрезать.

Пираты загоготали.

— Херня, — убежденно сказал чернобородый. — Пока остальные чуть не сельдь трахают, мы думаем о высоком.

— О денежках, — хмыкнул рыжебородый.

— Разумно! Гудеть умеете, мое уважение. Куда дальше идете?

— Вокруг Островов покружим, — чернобородый затянулся, медленно втягивая дым. — Можт на берег налетим. А можт просто купцов пожмем на воде. Как кэп скажет.

Лилит посмотрела на солнце, клонившееся к закату. Она не была уверена, сколько дней прошло. Голова у нее гудела уже довольно давно.

— В порту долго еще? У меня для вас, может, наводка будет.

— Да хер знает, — пожал плечами рыжебородый. — Найдешь если че.

— Найду, — она сделала большой глоток. — Я пошла. Фий передайте привет, когда проснется.

— Добро!

Лилит послала пиратам поцелуй, помахала, напоследок выкрикнула что-то нецензурное, и покинула переулок, направившись в сторону трущоб.

Постепенно с тем, как в ее разум прокрадывалась трезвость, она все сильнее чувствовала усталость. Лилит снюхала с ногтя небольшое количество трексимы — ровно столько, чтобы отогнать сонливость.

Подняв глаза на знакомый балкон, Лилит остановилась, слегка покачиваясь. Она не была уверена, как лучше поступить: орать под ним серенаду или сразу залезть через крышу. К счастью, решать не пришлось: пока она думала, Варац сам показался из студии с портсигаром в руках. На лице его было мрачное выражение, но Лилит это не сильно заботило. Она тихонько свистнула и махнула в воздухе бутылкой, привлекая к себе внимание чародея. Варац облокотился на перила.

— Жива, а? — спросил он с угрюмой усмешкой.

— Не уверена, каким образом, — весело кивнула Лилит, прислоняясь к стенке. — У меня вместо крови уже сплошное дешевое бухло. Орамы хочешь?

Варац неторопливо извлек из портсигара крученку. До Лилит донесся запах меда и гвоздики.

— Я не один, — коротко сказал он.

— О-о! — протянула Лилит. — А мне вот не повезло сегодня.

Она приподняла бутылку к небу, произнося молчаливый тост безвременно ушедшим пиратским причиндалам. Варац посмотрел на нее задумчиво.

— Безоговорочное доверие еще в силе?

— А как же.

Он чуть повернул голову в сторону студии, потом коротко кивнул:

— Заходи. Первая дверь налево.

Лилит расхохоталась и направилась ко входу, вертя в искусственно разогнанной голове вереницу заготовленных шуток.

Сакусэ быстро освоилась в городе.

Она покидала пределы крупной плавучей таверны лишь по вечерам, и только в компании Минг. Показывать фокусы за пределами комнаты Минг запрещала, и девочку это расстраивало. Этим вечером они спокойно ели за угловым столиком, и Сакусэ пыхтела и высовывала язык от усердия, воюя с куайцзы. Прежде ей не приходилось есть палочками, да и рис был для нее в новинку. Минг настрого запретила есть руками, и пристально следила, чтобы Сакусэ не нарушала запрета.

— Минг, а Лилит сегодня придет?

— Скорее всего нет, — отвечала кицунэ, отправляя в рот кусок рыбы.

— Почему?

— Потому что.

Девочка утерла нос рукавом.

— А мы гулять пойдем?

— Пойдем. Когда доешь.

Сакусэ шумно выдохнула, болтая ногами. Количество риса в ее миске уменьшалось удручающе медленно. Она повернула голову, когда услышала тихие всхлипы за соседним столом. Плакал мальчик возрастом чуть старше нее. Рядом с ним сидел взрослый мужчина, и еще один, держащий подмышкой шлем с перьями, стоял возле стола. Очень, очень прямо.

— Ну хоть что-то вы можете сделать?! — воскликнул мужчина.

— Мы делаем все, что в наших силах, аджосси, — ответил человек со шлемом, чуть склоняя голову.

— Недостаточно! — мужчина стукнул кулаком по столу. — Недостаточно! Два дня ни вести!

— Аджосси, — человек стрельнул глазами, указывая на мальчика. Мужчина повернулся к ребенку и заботливо коснулся его плеча.

— Тише, Юнги. Ее найдут, и все будет хорошо. Дай нам поговорить? Иди… — он обвел таверну беспокойным взглядом и остановил его на Сакусэ. — Иди познакомься с девочкой. Расскажешь ей про самураев, а?

Мальчик чуть успокоился и неуверенно посмотрел на Сакусэ. Девочка неловко улыбнулась и помахала ему. Он нерешительно подошел, глядя в пол.

— Ты чего грустный? — девочка подвинула ему стул.

Он утер слезу и шмыгнул носом.

— Мама пропала. За капустой ходила, и… — его губы резко задрожали, а голос сорвался. Сакусэ встрепенулась.

— Ой, как жаль! Но ее же найдут, да? Тот дядя наверняка следы читать умеет! — она кивнула в сторону мужчины со шлемом. — Если бы не умел, ему бы никто не дал такой красивый шлем!

Мальчик посмотрел на нее с надеждой.

— Думаешь?

— Да точно! — закивала Сакусэ энергично. — Это Минг! Она…

— Старшая сестра, — перебила ее кицунэ. — Мы в городе проездом.

— А-а… — протянул мальчик. — А мы тут живем. Мой папа историк!

Сакусэ не знала, что это значит, но кивнула с серьезным выражением лица. Ей очень не хотелось обидеть мальчика.

— Расскажи про город! — она положила локти на стол. — Откуда вы тут еду берете? Я ни одного дерева не видела!

Пока дети болтали, Минг, опустив глаза в тарелку, чутко прислушивалась к разговору мужчины и стражника. Они говорили негромко, но острый лисий слух ловил каждое слово:

— Аджосси, мне тяжело это говорить, но из уважения к вам и вашей семье… Не думаю, что нам удастся найти аджумму. В последние несколько дней в городе были убийства, и…

— Не смейте, — угрожающе начал мужчина. — Не смейте лишать меня надежды! Так вы служите императору и людям? Как у вас наглости хватает…

Стражник склонил голову.

— Простите нижайше, аджосси. Мы делаем все, что в наших силах.

— Что за уроды… — он схватился руками за лицо. Голос его подрагивал от едва сдерживаемых рыданий изможденного человека, два дня не находившего себе места. — Что за нелюди… Я не понимаю, капитан, я не понимаю как подобные мрази могут ходить среди нас, по той же самой земле…

— Я тоже не понимаю, аджосси, — мрачно кивнул капитан стражи. — У них нет души, сердца и чести. Будь моя воля, я бы лично казнил всех до единого. Честным людям бы спалось спокойнее.

Мужчина провел руками по лицу.

— Прошу вас… Не жалейте людей. Я все возмещу. Если найдете ее, я все возмещу, клянусь первородным пламенем…

— Это наш долг, — капитан почтительно, неглубоко поклонился. — Разрешите я вернусь к работе, аджосси. Отдохните, если сможете. Если мы что-то узнаем, вам тут же отправят гонца.

— Разумеется, разумеется… — мужчина приподнялся и отвесил капитану дежурный церемониальный поклон. Повторно поклонившись в ответ, стражник покинул таверну. Минг посмотрела на детей.

— А еще есть выделенный квартал, там кожевенники работают… — рассказывал Юнги с энтузиазмом кивающей Сакусэ. Он немного отвлекся и повеселел. Обернувшись на сына, мужчина бледно улыбнулся, но в глазах его была нескончаемая, плохо скрываемая боль, лицо было бледно, а под глазами пролегли заметные синие круги. Минг легко помахала ему рукой, и он кивнул ей в ответ, приняв этот жест вежливости за жест сочувствия.

Лилит приоткрыла дверь и заглянула в студию. Первым, что моментально привлекло ее внимание, была крупная скульптура, формой напоминавшая… нечто. Она была сделана из полос темного металла, закручивающихся каждая вокруг своей оси, сходящихся и расходящихся в разных местах. Скульптура была массивной, грузной, и смотрела прямо на Лилит двумя темными рубинами. Ошарашенная, та замерла на месте.

— Если долго на него смотреть, он высосет твою душу, — с усмешкой сказал Варац, появляясь в другом конце комнаты и облокачиваясь на дверной косяк.

— Это так… — Лилит не могла найти нужных слов.

— Жутко, вызывающе, умопомрачительно красиво?

— Это… — она раскинула руки, размашисто взмахнув полупустой бутылкой. — Так!

— Достойная похвала и отличительная критика, — чародей провел рукой по лицу в усталом жесте. — Лилит, у меня в комнате труп.

— Ага, — кивнула она в ответ, осмеливаясь сделать шаг по направлению к скульптуре. Лилит не сводила с нее глаз, завороженная противоречивыми чувствами, которые в ней вызывало произведение. — Чей?

— Чтоб я знал, — пожал плечами Варац, потом покосился на скульптуру. — Ты залезть на нее, что ли, удумала?

Лилит покачала головой, округлив глаза.

— Я… — она напряженно прошлась по комнате полукругом, огибая скульптуру. — Пойдем лучше к трупу.

За аркой находилась небольшая спальня с высокой кроватью, заправленной кремовыми простынями. Плотные занавески синего бархата, туалетный столик в углу да грузный платяной шкаф — вот и все убранство. В правой части комнаты была стойка с простеньким алхимическим оборудованием, а над ней висел прозрачный сервант, в котором виднелись многочисленные мешочки и грязные склянки, наполненные жидкостями. Заинтересовавшись, Лилит подошла к стойке и крутанула ручную центрифугу. Та отозвалась тихим щелканьем, мягко провернувшись вокруг своей оси; ее явно часто использовали.

Стукнув ногтем по перегонному кубу, Лилит сделала большой глоток из бутылки и повернула голову. На стоящей по центру комнаты кровати было раскинуто женское тело. Судя по закатанным глазам и слегка посиневшей коже, мертвое, но крови видно не было. Лилит подошла ближе. Это была аньянгка средних лет, конвенционально красивая и привлекательная. Пучок на затылке растрепался, рот был плотно закрыт. Женщина была одета в расшитое гойгуб на голое тело, распахнутый на манер халата.

— Уважаемый чародей, — Лилит полезла в карман за трексимой. — Кто ж убивает у себя в доме?

— Ответ на твой вопрос содержится в вопросе. Уважаемые люди. Которые ценят комфорт и удобство, — Варац вытянул шею, смотря на цвет порошка на ее пальцах. — Еще что-то есть кроме скорости?

— Орама. Будешь?

Чародей призывно подвигал тонкими пальцами, и Лилит протянула ему небольшой мешочек с травой, после чего вернулась к изучению трупа. Она взяла женщину за кисть, желая проверить гибкость суставов. Те пока исправно гнулись.

— Она тебе нужна зачем-то?

— Была недавно, — Варац раскрыл одну из своих крученок и добавил к табаку щепотку орамы. — Если ты про тело, то нет. Что я, извращенец по-твоему?

— По-моему еще какой, — расхохоталась Лилит. — Мне вот северянка сказала, что в Пиргосе за мертвые тела платят.

— Для уроков по анатомии и на ингредиенты. Если в тебе не проснулась внезапная тяга к знаниям, то мне от ее тела никакого проку.

— Тогда надо выкинуть, пока не окоченело. Потом замучаемся.

— Может хоть темноты дождаться? — Варац лизнул бумажку.

— Я тебя умоляю, — Лилит вздохнула, глядя на трексиму в собственной руке. — Без хайана тут не справимся, пожалуй.

Стряхнув желтоватый порошок, она полезла в другой карман.

— Ты два дня карманы наркотой набивала?

— Я два дня себя наркотой набивала. В карманах это так, что просыпалось, — она занюхала немалое на вид количество грязно-белого порошка. — Я гуляю редко, уважаемый чародей. Но когда гуляю, то уж с концами.

Варац опустился на пол и подкурил разбавленную орамой крученку.

— Новости есть?

— Полно, дорогуша, — Лилит несильно тряхнула рукой, проверяя степень напряжения мышц. — С удовольствием введу тебя в курс всего, как только с этим разберусь.

Она снова посмотрела на женщину, голова которой свешивалась с края кровати.

— Замужняя, искать будут. Как умерла?

— Яд.

— Как элегантно! — ехидно ответила Лилит. — Раны есть?

— Нет.

— Волшебно. Бросим в переулке, одетую, опрятную, недалеко от рынка, сверху кинем продуктов…

— План изумителен, только если ее кто-то хватился, это должно было произойти пару дней назад, — зрачки Вараца начали заметно пульсировать.

Лилит расхохоталась в голос.

— Ты с ней тут два дня игрался? Какой скандал! Ну… Тогда каналы. И надеяться, что крысы съедят все, по чему ее можно будет опознать. Звучу, м?

Варац кивнул.

— Веселее, дорогуша! — Лилит бодро подскочила на ноги и стащила тело на пол, взявшись за простыню.

— Сульянский шелк! — возопил чародей возмущенно.

— Был. А теперь — обертка, — Лилит ловко закатала тело в простыню.

Варац тяжело вздохнул, обращая глаза к потолку.

— Три дня работал, а она их как мешок использует. Помилуйте меня грешного!

Он присоединился, помогая плотнее завернуть труп. Лилит связала края простыни и забросила тело на плечи. Варац поправил вылезшую ногу.

— Тут сиди, — сказала она после того, как чародей открыл ей дверь. — Готовь свое красное сульянское. Если еще осталось.

Чародей сменил постельное белье, наскоро ополоснулся в бадье и переоделся. Орама действовала на него успокаивающе, и он даже пришел в приятное расположение духа. Входная дверь чуть скрипнула. Лилит снова замерла на полпути внутрь студии, встретившись взглядом со скульптурой.

— Варац?..

— Бесстрашная наемница? — отозвался он, сдувая пыль с декантера. — Ты же не боишься моей дурацкой поделки?

Лилит прошла внутрь осторожными, мягкими шагами. Когда ее голова просунулась в спальню, Варац не удержался от смеха. У нее был совершенно дикий взгляд, а глаза чуть не вылезали из орбит.

— Обычно не я говорю эти слова, — Варац отставил декантер и взял ступку с пестиком. — Но по-моему тебе не помешает поспать.

Лилит потрясла головой. Ее веки и губы шли мелкой, незаметной для глаза дрожью.

— Вероятно, — согласилась она после паузы. — Есть что-то, что поможет от отходняков?

— Ну, поможет… — Варац приоткрыл сервант и пристально изучил его содержимое. — Немного, разве что.

— Давай, — Лилит присела на кровать. Та промялась под ней, почти не создавая сопротивления, и Лилит подпрыгнула от неожиданности. — Твоя студия хочет моей смерти, — заявила она убежденно.

— Потому что в ней стоит мягкая кровать? — улыбнулся чародей. — И скульптура?

— Именно! — Лилит заползла на кровать, скинув туфли. Чуть поерзав, она немного успокоилась. — А вообще ничего. Уютно.

Варац разжег горелку и застучал каменной ступкой, что-то в ней расталкивая.

— Ну? Давай свои новости, — напомнил он, откусывая от мешочка печать.

— А? А, да, — Лилит откинулась на подушки, на глазах сживаясь с плотоядной кроватью. — Простите меня, пастырь, ибо я согрешила…

— Не обязательно каждый раз с этого начинать. Для того клейма и придумали. Чтоб время экономить.

— Я надралась в хлам, нанюхалась до чертиков и убила ни в чем не повинного интенданта. Еще я… украла веер, пробила бочку в таверне, и бог знает что еще. Но из всех моих шалостей, — она потянулась и широко зевнула. — Убийство хотя бы имело смысл. Наверное.

Лилит перевернулась и свесила голову с края кровати.

— Урожайные деньки, — заметила она. — Целых три тела. И это только те, которые я встретила. Держу пари, были еще. Я всю шваль города наркотой накачала, такие вещи бесследно не проходят…

— Это так, хочешь сказать, гуляют наемники? — спросил Варац, косясь на нее с насмешливым скепсисом.

— Так у нас никто с головой не дружит, — фыркнула Лилит. — А тут мы, благодетели, с бесплатной наркотой и краденой выпивкой. Конечно будет буза, а ты как думал?

Варац хмынкул, продувая колбу из толстого стекла.

— И в чем был план?

Лилит издала смешок.

— Наши старые с Дори схемы. Подставные споры, договорные барыги… Вложились шестьсот напополам, подняли восемнадцать…

— Какой скандал. Среди вашего брата хоть у кого-то водится пара извилин? Или хотя бы нюх на разводилово?

— О, нюх есть! За кошели держатся только так, особенно при виде Дори. Жадность их и губит — от халявы не могут отказаться. А когда в тебе несколько оболов разбавленной трексимы, глазки начинают разбегаться…

— Бесчестное мелкое мошенничество, — покачал головой Варац, расчехляя разочарованный тон. — Я-то надеялся, ты птица высокого полета.

— Уж повыше твоего. Кстати о коротышках. Ко мне сульянка приходила, из наших. Шишка. Тебя разыскивала.

Чародей, не меняясь в лице, залил растолченные травы водой и включил горелку. Почти сразу в комнате душисто запахло сушеными соцветиями и маслянистыми испарениями. Не дождавшись реакции, Лилит продолжила:

— Деликатное дело, сказала.

Варац встретил ее пристальный взгляд.

— У сульянок ко мне особые счеты. Никак не связанные с тобой и нашими новыми высокородными друзьями, — спокойно сказал он.

Лилит легко отступила, решив не давить.

— Я устала, — она глубже зарылась в мягкую кровать. — Что там твоя микстура?

Варац снял колбу с огня и перелил отвар в глиняную чашку с толстыми стенками и протянул ее Лилит.

— Выбьет хайан и трексиму. Быстро поклонит в сон. Спать будешь долго и крепко. Если повезет, проснешься уже после отходняков, — он наклонил голову влево и вправо, разминая шею.

Лилит присела, и, зажав нос, разом проглотила маслянистый отвар. Алхимические снадобья нужно было пить быстро, стараясь не чувствовать запаха и вкуса. Не дожидаясь эффекта и не спрашивая разрешения, она заползла под мягкую перину прямо в одежде и зарылась носом в подушку, закрыв глаза. Ее все еще легонько потряхивало от обилия веществ в организме, но изможденное тело, почувствовавшее нежность одеял, успокаивающий аромат травяных запахов и теплоту выпитого снадобья, почти сразу провалилось в сон. Варац шумно втянул ноздрями воздух и окунул лицо в ладони. Постояв так немного, вскоре он покинул студию, ничего с собой не взяв.

Рука продолжала отмирать. Лилит уже почти не могла шевелить пальцами, и при прикосновении к коже с нее осыпались черные ороговевшие пластинки. Это было первым, что она засвидетельствовала в мире, открыв глаза и попытавшись протереть их правой рукой.

Внутри она не ощущала ничего, кроме полного безразличия к этому факту. И всем прочим. Это была не беспечность, с которой она привыкла смотреть на мир, а совершенно ровное, мертвое ничто, серое и бесконечное. Похожим образом она чувствовала себя, когда проснулась на краю червоточины.

— Не имел шанса поинтересоваться, — Варац просунул голову в спальню. — Уважает ли кирья кофе по утрам.

Посмотрев в сторону балкона и обнаружив за ним непрогляную ночную тьму, Лилит осоловело моргнула.

— Утро, дорогуша, наступает когда ты просыпаешься, — пояснил Варац. — Впрочем, кофе у меня все равно нет. Есть вино. Желаете?

— С утра? — Лилит протерла глаза.

— Какого утра? Полночь на дворе! — фыркнул Варац и исчез в глубине студии. Лилит присела и глубоко вдохнула, втянув ноздрями аромат букета сухих летних трав. Со стороны столика доносился более сочный запах, мягкий и свежий. Еще пахло деревом, смолистым и влажным. С улицы через приоткрытый балкон доносился запах сточных каналов, цветущей вишни и переспелых фруктов.

Пели сверчки. Едва слышно, издалека. Кто-то шумно разговаривал на улице, и их ругань сливалась в одно длинное однотонное бормотание. На нижнем этаже грузно ходили, и под кем-то жалобно поскрипывали доски. Заплакал младенец, кажется, в соседнем доме. Лилит откинула простыню, слушая ее шуршание, и свесила ноги с кровати.

Пол был теплым и нешлифованным. Дешевое дерево, какое стелят в самых замызганных кабаках. Его неровности и сучки гладили пальцы ее ног. Ладони опирались на перину — самую мягкую, к какой Лилит доводилось прикасаться. Это чем-то напоминало объятия, только без необходимости прикасаться к другому человеку. Покидать постель не хотелось.

Свет был мягким и ненавязчивым, теплым, оранжевым. Лилит обвела глазами комнату. Доски возле лаборатории были затерты, будто там часто ходили, рядом со столиком на полу виднелись дугообразные следы от ножек стула, часто отодвигаемого. Зеркало было чистым лишь на первый взгляд: в труднодоступных углах рамы были мелкие засохшие брызги от чего-то косметического. Шкатулка на столике стояла явно только для вида: многочисленные браслеты и перстни переполняли ее и их гора вырастала далеко за скромные пределы резного деревянного ящичка.

Ощущение себя в настоящем моменте постепенно вытеснило беспокойные, тревожные мысли. Лилит издала едва слышимый облегченный вздох.

Варац показался на пороге с кульком. Густо запахло выпечкой, и Лилит сглотнула слюну. Чародей покачивал свертком, дразнясь, и взгляд его горел злорадным весельем.

— Выглядишь сносно, — сказал он. — Два дня трексимы и хайана, держу пари, ты колоска во рту не держала все это время. Я прав?

— Угу, — Лилит осторожно встала на ноги.

— А с учетом того, — продолжал чародей насмешливо. — Что до этого мы с пару лун были на полевой кухне, ты, поди, убить готова за мясной пирог?

— Я от этого недалека, к слову, — сказала Лилит, угрюмо поглядывая на него.

— Ну зачем же сразу и про насилие, дорогуша? — ужаснулся Варац. — Давай лучше про доброе и чистое, м? Особенно про чистое, — он кивнул на ее не самую свежую одежду. — Помоешься, и, так уж и быть, можешь поесть. Бадью я нагрел.

— Сволота лохматая, — выругалась Лилит. Варац удовлетворенно рассмеялся, добившись от нее желаемой реакции.

Испытав на себе необходимость говорить, Лилит почувствовала, что на внутренних сторонах ее щек нет живого места. Язык был искусан, ранки на деснах саднили и противно ныли, напоминая о недавних наркотических приключениях.

— Челюсть болит? — заинтересовался Варац, наблюдая за тем, как Лилит закрывает и открывает рот. Та коротко кивнула, направившись к выходу из спальни. Варац пропустил ее, элегантно взмахнув рукой, и замер в предвкушении. Посмотрев на него недоверчиво, Лилит вышла из комнаты, и тут же по студии пронесся ее короткий, хриплый крик. Варац зашелся истерическим хохотом.

— Вот вообще ни разу не смешно, — сказала Лилит недовольно, спешно проходя к умывальне мимо скульптуры, которую Варац заботливо подвинул вплотную ко входу, пока она спала. Чародей всеми силами опровергал ее заявление, продолжив гоготать, пока снизу недовольно не постучали. Пару раз топнув в ответ, он, придерживаясь за живот, поставил пирог на столик и принялся шарить по карманам в поисках портсигара.

Чувствуя себя ослабшей и сонной, Лилит была не в настроении наслаждаться теплой ванной. Она двигалась вяло и уставше, будто не проспала почти полный оборот солнца и луны. Надев шелковый халат через голову, Лилит задержала взгляд на другом предмете гардероба, подготовленным для нее чародеем: паре легких перчаток. Почему-то эта простая деталь заставила ее замереть под гнетом внезапно нависшей неизбежности. Чувство обреченности просунуло длинный ноготь меж полузакрытых створок дверей ее разума и, распахнув их небрежным щелчком, по-хозяйски шагнуло внутрь.

Это все? Все, что она теперь может — носить на себе куски ткани, прикрывая свою заживо гниющую плоть? Улыбаться, смеяться, работать, пока неведомая дрянь пожирает ее заживо?

Работать.

Лилит попробовала пошевелить пальцами. Верхняя фаланга уже не сгибалась, а сами пальцы истончились и сильно похудели. Суставы шумно скрипели друг о друга, а потемневшая кожа натягивалась на выпирающих костях. Лилит медленно натянула перчатку.

Вера всегда казалась ей тростью, помогающей просыпаться каждое утро, проживать нелегкий день и засыпать в некоем подобии покоя. Что-то неизменное, названное вечным и непостижимым, что расширяло твой горизонт, и давало перспективу. Давало способность видеть свою жизнь чуть менее важной и значимой, позволяло ощутить трепет перед чем-то большим. Почувствовать благоговение.

И верить, что ты состоишь не только из мяса. Что когда мясо разложится, от тебя еще что-то останется.

Лилит никогда не верила по-настоящему. Ей не нужно было опираться на трость, чтобы просто жить. Она не хотела позволять богам решать за себя и навязывать себе моральные компасы. Если чему-то в жизни она и была слепо предана, так это своей работе. Планирование было ее молитвой, исполнение — ее богослужением. Оплата и довольный заказчик были ответом ее божества, которое одаривало ее неземным чувством собственного величия. Она становилась выше нужд быть любимой и принятой. Она возносилась и сама становилась богом, имеющим власть давать и забирать, и не нуждающимся ни в чем.

Она была наемницей. До мозга костей, до самых глубоких недр нутра, наемницей. Все на свете было для нее ресурсом, все, что она находила важным, все, что откликалось внутри, так или иначе было связано с ее работой. Она не хотела быть чем-то еще, не могла быть чем-то еще. Лишь работа заставляла ее просыпаться каждое утро, проживать свой день и засыпать. Лишь работа делала ее самой собой.

Страх настойчиво ломился в двери вслед за обреченностью. И каждый его стук отдавался в голове Лилит вопросом:

Если наемник не сможет держать меч, что от него останется?

Варац закатил глаза, стоило ему взглянуть на выражение лица Лилит.

— Что теперь? — устало спросил он, снимая печать с бутылки.

Лилит медленно подошла к балкону.

— Дай крученку, — попросила она, приобняв себя одной рукой.

Варац элегантно щелкнул легко поддавшимся замком, и протянул ей портсигар. Лилит поднесла крученку к носу и вдохнула запах меда и гвоздики.

— Отвар так пах, — сказала она тоном удивленного узнавания. — Когда болели в детстве, нам его давали.

— М? — Варац отвлекся от откупоривания. — А, да. Наверное. Я не помню.

— Я тоже не помнила, — она задумчиво провела рукой по волосам, наткнувшись на два грубых нароста на голове. — Еще была вишневая настойка… У нас летом всегда много вишни спело. Больше, чем забирала церковь.

Варац поднял глаза к потолку.

— Не-а, не помню, — пробка громко щелкнула, покидая горлышко. — И слава богу. Нет ничего более печального, чем ностальгия.

Лилит внутренне вздрогнула при этих словах.

— Ностальгия — это попытка заполнить пустоту, — сказала она.

— Ага. В голове. Там, где должен быть мозг, — Варац понюхал вино, удовлетворенно кивнул и принялся медленно переливать его в декантер. Поднялся сухой, терпкий запах. — И умение наслаждаться жизнью.

— Наверное, — безразлично ответила Лилит.

Дав вину время подышать, Варац налил им по бокалу. Глядя на рубинового цвета жидкость, покорно принимающую форму сосуда, Лилит остро ощутила то, чего никогда не ощущала раньше. Лучше всего это чувство описывали ее собственные слова, которые она сказала Окри тогда, на корабле: “не по себе”. Она знала это чувство по растерянным глазам и чуть вздернутым бровям собеседника, неуверенности в движениях и ищущих руках, легко могла его определить в других, но никогда не находила внутри себя. Они вели себя так, когда теряли контроль. Когда право принимать решения было забрано у них. Когда они больше не принадлежали сами себе.

Варац тяжело вздохнул. Сделав крохотный глоток, он отставил бокал, вытащил из портсигара крученку и заговорил:

— Знаешь, дорогуша… — раздался щелчок светильника. — Где-то прямо сейчас нерадивый абитуриент места себе не находит перед завтрашним экзаменом. Абсолютно уверенный, что мир рухнет, если он его не сдаст. Еще где-то торговка хватается за голову, потому что уже которую луну теряет прибыль, и со дня на день придется закрывать семейное дело. На каком-то богом забытом архипелаге от жажды погибает выброшенный туда штормом матрос, и так далее, и так далее…

Он сделал паузу, заполненную долгой затяжкой и неспешным выдохом. Горький дым ударил в лицо Лилит.

— Я к тому, — чародей, стряхнул пепел. — Что твои монахи не зря так любят повторять про солнце и восток. Это хорошая иллюстрация того, что жизни мало что значат и мало что стоят. А повторяют они это, потому что когда видишь мир только через себя, очень легко застрять головой в собственной заднице.

Он усмехнулся, глядя на Лилит.

— Можно, конечно, метаться в истерике до самой старости. Кто я, в чем мое призвание, и прочее занудство. Или признать, что ты неинтересен и неважен, и просто жить. Или не жить, тут уж как получится, — добавил он после небольшой паузы. — Если ты еще не поняла, к чему я клоню, то могу разжевать: ничего не поменяется вне зависимости от того, какой ерундой ты вздумаешь мучить себя сегодня. Может, ты и есть неведомая сущность, создающая червоточины и растящая рога, но это не делает твои терзания интереснее. Или осмысленнее.

Он приподнял бокал.

— Так что вынимай голову из задницы, дорогуша. В мире есть вещи куда интереснее нас с тобой. И сколько-то времени, чтобы их испытать.

• «
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• »