Я сидел на кухне и допивал очередную бутылку «Кока-колы». Напитка в ящике осталось уже совсем немного. Думал о том, что мы наконец-то поняли, как можно в Союзе заработать деньги, как можно договориться с любым человеком, который в начале твоей беседы с ним даже и не думает, чтобы просто улыбнуться.
Все гениальное просто: взятка.
Ну, ладно, соглашаюсь, звучит грубо. Назовем это по-другому: благодарность. Главное, заставить человека думать, что в этом нет ничего плохого, что это просто презент, знак внимания его скромной особе. Нет, ни в коем случае я сейчас не занимаюсь пропагандой взяточничества. Просто в то время это был единственный способ комфортного существования. Как правило, сначала люди очень смущаются, краснеют, бледнеют, говорят, что, мол, не стоит так беспокоиться, но разум человеческий живет в тесном союзе с эмоциями, и если вы кладете на стол «благодарность», что бы ни говорил ваш собеседник, его рука все равно потянется за ней. Мы это поняли, сделали правильный вывод и уже полгода жили в прекрасной съемной квартире в центре города, за нашим скромным хозяйством присматривала домработница, а мы наслаждались тем, что за окном ярко светило солнце, и осень наступит только через три месяца.
Кстати, о домработницах. Тамара, так звали нашу домработницу, была очень полная, но в то же время жизнерадостная женщина. В отличие от многих живущих в городе, она была улыбчива, приветлива, но, увы, очень болтлива. Сто советов в день и еще столько же на ночь. Еще она очень любила всевозможные приметы, была очень мнительна и суеверна. «Не передавай деньги через порог», «Нельзя выносить мусор на ночь», «Нельзя свистеть — не будет денег». Вот последняя ее фраза меня всегда умиляла. Как финансовое положение человека может измениться оттого, что он свистит, до сих пор для меня остается загадкой.
Мало-помалу Тамара превращалась в нашу маму. «Советскую» маму. Она старалась быть в курсе всех наших дел (включая бизнес), давать, как ей казалось, дельные советы, проводить воспитательные беседы. О, это было ее любимым занятием. Начиналось все с ее неизменной фразы: «Мне надо с тобой серьезно поговорить…» И пошло-поехало. «Я всю жизнь прожила в этой стране, я лучше понимаю, что к чему, послушай старую женщину и ты поймешь, как же я права…»
Мы любили Тамару с этими всеми ее приметами, замечаниями и бесконечными беседами на нравственные темы. К тому же она действительно была хорошей домработницей: в доме всегда было очень чисто, еда была очень вкусной, везде царил порядок. Что еще можно желать? Ну, только чтобы домработница была немой. Шутка.
Мои мысли прервал звонок в дверь. Я нехотя поднялся со стула, выбросил пустую бутылку из-под «колы» в мусорное ведро (еще раз вспомнив те времена, когда работал на заводе и мыл такие вот бутылки целый день) и поплелся в прихожую.
— Я открою, — крикнул я Давиду, который уже битый час разговаривал со своей французской невестой по телефону. Да, сейчас она француженка… И какая-то не очень веселая.
Смотрю в глазок. Ух ты. На пороге стоял молодой парень с большим букетом роз в руках. Как это мило, цветы уже разносят по домам. Интересно, он сейчас предложит их купить, или скажет, что это презент от профсоюза? В котором, конечно, состояла одна Тамара.
Не успел я открыть дверь, как парень с розами резко толкнул меня вовнутрь, а за ним следом в квартиру ворвались трое качков, только уже без роз. С автоматами. По-своему романтично.
Я как-то очень спокойно пытался предупредить Давида, что тут у нас в гостях люди с автоматами, они уже вошли в нашу квартиру, и хорошо было бы, чтобы пули из их автоматов не вошли в наши головы.
Давид стоял у окна, спиной ко мне, и продолжал очень громко говорить по телефону. Он помахал мне рукой, мол, уходи, не мешай, и продолжал дальше выяснять отношения со своей девушкой. Пришлось-таки его развернуть лицом к себе, чтобы он увидел живописную картину сзади. Давид на секунду запнулся, но все же успел очень спокойно сказать француженке: «Нас грабят, по-моему…»
И положил трубку.
Через минуту мизансцена была следующая: я в одной комнате с одним «героем» ограбления и автоматом у виска, Давид в соседней комнате у рояля с двумя другими «героями», а Жасмин — моя невеста — застигнута врасплох на кухне с домработницей Тамарой. Они как раз смотрели очередную серию любимого мексиканского сериала Жасмин — «Богатые тоже плачут», когда к ним ворвался парень с розами. Правда, теперь он был тоже с автоматом. Букет валялся в прихожей.
Они допрашивали каждого из нас на предмет нахождения денег в нашей квартире. Говорили всем примерно одно и то же: если не скажем где, убьют тех, кто в соседней комнате. Скажу честно, было страшно. Это только в фильмах все такие смелые, когда с тобой подобное случается в реальной жизни, фильмы приобретают какой-то надуманно-туманный характер.
Я очень долго пытался молчать. Меня били в живот и по почкам, запрокидывали голову за волосы и повторяли свои условия. Не скажу — убьют всех остальных. У меня на глазах.
Я сказал, что денег мы в доме не держим. Все сбережения в одном секретном месте, куда мы можем вместе съездить, но за это они отпустят всех остальных. Мои мысли путались и как волны накрывали одна другую. Я хотел, чтобы мы просто вышли из квартиры, а там… Может, соседи помогут, может, услышат шаги, увидят людей с автоматами и поймут, что к чему. Через некоторое время я практически был без сознания, боль приобрела ка-кой-то синевато-красный оттенок в глазах. Мне казалось, что вся комната стала красной. С каждым ударом боль становилось все глубже, мысли — все дальше, я уже не так отчетливо слышал то, что мне говорили. Я мог думать только об одном: жив ли Давид? Все ли с ним в порядке? Что с Жасмин и Тамарой?
Меня очень резко подняли и попытались поставить на ноги. Лицо было в крови, стоять самостоятельно я уже не мог. Меня потащили в комнату, где на коленях стоял Давид, к нему уже присоединились Жасмин с домработницей. Меня поставили перед ними на колени, дуло автомата вставили в рот.
— Считаю до трех, или деньги, или стреляю, — сказал тот, кто был в их группе старший.
Я зажмурил глаза.
— Раз, два…
— Они в книге на второй полке слева, — прокричал Давид очень громко. — Не трогайте брата, а то я сам вас убью.
Я думал, что сейчас они заберут деньги и всех нас перестреляют. Зачем им свидетели? Мы же видели их лица.
Один из группы был очень нервный. Он все время направлял на всех оружие. Казалось, что в любой момент он может выстрелить и ему все равно в кого. Он кивнул одному из своих в сторону полки, тот сразу же рванул перебирать все книги.
Тамара громко всхлипывала и плакала. Пр осила не убивать, говорила, что никому ничего не скажет. Мне показалось, что ее вой особенно раздражал бандитов. Одним ударом рукоятки автомата старший из группы ударил домработницу по лицу, разбив ей тем самым губу. Тамара упала на пол лицом вниз. Она попыталась выплюнуть сгусток крови на пол, но поперхнулась. Стала откашливаться. Она уже не кричала, она просто стонала от боли и ужаса, который охватил ее сознание полностью. Как и всех нас, впрочем, тоже. Давид попытался мне сказать что-то по-испански, но бандит приставил автомат к его виску. Жасмин сидела на полу в мокрых джинсах и очень сильно дрожала. Она уписалась. Ее глаза смотрели в одну точку, она что-то еле слышно бормотала. По-моему, это была молитва.
Жасмин стала все больше дрожать, ее голос стал срываться на крик, Тамара попыталась подняться, но поскользнулась о кровь на полу, Давид еще раз что-то мне сказал, но я не услышал… В одну долю секунды… Выстрел. Мне показалось, что я оглох. Я ничего не слышал. Я положил руки на голову в целях защиты. На меня брызнуло много крови. Я очень боялся поднять голову. Я боялся узнать, чья это кровь. Я чувствую, как кровь капает на пол с моей правой руки. Она была горячей.
— Уходим, — прокричал один из бандитов.
— Деньги, бл…, возьми! — сказал нервно их старший.
— Если хоть слово скажете милиции, всех убьем.
Тишина. Эти минуты, наверное, были самыми длинными в моей жизни. Я сидел на полу с закрытыми глазами весь в крови. Я не мог их открыть. Я боялся их открыть. Чья кровь на мне? Кого я потерял сегодня? Кого я больше никогда не увижу в своей жизни? Наверное, именно тогда я понял значение этого страшного слова «никогда»…
Рука Жасмин нежно взяла мою руку. Я понял, что она жива. Давид? Почему ничего не говорит Давид? Нет, нет, не может быть! На минуту я остался без кислорода. Я просто не мог дышать!
— Я жив, — голос Давида, слезы на моих глазах. Вдох. Я дышу.
Мы медленно подняли свои головы и осмотрели комнату. Была страшная картина. На полу лежала Тамара с выстрелом в голову. Без движения. Практически весь паркет был в огромной луже крови.
Она умерла сразу. Мое сердце снова пронзило слово «никогда». Я больше никогда не увижу ее улыбку, она больше никогда не будет говорить мне, что нельзя свистеть, я больше никогда не отведаю ее стряпню. Никогда…
Прошло десять минут. Входная дверь приоткрылась, зашел Хосе. Мы смотрели на него без эмоций и как-то совсем затравленно. Он сел на колени и смотрел с открытым ртом то на меня, то на Давида.
Никто не говорил ни слова.
Прошло еще несколько минут, и я тихо сказал Давиду:
— Повезло ему, что не пришел раньше.
— Странно, что он зашел сразу после ухода бандитов, — еле слышно вымолвил Давид.
Хосе нас не слышал.
— Она беременна, — сказал мне Давид.
«Она» — это его французская невеста, с которой он постоянно ругается по телефону. Эта новость повернула нашу жизнь на 180 градусов в обратную сторону и, наверное, изменила нашу судьбу навсегда. Иногда думаю, что если бы изобрели машину времени, и можно было бы вернуться назад, исправил бы я ситуацию, смог ли, и захотел ли? Что бы мы не пережили — это всегда будет лишь нашей жизнью и ничьей другой. Чему быть, того не миновать? Едва ли.
— Что ты будешь делать? — спросил я брата. Мы сидели в комнате, где стоял рояль, и Давид медленно перебирал клавиши, не наигрывая ничего конкретного. Просто звуки, исходящие благодаря чер-но-белым клавишам. Давид всегда мог выразить свои чувства в музыке, рояль понимал его душу, как никто другой, он заполнял отдельный мир в пространстве, Давид начинал играть, и рождалось что-то новое. Думаю, что музыка — это тоже жизнь, а музыка Давида всегда была написана только сердцем. Есть такая английская поговорка: «Если бы стены могли говорить». Да, они бы многое рассказали. Они смогли бы рассказать о поступках людей, о тайных заговорах, о коварных интригах и ужасных преступлениях. Они бы рассказали о великой любви, больших победах и печальных поражениях. Но, если бы вы хотели, чтобы вам рассказали о силе души, гармонии мира и бесконечности красоты, вряд ли бы вам ответили стены. Вам нужно было бы поговорить с музыкой. Она знает. Давид — тоже.
— Как что? — Давид немного удивился и перестал играть. — Полечу к ней в Париж. Буду рядом с ней. Ведь в ней МОЙ первый ребенок…
Наутро следующего дня Давид покидает так горячо им любимую Украину и начинается какой-то долгий период ожиданий, переживаний, расставаний эмоциональных и физических…
Хочу сказать, что Давид и Жасмин никогда не дружили. Это было огромное внутреннее страдание для меня… Ведь я люблю и брата, и Жасмин очень сильно. Иногда думаю, почему они начали между собой эту «холодную войну»? До сих пор не нашел ответа.
За неделю до рождения дочери Давида я в свою очередь также покидаю Украину и свою любимую Жасмин, лечу к Давиду на помощь: он расстался с французской невестой, которая, к слову, ему заявила: «Рожу и отдам тебе ребенка — это ведь и твоя дочка тоже».
В этот период у нас начались большие финансовые затруднения. Было тяжело, даже слишком. Расставание с Жасмин было тяжелым испытанием для меня, особым отпечатком или даже разгоряченным клеймом на моем сердце. Ничто не забывается так, как потеря. Потеря части тебя. Я любил ее. И она меня тоже. Я верил, что я все равно еще вернусь в Украину и что мы обязательно будем вместе. Любовь… Мне кажется очень странное слово. Разве может одно слово из шести букв описать те чувства, которые ты испытываешь. Боль… Такое же слово. Такие же чувства. Они взаимосвязаны. «Любить больней, чем не любить…» Смысл этих слов я прочувствовал на себе.
После пяти лет жизни в Украине Париж поразил меня, показался очень ярким. В автобусах было мало народу, да еще и удобные сиденья!.. Все люди были одеты в чистую и красивую одежду, все улыбаются, радуются друг другу, все были абсолютно счастливы! С каждым днем я возвращался в жизнь, к которой привык с детства.
В это время мы с Давидом жили в полуподвальном помещении, правда, в самом центре Парижа. Наш доход зависел исключительно от размера гонорара Давида за преподавание игры на фортепиано для детей богатых людей.
А я работал babysitter. Няней, если по-русски. (Но не такой, как в сериале «Моя прекрасная няня».) Это была почасовая работа. Двадцать франков в час, по тем временам почти что четыре доллара. Но, к сожалению, это была не постоянная работа. Иногда работал неделю, а бывало вообще не работал. Но, в любом случае, это был хоть какой-то доход с моей стороны. Пусть небольшой доход я все же приносил, и мы понемногу покрывали свои «огромные» затраты: оплата полуподвальной студии в 16-м районе Парижа, в которой мы жили, еда для меня, Давида и для огромной собаки St. Bernard, которую мы привезли с собой из Украины, когда она была еще совсем маленьким щенком. Теперь она выросла и была похожа на большого доброго медведя. Ну, и, конечно, нужно было еще откладывать хоть какие-то деньги к рождению ребенка.
Бывало, что денег на еду катастрофически не хватало. Только ради того, чтобы не голодать, мы могли запросто взять черствый хлеб, который соседи клали возле двери на улице, после того, как купили себе свежий багет.
Поверьте мне, когда голодаешь, и хлеб, поднятый с тротуара, кажется самым вкусным на земле…
Вспоминаю сейчас о тех сухих кусках хлеба, записываю и думаю о том, что сам сейчас сижу в дорогом ресторане «Мураками» (сеть ресторанов «Козырная карта») и ем суши, стоимость которых, пожалуй, эквивалентна сотни свежих багетов!
Давид был всегда востребован. Особенно в богатых семьях. Он преподавал детям игру на фортепиано (все-таки учеба в жизни иногда спасает!). Думаю, он для них был симпатичным, нестрогим, молодым преподавателем. Совсем непохожим на классических занудных музыкантов-учителей. Мне даже кажется, что, скорее всего, он был в чем-то похожим на Джона Леннона.
Жизнь в то время имела лишь один смысл: дожить до следующего дня.
В это же время беременная и нелюбимая невеста Давида перебралась в Ниццу, где жила у подруги и ждала рождения ребенка.
Мы часто виделись с Нелли, нашей сестрой, которая когда-то давно покинула родительский дом, отправившись на каникулы в Париж, так и не вернувшись назад. Сейчас она училась, занималась литературой, у нее всегда были свои особенные взгляды на жизнь, которые мы с Давидом далеко не всегда понимали… Но Нелли жила так же, как и в детстве, в своем идеальном придуманном мире. Она редко стригла свои черные, длинные, красивые волосы. Всегда принимала нас только как младших братьев, которых надо стеречь и оберегать… А мы ведь уже были взрослые. Взрослее, чем она думала.
За несколько дней до рождения дочки Давида мы приехали в Ниццу автостопом. Накопленные нами деньги мы хотели сохранить на покупку памперсов, коляски, кроватки и всего, что необходимо ребенку. Единственное о чем мы забыли: где нам спать в дорогой Ницце? Мы не знали там никого. Все, что у нас было — это листок бумаги, на котором был написан адрес роддома, и несколько франков в кармане, на которые, по идее, мы должны были жить, кушать и купить все, что необходимо для новорожденного.
Все это напоминало первый день приезда в Союз. Только в Ницце в марте уже тепло, не мороз, а двадцать градусов со знаком «плюс».
— Ну что? Будем спать на улице? — спросил меня Давид.
— Нет, давай снимем королевский номер гостиницы Negrecko! — ответил я. — Ну конечно на улице поспим!
Вот и начался один из самых запоминающихся эпизодов в нашей жизни: мы начали бомжевать!
Итак, правило номер один: никогда не спать там, где ты ничего не знаешь: что это за улица и кто на ней кроме тебя собирается спать еще.
Правило номер два: всегда спрашивать у местных бомжей, где тебе лучше переночевать.
Правило номер три: никогда не забывать правило номер один и номер два.
Наша первая «бездомная» ночь началась удачно: возле филиала Bank BNF чистый тротуар, рядом фонтан… Недалеко мы нашли более-менее «чистый» матрас. Одна добрая женщина дала нам «чистые» одеяла. Чем не отель «пять звезд»?
Мы с Давидом решили делать так, как делали когда-то давно, когда еще были скаутами: я сплю 4 часа, он охраняет, потом спит он, а я на стреме… Вдвоем мы заснули ближе к трем ночи.
В пять утра нас разбудил громкий и страшный звук, казалось, он захватил всю улицу, на которой мы спим. Неужели Третья мировая началась именно в Ницце и именно на улице, где мы с Давидом решили начать свою «бездомную» жизнь? Это первое, что я подумал, пока не открыл глаза, чтобы понять, что же вокруг происходит. Сначала решил посмотреть на Давида, который уже успел надеть свои очки, и увидел у него вполне спокойное и довольное выражение лица. Просто наша улица оказалась центральным овощным базаром в Ницце. И сегодня было воскресенье!
Конечно, рождение ребенка полностью меняет твою жизнь. Особенно, если за ним должны ухаживать двое парней, которые ничегошеньки не понимают в воспитании.
Родилась прекрасная девочка. Ее назвали Paris.
Мы с Давидом не спали ночами. Paris надо было кормить каждые четыре часа. Пока готовишь молоко, меняешь pampers, моешь посуду, нужно кормить снова… И так по кругу.
Наша собака St. Bernard, которую звали Россия (не дом, а международная конференция: Россия, Paris…), всегда смотрела на нас такими глазами, что, казалось, она вот-вот скажет: «Мне вас так жаль, я готова вам помочь, но — вот беда! — у меня рук нет…»
Ритм жизни был очень тяжелый. Но внутреннее состояние было на удивление приятное, от заботы о маленьком человечке мы получали колоссальное удовольствие.
В какой-то момент Давид решил пожить с матерью его ребенка, чтобы у Paris был какой-то родительский уют. Они втроем переехали жить в очень маленькую студию, правда, в центре Парижа, но там для меня места уже не было.
«Ну и хорошо», — подумал я. Почему-то в этот период мне очень хотелось вернуться в свой замечательный, солнечный родной городок. Быть может, я нуждался в какой-то крыше над головой, где я смогу нормально спать, есть, что-то делать в этой жизни.
Очень неожиданно для Давида я коротко подстригся и заявил, что вечером возвращаюсь домой…
Свое возвращение могу охарактеризовать одним словом: «Скучно!»
Наш славный городок остался таким же скучным и солнечным, как и раньше. Напоминал мне эпиграф, который мой отец написал в начале своей книги «Замороженное время». А звучал он так: «Я ушел из своего села, и мои друзья кушали семечки под большой березой; я вернулся в село через двадцать лет, а они до сих пор кушают семечки под той же березой!»
Я почувствовал, что опять попал в старую ловушку. Оставалось только скучать и ждать, пока Давид позовет меня с собой навстречу новым приключениям.
Это произошло через семь месяцев.
Давид позвонил мне сам и с большой радостью рассказал о новых интересных изменениях, которые постигли Украину. Все это он видел по ТВ.
Я не мог с ним не согласиться. Ведь там выбрали нового президента, а он был родом из Днепропетровска!
Для нас это был большой знак. Мысль об Украине не покидала мою голову ни на секунду. Наконец встречусь с моим «Жасмином» снова!
На этот раз мы приехали в Киев. Взяли с собой совсем немного денег, то, что удалось скопить за последний год.
Мы с Давидом были решительно настроены на удачу.
Мы знали, что после череды горьких дней нам пора возвращать славу.